- Ваня! Сынок! Ну, в самом деле, чего ты, родненький, удумал? Совсем, знать, ошалел от любви своей! Окстись, Ванюша, ведь ославишь нас с отцом на всю деревню, как потом людям в глаза глядеть будем. Отец! Хоть ты то слово своё скажи, уйми его наконец. Это где видано, чтобы со свадьбы невесту чужую умыкнуть собрался. Убьют тебя, кровинушка моя, ненаглядная, там. Ждала, ждала тебя три года и что же теперича…
Часом ранее у дома на окраине небольшой, алтайской деревни притормозил совхозный уазик из которого выскочил парень в форме моряка военно-морского флота. Махнув на прощанье водителю бескозыркой, парень поспешил навстречу выбежавшей за калитку женщине.
- Сынок! Приехал! Слава богу, дождалась тебя, родненький мой. Ну, давай, в дом проходи, отец у нас немного занемог в последнее время, так всё больше на кровати своей лежит. Ну, сейчас обрадуется, враз соскочит.
Хорошо в деревне в весеннюю, майскую пору. Тепло, травка зеленеет, цветочки кое-где уже расцвели. Птички на деревьях на разные голоса поют. А какой дурманящий запах из черемухого сада ветерок разносит. Белая кипень черёмухи, пьянящий аромат её цветов, раньше всегда пробуждали в Иване доселе дремавшие чувства. Но то было раньше…
После первых объятий и поцелуев Иван с родителями не спешили в дом, уселись на крашеных ступеньках крыльца. Иван невольно улыбнулся, увидев на одной из досок вырезанные им когда-то в детстве свои инициалы – ВИМ. Глубоко вырезал, уже сколько раз красили-перекрашивали за эти годы крыльцо, а краска так и не может залить этот ВИМ. То бишь, Воронихин Иван Максимович, всегда незримо присутствует на своей любимой ступеньке.
С другого конца деревни в вечернем небе поплыли звуки веселья, смех, заиграла гармошка, женские голоса песню затянули:
Сронила колечко со правой руки. Забилось сердечко о милом дружке
Ушёл он далёко, ушел по весне. Не знаю, искать где, в какой стороне.
У белой берёзки вечерней порой, я жду не дождуся милого домой.
Надену я платье. К милому пойду. А месяц дорожку укажет к нему.
- Мама, это где, у Анны свадьба, что-ли? Песня то, жалистливая, не в тему, кажись.
- Да, у нее, сынок, - горестно вздохнула Вера Петровна.
- А песню затянули тётки Анины, Марфа с Пелагеей. Совсем ведь плохой стала Мария, сестра ихняя, почти не встает с кровати. Я же тебе писала, сынок, что этот приезжий фершал обещался поставить Марию на ноги, но только опосля того, как Анна выйдет за него замуж. Мол, у него в Москве такие знакомые врачи имеются, что эта болезь ее для них сущий пустяк.
- Анна, знамо дело, и слушать не хотела о таком замужестве, но матушка ее с каждым днем всё сильнее угасала, а тот натрыжный страмец чуть ли не кажный день с уговорами приходил. Видишь, мол, матери совсем плохо становится, а ты всё кочевряжишься тут.
- Рёвом ревела Аннушка, но деваться бедняжке некуда было, жалко мамку свою, а вдруг и правда вылечат ее. Вот и сдалась, пошла на это чертово замужество. Ну, вот как ее винить после этого? Да никак.
- Эх, надо же, и опоздал то я всего лишь на какие-то сутки. Никак раньше не мог уйти на ДМБ. Из морей наш корабль не вылазил, а в последний год, так особенно. Но ничего, еще не всё потеряно, старшина первой статьи, Иван Воронихин. Корабль к бою и походу приготовить! Экипажу занять места согласно расписанию по боевой тревоге!
- Ты чегой это сын, надумал? Войной хошь на свадьбу пойти? Да тебя там эти ухари так отметелят за милую душу и концов потом не найдём. Давай лучше по-семейному посидим, по стопочке выпьем за встречу. Может и мне тогда полегчает, - это отец, Максим Петрович, схитрить хотел.
- Ну, уж нет, батя! Я тогда себя всю жизнь проклинать буду. То, что я узнал из письма мамкиного, никакой пощады этому подонку-женишку не светит. Да не буду я никого там убивать. Взгляну со стороны на них, ну, может кой-кого, кто уж сильно просить будет, так уж и быть - “поздравлю”.
…Cо слов матери, Ванька Аньку свою любить начал еще с ясельно-детсадовской поры, когда детишек усаживали в рядок на горшки для коллективного отправления своих естественных надобностей. Ванька всегда подсаживался рядышком к своей пассии. Если вовремя не успевал и место возле его “возлюбленной” было занято другим “нахалом”, в ход шли все подручные средства для изгнания соперника. От громкого рёва до рукоприкладства, то есть, битьём пустым горшком по головушке наглеца.
Зато потом можно долго-долго доверительно болтать без умолку о самом сокровенном, что произошло у них за прожитые годы, коих пока меньше, чем пальчиков на одной руке. Правда болтовня, громко сказано, но несвязный лепет в ухо девочке и кокетливое хихиканье в ответ, говорило о их полном взаимопонимании.
Шли годы. Вот и десятилетка позади. Так и просидели все эти десять лет за одной партой, сначала это были Ванька с Анькой, а под конец стали Иваном и Анной. Девушка поступила в институт, на заочное отделение, стала работать в сельской библиотеке. Иван решил никуда не поступать, а сходить послужить, отдать долг Родине. Прощались легко, клятвенных заверений в верности и любви не давали. Они даже и в мыслях своих не допускали, что будут жить когда-то порознь. А тут такая вот оказия случилась.
