Месяц февраль начался невесело. Позвонила двоюродная сестра Олька и сообщила, что умерла её мать, то есть, моя тётя Галя. Возраст её был почтенный, чувствовала она себя уже давно плохо, так что новость эта, строго говоря, новостью не была. Всё к тому шло. Она начала угасать медленно и незаметно, затрудняюсь сказать, сколько лет тому назад. Поначалу, мне казалось, что она просто со мной шутит. То спросит, не женился ли мой сын, то, как зовут мою дочь. Сейчас понимаю, что это были не шутки. Всё было серьёзно. У тётушки поехала крыша…
Как всегда в таких случаях, наплыли угрызения совести, стали донимать горькие мысли. Отчего так редко к ней приходил, особенно в последнее время? Почему не общался теснее? Ведь живёт она в том же районе, ходьбы до её дома минут десять-пятнадцать…
Я помню её с самого детства, ведь мы выросли в одной и той же коммуналке. Под её руководством я, ещё дошкольник, писал печатными буквами письма нашему призванному в армию соседу Володьке. То были мои первые уроки грамотности.
Замуж она вышла рано. Родила дочь и проводила мужа в армию. Посылала ему фотографии дочки. Получала от него восторженные ответы, отрывки из которых она мне зачитывала. Большущим событием в её жизни был переезд из коммунальной комнатушки, где они ютились уже вчетвером, в отдельную квартиру. Да, на краю города, у чёрта на куличках, но целых три комнаты на одну семью. Есть чему порадоваться. А тётушка радоваться умела и любила. Была она бесконечно гостеприимной. Когда бы я ни зашёл к ней, на столе появлялись редкие вкусности, отсутствовавшие в магазине. Буженина, копчёная колбаса, могла оказаться и икра. Ну и, конечно, всегда была водка.
Тётушка работала в торговле, а в советское время это многое значило. В случавшиеся перебои то с одним товаром, то с другим она, бывало, сунет мне кусок душистого мыла или пачку стирального порошка или что-то ещё, на текущий момент дефицитное. Никогда не забывала о моём дне рождения. В этот день она подарит мне игрушку (если я маленький), или книжку (когда подрасту), или шахматы (когда стану уже подростком). Я помню эти книжки. Они у меня в книжном шкафу. А маленькую чёрную коробочку дорожных шахмат я храню в ящике серванта. Дороги мне эти вещи и памятны.
Помню, демобилизовался я из армии. Чуть ли не на второй день гражданки пожаловал к тётушке. Знаю, она будет мне рада. Первым делом спрашивает – как у меня с гражданской одеждой.
- У тебя же, дорогой, пальто нет! - констатирует она. - Пошли, я тебе нормальное пальто сделаю. Тут недалеко.
Она приводит меня в ателье, действительно, недалеко, в соседнем доме.
- Девчонки, у меня племянник с армии пришёл, - говорит она знакомым портным. – Кавалер на выданье. Его одеть надо. Сделайте ему как себе.
Знакомые портные шьют мне модное замшевое пальто…
Правда, судьба этого изделия была печальной. Я спал, накрывшись этим пальто на полу недалеко от дивана, на котором в объятиях Морфея лежала моя первая свежеиспечённая супруга. Такая была половая жизнь. Но это другая история…
Можно сказать, что хоть и по воле случая (как, наверное, практически всё в нашей жизни), но всё-таки через самое непосредственное вмешательство тётушки, моя личная жизнь поменяла курс и потекла в незапланированном мной направлении. Да, если бы не она, не было бы у меня моей теперешней жены (была бы другая – только господу Богу известно) и моих детей, а также, естественно, и внуков.
Меняя время от времени место работы, тётушка неизменно оставалась в торгово-товарной сфере. Кассир в магазине, завскладом промтоваров, продавщица в галантерейной палатке на рынке. Бывая на рынке, я не упускал возможность повидаться с ней. Есть что обсудить из дел семейных. Из какого-то загашника она вынет бутылку вина. Нальёт в стакан, протянет бутерброд.
- Закусывай. На пустой желудок разговаривать скучно.
Заглядывающим в палатку коллегам она рассказывает обо мне сказки, от которых мне становится не по себе. Я – чуть ли не дипломат или журналист-международник, только что вернувшийся из Мадрида. Случайные гости, вытаращив на меня глаза, просят сказать что-нибудь по-испански…
Ей постоянно хотелось «быть в тренде», то есть, чтобы всё у неё было «как у людей». Свою квартиру она обустроила по самому последнему писку моды. Купила большой цветной телевизор, туалет отделала (отделал муж – мастер на все руки) кафельной плиткой, на которой резвились дельфины. На полки серванта поставила хрустальные вазы и фаянсовые статуэтки, а в закрытое отделение – русские спиртные напитки, включая хороший самогон, в красивых иностранных бутылках. Так по её представлению должен выглядеть бар. У меня спрашивает:
- Скажи, что за книжки стоят у людей в приличных квартирах? Все обложки одинаковые, только номерки разные.
