БЛЕСК И ДОЛЯ ГРАФОМАНА
Эссе
1.
Идут, шлепают сырыми ботинками по питерским лужам годы. Их прошло около сорока пяти с того лучезарного дня. Урок литературы, гвалт в кабинете сорока с лишним школьников (потертые черные пиджачки и мятые красные галстуки, на девочках черные фартуки и никакой косметики), и там старая еврейка, учительница литературы, прочитав мое сочинение на свободную тему, сказала мне, что я обязательно стану писателем. Дело было на хрущебной окраине азиатского города, за окнами блестели белые и зеленоватые ледники на отрогах Гималаев. Тот пацан быстро сообразил, насколько это удачно, если стать писателем – не надо работать, не надо кого-то слушаться, каждый день в толпе спешить в контору или на завод, не надо ничего, кроме как тетрадки и ручки, плюс фантазия в голове. Казалось бы, все поменялось, страны и деньги и технологии, но уверен, что находится не меньшее количество деток, подростков и даже взрослых людей, которые вдруг обнаруживают в себе безудержное желание что-то написать и тем самым прославиться. Назовем это обычной графоманией.
Нас много, судьбы разные, но одна и та же красная нить (добрый графоманский штамп) прошивает факты и встречи и печали: мы верим от первой строчки, написанной не по принуждению, а для удовольствия, до полной деменции, до вздутых костяных узлов артрита на пальцах, до гробовой доски с алым подбоем, что надо тренироваться (или только размышлять), надо терпеть, и строго по волшебным часам наступит срок, когда мы все лишнее сбросим с себя – фениксы в огне – и начнем песню песней, начнем творить так, что население страны или планеты вынужденно нас оценит. Нда, может быть, оценят после смерти, ничего страшного, пусть и обидно. Но ничего страшного. Ведь мы не сдаемся и продолжаем, учитывая год на календаре, шлепать по клавишам и следить за бликами на экранах ноутбуков.
С тобой или мимо тебя уходят годы. Если ты не дурак, можешь получить гуманитарное образование, очно или наощупь, твои амбиции потеряют фальшивые звоны и блеск, и тебе все меньше нужно почестей, все чаще ты хочешь понять , с чем ты должен сравнивать свои тексты и замыслы. Среди кого расти, то бишь, жить? Речь не про кумиров и идеалы. Речь про пейзаж из ориентиров и эстетических приоритетов. У творца не миропознание, а мироощущение, и потому - вкусовые инстинкты.
2.
Досужие разглагольствования в сторону. Графоман не может не писать. Если это основной закон бытия такого существа, тогда, во-первых, многие солидные писатели тоже графоманы, потому что у них зуд сочинительства очевиден (много-много текстов оставили, на голом меркантилизме не справишься), во-вторых, ну а если парень или девушка очень заняты, рубят лес или нянчат оравы детишек, но хотят сочинительствовать и знают, что должны, и лишь урывками припадают к желанному делу, вот они графоманы или кто там еще… Потаенные мыслители, биографы. Да, если кто пишет автобиографию, чур, не графоман. Даже если речь о ком-то удивительном, как Марсель Пруст.
Кстати, замечательно, что графоман никому не мешает. Даже тот, который мучает близких, - потому что они читают его сочинения, и им не нравится. Даже если он ворует не только их время, но и свое, которое должен употребить на семью, на здоровье или участие в выборах. Он занят удовлетворением страстей? Да. Имеет на это право? Как и все мы, отдавая дань чревоугодию, выпивке, азартным играм (нынче в первую очередь компьютерным стрелялкам). Иначе говоря – меня интересует графоманство как душевный процесс. Самопознание, приобретения или порча навыков, попытка защиты от действительности.
Раз за разом мысленно возвращаюсь к историям про крестражи Воландеморта. Чудная сказочница Роулинг, просто поразительная. Сколько новых придумок-загадок, новых фетишей и определений в ее эпопее про Гарри Поттера. Казалось бы, рядом другие попытки рассказать о современной магии, о современном мире в прицеле универсальной и древней метафизики. Навскидку Американские Боги или кое-что у Прачетта. А ее мнимо простодушная история мне кажется самой универсальной и самой новаторской. Не раскинутой, как покрывало, на прошлом, а устремленной в будущее. Крестраж – запрятанный кусок души. Вырванный осколок. Который способен возродиться, при этом утратив часть облика и душевного богатства хозяина. Акт саморазрушения и некоего плодородия и вызов против времени-смерти. Делая текст, особенно личностный и выстраданный – вот-вот, графоманы начинают вздыхать – мы тем самым пытаемся спасти себя, память, свои мечты. От стирания. Время стирает все. Нет, конечно, стирает людей, потому что они воздушны и ненастоящие. Они ни в чем не воплотились, не овеществились. Дети таки другая история, замешанная на биологии. Семя – не крестраж. Если для кого то не так, даже не спорю, говорю только про свой подход.
