Кошкина жизнь. 2007 - 2022 годы

Глава 1. Знакомство с кошкой Шати

    Молодая серая, в темную полоску кошка грациозно выписывала по каменистому двору. Её лапки заканчивались белыми носочками. Абсолютно одинаковыми, ровными по краям и чистыми. Она осторожно переступала лапками по щебенке из гранитного острого камня, поэтому шла медленно и я успела её рассмотреть.
     Гладкая короткая шерстка черного цвета полосой украшала её спинку. Правый бок, который я видела со своей стороны, выделялся крупными рыжеватыми пятнами, как будто плеснули кофе с молоком. Головка отливала серым цветом с темными тонкими полосками на лбу.
    Я увидела кошку в окно голубой спальни. Вероятно, кошка почувствовала, что за ней следят, и остановилась, чуть повернув головку к моему окну. Небольшие серые ушки слегка шевельнулись и открыли розовые чашечки с белыми волосками. Зелёные раскосые глаза, обведенные черной каймой, внимательно смотрели в мою сторону. Усики дрогнули на аккуратном носике рыжеватого цвета. Белый подбородок переходил в ослепительно белую пушистую манишку.

    Я замерла в восхищении от совершенной кошачьей красоты. Меня скрывала тонкая занавеска, я не шевелилась, поэтому кошка не почуяла угрозы с моей стороны и продолжила путь. Оторвать от неё взгляд оказалось невозможно. Когда-то гениальный Леонардо да Винчи сказал, что даже самая маленькая кошечка – само совершенство.
Я с ним согласна на сто процентов. Это совершенство ничуть не озаботилось нашим с гением мнением и гордо вышагивало, задрав хвост. Сразу ясно, что кошка довольна сухим утром бесснежного января и своими владеньями.

     Кошка осторожно дошла по щебенке широкого двора до узкой асфальтовой дороги нашего переулка и остановилась. Она чуть вытянула шейку и плавно поворачивала головку, внимательно оглядывая окрестности. Никакого движения в деревне – ни машин, ни людей. Невысокое солнце карабкалось на бледное небо. Чуть шептала горная речушка поблизости, всё остальное живое замерло. Сухая бесснежная земля. Хвост кошки удовлетворенно шевельнулся и верхушка его покивала из стороны в сторону. Хорошо.
      Кошка свернула на асфальт, показав заднюю часть. Увы, даже у кошачьих Афродит есть недостатки. Задние кривые лапки, кроме белых носочков, украшали пушистые рыжие штанишки. Они так забавно шевелились при каждом шаге, что я тихонько засмеялась. Кошка не услышала и с независимым видом вышагивала, задрав темный пышный хвост. Длинная шерстка задней части выдавала её беспородность, но умиляла. Кошка важно прошагала в открытые настежь ворота соседнего дома напротив и скрылась в глубине двора.
    Такой я впервые заметила кошку Шати. Ударение на последнем слоге – как и положено у французов – ШатИ.

     Надо сказать, что живу я во французской деревне третий год. Как я здесь очутилась – это отдельная история. Кратко: из-за моего плохого здоровья вынуждена сменить климат. Выбрала Францию. Вышла замуж за француза и переехала из Воронежа во Францию, точнее – в Лотарингию, это на востоке Франции, у границы с юго-западной Германией.
      Место – сказочное. Наша деревня лет сорок назад была городком, но утратила свой статус и превратилась в деревню, потому что закрылись местные лесопилки, закрылся завод по производству бумаги, люди уехали, а раз количество жителей не превышает тысячу человек, городок по французскому закону превратился в деревню.
Когда-то здесь проживали две тысячи человек, а сейчас всего шестьсот жителей. Люди уехали, а дома остались, и длинная деревня тянется по берегу речки и ветвится по горам.

      О горах тоже надо сказать особо. Дело в том, что я родилась в Пермском крае в Уральских горах. Это восточная граница Европы. В детстве до десяти лет мой мир формировали лесные горы. Наша Ледяная гора в городе Кунгуре защищала мой родной дом с севера. Я ощущаю горы как естественную защиту природы. А потом я долго жила в плоской местности и не понимала, но чувствовала, что мне чего-то не хватало. И, когда я очутилась здесь, во французских лесных горах под названием Вогезы, на меня нашло озарение: мне всю жизнь не хватало гор. Именно таких – невысоких, покрытых лесами, с плавной линией вершин. Мне не хватало чувства  полёта, когда стоишь на вершине и смотришь вокруг взглядом птицы.

    У меня случилось счастливое детство. Я довольна тем, что мне удалось родиться в нужном месте в нужное время, то есть в России во второй половине двадцатого века, в мирное время. Я провела беспроблемное отрочество и яркую юность в Донбассе, что способствовало развитию эмоциональных и интеллектуальных способностей. Хорошее гуманитарное образование в русском университете позволило реализовать себя в профессии библиографа, которой я отдала четверть века. В общем, я была счастлива. Но всегда есть но. В моей жизни –  это слабое сердце, которое не позволяло многое: детей, спорт, большие физические нагрузки. И в конце концов из-за больного сердца пришлось сменить климат. Встал вопрос жизни на чужбине или смерти на родине.
Я выбрала жизнь.

     Но вернемся к юной кошке в конец января 2009 года. В первые числа этого года мы с мужем Аленом тяжело расстались с нашей любимой собакой. Наш Клеранс после одиннадцати лет своей счастливой жизни умер от рака. Операция помогла лишь на год. После смерти нашей любимой собаки прошли две тяжелые недели. В пасмурные январские дни настроение у мужа и меня тянулось подавленное, наш Клеранс всё время стоял перед глазами.
     И вот начался просвет: слабое солнышко набирало силу. В то солнечное утро симпатичная молодая кошка прошествовала по нашему двору. Я обрадовалась милому соседству с очаровательным созданьем и стала с нетерпеньем ждать продолжения знакомства.
     Наш дом в два этажа состоит из трех частей-подъездов. Каждая часть выкрашена своим цветом. Мы живем в голубой части дома на первом этаже. Рядом – серый подъезд,  за ним – зеленый. В каждом подъезде всего по две квартиры – одна на первом этаже, другая – на втором. Соседей немного, поэтому по деревенским обычаям все хорошо знают друг друга. К моему приезду мой муж уже лет двадцать жил в этом доме.

     Как только вечером он приехал с работы, я начала расспросы про кошку. Муж рассказал, что в зеленом подъезде на первом этаже живет красивая грустная девушка. Её зовут Морган. У неё два года назад случилось несчастье – умер отец в возрасте пятидесяти лет. Мать и старшая сестра продали их дом и уехали, а Морган не захотела покидать родные места и сняла квартиру в нашем доме. Работает девушка продавцом в супермаркете, живет одна и грустит. Её утешили старики из соседнего дома – подарили ей двух котят. И теперь у Морган живут две красивые кошечки – черненькая и шоколадная. Черненькая – затворница по характеру, вся в мать, такую же абсолютно черную соседскую кошку. А шоколадная – любопытная, ей всё интересно и она часто выпрыгивает в окно и путешествует по двору. Еще у кошечек есть братец по имени Дизель, его так прозвали старики-хозяева, потому что он самый шустрый из троицы. Старики оставили его себе, а кошачьих девочек подарили Морган.
     Я ничуть не удивилась такому подробному рассказу мужа про соседских кошек.
Он работает с животными, любит их и знает во всей округе. Объяснение в том, что работает он в детском оздоровительном центре в горах, где есть учебная ферма. Мой муж – не педагог и в детском центре он как раз занимается не детьми, а животными. Ухаживает за пони и катает на них детей. У них на учебной ферме, кроме пятнадцати пони, живут под его хозяйским присмотром пара больших лошадей, пара овец, четыре ослика и недавно подаренный кем-то из родителей забавный козлёнок. Почти служащим считается старый кот Марсель. У каждого из животных есть имя и персональные особенности характера. По вечерам после работы муж рассказывает мне больше о животных, чем о людях вокруг нас.



Глава 2. Шати – хозяйка двора

     Дни шли за днями, тягостный январь победил сухой бесснежный февраль. Наша жизнь входила в обычную колею в большом деревенском доме с городскими удобствами. В соседнем сером подъезде на первом этаже живет большая семья. Крупный улыбчивый глава семьи Антуан, его не менее рослая и активная жена-хозяйка по имени Брижит и худенькая двенадцатилетняя дочка Анастази всегда проявляли к моему мужу теплое участие, можно сказать  - дружбу. Толстая старуха – мать Брижит редко выходит во двор, за все время всего несколько раз я видела, как она неподвижно сидела на высоком крыльце в закатном свете. У ног старухи ступенькой ниже лежал её старый толстый кот по имени Помпон. Другой кот, пожилой и худой, принадлежит внучке и представляет из себя живую копию кота на пакетиках с кошачьим кормом «Феликс». Такой же черно-белый окрас и зовут кота, разумеется, тоже Феликс. Мой муж рассказал, как сумел кратенько и понятно для меня, историю этой соседской семьи, включая котов. Соседи оказались не только самыми близкими ему по жилью, но и по нраву – добрыми.

     Остальные жители мило здоровались и мало общались не только с нами, но и между собой. Таковы особенности французского быта: меньше общаться – меньше проблем. Но все соседи при этом прекрасно осведомлены друг о друге. Как это у них получается – осталось загадкой для меня до сего дня.
     Я наблюдала за жизнью двора в основном из окна нашей спальни, выходящей во двор на северную сторону. Остальные наши помещения выходят окнами на юг, сияют под солнцем и нагреваются зимой и летом. Деревянные высокие и тяжелые ставни мой муж Ален никогда не закрывал по своему обычаю, который и я старалась не нарушать. Пусть солнце тоже поживет с нами, посушит стены. Квартира с высокими потолками на первом этаже не была сырой, но прохладной летом и комфортно теплой всю зиму. И вид из всех окон поистине великолепный – на вечнозеленые горы, на близкую речушку и замок на другом берегу.  К моему сожалению, из-за густых высоких деревьев виднелись лишь отдельные фрагменты бурых стен замка, но ведь замка, настоящего старого замка во Франции.
   