- Это собрания сочинений.
- Вот. Надо бы достать. Желательно салатового цвета. К моим обоям очень подойдёт. У тебя есть тут связи?
Связи у меня были. Супруга работала на книжном складе. Так тётушка получала вожделенные книжки с номерками. Я ради интереса слегка склеивал определённые страницы. С течением лет я смотрел книги в этих местах. Они оставались девственно нетронутыми.
Проходили годы… Тётушка меняла диспозицию. Из палатки она перешла на улицу. Разложив на ящиках принесённую из дома всякую всячину (старые зеркала, фотографические рамки, хрустальные вазы, статуэтки, мельхиоровые вилки и ложки, рукавицы и стельки собственного производства) она продолжила свой торговый бизнес, дело всей жизни. Не могла она жить без торговли…
Никакого образования, кроме школы, у тётушки не было. Но дочерям образование дала. Старшая выучилась на врача-терапевта. Вышла замуж, отпочковалась. Младшая Ольга стала модельером одежды. Замуж вышла «по залёту». Муж попал в тёмную историю. Убили. От него остался сын, то есть внук тётушки, которого она боготворила. Её восхищало всё, что бы он ни сделал, даже если утопил в унитазе только что подаренный игрушечный пистолет…
- Какой изобретательный мальчик! – восклицала она.
Навещая с женой тётку в очередной нечастый раз, я отмечал, что выглядит она всё хуже и хуже. Лицо опухло, под глазами мешки. Тело стало бесформенным, передвигается с трудом. Речь невнятная и по её содержанию сразу становится ясным, что у тётушки проблемы с головой.
Потом она слегла и лежала долго. В последнее наше посещение она меня с женой не узнала.
- И ведь у неё ничего не болит! – говорит дочь. – Давление как у космонавта и все анализы нормальные. Вот только с головкой тю-тю…
При таком положении вещей Олькин последний звонок нас не удивил. Приходите на отпевание в церковь Дмитрия Солунского.
Я пришёл. Точней, приехал на проколовшемся на полпути велосипеде.
В маленьком помещении вокруг гроба столпились собравшиеся родственники. Лет шестьдесят с лишним назад здесь же отпевали её отца, моего деда. Я это хорошо помню.
Среди собравшихся замечаю свою младшую тётку Валю. Она стоит, опираясь на костыли-подлокотники. Видно, что стоять ей тяжело. Когда я проведывал её месяца два назад, она была на полном ходу, ни в каких костылях не нуждалась. Время делает своё дело?
Кладу в гроб пару тёмно-малиновых цветов и выхожу из церкви. На погребение я не поеду. На поминки не приду.
Толкая перед собой велосипед, возвращаюсь домой. В голове – только тётя Галя и то, что нас связывало. Всего не опишешь, за многие годы много что было. Снова и снова корю себя за то, что не встречался с ней при жизни чаще. Ведь жизнь такая короткая, даже если живешь на девятом десятке…
Не прошло и недели, как ко мне подошла жена и сказала:
- Я только что говорила с Мишкой. Танька умерла.
Ну и дела… Мишка – единственный сын Татьяны, дальней, но кровной родственницы жены. Кажется, троюродная сестра, проживавшая в Москве.
Общаться с ней мы начали случайно и поздно. Её мать, тётя Женя, племянница бабушки жены, изредка приезжала к нам в гости. Бабушка о ней рассказывала мало. Говорила, что тётя Женя - баба непутёвая, образ жизни вела асоциальный, даже побывала «в местах не столь отдалённых» и имела кличку «Бандитка». К единственной дочери Татьяне материнских чувств не питала, поместив её в интернат. Болея диабетом и передав его по наследству дочери, Женька имела сильную слабость к водочке и с удовольствием кушала сладкое. Ушла в мир иной календарно нестарой женщиной.
Однажды по нечаянному стечению обстоятельств я оказался в столице ночью на улице. Холодно и небезопасно, особенно если учесть, что при себе я имел значительную сумму в валюте. Ведь через день мне предстояло улетать за границу.
Совершенно случайно у меня в телефоне нашёлся номер Татьяны. Я позвонил ей.
- О чём речь. Конечно, приезжай. Жду! - ответила она.
И вот мы сидим за столом, пьём чай. Я сладкий, она без сахара.
- Ты куда, Серёж, собрался? – спрашивает она.
- В Дубай, на военную выставку.
- Что там будешь делать?
- Переводить.
- Кого?
- Кого придётся. Начальство разное.
- Там, значит, и шейхи будут?
- Будут.
- Ну, ты даёшь! – восхищённо восклицает она.