- Ну, батя, покедова. И ты мама не волнуйся. Схожу гостем незваным, посмотрю, что там у них на свадьбе происходит.
Не успел парень до калитки дойти, как из ночной темноты, на освещенный пятачок выбежала девушка. Поверх свадебного платья на плечи была накинута затрапезного вида фуфайка, ноги босые, грязные. Видать туфли свои по дороге где-то потеряла.
- Ваня, родненький мой, не пугайся, это я, твоя Анька!
Бросилась на шею Ивана, плача, давай неистово целовать его, в губы, щеки, нос. Куда придется.
- Батюшки мои, что деется на белом свете, - только и произнесла мать Ванькина, тетка Вера. Ноги у бедняжки подкосились. Без сил плюхнулась на ступеньки крыльца.
- Как же ты узнала, что я приехал? Ведь я из ограды никуда не выходил еще.
- Так мне Федька, что подвозил тебя, на ухо шепнул. Заскочил на свадьбу, якобы поздравить молодых. Ну, я и… рванула.
- А жених?
- А он с дружками своими, городскими, пошли в медпункт, там он живет сейчас во второй половине дома. Как сказали, будут брачное ложе устраивать для первой ночи.
На улице послышались пьяные голоса. На скудно освещенном участке дороги показались четверо парней. В руках одного из них была бутылка водки.
- Это он. И его дружки из города, - испуганно прошептала девушка.
- Мама, батя, идите с Анной в дом. А я покамест “гостей” встречу.
Пьяная компания тем временем уже стояла у калитки. Один из них пропищал гнусавым голоском противным:
- Эй, хозяева! А, это ты, морячок. Ну как же, как же, премного наслышаны о тебе. Значит слушай внимательно, сержант. У нас тут на свадьбе неувязочка произошла. Невесту похитили. Сорока на хвосте принесла, что она скрывается в вашем доме. Мы пришли с выкупом за нее. Вот тебе бутылка водки, я думаю, это хорошая плата за нее. Бери сержант, могу еще кой-какую мелочишку подкинуть на сигареты.
- Ах, ты, сосок поросячий! Ты кого это сержантом обозвал? Меня, старшину первой статьи, флота Тихоокеанского! А ну пошли вон с ограды моей!
- Женёк! Это кого он такими неласковыми словами обозвал? А если я тебе вот это покажу, то как ты запоёшь тогда?
В руке говорившего блеснуло лезвие ножа. А вот дальше пошло совсем не так, как хотелось ублюдку с ножом. Молниеносно выдернув из брюк флотский ремень, и обмотав один конец в руке своей, Иван со всего маху, бляхой врезал по руке грозившего подонка.
Сильно, видимо, врезал. И больно. Нож улетел на землю, хозяин ножа, не стесняясь, завыл на всю улицу от дикой боли.
- Ну, кто еще хочет, чтобы я раскроил ему этой бляхой не руку, а головушку дурную? Подходи, не трусь.
- Погодь, сынок. Посторонись-ка в сторонку, чтобы ненароком не задеть тебя. Сейчас моя очередь поговорить с имя.
На крыльце стоял с двустволкой в руках хозяин дома, Максим Петрович.
- Слушайте внимательно и запоминайте, суслики городские. Сейчас я, как и положено, произведу выстрел в воздух, чтобы обозначить серьезность моих намерений. Потом досчитаю до трёх и если после этого, чья то задница не успеет выскочить за калитку, я влеплю по ней полный заряд. Не картечи, а всего лишь шмат крупной соли. Будет не смертельно, но ужасно больно. Думаю, ваш друг-лекарь, может потом попробует облегчить ваши страдания. Итак…
Раздался оглушительный выстрел. Считать до трёх Максиму Петровичу не пришлось. А потому, как некому было считать. Топот ног только. И тот затих вскоре в темноте.
- Ну, ты батя, молоток! Не скрою, удивил, так удивил. Откуда у тебя это всё? И ружьё и речь красивая. Расстрельная, прям.
- Так я же сынок, почитай, уж год как склады совхозные охраняю. Правда, немножко приукрасил насчет заряда соли в мягкое место. Холостыми у меня ружьё снаряжено. Но это я только тебе, под строжайшим секретом, говорю. Но кто проверять это на себе станет? Пятки в жопу и аллюр – три креста.
А дальше всё пошло, как надо. Прыщавого фельдшера Ваня поймал в его же медпункте. Правда, сначала пришлось дверь вынести, потому, как на крючок тот закрылся, думал что спасется. После проведенной "беседы" тот вдруг неожиданно перевелся в другой район, якобы по семейным обстоятельствам.
Тетя Маруся, мать Анны, вскоре тихо ушла на тот свет. Медицина такие болячки еще не в состоянии лечить. А что у Ивана с Анной? А у них всё в полном порядке. Стали жить-поживать, да детей наживать. Через год Анна сразу двойню принесла. Пашку и Машку.
Когда они чуток подросли и стали их к горшку приучать, то бабка Вера всегда со смеху закатывается, глядя на них.
- Нет, вы только посмотрите на них! Ни дать, ни взять, вылитые отец с матерью в детстве. Так же, Пашка что-то бормочет ей на ухо, а Машка, будто понимает, улыбается и головёнкой своей кучерявенькой кивает. Как бы соглашается во всём с братцем своим.
Вот и оставим их, за разговорами, сидящих на горшках своих. Долгая жизнь у них впереди. Много разных историй придется пережить Пашке и Машке. Но, для этого и жизнь им дали родители. И здорово, что так всё удачно получилось в этой, рассказанной вам истории.
*** фото взято из интернета в свободном доступе