Я долго думал и все никак не мог определиться с тем, как мне смотреть на, пожалуй, крайне любопытный и до невозможности красивый спектакль «Ромул Великий». В минувшую среду в присутствии неутомимого директора театра Вахтангова – Кирилла Крока – видеть которого лично для меня было большим откровением и приятной неожиданностью – именно этот спектакль поставили на «Новой сцене» театра.
Публика здесь всегда жаждующая и пытливая, умная и интересующаяся, увлекающаяся и ждущая ответа на поставленные вопросы. Возможно именно это отличает многие постановки труппы. Здесь всегда, даже если ты знаешь ответ на финальный вопрос, ты все равно ждешь ответа режиссера. Публика этому театру до невозможности соответствует. Соответствовала она и тогда, когда смотрела «Ромула Великого».
Знаете, изучая историю, ты всегда думаешь о судьбах человеческих, о том, почему человек поступил так, а не иначе, или наоборот, думаешь, а вдруг ты не разгадал замысла человека, который жил много веков назад. История последнего римского Цезаря Августа – Ромула Августула, последнего императора Западной Римской Империи – казалась мне всегда очевидной. Правитель, терявший авторитет в обществе и не стремившийся постоянно бороться за выживание своей империи, просто видел ее постепенный развал, чему в конечном счете он и стал свидетелем. В принципе этот сюжет мы и увидели на сцене. Но последнее, о чем я думал, рассуждая о падение Западной Империи, так это о том, был ли Ромул… Великим.
Да, величие часто покупается дорого. Оно покупается победами в бою, великими реформами, прогрессивными идеями, о которых человечество задумывается спустя века после их воплощения на бумаге. Величие – это вообще особая категория отношения к деяниям человека. Мы можем считать человека великим, а он тут же отвергает такой титул, ссылаясь на то, что сам так не считает. Мы можем признать иного боксера несравненным чемпионом, не задумываясь, как человек дошел до своего титула. А ведь чаще всего путь к величию – путь страданий и одиночества, путь грусти и тоски, путь постоянных взлетов и таких же постоянных падений.
Правление Ромула во многом и было таким постоянным падением. Наверное, правителю крайне трудно жить, когда его государство рушится на глазах, а он не способен ничего сделать для его спасения. Мне могут возразить, что для такого шага достаточно лишь смелой политической воли. Да, ее может быть достаточно, но и ее может не хватить, если все валится из рук не только у владыки.
Но Ромул даже в представлении Фридриха Дюрренматта, который и родил «Ромула Великого», был иным. Он был тем, кто готов был плыть по течению. Он готов был заниматься разведением кур и изучением яиц, которые они снесли. Он был готов не принимать просящих помощи военных, которые приносили печальные вести о сдаче очередного города варварам. Он был готов вовремя лечь спать и уложить других, несмотря на сложность момента. Он был готов даже жертвовать своим государством лишь бы только собственная дочь вышла замуж, руководствуясь собственными чувствами, а не «доводами рассудка» и интересами государства. Вот величие ли это или же абсурд?
«Ромул Великий» - исторически недостоверная комедия, как указано было в программке спектакля. Но удивительно то, что исторически недостоверная комедия передала глубокий ужас падения наряду с личным величием уходящего в прошлого императора. Не знаю, было ли оно так по истории. Знаю лишь то, что Одоакр – германский военачальник, победивший цезаря – был готов продолжать бороться за империю. Более того, он был готов продолжить институты государства и не казнить последнего из цезарей. Он ведь так и сделал. По спектаклю, именно Одоакр признал Ромула «Великим». Его величие было в простоте и честности, в искренности и не властолюбии.
В связи с этим я долго думал о моменте величия и трагедии отречения от трона Николая II. Ведь, отрекаясь, он не хотел войны гражданской, но лишь мира для собственного народа. Он не держался за власть и мне кажется весьма глупо и недальновидно обвинять его в каком-то предательстве. Лишь возвеличивающий государство человек может посчитать его предателем. Человек, возвеличивающий жизнь, признает правоту и честность поступка Государя.
Но готовы ли мы назвать Николая «Великим»? Вряд ли. Это была трагедия, но как на комедию на эти события смотреть крайне трудно. А может быть, для того, чтобы посмотреть на события 1917 года, нужно чтобы прошло много веков, и чтобы очередной Дюрренматт сказал об этом иначе?
Не знаю я, что думать. Знаю то, что вечер, когда люди думают о трагедии величественно, а другие находят, что силой интеллигенции является творчество и стремление показать свою уникальность, дает множество открытий для дальнейшего рассуждения.
Я бы очень хотел обсудить эти волнующие меня вопросы лично с Кириллом Кроком, театр которого вскоре будет встречать очередную премьеру – «Амадея». Не знаю будет ли мне такое свидание позволительно.
В любом случае, вскоре будем говорить о великом конфликте великого Моцарта и недооцененного самим собой Сальери. Впрочем, интересно, как об этом скажут в Доме Вахтангова. Эти люди умеют держать нас в напряжении до последней минуты!
Эх, а оказывается, что писать книгу о русском театре не так уж и просто. Но я все больше и больше убеждаюсь в том, что наш театр уникальный и достоин росчерка пера.