- Это работа такая, Татьян. У каждого своя.
Теперь, если я или жена приезжали в Москву, мы старались навестить её. Из родного города общались с ней по телефону, а когда появились мобильники, она зачастила слать мне видеосюжеты весьма смелого политического содержания. Иногда она совершала видеозвонки. По её виду я понимал, что болезнь прогрессировала. Вскоре ей ампутировали ногу. Сначала по колено. Потом под пах. Такая же напасть постигла и сына. Но он лишился только ступни.
Несмотря на удары судьбы, Татьяна не теряла присутствие духа.
Купила коляску. Передвигалась не только по квартире, но и выкатывалась на улицу. Голос её всегда был бодрый. Видео от неё прилетало регулярно.
- Смотри, Танька! В тюрьму тебя посадят за распространение антигосударственных материалов.
- Ничего. Мать говорила, что в тюрьме тоже люди. Ты мне скажи, что сейчас на Украине уже целый год творится? Как это понимать?
- Проводится специальная военная операция.
- Хватит мне пропагандистскую лапшу на уши вешать. Война там идёт. Военных тысячи поубивали. Это ж вагоны трупов. Теперь гражданских мобилизуют. Мой Мишка без ноги, его не заберут. Но сколько ещё мужиков будет убито. И русских, и украинских. Скажи, что делать.
- Не знаю. Там чёрт голову сломит. Одно только знаю, что людей убивать нельзя.
- Эх… - вздыхает Татьяна.
И вот позвонил Мишка и сказал, что её не стало. Ночью внезапно оторвался какой-то тромб, и утром она не проснулась. Совсем не старая женщина, много моложе меня. И опять я корю себя за то, что мало общался с ушедшей…
* * *
Прошла ещё неделя. Снова звонит двоюродная сестра Олька. Умерла моя младшая тётя Валя. Вот тебе, на тебе. Недавно с ней разговаривал по телефону. Голос, был весёлый. Она по природе хохотушка и оптимист. Надо бы проведать её, отметил я про себя. Но опять опоздал.
Отпевание всё в той же церкви.
Совсем недавно тётя Валя стояла тут у гроба старшей сестры, опираясь на костыли. А теперь сама лежит.
Рядом с гробом муж Борис. Он родился до Второй Мировой Войны, а она сразу после Великой Отечественной. Борис с серебряной седой головой по-спортивному подтянут несмотря на возраст и рак, с которым он уже не один год успешно борется. Дай Бог ему здоровья.
Я смотрю на тётю, на её скрещённые руки. Они такие же, как у моей матери. Маленькие ладошки лодочкой. Смерть не изменила её улыбчивое лицо. Только сделала очень бледным. Всю жизнь тётя Валя шутила и смеялась. Вот наша совместная фотография. Зима. Мы стоим возле какого-то забора из металлических прутьев. Ей лет двенадцать-тринадцать. Я – совсем маленький. Улыбаюсь в объектив фотоаппарата. А она во весь рот смеётся. Кто нас фотографировал? В то время фотографирование было редкостью.
Мы одеты очень просто, можно сказать, что бедно. Какая могла быть одёжка вскоре после войны? На ней шаровары, валенки и пальто. На мне драная шубейка. Каким-то невероятным чудом от неё сохранилась тёмно-коричневая пуговица. Я храню её в ящике письменного стола вместе с часами Павла Буре прадедушки моей жены как реликвию, как память о той жизни. Она блестит как новая. Хорошие пуговицы делали в Советском Союзе.
Школьные учебники тёти Вали были для меня чрезвычайно интересны. Однажды она подарила мне толстую книжку в твёрдой обложке «Материалы XXII съезда КПСС». Стоит в моём книжном шкафу среди словарей и книг на разных языках.
Она позволяла мне рисовать своей авторучкой. По тем временам авторучка была редкой и дорогой вещью.
Пришло время, и она вышла замуж. Муж Борис – видный инженер, заметный конструктор в НИИ и заядлый рыбак. Захаживая к тёте, я частенько уходил от неё со связкой вяленой рыбы. Борис на весь летний отпуск уезжал на озеро в Тверской области, забирая с собой супругу, а когда подросли – то и сыновей.
У тёти Вали два сына, Семён и Денис, с разницей в пять лет. Оба – по натуре холерики в самой крайней степени. Сенька доставил хлопот немало своим родителям. Учиться не хотел (как можно учиться при таком темпераменте?) Связался с дурной компанией. Покатился по наклонной. Им заинтересовалась милиция. Запахало тюрьмой. Родной отец ничего поделать с ним не может.
Тётя пришла к моему отцу.
- Алексей, помоги. Пропадает малый. Сделай что-нибудь.
- Что я могу сделать? – отвечал отец. – Могу научить, как унитазы ставить. А педагогикой заниматься не умею.