    Когда я первый раз попала в эту деревню, приехав в гости к Алену на Рождество 2005 года, то впервые живьем и так близко увидела настоящий французский замок в старом ухоженном парке, как в сказке или в кино. Очарована-зачарована, я пыталась обойти замок вокруг, медленно шагая вдоль высокой стены из больших нетесаных камней, но затея не удалась. Большая часть территории замка оказалась недоступной и невидимой– спуск к берегу речки прегражден высокими закрытыми воротами.
      Любуясь замком издали, я часто выходила в наш дворик, окруженный такими же большими валунами, как замок. Огромных камней хватало в округе – мы ведь живем в горах. Горы называются Вогезы. Наша улочка спускается вдоль горной речки. В летние дни мелкая речка почти бесшумно перекатывается в каменистом русле. Но стоит пройти внезапной грозе с сильным ливнем, как речка превращается в могучий горный поток и несколько часов шумит по всей округе.
      Кроме красивых камней наш двор украшает ухоженный цветник.  Весной и летом по утрам среди роз, лилий и множества других цветов трудилась мадам Брижит, пропалывая и поливая их. Зимой нежные анютины глазки и другие неизвестные мне зимние цветы украшали клумбы под неустанной заботой соседки. Еще в цветник по очереди заходят кошки по кошачьей нужде, заботливо загребая взрыхленную землю. Все кошки нашего дома живут на первом этаже, поэтому естественные надобности предпочитают справлять на свежем воздухе. Кот Феликс делает свои дела словно тайком, пугливо оглядываясь. Потом он быстренько запрыгивает на каменный парапет подальше от цветника, небрежно вылизывается и замирает в лучах солнца в блаженной дрёме на весь день.
      Кота Помпона я редко видела во дворе, как и его хозяйку-старушку. Иногда он важно покидал цветник, брезгливо отряхивался и медленно тащился по щебенке в свой подъезд, никуда не сворачивая и даже не оглядываясь на красоты двора. Помпон предпочитал целые дни проводить в комнате старушки. Двор и его обитатели нисколько не интересуют старого кота, как и его хозяйку.
      Черненькая соседская кошечка стрелой влетает в цветник и так же быстро исчезает из двора, не позволяя полюбоваться собой.
      Шоколадка Шати ведет себя иначе. Во-первых, кошка никуда не спешит. Медленно вышагивает она по неприятной щебенке, выбирая придавленную тропиночку, чтобы не поранить лапки в белых носочках. В цветнике Шати выбирает местечко подальше от колючих кустов высоко подрезанных роз. Располагается без спешки и не прячась. Потом тщательно зарывает, принюхивается и спокойно покидает цветник, словно он предназначен именно для её королевского утреннего ритуала. Обычно кошка выходит на середину асфальтовой дороги, там ей удобней чем на каменистой щебенке или валуне, и усаживается для умывания. Она задирает ножку повыше, открыв белоснежный животик, и тщательно вылизывает себя.
Во-вторых, Шати никого и ничего не боится. Да, сверху от соседних домов может выехать на дорогу машина, так и что? Объедет как-нибудь королеву Шати, это проблема машины, а не её королевского величества Кошки, которая еще не закончила свой утренний туалет.
      Это характер. Королевский характер. Хотя короли и президенты тоже бывают разные: одни  -  сильные, властные, другие – слабые, безвольные. Шати как раз из первых. Уступить машине? Извольте, так уж и быть – и Шати нехотя перемещалась на край дороги. Машин она не боялась, но признавала их силу. Проводив недовольным взглядом удаляющийся автомобиль, Шати важно заканчивала свой утренний туалет и, осторожно ступая чистыми лапками по щебенке, удалялась на завтрак к Морган. Думаю, девушка-хозяйка и разбаловала своих кошек вкусностями. Потом мне пришлось расхлёбывать её педагогические промахи, но об этом расскажу позже.
   
      А пока наступает вторая часть утра - Обход Владений. Если подумать – и мы делаем так же: любим утром выходить в сад-огород, посмотреть, как идут дела.
Или заглядываем в гараж, проверяем, всё ли там в порядке.
Или тянемся к ухоженному цветнику – вдруг за ночь он зарос сорняками.
Или, если нет собственного дома с садом и гаражом, берем пылесос, влажную салфетку и обходим свою квартирку, любовно её осматривая и приводя в порядок.
Вот и Шати оказалась такой же хозяюшкой и заботливо обходила свои владения каждое утро.
     Как обычно после завтрака девушка Морган, почмокав и погладив кошечек, летела на работу в своем синем рено-клио. Черненькая кошечка по имени Люлю оставалась в комнате, досыпала в своей постельке, а Шати выпрыгивала через полуоткрытое окно прямо на газон. Морган специально оставляла щелочку в окне для Шати, иначе Шати устроит истерику и будет биться и орать на подоконнике до самого обеда. Пару раз такое случалось. Морган то ли забыла открыть окно в дождливую погоду, то ли не стала это делать специально, рассчитывая, что кошки по идее в дождик должны спать, но не тут-то было. Шати устроила такой скандал на подоконнике, что соседке Брижит пришлось срочно звонить Морган о том, что кошка бьет в стекло лапами и кричит на весь двор без остановки. Морган примчалась и выпустила возмущенную узницу. Взъерошенная Шати гордо отпраздновала победу – не спеша прошествовала через весь двор, вымокнув под дождем.

        Еще я заметила, что юная и дерзкая Шати смогла завоевать пространство двора лично для себя. Битвы с котом Феликсом, если и были, то прошли без свидетелей. Старый Помпон скорей всего сам сдался на милость молоденькой красотки. Ласковая сестричка Люлю никогда для Шати не являлась соперницей. Вот так легко Шати оказалась хозяйкой двора. Она милостиво позволила Феликсу обитать на краю, где он и проводил целые дни на каменной ограде под солнцем или в тени мусорного бака, если солнце утомляло его. А весь двор со стоянкой и цветником – владенья Шати.

       Обход владений Шати начинала со стоянки, где с левого края находилось постоянное место для красного форда. Его хозяйка – пожилая блондинка Паскаль. Вставала она на рассвете и еще в сумерках тихо уезжала на работу – она убирает мэрию в нашей деревне с пяти до восьми часов. За три часа ей необходимо освежить все помещения деревенской мэрии, а летом дополнительно выполоть-полить цветник возле неё. Еще постричь газон и почистить фонтан, но это по необходимости. Поскольку рядом с мэрией находится школа, то фантики частенько плавают под струями фонтана даже на каникулах. Я подозреваю, что и старушки-посетительницы мэрии с удовольствием мусорили во дворе, так как Паскаль часто жаловалась Брижит после утомительной работы на усталость. По утрам после работы она выходила из красного форда, медленно шла к Брижит, копавшейся в цветнике или на газоне, и начинала жаловаться. Сужу по тону её визгливого голоса, ведь я не прислушивалась особо, да мне и бесполезно: так много французских слов я еще не знаю. Во дворе старая блондинка не задерживается надолго, а со скорбным лицом поднимается домой и не появляется более целый день. Паскаль никогда не помогала Брижит ухаживать за цветами в нашем дворе. Я однажды сунулась было к Брижит с намерением помочь, но встретила недоуменный и твердый отказ. Думаю, так же случилось и с Паскаль, поэтому ухоженный цветник и красивые газоны во дворе – заслуга только Брижит.

    Еще теплый, красный новый форд Шати обходит обычно первым. Она медленно обнюхивает колеса одно за другим, заглядывает под дно, вскакивает на капот и проверяет передние стекла. Затем нагло запрыгивает на блестящую крышу форда. Важно посидев на ней пару минут, как на троне, и победно оглядев окрестности, Шати осторожно спрыгивает и вышагивает к следующему автомобилю – потрепанному серому ситроену. Он не каждый день покидает наш двор, потому что его владелец – безработный молодой человек большую часть жизни проводит в интернете. Но Шати на всякий случай тщательно проверяет состояние холодного ситроена по той же схеме – сначала колеса, потом капот и крыша.

     Затем Шати обнюхивает пустое место, где недавно стояла машина моего мужа, только что уехавшего на работу в учебную ферму. На щебенке остались от колес манящие запахи загадочных животных. Что представляла себе любопытная Шати, вынюхивая слабые их следы? Думаю, что-то волшебное, как мы представляем себе единорогов.
      Под утренним солнцем таинственные запахи постепенно исчезают, и Шати перемещается к мутно-белому рено старой модели. Потрепанная машина-труженица каждый день привозит на себе разнообразные запахи. Её владелец, сосед Антуан, весь день мотается по мелким заработкам: кому-то что-то подвезти-увезти. Безлошадных старушек в деревне полным-полно, вот Антуан безотказно, но не бесплатно им помогает. А уж где только его не носит по округе, по каким далёким дворам и дорогам и сколько запахов на себе таскает его старенький рено – нам трудно представить. Зато надолго припадает к автомобилю любознательная Шати. Это её любимая машина, особенно колеса. Тут Шати не спешит вспрыгивать наверх. Нет, самое интересное находится внизу, и Шати залезает под машину исследовать её внутренности. Иногда из-под машины забавно выглядывает симпатичная мордашка Шати, потом опять появляется уже с другого боку. Порой вылезет из-под машины сначала пушистый хвост и круглая попа, а потом остатки кошки. Шати устало выгибает спину, ведь не так просто обследовать автомобиль на такой низине, нет чтоб яму какую-нибудь построить, как положено в приличном гараже, - вероятно думает Шати. Тем не менее старый рено Шати обожает и задерживается под ним на долгие минуты. Я терпеливо наблюдаю за Шати из окна спальни – у меня своя охота.

    Наконец довольная Шати заканчивает осмотр и обнюх внутренностей старого рено и вылезает из-под него взлохмаченная. Она усаживается на его капоте и тщательно поправляет свою красоту – вылизывает бока и хвост. К сожалению, Шати замечает, что любоваться её неземной красотой в пустом дворе некому. Нигде ни души, полная тишина, если не считать легкого журчанья мелкой речушки и далеких звуков лесной жизни.
    Позевав и повертев головой в разные стороны, Шати находит стоящий вдалеке на краю газона еще один подходящий объект. Это микроавтобус - темно-синяя тойота – стоит на приколе и давно ждет ремонта. Её хозяин Антуан не торопится с ремонтом – дорого, а дела идут с каждым месяцем всё хуже, заработки небольшие и нерегулярные, как у самого Антуана, так и у его жены Брижит. Когда густо, когда пусто. Стабильности никакой нет, вот и стоит старая тойота на приколе. Но для утреннего осмотра Шати машина вполне подходит, поэтому кошка неторопливо направляется к ней по травяному длинному газону.
     И тут я теряю из виду Шати, из моего окна спальни уже не видны дальнейшие передвижения кошки.