Многие из нас были очарованы повестью «Зависть» Олеши. И прочитали вслед за тем «Ни дня без строчки», дневниковые записи алкоголика, должные напоминать ему, что он жив и творец. Иногда в записях блестят крупинки золота или алмазов или…Они воодушевляют, они подбрасывают темы или героев или парадоксы формы. Это еще не крестражи, способные возродить автора – в твоем мозге, в некоем условном пространстве, не формула гомункулуса, но попытка достичь несмертия.
Воткну затычкой спорное убеждение. Я вспомнил про записки Ю.К.Олеши. И всегда помню про творчество Венечки Ерофеева. Первого перечитывал раза три, каждый раз убеждаясь, что горькое послевкусие все еще отдает чем-то прокисшим. Неоконченный крестраж алкоголика, который винит окружение, да что там, весь мир в том, что его сломали, затерли. Не помогли реализоваться, а ведь он мог бы еще ого. Нам всем свойственны такие строки и мысли? Может быть. Олеша как рекламный образец . Но есть «Записки алкоголика» драматурга Володина, и там черной зависти к миру нет. Самобичевание напоказ присутствует, потому что автор стар и спился, понимает, что вот это в нем осталось и хотя бы этим осмысленным опытом он хочет вернуться в ряд действующих сочинителей. А «Москва-Петушки» в нашей литературе будут хлеще и ядовитее любых Селинов, американских проповедников наркоты и инверсий, всего разом. Ерофеев как апостол советского хлыстовства. Ну и наследник какой-никакой достоевщины, мрачных сторон творчества Федора Михалыча. Упоение падением, распадом, притом феерическое владение языком, интонацией, нежное братание и привлечение читателя к купели с испражнениями. Вместе нырнем, дружок, и я расскажу тебе, сколько разных и неожиданных ароматов умею различить, описать в миазмах говна. И ты сам различишь и восхитишься. Постоянно тянет сравнивать «Мертвые души» с сочинением Венедикта Ерофеева. Там поэма, песнь песней обнищавших дворян и недоученных разночинцев. Здесь - чаша сладострастья для спившейся советской интеллигенции. Сейчас Ерофеев уже артефакт, потому что воплощал конкретные годы и людей, ну и, слава богу.
----------------------------------------------------
У меня нет сомнений, что наше будущее, некая монструозность информатики-кибернетики, закинет скопом в чан все тексты Льва Толстого, и из чана вылезет почти Толстой, голем писаный. Или голем пишущий? Я так хорошо его представляю, я предвижу хаос, который породит армия писательских големов, и заранее всерьез напуган. А если говорить про соотносимость, некоторое тождество текстов и их авторов, мне на ум приходят две персоны: Кафка и Сэллинджер. У Кафки даже в малом. В Превращении или некоторых новеллах я просматриваю законченную личину авторства. То же ощущение в цикле про семью Глассов. Может быть, еще Даниил Хармс претендует на это контурное совпадение. Кстати, данное тождество, на мой взгляд, не чудо и не признак мастерства или гениальности. Скорее уж свидетельство конечности, завершения поиска и пути. Кафка, Сэлинджер, Хармс создали в литературе свои подобия. А потому ничего далее не могли писать. Ну и жить тоже. Я назвал эти имена, можно подобрать другие, говорю о том, что для меня симптоматично и понятно.
Между двумя только что сочиненными абзацами обнаружил и почитал на флибусте книгу одного нашего философа об Мамардашвили, само собой, в связи с лекциями оного по Прусту. И наткнулся на отповедь графоманам. Автор утверждает, что литература – когда порождают глубокие смыслы, а графоманы плывут по поверхностям, по волнам. Страстно, но ни о чем. Еще поколение назад можно было утверждать – писателю платят деньги за сочинения, а графоману нет. Или писатель тот, чьи книги издаются, а его берут в члены союзов и все такое. Ушли те определения, в угоду которым много лет страдал молодой барыга Довлатов. Теперь такой границы нет. Можно писать огромные фанфики по нашему дорогому Поттеру – и монетизировать через интернет благожелательность читателей. На автортудее кто писатель, а кто мимо идет, не понять совершенно. Гигантская волна текстов про попаданцев. Сперва попаданцы шли воевать в ВОВ, потом учили править Сталина, императоров, царей, князей и даже пещерных людей. Это не литература? А хрен поймешь. Если ты сам вывешивает в инете текст, нет цензоров по эстетике и этике и прочему, то решают вкусы публики, а у публики теперь тоже нет никаких барьеров и цензоров. Нет интеллигентного стыда. И что такое художественная литература, необъяснимо. В любом случае, прямо сейчас победа за фанфиками, за графоманами и за любительщиной.