Но тут судьба вмешалась. Призвали Сеньку в армию. Послали исполнять «интернациональный долг» в Афганистане, то есть на войну с душманами. Какой международный долг он должен был выплачивать афганцам, Сенька так и не понял, но, подчиняясь приказам, помотался по горам и ущельям. Много чего увидел, о чём потом никогда не рассказывал. Вернулся из Афганистана другим человеком. С лёгким заиканием и тиком на лице, словно испуганный, хотя ни ранен, ни контужен не был.
Быстро женился. Отсёк прежних дружков. Купил старенькую машину. Зажил тихо и незаметно к превеликой радости матери.
А вот младший Денис ей изрядно крови попортил. Школу он, конечно, не кончил. Ему не хватало усидчивости, а учителям – терпения к его нежеланию не только учиться, но хотя бы нормально вести себя. Попросили на выход. Он пошёл на завод. Но ведь и там надо проявлять ту самую проклятую усидчивость. Каждый день приходить на работу и в течение столь долгих и нудных часов делать её, треклятую. Это совсем не соответствовало Денисовской натуре. Короче, на работу он положил большой железный болт. В армию его не забрали. Что-то там по здоровью нашли.
Мать отселила его в крохотную квартирку, где он нескучно под водочку проводил время с дружками. Он даже женился. И сын у него родился. Но жена не захотела кормить не желавшего работать супруга. Ушла, забрав ребёнка и даже не заикнувшись об алиментах, понимая, что ждать деньги от такого мужика – как от козла молока.
Денис завёл себе сожительницу, содержавшую его. Но пообедать предпочитал ходить к матери. Так вкусней и бесплатно. Однажды, будучи под градусом и не в духе, Денис побил свою сожительницу. Бил смачно и методично. Женщина скончалась. Денис получил девять лет строгого режима. Мать, уговорив старшего сына, регулярно ездила на свидания, набив сумки продуктами. Я разговаривал с ней по телефону.
- Денис мальчик добрый, - говорила она. – Просто у него здоровье слабое.
Денис отсидел от звонка до звонка. Освободился аккурат перед кончиной матери.
Нетрезвый, он склоняется над ней. Целует, плачет. Кто же теперь кормить его будет?
Вдруг какое-то шевеление в церкви. Шестеро крупных парней в чёрном вносят большой закрытый тёмно-малиновый гроб и ставят его рядом с тётушкой. Маленькое помещение быстро и до тесноты заполнилось людьми. Я оглядываюсь. В основном это молодые парни спортивного сложения. Неужели это братки принесли авторитета на отпевание? Вроде бы прошли те лихие времена.
К гробу припадает женщина средних лет. Прижавшись к крышке, навзрыд заголосила:
- Дима! Димочка…
Её осторожно отводят в сторону.
- Сынуля, милый, - рыдает она, но вскоре затихает. Для попа такое не в новинку, но отпевание требует тишины.
Размахивая кадилом, уныло и тоскливо поп бубнит-вершит панихиду. За моей спиной всхлипывает старушка. Красные выплаканные глаза.
- Тётя Кать, успокойтесь, выпейте водички, - шепчет стоящая рядом девушка и протягивает старушке маленькую пластиковую бутылочку.
- Можно погасить свечки, - объявляет священник. Значит, служба закончилась. Первым выносят большой закрытый гроб. На несколько секунд гроб поворачивается ко мне задним торцом. Я успеваю прочесть надпись фломастером на прикреплённой картонке. «Дмитрий Иванов.»
Выхожу из церкви вместе с толпой молодых людей. На крыльце церкви замечаю небольшой, красивый венок. В его центре – золотая звезда. На ленте надпись «От ЧВК «Вагнер». Вот оно что… Теперь всё понятно.
Подхожу к одному мужчине, спрашиваю.
- Что случилось?
- Украина, - отвечает он.
- Сколько ему было лет?
- Двадцать семь.
- Давно погиб?
- Пятого числа.
Значит, задержался Дмитрий в пути. Но на годовщину операции успел в церковь на отпевание.
ЧВК, то есть, частные военные компании вроде бы запрещены Конституцией. Военные дела должны вестись якобы только государством. Сейчас оно проводит специальную военную операцию. Как с самого начала заявил Президент и Верховный Главнокомандующий, необходимо «денацифицировать и демилитаризовать» соседнее государство. Спустя некоторое время Министр Обороны озвучил цифры потерь – около шести тысяч убитых. По другим источникам, эта цифра в разы, если не на порядок, выше. Отсчёт ещё не остановлен. Матерям всё равно был ли их погибший сын бойцом Вагнера или служащим регулярной армии.
Я возвращаюсь домой из церкви. Февраль месяц, столь обильный на кончины, кончается.
Что ждёт нас впереди… ? Кто знает?