Глава 3. Шати упорствует

     Наша жизнь течет не спеша, как соседняя мелкая речонка. События случаются редкие, вроде поездки в соседний городок на ярмарку или в эльзасскую деревню к свекрови на воскресный обед. А так я целый день занимаюсь домашними делами – утренняя влажная уборка, постирушки после душа, готовка обеда под тихий говор французского телевидения. Да, мой слабый французский потихоньку продвигается благодаря телевизору – слушаю постоянно, а к тому же идут фильмы с подстрочником на французском - забота телевидения о глухих людях. Вот это настоящая находка для меня: я слушаю произношение и вижу текст одновременно. Лучше всяких платных языковых уроков, ведь в фильмах обыгрываются самые повседневные ситуации с обычной живой речью, то есть как говорят обыкновенные французы. Как раз то, что мне надо. Я с удовольствием погружаюсь в живой французский язык.

     В полдень с работы приезжает мой муж Ален, и мы обедаем не спеша. Время обеда служащим детского центра дается достаточное – с двенадцати до часу тридцати. За полтора часа сотрудники разъезжаются по домам в соседние деревни, спокойно обедают и успевают возвратиться вовремя на работу. Наш дом находится от службы Алена на учебной ферме детского центра всего в десяти минутах езды, так что у мужа на готовый обед остается час и десять минут – очень удобно. И главное, ритм жизни не нарушается – всё такой же неспешно деревенский, спокойный. Как мой муж. Он счастлив, его всё устраивает, одним словом - полная гармония. Мы тихо-мирно живем-поживаем в горной деревне.

    И тут мне срочно потребовалось уехать в Россию, в Воронеж, по делам. И я улетела на самолете в середине марта 2009 года. Вернулась через сто одиннадцать дней, в начале июля. О, сколько событий произошло за это время в нашем деревенском дворе!
    В пустующей квартире над нами появился новый сосед – юноша.
    В зеленом подъезде девушка Морган вышла замуж и переехала к мужу в самый конец нашей деревни за рекой. Вот вторая новость меня огорчила. Я, конечно, рада за девушку Морган, если она счастлива в браке, но кошки… Морган забрала их с собой, разумеется. И я больше не увижу забавную Шати даже издали. Грустно, ведь я уже привязалась к кошке-милашке.

      Прошло два-три дня после моего возвращения. Мне понадобилось сходить в деревенский частный магазинчик  - купить почтовую марку и заодно автомобильный журнал для мужа. Магазинчик находится через три дома от нашего, его бородатый владелец всегда приветлив со мной. Я пробую общаться с французом посвободнее – улыбчиво говорю несколько дежурных фраз и слежу за произношением. Всё какая-никакая практика в языке. Довольная, возвращаюсь домой и вижу на крыльце зеленого подъезда уныло сидящую серую кошку. Сначала я даже не поверила, что печальное существо – это Шати. Она сидела, низко свесив головку, истончившийся пыльный хвост обвивал её лапки в несвежих белых носочках. Я подошла и позвала её:
- Шати, лапочка, что с тобой?
На мой тихий ласковый голос она подняла головку, но даже не привстала. Её тусклый взгляд выражал отчаяние и безнадежность. Кошка что-то прошептала таким тихим голоском, что мне стало страшно, что она вот-вот умрет прямо на моих глазах. Я взяла её на руки. Шати не сопротивлялась. Да и трудно поверить, что в исхудавшем легоньком тельце остались хоть какие-то силёнки. Я сделала несколько шагов, прижав кошку к себе. И тут мне навстречу вышла из своего подъезда соседка Брижит:
- Я уже позвонила Морган, она едет сюда забрать Шати. Мы уже второй месяц её вылавливаем. Кошка не хочет жить у Морган и её мужа. У него маленькая собачка в квартире. А Шати не выносит её. Шати возвращается сюда уже четвертый раз. Морган закрывала кошек на неделю, чтобы привыкли к новому жилью. Черненькая кошка привыкла, а Шати сразу сбежала. Она возвращается сюда и сидит на крыльце, а я каждый раз звоню Морган. Вот такие дела.
 
   Я держала измученную кошку на руках, слышала её слабое сердечко, и моё такое же слабое сердечко разрывалось от жалости. Брижит продолжила:
- Ты не можешь забрать кошку к себе без согласия Морган. Я уже ей предлагала оставить Шати у нас, но Морган не хочет, она любит Шати и надеется, что кошка свыкнется с новым домом.
     Я покачала головой, отрицая такую возможность. У меня не хватало слов, чтобы объяснить Брижит, что не в характере Шати смиряться. Я успела только сказать:
- Я сомневаюсь…-, как во двор въехал синий рено-клио. Морган выскочила из машины и, бегло поздоровавшись с нами, стала что-то быстро говорить Брижит. Шати потянулась на голос хозяйки. Я поставила кошку на землю у своих ног. Шати подошла к Морган и обвила её джинсовую ногу пыльным хвостом. Кошка умильно смотрела, как её любимая хозяйка стоит и разговаривает в самом лучшем на свете солнечном дворе, где Шати – хозяйка. И сейчас они зайдут к себе в дом, откроют окна и будут жить как раньше.

     Я печально побрела к себе. В последующие дни я часто вспоминала Шати, оглядывая пустой без неё солнечный двор.

     Через несколько дней перед обедом я жарила мясо и открыла окно кухни. Вдруг на подоконник вспрыгнула кошка. Шати! Я мгновенно узнала в пыльном сером клубке шерсти бывшую королеву нашего двора и замерла. Шати стояла на подоконнике и внимательно оглядывала кухню. Она чуяла запахи мяса, но не издала ни звука.
- Шати, лапочка,- прошептала я.
Кошка перевела внимательный взгляд на меня и посмотрела зеленым пронзительным взглядом прямо в мои глаза. Потом Шати спрыгнула на пол, спокойно обошла меня и направилась в комнату. Я решила остаться в кухне и дать ей возможность осмотреться.
    Кошка не появлялась несколько минут, вероятно обошла все комнаты, изучила пространство.
     За это время я налила в блюдце молока, нарезала маленькими кусочками горячее мясо и выложила его на подставку от цветочного горшка. Ни специальных мисочек для кошки, ни кошачьего корма у нас не оказалось, вот и приготовила бедное угощение для Шати. Я выставила обе мисочки в коридор, чтобы самой остаться в кухне и не мешать кошке. 
     Шати вышла из гостиной и подошла к еде. Она обнюхала оба поданых блюда, лизнула теплый кусочек мяса и повернула изящную головку ко мне. Её обведенные черной каймой раскосые глаза выразили благодарность. Так мне хотелось думать.
     Кошка аккуратно поедала мясные кусочки. Я не могла отвести от неё взгляд и чуть не сожгла мясное блюдо для обеда. Пришлось отвлечься, а когда я оглянулась, Шати уже не увидела. Я заглянула в гостиную. Кошка сидела на солнечном подоконнике и тщательно умывала личико. Мне трудно отвлечься от созерцания милой процедуры, но время обеда неумолимо приближалось, а салат еще не нарезан.

      Когда Ален приехал на обед, кошка уже скромно устроилась на краешке нашей кровати в тенистой спальне. Она спокойно отнеслась к нашему появленью на пороге, не спрыгнула, не спряталась, а только вгляделась вопросительно в Алена. Я уже объяснила ему в трех словах, что к нам Шати пришла сама. Добрый Ален, улыбаясь, посмотрел издали на кошку и пошел умываться. За обедом он объяснил мне, что без согласия хозяйки Морган мы не имеем права оставить кошку у себя. Оказывается, во Франции есть закон о содержании домашних животных. Я пригорюнилась. Значит, одного нашего с Шати желания жить вместе мало, необходимо иметь согласие Морган.
     Номера телефона хозяйки Шати у нас нет, надо спрашивать у соседки Брижит. Я пообещала Алену, что так и сделаю, но позже, а пока пусть кошка поспит. У Шати измученный вид, она явно уставшая, согласился муж.

     Ален уехал на работу. Я изредка заглядывала в спальню и издалека смотрела, как сладко спит кошка. Из клубочка она вытянулась, стал виден белый пушистый животик. Умиление меня захлёстывало.
      Уже под вечер я нехотя потащилась к соседке Брижит. Как только я сказала, что Шати спит у нас, Брижит всполошилась и сама позвонила Морган. Оказывается, Морган уже третий день ищет кошку.
      Мы с Брижит разговаривали во дворе, когда туда влетел синий рено хозяйки Шати. Морган выскочила и обрадованно затараторила с Брижит. Я покорно пошла будить кошку.
     Шати доверчиво прижималась ко мне, когда я вынесла её во двор. Я передала кошку с рук на руки. Морган крепко прижала Шати к себе и стала ворковать над ней. Потом девушка поблагодарила нас с Брижит и, закрыв кошку в машине, вернулась к нам. Они болтали с Брижит, а я смотрела только на Шати. Кошка стояла на задних лапках, упершись передними в стекло машины. Светилась её беленькая шейка. Мне показалось, что Шати смотрит на меня, а не на свою хозяйку. И смотрит укоризненно.
     Я почувствовала себя виноватой. Я предала кошку. Она решила жить у нас, а я собственными руками вернула её. Слёзы подошли так близко, что мне пришлось отвернуться от соседок. Я кое-как попрощалась и поплелась восвояси. На крыльце я оглянулась. Шати била лапкой в стекло. Вот она метнулась и втиснулась между рулем и передним стеклом, потом прыгнула назад, опять встала на задние лапки и смотрела на меня. Кошка открывала ротик, но звуки, разумеется, не выходили из запертой машины. Дамы бойко разговаривали во дворе, не обращая на нас внимания.
      Вскоре Морган села в машину. Я стояла на крыльце и видела, как Шати метнулась к заднему окну. Мы прощались с ней долгими взглядами, пока машина не свернула с улочки.

