- Ах ты чудовище рогатое. А ну стой, я тебе сказала. Вот я сейчас по горбу вилами, — бранилась баба Катя. Не злобно бранилась, а как бы ворча.
Из сарая доносилось громкое фырканье коровы Зорьки и хлопанье хвостом по крутым бокам. А баба Катя чистила грязную солому, и ворчала на упрямую корову, не желавшую двигаться с места. Это был привычный утренний ритуал, перед дойкой и выгулом в поле.
Баба Катя всю жизнь, а вернее сколько я себя помню, была одна.
- Не долго было мое бабское счастье. Мы с моим Гришенькой прожили шесть лет. Хорошо жили, душа в душу, как говорится. Папку твоего народили. Гриша счастлив был, ходил грудь колесом. Говорил вот подрастет буду его в экспедиции брать. Сын обязательно должен перенять опыт отца. У нас все, говорил он, в семье геологами были, и мой сын тоже будет.
Но не сбылись его мечты. Я тогда ещё не знала, что тетку твою под сердцем ношу. А он ушёл в экспедицию, да не вернулся из неё. Только трёх человек удалось спасти, а Гришеньку и ещё пятерых так и не смогли из-под завала живыми достать. Погибли они.
Ох, и голосила я тогда. Сама не своя была. Мишенька маленький был. Смотрит на меня своими огромными, синими, как у папки, глазенками, и плачет вместе со мной. А потом выяснилось, что я ребёнка под сердцем ношу. Нельзя тогда мне стало горевать. Ну я и уехала к матери в деревню. А что мне теперь в городе было делать одной, да с двумя детьми.
Вот, тут и папку твоего вырастила, и тётка Наташу твою непутевую. Всё же мои нервы сказались на ней. Впитала она все мои страхи от того её и тянуло побыстрее в город сбежать, — рассказывала баба Катя, когда я повзрослел.
Я же каждое лето у неё проводил. А несколько лет даже жил в деревне. Учился в деревенской школе, ну, и помогал по хозяйству. Папа с мамой уезжали на работу в Алжир по обмену опытом, а меня баба Катя забрала к себе.
- Нечего дитенку по свету мотаться в таком возрасте. Насмотрится ещё всего. А пока ему учиться надо в спокойной обстановке, да в родном доме, — говорила она, и родители с ней согласились. Я, конечно, немного обижался на них, да и на бабу Катю тоже. Всё же мне хотелось увидеть Алжир и поучиться в другой стране. Но, всё, что ни делается, всё к лучшему. Эту мудрость понимаешь спустя много лет, и она оказывается самым главным пониманием в твоей жизни.
А тётка Наташа каждое лето приезжала к нам в гости. Вся такая городская, с претензией на интеллигентность. Морщила напудренный нос, когда проходила мимо хлева, где, лежа на боку, похрюкивала свинка. А выходя с огорода с миской свежих огурчиков говорила:
- Да, хорошо в деревне. Всё своё, всё натуральное.
А баба Катя смотрела на дочь с печальной нежностью и отвечала:
- Хорошо-то хорошо, но ты-то от этого хорошо в город и сбежала.
- Ой, мам, ну опять ты начала, — фыркала тетя Наташа и, поджав губы, убегала в дом.
Не любила она, когда баба Катя начинала её жизни учить. Да и кто ж любит, когда в глубине души понимает свои ошибки, которые уже не исправить.
В общем, жил я с бабой Катей и эти годы были самыми счастливыми в моей жизни. Это я понял только сейчас, да и тогда понимал, но не хотел признавать. Ведь когда живёшь на всем готовом, то принимаешь это как должное.
Как должное я принимал и утренние блины из печки, которые меня уже ждали на столе, когда я просыпался в школу. И ведь я не задумывался, что бабе Кате надо было проснуться ни свет ни заря, подоить корову, покормить свинку, истопить печь, поставить в неё чугунки с едой для животных. А потом навести блины, да испечь их. И поставить маленький чугунок с супом к обеду. Ведь я приду со школы голодный, а у бабы Кати в печи уже готов густой и духмяный суп. Да, всё это я принимал как само собой разумеющееся. Не ценил, за что сейчас и стыдно.
Ведь и папа с мамой давно уже перестали ездить по обмену опытом. И я окончил школу в городе, да и работать уже пошёл. А баба Катя всё так и живёт свою незамысловатую жизнь. Правда тётя Наташа теперь с ней живёт. Не сложилась у неё жизнь в городе, как она ни старалась. А потом вдруг почувствовала зов деревенской крови. Работает начальником почты и даже что-то складывается с главным механиком. Дай бог сложится. Может баба Катя и внуков от дочки дождется.
- Баб Кать, да что ж ты всё сама и сама? Дай-ка мне вилы, а сама сядь, отдохни, — я беру вилы и накладываю навоз на тележку, чтобы вывести его за сарай.
- Да, силы уже не те, — вздыхает баба Катя, тяжело опускаясь на скамейку. Она сидит и улыбается, глядя как я ловко орудую вилами.
А мне хорошо. И запах навоза хорошо. И крик петуха хорошо. И мычание коровы, которую баба Катя погнала в поле, тоже хорошо. Это та жизнь, которую начинаешь ценить, едва её не потеряв в поиске лучшего.
Думаю вот купить домик в деревне, да пустить здесь корни. Зов крови он такой, ничем не перешибешь.