Рискну сказать, не только в жанровой литературе, а в «социально-психологических серьезных романах» тоже чрезвычайно много имитации. Какого уровня и подвида романы Бориса Акунина про Фандорина? Особенно трудно решать, припомнив, что за обложечным Акуниным прячется Чхартишвили, а его взгляды на монархию, имперские доблести (о которых рьяно заботится сыщик) диаметрально противоположны, автор либерал и почитатель европеизма, давно от расстройства в эмиграцию подался – но такого героя любят и под героя дают деньги. Это, кстати, довольно уникальный случай: автор создает персонажа, который по позиции и взглядам противоположен автору, но имеет успех у читателей, тем самым автор сознательно пропагандирует эти мракобесные взгляды, потому что только в такой позиции может зарабатывать хорошие деньги. Но если его герой настолько популярен, не значит ли это, что автор вложил в него все свое. В том числе душу? Какова причина и механизм раздвоения автора, кроме меркантильной? Собственно, кто реальнее и важнее – автор или Фандорин? Без сомнения – Эраст, потому что он крутой сыщик и родину любит, за что от читателей уважение и почести.
Ухожу в сторону от той «красной линии», но признаюсь – читал почти все, написанное и сказанное Чхартишвили, ну примерно до того времени, как он стал сочинять историю России и всякие квесты игровые. Брусникину и кого-то там тоже читал. У меня давно возникло странноватое ощущение, что Акунин-Фандорин умнее писателя, их породившего. Такое может быть? Скажем, зачастую персонажи очень талантливых актеров однозначно ярче, убедительней и интересней их самих. Это нормально, актер создан и натренирован для воплощения, он вроде как оживает, когда надевает маску.Мыслящее, ну, не всегда, обиталище для духов. Именно в этом смысле режиссер Тарковский переспрашивал кого-то - «Актеры? Вы уверены, что они люди?» Не мистика, но смесь психоанализа и бихевиризма. Почему бы у писателей не происходило так же? Мне возразят, что роль для актера кем-то написана, Шекспиром или сценаристом Пупкиным, и это они сочинители, которые все с нуля напридумывали. Ну-ну, и при этом литературоведы и историки поражены, что настоящий Уильям наш Шекспир малобразован, из торгашей, и как он насочинял столько пьес и обескураживающе интеллектуальную драматургию создал, никак не уяснить потомкам. Герои могут быть и ярче, и умнее, живее авторов – почти научный факт. Можно ли называть героя крестражем автора, подразумевая именно процесс, когда авторская душа делится-ломается, и ее кусок живет самостоятельно? Запросто. В некоторых убедительных случаях.
Что есть самоценность написанного текста для графомана? Удовольствие от процесса: я что-то придумал и воплощаю. Удовольствие от итога – есть текст, который свидетельствует о моем замысле, труде, моих способностях. Я могу передать, опубликовать творение, и ждать-надеяться, что его оценят, он будет нужным конкретным людям. Может быть, не все формулируют, но все чуют, подразумевают самоценность более высокого порядка: я сохранил неизбывное, фиксация как долг и как право и как отчет перед небом, потому что если описал важное тебе, то картина мироздания дополнена сохранным кусочком мозаики, и оттого мироздание ярче и крепче станет.
3.
Был и умер мой приятель. Звали Егор, талантливый такой дядька, сочинял сказки, сперва красивые, потом добрые, потом уже на грани магии, в которые читатель поверит и сам радостно поселится, еще писал сценарии и рассказы. И стихи ему удавались, пронзительные до звона (Стихи ру, Егор Полторак) –живые в воздухе и на бумаге. Еще у него был настоящий диплом сочинителя, так что нет, не наш брат графоман. Он массовое сочинительство, интернетбарахолку из текстов и словоблудия, ненавидел. Говорил мне, что придумал выход – надо ближайшие лет десять-двадцать учить детей читать и не учить писать, потому что много написано хороших книг, а сейчас пишут еще больше плохого, и плохое заслонит, закопает вонючей массой старые хорошие тексты, надо с этим бороться. Переживал Егор обо всем этом, в том числе про утерю ценности литературы ( в качестве фундамента культуры и воспитания), совершенно всерьез, и умер в 55 лет от обширного инфаркта. После такого я стараюсь как можно чаще говорить себе, что во все времена старики брюзжат и плюются, надо во всем видеть новое и смешное. Присматриваюсь изо всех сил, цепляюсь любопытством и привычкой узнавать про новые книги, фильмы, картины, а иначе тоже вылетишь прочь, сперва в темный угол, каморку на засове, койку больнице, а потом и на кладбище. Это не боязнь смерти, посмертия, это вполне себе рвотный привкус поражения.
Молодость косноязычна, сочинительство помогает выбирать слова, формулировать мысли и даже складывать их в некие строения. Человек эгоцентричен, это следствие энергии самоутверждения и желания выплыть на поверхность социума, но чтобы перейти к самопознанию, придется время от времени глядеть на себя со стороны. На первых порах неприятно, иногда пугающе, но никак по-другому не понять, что ты, конечно, уникум, да только и все люди вокруг такие же уникумы. И с людьми стоит считаться и общаться. Что, как не потребность расписывать на бумаге (пардон, в ворде) тексты с персонажами, где все разные, и каждый имеет мечту и претензии и правду. Свою правду. Ну как же их много, разных правд, и почему они время от времени грызутся и мечутся, как стая бродячих собак, или как блохи, много блох на шкуре большого русского медведя.
26.01.23г.