Глава 4. Шати и шато

      Прошло несколько дней. Стояли золотистые июльские дни. Я гуляла по деревне, переходила мост и поднималась на высокий берег речки к замку. Обычно я медленно шла вдоль его старых каменных стен и любовалась высокими елями, видными из-за камней. Сквозь витые узоры чугунных ворот замка можно полюбоваться ухоженными газонами и тропинками, цветниками и аллеями. Молодой садовник постоянно трудился целыми днями, хотя хозяева замка жили в Париже и редко навещали свои владения.
    В замке имелось трое высоких чугунных ворот. Ближние к деревне плотно закрыты по ажурной решетке какими-то щитами с лаконичной вывеской-аббревиатурой. За воротами я однажды случайно, когда туда въезжал огромный грузовик, увидела широкий асфальтовый двор перед длинным строением из бурого кирпича. Ворота закрылись автоматически.
    Вторые ворота – ажурные, в завитках неведомых цветов и листьев, казались легкими, хотя состояли из чугуна, свежевыкрашенного в темно-синий блестящий цвет. Сами ворота можно считать произведением искусства. Кстати, на стене рядом с ними находилась табличка: замок - памятник истории (значит, охраняется государством). У этих ворот я замирала надолго и любовалась сквозь затейливые решетки длинными аллеями и куртинами.
    Потом я шла вокруг замка дальше, к третьим воротам. Такие же высокие, из ажурного чугуна, сквозь который проглядывал через деревья сам замок. Определить его стиль я не в состоянии –  длинный и высокий каменный дом с островерхой крышей и башнями – выглядел не мрачным замком, а вполне уютным жилищем. Для богатых. Сад в старых липах и полянках в цветах мне нравился больше.
     Каменная стена шла дальше сначала ровно, потом плавно поворачивала и начинала спускаться к речке. Вдоль стены тянулась узкая асфальтовая дорога без пешеходной дорожки по обочинам. По другую сторону дороги располагались сады и огороды обычных домов, которые выходили главными фасадами на другую улицу, а задами стояли к замковой стене. Таким образом, узкая дорога вдоль стены замка оставалась безлюдной. Я шла прямо по пустой дороге, лишь изредка пропуская какую-нибудь медленную машину. Путь оказался длинным, ведь владенья замка довольно обширны, хотя точных границ собственности я не знала. Возможно, и ближайший лес на другой стороне речки тоже входил в это богатство?

      Дорога привела меня к группе из нескольких домов. Часть из них явно старинные, в одном стиле с хозяйственными постройками имения, часть домов – современные двух- и трехэтажные свежевыкрашенные строения. Низкая металлическая ограда красного цвета объединила их в отдельный ухоженный двор с красивой детской площадкой. Яркая пластмасса качелей и деревянные раскрашенные детские домики, песочницы, скамейки. В оранжевой песочнице тихонько копались две малышки. Мам поблизости не наблюдалось.
     Тихий уголок у реки красив и по-своему хорош, но слишком тенист для солнечного июльского дня, потому что окружен высокими елями, росшими по обоим берегам. Противоположный высокий склон тяжело нависал над речкой и закрывал двор плотной тенью. Да, сюда и летом и зимой солнцу не пробиться. Видимо, поэтому столь много ярких красок на стенах домов и на детской площадке.
     Здесь поселилась Морган с кошками. Мне это тихое место не понравилось с первого взгляда. Я тоже, как Шати, не стала бы здесь жить. На низком берегу и без солнца.
- Нет, это не для нас с Шати, -  сказала я в полный голос на русском языке, стоя у красной ограды. Всё равно никто не услышит, даже малышки в песочнице не обратили внимания на мои рассуждения:
- Говорят, кошки привыкают к месту. Нет, кошки выбирают место. Выбирают удобное местечко повыше и потеплее.

     Я довольно долго простояла, надеясь увидеть Шати во дворе или хотя бы в каком-нибудь окне. Безрезультатно. Пришлось возвращаться той же длинной дорогой. Мне потребовались полчаса, чтобы пройти нормальным шагом вдоль замковой стены. Еще несколько минут, чтобы миновать жилой квартал до моста, потом перейти мост и свернуть в нашу улочку. Я задумалась, а сколько времени потребовалось бедной Шати, её милым лапкам в белых носочках, чтобы преодолеть это расстояние? Каким путем она шла? Возможно, ей удалось перелезть через высокую стену замка и пройти через его территорию напрямую. Но тогда кошка вышла бы на противоположный от нашего дома берег реки и ей всё равно пришлось бы вернуться к каменному мосту. Как она нашла путь в наш двор? То, что кошка исчезала на два-три дня и появлялась во дворе измученная, свидетельствовало, что длинная дорога в родной дом доставалась ей нелегко. И тем не менее Шати упорно возвращалась в течение двух месяцев уже несколько раз. Бедная кошечка! Но какая настойчивая, целеустремленная, смелая!

    Размышляя о Шати и дороге через замок, я решила узнать о замке побольше. Поиск в интернете дал крайне скупые сведения. Выяснила только, что замок принадлежит графам де Сонон. И всё. Ни истории, ни архитектурного стиля не нашла. Кто такие графы из Сонона – неизвестно. Зато я узнала, что во Франции 45 тысяч замков, из них в нашей провинции Лотарингии находится 146 замков, в соседнем Эльзасе – 101 замок и в Шампани-Арденн – 136 замков. Эти регионы Франции – пограничные с западной Германией, поэтому замки строились как замки-крепости. А вообще замки по типологии делятся на три категории: замки-крепости, ренессансные замки и классические. Ну, замок-крепость я представить могу, а каковы замки Ренессанса и чем отличаются классические замки, мне предстояло разобраться. Я погрузилась в изучение французских замков не только по интернету, но нашла в семейной библиотеке мужа замечательную книгу-альбом замков Франции, превосходно иллюстрированную.
   В альбоме представлены только 82 французских замка, наиболее знаменитых, но зато классификация замков расширена в два раза. Авторы альбома, изданного в 1980 году, разделили замки на королевские замки, замки любовников, воинские замки, литературные замки, фантастические замки, замки-игрушки и семейные замки. Увидев термин «литературные замки», я тут же погрузилась в чтение этого раздела. Всё, что связано с литературой, для меня свято. Художественная литература - мой любимый вид искусства.
   И первое, что я прочитала (со словарем, разумеется), рассказ о замке моего любимого поэта Пьера де Ронсара.
    В долине Луары, знаменитой прежде всего королевскими замками, есть скромный             замок Ля Поссоньер (La Possonniere), где родился знаменитый поэт ХVI века Пьер де Ронсар, которого современники назвали Принцем поэтов.
    Его родовой замок находится недалеко от городка Вандом в современном департаменте Луар и Шер и прекрасно сохранился до наших дней. Пьер де Ронсар родился в 1524 году в аристократической семье. Здесь, в долине Луары, Пьер еще мальчиком впервые услышал зов Музы:

«Мне не было и двенадцати,
когда в лесной таинственной пещере,
где в темноте витают страхи,
я, спрятавшись от всех, писал стихи.»

      В тринадцать лет юный поэт стал пажом в свите наследного принца Франции. Служба в Париже оказалась необременительной, и он часто навещал отца и брата Клода в родовом замке. Отец, Луи де Ронсар, офицер, в молодости воевал в Италии, откуда в качестве военного трофея вывез хороший вкус и любовь к искусству. Вместе с женой, Жанной де Шальдье, французской аристократкой, он превратил свою простую готическую усадьбу, построенную в ХV веке, в настоящий замок: окружил его мощными укреплениями с башнями в стиле Возрождения. Главный дом усадьбы из светлого песчаника в три этажа с высокой крышей стоит и поныне.
    
     «Здесь, на земле Вандома, родился культ тела и любви, пьянящего счастья и сладкого сердечного страданья, которые сделают бессмертным имя Пьера де Ронсара»,- напишет позднее его биограф Клод Бине.
       К огню родного очага всю свою жизнь возвращался придворный поэт короля Карла IX Пьер де Ронсар. Из-за своей прогрессирующей глухоты он не смог стать военным, как его отец.
      Пьер де Ронсар вошел в литературную группу «Плеяда». Современники и сподвижники по «Плеяде» признавали его поэтическое превосходство и называли его Принцем поэтов.  В 28 лет после выхода первой книги стихов «Оды» он уже был на вершине славы. Изящная по слогу, страстная, тонкая лирика второй книги стихов «Любовь» распространила славу поэта на всю Европу. На стихи Ронсара известные в то время композиторы писали музыку. Эти песни распевали не только на дворцовых празднествах королевских дворов, но и в городских домах простых обывателей. Аристократ и эстет, Пьер де Ронсар знал цену настоящим чувствам:

«Да, я люблю мою смуглянку,
Мою прелестную служанку,
Люблю, нимало не стыдясь,
Хоть неравна такая связь...
В любви богинь одни печали,
Один обман мы все встречали,
Кто жаждет подлинной любви -
В простых сердцах её лови.»

       Не только игривость и вседозволенность, но и глубина чувства, полнота бытия, ощущение ликующей радости жизни – вот что главное в поэзии Пьера де Ронсара, поэта эпохи Возрождения. И в переводах на русский язык его стихи хороши, но на французском они звучат изящно, легко, радостно. Современники были потрясены блеском и юмором поэзии Пьера де Ронсара:

«Любовь – волшебница. Я мог бы целый год
С моей возлюбленной болтать, не умолкая,
Про все свои любви – и с кем, и кто такая
Рассказывал бы ей хоть ночи напролёт».

    Не только лирика, но и философское осмысление жизни прочитывается за изящными строчками:      
      
«Проходит жизнь, проходит жизнь, мадам,
Увы, не дни проходят – мы проходим -
И нежность обреченную уводим
Навстречу сокрушающим годам.»

    Сейчас я проживаю как раз сокрушающие годы и хорошо понимаю обреченную нежность к каждому уходящему дню. Но как замечательно сказал об этом Пьер де Ронсар и так давно – в 16 веке! А мне кажется, будто вчера. Неужели опять в иллюзии современности виноват талантливый поэтичный переводчик Вильгельм Левик?! Такие мысли частенько закрадываются в мою головку, сомнения одолевают, и есть только одно доказательство для меня – самой прочитать стихи в подлиннике, почувствовать их звучание в той же атмосфере. И только тогда поверю…

    И вот проходят эти сокрушающие годы жизни во Франции, я уже сама читаю по-французски и не только Пьера де Ронсара, а натыкаюсь на стихи короля. Король Франсуа, а по-нашему Франциск Первый, современник Ронсара, тоже писал стихи, представьте себе! Длинные стихи. Я не только прочитала некоторые из них, но и сделала в 2014 году собственный перевод одного, который покороче:

Рондо короля Франциска I (1494-1547) :

И всё-таки живу и, живя, умираю;
День за днём возрастают несчастья,
Боль такая, что жить опасаюсь,
Смерть моя мне за счастье:
Наконец отдохну от страданий!

Мне в сладость жестокость удачи,
И ласки притворных противниц
Так сладостны, что от боли я плачу
И всё-таки живу.

В бездне несчастий я счастлив,
В величьи – несчастен,
Разум не постигает моих желаний,
Против воли наслажденье в слезах нахожу
И всё-таки живу.

Чем дальше, тем боль сильнее.
Горд, что в ней я нашёл сто наслаждений.
Не жалуюсь, когда ничего не имею,
Но, имея всё, мучаюсь от сомнений,
Или я всё потеряю, или всё поимею.

Я должен пережить беду,
Живя, умирать от желаний,-
В этом смерть моя, что жизнью я зову.

     Смело взявшись за перевод королевского рондо,  я все мои недоделки, неровности перевода списала на подлинник, а еще и сократила его на две строчки – вот за это готова ответить на том и этом свете. Но главное – я убедилась, что настоящая отличная поэзия, приносящая наслаждение читателям даже в искушенном двадцатом  веке, действительно существовала в шестнадцатом столетии здесь, в южных теплых землях и в холодных замках.

    По-французски замок произносится как шато. ШатО – ударение, разумеется, в конце слова. ШатИ и шатО созвучны. Мои мысли опять повернулись к кошке, и я благодарно подумала, что Шати невольно вывела меня на французские замки. Впоследствии тема замка станет одной из любимых в моем творчестве, я напишу изящную вилланель «Как жизнь мила в песочных замках» и посвящу замкам другие стихи, а также несколько акварелей. Акварели украсят нашу собственную квартиру, которую мы купим через несколько лет в другом городке. В ней я сейчас смотрю на одну из моих акварелей – замок Ля Поссоньер – родной дом Принца поэтов Пьера де Ронсара, вспоминаю любимую кошку Шати, которой уже нет на белом свете, и пишу воспоминания о кошке и нашей солнечной жизни в вогезской деревне.

     Итак, вернемся на несколько лет назад, в июль 2009 года.



Глава 5. Охотничьи подарки

     Прошло еще несколько дней. Я смотрела по телевизору очередную часть сериала, читала подстрочник и вникала в произношение. Во французском языке то, что написано, и то, что слышится, не совпадает. Мало им дифтонгов, так еще сохраняют старую орфографию. Порой слышу один звук, а на письме – четыре буквы. Пытаюсь понять логику орфографии и спрашиваю мужа, а он пожимает плечами: «Мы так всегда пишем, ничего сложного».
Вот сравните, для примера, слово замки. Произносится шато, а пишется – chateaux.
Кстати, прошло пятнадцать лет моей жизни во Франции, а я всё еще пишу с ошибками и говорю с акцентом. Бестолочь.

     Итак, сижу в гостиной перед телевизором, вникаю, как вдруг из спальни раздается барабанная дробь. Мчусь на стук и вижу, как кошка стоит на задних лапках и передними бьёт в запертое окно. Шати вернулась! Открываю окно, Шати прыгает в спальню и начинает виться вокруг ног и мурлыкать. Я подхватываю кошку на руки и прижимаю к себе, осыпая её сотней ласковых словечек на русском. Шати отвечает на своем. Нашему счастью нет предела! Мы вместе! Мы понимаем друг друга!

      Я смотрела, как жадно Шати ела теплые кусочки курицы и её худые лопатки заметно подрагивали даже сквозь длинную шерстку. Пышный когда-то хвост превратился в тонкую метёлку. Белые носочки в пыли. Бедная кошечка!
Решение принято мной давно: если Шати вернется ко мне, то я буду бороться за неё.
     Вылизанная и заласканная Шати спит на кровати. Я тихонько выхожу и быстрым  шагом лечу в дом Морган, откуда сбежала Шати. В кармане у меня лежит записка, которую я торопливо сочинила со словарем. В ней те слова, которые я пока не знаю наизусть и боюсь забыть от волнения. «Я прошу оставить кошку нам, потому что ей лучше жить на прежнем месте, в привычной обстановке. Я понимаю, что вы любите кошку, но она имеет право на выбор. Она хочет остаться в нашем дворе».
     Я почти бегу к Морган по пустынной улочке и думаю, что надо быть как можно вежливее и ни в коем случае не говорить, что кошке плохо в темном доме и дворе без солнца. Надо просить и улыбаться. Просить и улыбаться! Полегче надо быть! Как французы. А не хмуриться и требовать, защищая кошку.

      Собравшись с духом, стучу в желтую дверь. И тут за дверью прямо у моих ног раздается звонкий и злобный лай. Когда дверь приоткрылась, из неё выскочил черный пинчер, непрерывно гавкая и суетясь у моих ног. Я забыла даже поздороваться с Морган и отступила в сторону подальше. Морган схватила злобную собачонку, кинула её внутрь, захлопнула дверь и быстро заговорила с извинениями. Вот и разница между нами – бессловесная русская тётка и вежливая тараторящая француженка. Я пришла в себя, покивала и заулыбалась как можно приветливее. На мои заготовленные фразы о Шати кивала уже Морган. Она ничуть не удивилась им и не огорчилась, а с улыбкой проговорила, что согласна и Шати может жить у нас. «Если вы этого хотите», несколько раз повторила она, когда выпроваживала меня из подъезда под неумолчный звонкий собачий лай. Где-то над нами на втором этаже ему вторил басовитый лай соседской собаки, и под этот шум я радостно выскочила из собачьего дома, предварительно раз десять сказав «мерси».

      Я летела домой с чувством исполненного долга – разрешение получено. Шати будет жить у нас! Но не всё так просто оказалось вечером, когда вернулся с работы Ален. Он объяснил мне, что для проживания кошки надо иметь паспорт на домашнее животное от ветеринара с указанием всех прививок и дат медицинского осмотра. Ладно, с кошачьим паспортом разберемся позже, главное – Шати будет жить с нами,- я легко убедила мужа.
     Шати, почти не шевелясь, высыпалась на краю нашей кровати весь вечер.
     Когда пришло время ложиться спать и нам, я придвинула кресло к кровати и осторожно разместила сонную Шати в его углубление. Шати недовольно выгнула спину, потянулась, покружилась, потопталась, зевнула и улеглась. Всё – вопрос решен: кошка будет спать у наших ног, но в своем кресле, так будет удобнее всем.

     Я проснулась от легкого стука в полной темноте. На прикроватных электронных часах крупные цифры высветили время – 2.15. Стук раздался со стороны окна. Шати сидела на подоконнике и одной лапкой негромко стучала в стекло. Я встала, погладила Шати и выпустила её на волю. Ясно, что Шати ушла в туалет и на ночную прогулку. Когда она вернется, я услышу, потому что сплю чутко, в отличие от своего полуглухого мужа.
      Шати вернулась при раннем свете и осторожно постучала лапкой по стеклу. Я открыла окно и впустила кошку. Шати обвила хвостом мои ноги в розовой пижаме, крепко прижалась к ним боком и запела так громко, что даже хрипела и подвывала. Я присела к ней, гладила и шептала ласковые слова. Наш дуэт продолжался минуты три, потом Шати направилась в коридор, к своим блюдцам. Я покорно пошла за ней и достала из холодильника кусочки отварной курочки, которые предусмотрительно заготовила с вечера, так как кошачьего корма у нас пока не было.
Шати вкусно позавтракала и пошла в гостиную умываться на подоконнике.
Порядок установлен. День начался.

      После завтрака муж уехал на работу, Шати спала в своем кресле, а я решила не откладывая сходить за кошкиным паспортом. Морган открыла дверь под визгливый лай пинчера и вышла из квартиры. Я сказала затовленные фразы про Шати и её паспорт. Морган покивала в знак того, что поняла меня, и в ответ быстро заговорила что-то непонятное мне. По разведенным в стороны рукам я поняла, что кошачьего паспорта нет. Морган часто повторяла неизвестное мне слов «макляс» и знакомую мне фразу «сэпаграв», что означало «ничего страшного». На том и расстались. Я в недоумении вернулась домой, но в словаре не нашла слова «макляс». Ален появился на обед, и я тут же доложила мужу, что у Морган нет паспорта для Шати и она повторяла слово «макляс». Ален озабоченно покачал головой.
Мой муж – эльзасец, а не просто француз, из этого следует, что ему присуща эльзасская дисциплинированность, ведь эльзасцы – двоюродные братья немцев по характеру. А это значит, что Ален разберется с кошкиным паспортом, раз так положено по закону. Из его объяснения я поняла, что загадочное слово «макляс» обозначает одноклассника. Но какая связь одноклассника Морган с кошачьим паспортом мы пока не поняли.

     Всё разъяснилось вечером, когда Ален поговорил об этом с Брижит. Оказалось, что необходимую стерилизацию двум юным кошечкам провел не ветеринар, а одноклассница Морган, которая работала у ветеринара ассистенткой. Это что-то вроде медсестры, и она не имела права сама производить подобную операцию, но сделала это тайно, по знакомству с Морган как её одноклассница, чтобы помочь подружке съэкономить  деньги, ведь той пришлось бы заплатить сто двадцать евро за стерилизацию двух кошечек, а так получилось бесплатно. Конечно, это запрещено, и ветеринар, если бы узнал, был бы недоволен и вправе требовать оплату и правильную регистрацию кошки, но девицы пошли на частичное нарушение, хотя ассистентка ветеринара не зарегистрировала кошек в компьютерной базе животных и не выдала Морган кошачьи паспорта, а только сделала бесплатно стерилизацию. Вот такая история получилась с «макляс» и беспаспортной Шати.

      У Алена в соседнем городке есть знакомый ветеринар Филипп. Они знакомы по совместной работе с животными, именно этот ветеринар Филипп является врачом животных, с которыми работает Ален на учебной ферме. В ветеринарный кабинет к Филиппу мы поехали вместе с Шати в ближайший выходной Алена по его настоянию. Дисциплинированный муж-эльзасец не смог допустить ни малейшего отклонения от правил.   
      Рыжий и огромный Филипп мягкими крупными руками в веснушках бережно вертел послушную Шати на обследовании, сделал ей необходимые прививки-укольчики, засунул какую-то таблетку в ротик Шати и подтвердил, что кошка стерилизована, не имеет блох и выписал дорогостоящие витамины. Ален заплатил за этот визит приличную для нас сумму – более ста евро. Но главное для Алена – ветеринар внес кошку в компьютерную базу и выдал симпатичную книжечку с картинками. Яркая глянцевая брошюра с кошками на обложке оказалась тем самым кошачьим паспортом, из-за которого мы явились к ветеринару. Разумеется, Ален не выдал ни Морган, ни её «макляс», а объяснил, что кошка появилась у нас с улицы и поиск её бывших хозяев среди соседей не привел к успеху.
      В новом кошачьем паспорте ветеринар Филипп указал имя Алена и адрес как владельца кошки Шати, заполнил строчки о внешности кошки и прививках. «И как французы до сих пор еще не догадались делать фотомордочку с отпечатками носа кошки?»- подумала я. К тому же ветеринар определил возраст кошки в два года и породу Шати как норвежская кошка, хотя поставил рядом знак вопроса. Это означало, что документами порода не подтверждается.
     Позже я выяснила по интернету, что Шати действительно обладает ярко выраженной внешностью породистой норвежской кошки – красавицы и охотницы, полезной фермерам. Единственное прелестное отличие нашей Шати от породистых норвежек – её нос. У нашей кошки не прямой нос, а симпатичный носик с небольшим прогибом у лба, что придавало кошке несколько задиристый вид. Вкупе с раскосыми зелеными глазами её мордашка удивительно передавала характер Шати – любознательный, готовый к неожиданным открытиям необъятного прекрасного мира.

     Жизнь потекла по французским законам. Мы приобрели для кошки специальное питание для стерилизованных кошек. Во Франции живет тридцать миллионов кошек, поэтому индустрия питания развита необыкновенно широко. Сначала мы купили мягкий корм с портретом Феликса – средний по цене. Шати обнюхала его, лизнула и удивленно посмотрела на меня. Она молча села у новой, тщательно вымытой, специальной кошачьей мисочки в ожидании, что я тут же пойму, что блюдо ей не нравится, и поменяю его. Мы с кошкой недоуменно смотрели друг на друга. Другой марки корма у меня нет, что я и пыталась ласковыми словами объяснить кошке. Шати упорно сидела над мисочкой с кормом, не прикасаясь к нему. Потом она отошла на несколько шагов в сторону, села, обвила хвостом лапки и приготовилась терпеливо ждать. Она не издала ни одного возмущенного или требовательного звука. Просто сидела и молчала.
    Я слабонервно полезла в холодильник. Что же дать Шати? К счастью, от вчерашнего ужина остался небольшой кусок отварной говядины, который я наметила покрошить в картофельный салат. Придется поделиться с кошкой. Шати с удовольствием уплетала мелко нарезанные кусочки мяса и поглядывала на меня искоса. Она победила, без сомнения, эту слабохарактерную тётку, которой можно легко управлять. Вероятно, так думала кошка, тщательно умываясь на солнечном подоконнике.

    В ближайшем супермаркете мы с Аленом накупили кошачьих кормов от разных фирм, благо выбор их оказался значительный. В супермаркете большая площадь специального отдела кормов для собак и кошек заполнена до отказа на разные вкусы животных и кошельки их владельцев. В течение нескольких дней мы предлагали нашей кошке то одно, то другое блюдо, а Шати выбирала. Понюхав и лизнув пару раз, Шати молча отходила и садилась, поглядывая на меня искоса. Я пыталась ласково её убедить, что блюдо просто замечательное, душистое и свежее,  но кошка не поддавалась на уговоры. Тогда я вываливала корм на блюдце и убирала его, а для Шати тщательно вымывала её плошку и накладывала другой корм. Процедура повторялась. Шати опять отказывалась поесть хоть немножко.

     Иногда я пыталась оставить кошку в покое и дать ей время подумать. Две-три мисочки с разными кормами стояли в ряд с утра до вечера. Шати не выбирала ни один из них, но не мяукала и тем более не лезла на стол в кухне в поисках еды. Шати молча ждала нужного ей блюда. На ужине я сдавалась и делилась с кошкой мясными кусочками со своей тарелки. Шати аккуратно их поедала не торопясь, словно и не постилась целый день рядом с кошачьей едой. На другое утро весь неиспользованный корм я выставляла на нашем крыльце, и соседский кот Феликс спешил к нему. Он с аппетитом уминал всё, без разбору и безотказно.
     Соседка Брижит тоже оставалась довольна и смеялась надо мной. Однажды она зашла к нам и, увидев пять полных кошачьих плошек, воскликнула: «А это что за ресторан?! Да ты разбаловала Шати еще больше, чем Морган! Повезло кошке с такими глупыми хозяйками!» И мы, смеясь, договорились с ней, что я буду отдавать Феликсу всё, что Шати забракует. Шестилетний худой Феликс явно не разбалован и с удовольствием ест всё. Я выделила для него специальное блюдце и поставила на крыльце, чтобы красивые плошки для Шати оставались только для неё.
     В конце концов мы с Аленом угадали с кормами, и Шати выбрала кролика под соусом фирмы «пурина» и телячий паштет от «шебы», забраковав все вискасы, фрискисы и другие мягкие корма разных фирм. А крокеты предпочитала только рыбные, свежеоткрытые, и по ночам. Днем она не ела сухой корм, даже самый свежий. Шати смотрела на меня с укоризной, что я не понимаю таких простых вещей, как очередность блюд. По её вкусу и мнению на свете существуют блюда утренне-рассветные, закатно-вечерние и ночные. А днем надо спать. И не знать этого – стыдно. Укорила она меня и за молоко. Наша кошка молока не пила, только свежую воду в отдельной оцинкованной мисочке.

      Шати видела, как Феликс питается её кормом на нашем крыльце, и не возражала. Тем более, что по крыльцу она не ходила, а предпочитала влезать в дом через окно. Так она привыкла с детства. Но тут опять возникло очередное но. Дом наш стоит на склоне, и окна квартиры Морган ближе к земле, а наши окна оказались значительно выше. Раньше у Морган Шати выпрыгивала-запрыгивала в окна легко, не прикасаясь лапами к стене, а в наши окна так просто ей не попасть, необходим упор. К тому же начались долгие дожди, и вскоре мокрые лапки наоставляли на стене под нашим окном грязноватую тропинку. Я заметила эту кошачью тропу на чистой голубой стене дома и отмыла её. За этим занятием меня увидели соседи, и вскоре под нашим окошком появилась симпатичная деревянная лестничка для кошки. Замечательный сосед Антуан без всякой просьбы собственноручно соорудил её и даже выкрасил в голубой цвет.
     Меня растрогала такая молчаливая доброта соседа. Думаю, что и воспитанная мадмуазель Шати поблагодарила его, она сразу оценила новые удобства и пользовалась собственной лестничкой в свое удовольствие. Стук в окно нашей спальни раздавался обычно в четыре часа ночи, я открывала окно, и Шати с песнями влетала после ночной прогулки. Она тщательно вытирала влажные бока о мою пижаму, не переставая громко мурлыкать, и направлялась в коридор к плошке с рыбными крокетами. После легкой трапезы Шати возвращалась в спальню, запрыгивала мне на живот и начинала с громкой песней топтаться по нему. Благодарственный кошачий массаж продолжался на моей груди и шее. К сожалению Шати, я не являюсь сторонницей кошки в постели и недовольным тоном каждый раз сообщаю ей об этом. Уловив интонацию, Шати переходит по моим ногам на свое кресло, вплотную придвинутое к задней спинке нашей кровати. Потоптавшись на нем с ласковым мурчанием еще пару минут, кошка затихает и спит, не шевелясь в красивой позе, как настоящая принцесса, в своей постельке до девяти утра. Наши с Шати ночные похождения ни разу не помешали сладкому сну моего полуглухого мужа. К утру мы все высыпались и пребывали в бодром утреннем настроении.

    Однажды ночью Шати принесла в зубах полузамученную мышь и выпустила её у моих ног. Я сразу заметила охотничий подарок и повела себя неправильно. Вместо благодарности я схватила бедную мышку и быстро выбросила её в окно. Вдобавок недовольным голосом сказала Шати, чтобы она впредь в дом мышей не таскала, потому что я их не ем. Шати поняла. Неделя прошла без охотничьих подарков. Потом  Шати не устояла и принесла нам в дар крошечного тепленького крота в надежде, что уж от такой вкуснотищи я не откажусь. Пришлось её разочаровать. Но охотничья добыча Шати насмешила меня, потому что Ален, увидев черненькое тельце, повторил раз десять новое для меня слово - топ, петит топ. Я полезла в словарь и выяснила, что топ – это крот, но существительное оказалось женского рода.

   Еще в первый год жизни во Франции и постижения живого французского языка я поражалась разности рода русских существительных по сравнению с французскими. Вернее, разность рода не столько поражала, сколько смешила. Когда-то в школе и в университете моё внимание отвлекала грамматика, особенно жуткие французские глаголы с непонятными временами - мне было не до смеха.
А тут вдруг прорвало: у нас по-русски зима, весна и осень – женского рода, только с летом что-то среднее, вероятно, по погоде – ни то, ни сё. А у французов зима, весна, лето и осень – это Он. Короче, кончился осен, зим наступил. А снег растаяла, всего полдня лежала. Ну, вы поняли, что у французов снег - женского рода: ля неж.
И дождь – тоже Она, долгая и нудная дождь, например.
     А страны мира как они называют: Китай – это Она, а Япония – это Он, представляете?!
    С деревьями опять то же самое: береза, липа, рябина – это Он.
    Даже капуста у них – это Он. И такой невкусный! Как же я соскучилась по нашей квашеной капустке! У нас в России чистенькая старушка принесет в эмалированном ведре капусту на рынок, откроет крышку, а там в собственном соку золотится наша белокачанная, наквашенная с морковью, яблочком и горошинками перца...Причем всего в меру: не пересолена, не переперчена, не переквашена. Душистая капустка похрустывает, соком обливает жадный рот. А здесь – бледно-серый шукрут в полиэтиленовых пакетах. Тоска-а-а…
    Кстати, стала я часто слушать компакт – диски из значительной коллекции классической музыки, которую собрал мой муж. Слушаю итальянскую оперу Джакомо Пуччини «Тоска» (ударение на первом слоге, как вы знаете), так и опера у французов называется опер и в мужском роде, разумеется. А у нас опер из другой оперы, простите за каламбур.
     С одной разницей в роде я лично согласна с французским языком: у них сердце и печень – это Он. Я всегда ощущала, что моё больное сердце  - мой враг и нечего с ним церемониться, лечить его, а лучше не замечать, раз нельзя удалить. И печень –  мой враг, из-за которого весь организм барахлит. Враг – мужской род, значит, правы французы. Вот так и живу во французской стороне – шиворот-навыворт.
Одним словом, угадать род – игра в счастливый случай. Иногда мне удается попасть, а иногда – попасть впросак. Игра с французским языком оказалась моей охотой. Я с ехидным удовольствием вылавливала в чужом языке всякие несуразицы и потешалась, как кошка с мышью. Совсем как Шати. Всё-таки мы с ней похожи, как ни смешно вам покажется. Но у каждой – свои охотничьи забавы.



Глава 6. Поездки, разлуки и прощания

    «Я был рожден для жизни мирной, для деревенской тишины:в глуши звучнее голос лирный, живее творческие сны»,- я часто повторяю пушкинские строки сама себе.
    После пятнадцати лет жизни в дымном миллионнике Воронеже с его экстремальными температурами от + 35 летом, до – 35 зимой, когда каждую зиму я встречала бронхитом, а провожала воспалением легких на грани жизни и смерти, я выбрала жизнь во французской деревне исключительно из-за мягкого климата. Тёплая зима и нежаркое лето на свежем воздухе – вот что мне нужно, чтобы просто жить, а не выживать в постоянных пневмониях. Почему не русская станица где-нибудь на юге в Краснодарском крае или на Ставрополье? Потому что жару моё сердце тоже не потянет. Вы знаете, что такое кубанский жар в июле-августе? До плюс сорока доходит. Инфаркт мне обеспечен. У меня больное сердце, и с этим уже ничего не поделать. Нужен мягкий климат, а не южный. А мягкого климата в России нигде нет, увы, то дикая жара летом, то лютый холод зимой.
    Почему французская деревня, а не итальянская или испанская? Потому что когда-то в школе я учила французский язык. Да, прошло тридцать лет, я почти всё забыла, но школьный уровень остался в подсознании. Вот так я выбирала мужа-француза. Выбирала регион с мягким климатом, а не мягкого мужа. И мне просто повезло: и климат, и муж  - мягкие, полезные для здоровья, а что еще нужно болезненной даме после пятидесяти?! Брак по расчету, когда на кону не деньги, а жизнь. Возможность прожить несколько последних лет, не ожидая зимнего ужаса с пневмонией или летней жары на грани инфаркта.

      Франция – страна с разными климатическими условиями. Есть жаркий юг, когда летом горят сотни гектаров леса, а зимой эти земли заливают трехнедельные дожди вплоть до наводнения. Есть север и запад с нормандскими ветрами с Атлантического океана, которые ураганом наносят ущерб и природе, и здоровью людей. Есть умеренный восток с пушистым снегом на рождественскую неделю, не дольше, а потом пасмурные, бесснежные, тихие январь и февраль. И летом солнце не выжигает, а ласкает лесные края Лотарингии – таково историческое название востока Франции. Следовательно, надо искать претендента именно из этого региона.
     А выбор был значительный для русской невесты в пятьдесят лет без детей – у меня оказалось сорок четыре предложения от французского брачного агентства.
Женихи со всех концов  - от Средиземного моря до Ламанша, бедные и побогаче, но миллионеров не ждите – в брачных агентствах такие не водятся. Короче, я выбрала Алена Диема из вогезской горной деревни на востоке Франции, простого и бедного человека, полуглухого и доброго ровесника.

     В благоприятных условиях Лотарингии с мягкой зимой и нежарким летом я приходила в себя более трех лет, прежде чем почувствовала оздоровление.
      Правда, первые три года я не постоянно жила во Франции, а часто и надолго уезжала к больной маме в Воронеж. У мамы случилась болезнь Паркинсона, диагноз ей поставили еще в 2000 году, она лечилась специальными препаратами. Нам посоветовали использовать зарубежные аналоги, они дороже, но более щадящие для мозга, поэтому больные проживают на них несколько лет, не теряя головы и не превращаясь в овощи. Мы с самого начала лечили маму швейцарскими и словацкими лекарствами. Болезнь прогрессировала, но мама жила с ней в полном сознании девять  лет до самого конца. Это мама поддержала мое стремление уехать в теплые края. И, когда наступил момент выбора мужа, это мама настойчиво советовала выбрать глухого Алена. Она всё время повторяла, что «Ален - твой ровесник, не богатый - и это хорошо, не будет попрекать тебя бедностью, а на жизнь вам хватит, ты умеешь жить экономно, а он имеет как инвалид по глухоте постоянное место работы,
к тому же, как ты рассказала со слов Алена, его выгодно держать начальству – там льготы по налогам какие-то за инвалидов положены предприятию. Значит, безработица ему не грозит. А на одну его зарплату вы проживете, вот увидишь. И по характеру он спокойный, раз его держат двадцать лет рядом с детьми в детском оздоровительном центре. Да и жизнь в деревне, где все знают друг друга, безопаснее, чем в большом городе.»
      Вот такие аргументы приводила мама, когда мы обсуждали с ней моё будущее замужество еще в начале 2006 года. Скажу теперь, что мама была права, я ей безмерно благодарна за мудрые советы, мужество и стойкость. Это было непростое для нас решение – уехать от больной мамы. Но надо было решать, потому что моё состояние в последнее время резко ухудшилось. Мама говорила, что «лучше тебе уехать, чем помереть раньше меня, я этого не переживу, а меня и похоронить будет некому».

      После декабря 2005 года, когда я провела с Аленом месяц на эльзасское Рождество
и получила предложение от него на брак, прошло полгода раздумий и подготовки документов с моей стороны. Насчет того, что климат поможет мне выжить, мы с мамой не ошиблись. С выбором восточного региона Франции я оказалась права.
Но. Всегда есть но. Я не представляла себе, как морально трудно мне придется выживать в стране, где вопреки заявленным ценностям свободы, равенства и братства, которыми хвастают французы, я увидела страну, где главенствуют другие «ценности»: ложь, лицемерие и подлость. После пятнадцати лет жизни во Франции я с каждым прожитым годом убеждаюсь в этом, к сожалению.

     А тогда, летом 2006 года, я провела у Алена в деревне три месяца, мы готовили документы на брак и 16 сентября 2006 года поженились в деревенской мэрии. Церемония прошла торжественно и тепло. Все очень хорошо относятся к Алену, которого знают с детства, и были рады за него.
    Ален явно сиял от удовольствия, когда мы отмечали наше бракосочетание за красивым столом с шампанским и бутербродами с красной икрой в столовой детского центра. Дирекция и сослуживцы устроили нам скромный праздник, а шеф даже подарил чек на триста евро. На скромную свадьбу приехал и мэр нашей деревни – замечательный человек, бывший директор школы. Все пятнадцать человек гостей тепло нас поздравили, они искренно радовались за Алена, потому что хорошо знали о его нелегкой жизни с прошлой подругой. Наконец-то Ален стал часто улыбаться, говорили они мне.
    На следующий после свадьбы день мне пришлось уехать в Россию  – закончилась трехмесячная виза.
 
    В Воронеже начались поиски выхода – надо найти хорошую сиделку для мамы.
И тут после известия о моем замужестве с французом к нам в Воронеж неожиданно приехали с Кубани две сестры – мамины племянницы. Они предложили забрать маму к себе в дом, в свободную комнату, где когда-то жила их мать, моя любимая тётя Шура, мамина старшая сестра. Разумеется, предложили забрать вместе с маминой пенсией по инвалидности первой группы. Мы с мамой обдумали их предложение и согласились.
    В декабре 2006 года я отвезла маму на Кубань - в дом её старшей покойной сестры, где мама стала жить со своей племянницей Валей. Сыновья Вали выросли и жили отдельно, с мужем она развелась, поэтому в родительском доме жила одна. Мама заняла свободную спаленку. Я вернулась в Воронеж и доработала до марта 2007 года. За это время узаконила мой брак в России, то есть приготовила документы: перевела французское свидетельство о браке, сменила фамилию на Дием сначала во внутреннем паспорте, затем получила новый загранпаспорт. И в середине марта 2007 года вернулась во Францию к мужу уже как положено по закону -  по визе члена семьи французского гражданина. Я – законопослушная гражданка России, поэтому не нарушила ни российский закон, ни французский.

    Во французской префектуре мне выдали свидетельство на проживание сроком на один год. По их законам жена-иностранка должна три года получать только разрешение на проживание, чтобы не получилось так называемого «белого брака», то есть фальшивого, фиктивного. Каждый год жена-иностранка должна являться в префектуру с мужем-французом, который подтверждает, что жена проживает с ним, ведет хозяйство, и он всем доволен. И только через три года французское государство признает полноценным брак с иностранкой и выдает ей вид на жительство сроком на десять лет и право получить гражданство.
      На счет гражданства Франции скажу сразу – я таким правом не воспользовалась сознательно и остаюсь до сих пор после пятнадцати лет проживания во Франции только гражданкой России. У меня есть уже второй вид на жительство на следующие десять лет. Я не хочу быть гражданкой Франции. Я горжусь гражданством моей Родины – России. В тяжелые минуты моей жизни я горько сокрушаюсь, что плохое здоровье не позволяет мне вернуться на родину. Я не хочу быть никому обузой.
В России у меня остались только родные могилы. Дальние родственники далеки от меня духовно. Самые близкие по духу – двоюродный племянник и воронежская подруга – недавно умерли во цвете лет. Осталась в Воронеже одна давняя верная подруга, с которой я не виделась более десяти лет. И жить в России я смогу только в деревне на свежем воздухе. В большом городе я задохнусь, как Ихтиандр без моря. Если вернусь, одиночество мне гарантировано. И бросить глухого мужа-инвалида на старости лет я не могу.  Без меня он как без рук, я – живая связь его с  окружающим миром, ему некому больше помочь. Что остается? Надо жить и терпеть.

       Всё-таки вернемся к жизнеописанию  -  кошки Шати и моему. Культурному человеку легко найти отдушину – поможет искусство. Архитектура, живопись и поэзия оказались сильнее, чем политические и социальные реалии Франции. Я с головой окунулась в историю французского искусства, благо, что домашний интернет позволяет. Я пыталась поделиться прочитанным с мужем и встретила полное непонимание. Алена интересовала не история искусства, а история автомобилей -
модели, фирмы, цены. Пришлось и мне заинтересоваться этой темой. Представьте себе, оказалось довольно увлекательно и познавательно разбираться в старых и новых моделях автомобилей. К нашему первому заграничному путешествию на Женевский международный автомобильный салон 2010 года я уже стала заядлой любительницей авто. Кто бы мог подумать?! А в последующие годы мы два раза посетили грандиозный международный автосалон во Франкфурте-на-Майне и нашли его более представительным, чем Женевский.

        Итак, я не унывала из-за разности интересов с мужем, тем более что меня очень интересовали местные достопримечательности, а мой Ален с удовольствием возил меня по ближним городкам. Почти каждое воскресенье мы ехали то в один из городков Лотарингии, то на местные праздники в Эльзас, а предварительно я изучала по интернету их историю и обычаи, чтобы лучше сориентироваться. Постепенно за прошедшие годы мне удалось близко и предметно познакомиться с большей частью Лотарингии и Эльзаса, насладиться их красотой и ухоженностью. На мой взгляд и вкус, эти земли являются лучшими в западной Европе.

     Вернемся в 2007-й год. С марта до октября мы с Аленом жили более-менее спокойно, ведь моя мама находилась под присмотром родственников, и мы часто созванивались с ней. В октябре мне позвонила Валя, та двоюродная сестра, что жила с моей мамой на Кубани, и сообщила, что плохо себя чувствует и хочет провести длительное обследование в больнице, а поэтому не может больше ухаживать за мамой. Другие кузины, живущие в том же городке, тоже отказываются: все работают, имеют семьи и им не до больной тёти.
    Я вылетела в Россию и забрала маму домой в Воронеж. Как хорошо, что я не послушала советчиц и не сдала нашу квартирку, а просто закрыла её и отдала ключи соседям. И после одиннадцати месяцев жизни на Кубани мама вернулась в чистую квартиру с радостью. Мы решили с ней, что она останется в ней до конца жизни, и лучше нанять сиделку. Оказалось, что не так-то просто найти в миллионном городе Воронеже нормальную сиделку. И началась грустная эпопея: я находила вроде бы хорошую кандидатуру, удачно договаривалась, четко оплачивала её услуги, но мы с
мамой наталкивались на необязательность, несоблюдение договоренностей. Больше
всего поражало в этих женщинах желание нажиться на чужом горе, не прилагая усилий.

    За два года сменилось четыре сиделки. Каждый раз я прилетала в Воронеж на два-три месяца, находила новую сиделку и улетала к терпеливому мужу. И каждый раз приходилось считать дни, проведенные в России. По французскому закону, если возникнет подозрение на фиктивный брак, то отсутствие жены более шести месяцев в году считается фактом признания брака недействительным. Префектура это легко контролировала по штампам прилета-улета в паспорте, так как требовала копии всех страниц паспорта. Таким образом, остаться постоянно с мамой я не могла в первые три года брака.
      В 2008 году я три раза прилетала в Россию и провела с мамой в общей сложности четыре месяца и двадцать дней. В 2009 году я пробыла с мамой с 15 марта до 3 июля, то есть три месяца и девятнадцать дней. И мне пришлось опять улететь во Францию, чтобы отдать досье с документами для вида на жительство на десять лет. Сделать это надо только лично, таково требование префектуры. В июле я отдала досье в префектуру и надеялась получить ответ через месяц, чтобы уже спокойно жить с мамой сколько захочу.

     В один из дней августа раздался звонок, и сиделка сказала мне, что у мамы случился микроинсульт, она не может говорить. Я тут же позвонила в префектуру, чтобы получить документы и вылететь к маме. Но сотрудница в префектуре ушла в отпуск, как мне сказали, а документы отправили в Париж, откуда надо ждать ответ. Набраться терпения, посоветовали мне в префектуре на мои просьбы о срочной помощи в связи с болезнью матери, так как ничем ускорить дело не могут.
     Наступили тяжелые дни ожидания. Я каждый день звонила сиделке. Через несколько дней она немного успокоила меня сообщением, что маме стало получше, она приспособилась есть перекошенным ртом и речь стала разборчивей. Мы наконец поговорили с мамой, я услышала родной слабый голос, но ответы разумные, значит, мозг не сильно пострадал.
«Я тебя дождусь, без тебя не умру»,- пообещала мама. Я ревела каждый день, но немного перевела дух еще на некоторое время.
      Наконец мне удалось поговорить с вернувшейся из отпуска сотрудницей префектуры, и она объяснила, что Париж отправит мои документы после 16 сентября, когда исполнится ровно три года нашему браку, не раньше. Надо терпеливо ждать, прозвучал очередной совет. Как можно представить, именно терпенья мне не хватало.
Нервы на взводе, ожидание выматывает, организм в состоянии постоянного стресса.

     Моя Шати словно всё понимала и утешала как могла по-своему. Она полюбила гулять по двору не одна, а у меня на руках. Обнимет меня лапкой за шею, прильнет и сидит на руках, как ребенок. Сверху ей хорошо видно весь двор, который мы обходили по кругу, потом расширили маршрут и стали каждый день подниматься по нашей коротенькой улочке прямо к лесу. Кошка напрягалась и жадно вдыхала лесную прохладу. Я опускала Шати на землю. Она не отходила далеко от меня, делая круги поблизости и вынюхивая землю. И я вместе с Шати, как кошка, раздувала ноздри, чтобы уловить все запахи. Далеко в лес мы не заходили, нам хватало лесной жизни на опушке частного леса.
     Мы надолго застревали на одном месте. Я смотрела в небо, опираясь на ствол старого дуба. Шати обнюхивала траву, изредка поглядывая на меня. Кошка и не думала убегать в кусты, наоборот, Шати словно приглядывала за мной. И стоило мне чуть изменить позу или сделать несколько шагов, как Шати настороженно оглядывалась на меня.
     Лес действовал на нас магически: меня успокаивал, кошке давал наслажденье вольной жизни. Шати вела себя разумно. Стоило мне негромко сказать: «пошли, Шатишка, домой» и сделать несколько шагов в сторону дома, как Шати послушно отвлекалась от своих разысканий в траве и, опережая меня, бежала по лесной тропинке. Хвост трубой – значит ей всё нравится. Поведение Шати напоминало нашего умнейшего огромного пса Клеранса, о котором мы с Аленом всё еще грустили и часто вспоминали. Удивительно, но маленькая независимая кошка вела себя, как дрессированная собака.

    Так прошел тягостный сентябрь и половина октября. Только тринадцатого октября  я получила десятилетний вид на жительство и на другое утро вылетела в Россию. Мама сдержала свое последнее слово – она дождалась меня в ясном сознании. Её вид и состояние здоровья не оставляли надежды. Болезнь, инсульт и возраст в семьдесят шесть лет усугубили ситуацию. Я понимала, что счет жизни идет уже на дни. Четыре дня мы разговаривали, прощались. 19 октября 2009 года на рассвете мама тихо умерла у меня на руках. Я бы себе хотела такой же спокойной кончины. Царствие Небесное моей дорогой маме, самому светлому и доброму человеку на свете.

    После похорон мне пришлось остаться в Воронеже до десятого декабря, потому что  пришло время оформлять мою трудовую пенсию, подтверждая каждую запись в трудовой книжке справками. Мне удалось подтвердить 25 трудовых лет, хотя я честно отработала 32 года. Ну, пусть это останется на совести инспектора воронежского собеса, которая заявила, что записи тридцатилетней давности трудно различимы – чернила выгорели от времени, так что надо подтвердить их свежими справками из Донецка, где я работала с 1972 по 1978 год. Кто в курсе политической ситуации, тот поймет, насколько это нереально было в 2009 году. Я сжала зубы, спорить не стала – сдержалась, потеряла пять лет стажа, оформила пенсию и улетела во Францию.
После всех этих тяжких испытаний я тяжело заболела.
Меня спасли доброта мужа и нежная забота моей кошки, которая после моего возвращения практически не отходила от меня всю зиму.


Глава 7. Швейцария, Шати и здоровье

    О способности кошек облегчать психические травмы нетрудно догадаться, если просто погладить кошку, услышать её мурлыканье, или посмотреть, как играют  котята, или как кошки безмятежно спят. Природа в лице генетики помогла выжить кошкам именно из-за их милоты, и кошки на протяжении тысячелетий усовершенствовали генетическую чуткость к колебаниям ауры человека.
Вот и Шати сразу поняла, что я нахожусь на грани жизни и смерти.
    После возвращения во Францию к мужу и обязательного визита к свекрови в эльзасскую деревню я заболела и впала в какое-то странное состояние. У меня не было не только физических сил, но и желания даже говорить. Я впала в молчание и в день от силы говорила две-три фразы. И пару недель ощущала во рту привкус ацетона. Этот неестественный, неприродный вкус преследовал меня и начисто лишил аппетита. Я пила минералку и ела в основном фрукты. Но при этом чувство долга заставляло меня входить в кухню и готовить обеды для мужа. Кое-как справившись с тошнотой, я ежедневно готовила мясные блюда, потому что Ален работал по восемь часов на улице или в неотапливаемой конюшне с животными, работа тяжелая, и без мяса он просто не выдержит. Я старалась изо всех сил сделать максимум полезного для Алена, он действительно этого заслуживает.
     Сытый Ален уходил на работу, а я падала без сил и отключалась. Ален просил и убеждал меня сходить к его врачу, но у меня не появилось такого желания, хотя я видела в зеркало, что от былой привлекательной внешности не осталось ничего. Никаких лекарств я не принимала и не хотела принимать. Я чувствовала, что если добавлю еще какую-нибудь химию к ацетоновому привкусу во рту, то сразу умру. «Нет и нет, никаких докторов и лекарств, - мотала я головой,- оставь меня в покое, только местная минеральная вода мне нужна.»
     Я старела на глазах. Существует мнение, что после пятидесяти лет блондинки превращаются в старух, даже если раньше они и были красавицами. Я продержалась до пятидесяти пяти лет и разом рухнула в старость. Практически без сопротивления.

    В таком состоянии прошло два зимних месяца. Однажды я заметила на столе в ворохе печатной рекламы, которую бегло просматривал мой муж, яркий листок туристического агентства местного департамента. В нем сообщалось, что в начале марта 2010 года состоится путешествие в Женеву на Международный женевский автосалон. Причем из городка Эпиналь, находящегося всего в семидесяти километрах от нашей деревни, до Женевы туристов  повезут на комфортабельном автобусе, и вся поездка займет всего сутки. Ну, и самое главное – доступная для нас с Аленом стоимость такого путешествия. К тому же у Алена третье марта – день рождения, и сделать ему хороший подарок за все его добрые дела, за великое терпение в течение трех лет из-за моих частых и долгих отлучек в Россию – мой долг.
А как Ален любит машины, не передать словами – надо видеть его детские радостные глаза, когда он видит что-то интересное в автомобильном мире! И ведь действительно существует потрясающий собственный мир автомобилей: со своей историей, с модой, с интригами и борьбой.
      И где-то в подсознании от слов Швейцария, Женева возник мой давний отсвет любви к Владимиру Владимировичу Набокову. О нем отдельный разговор, вернее, о влиянии В.В.Набокова на мою жизнь. Еще не знаю, готова ли я написать о Набокове хоть несколько фраз. Возможно, позже. Я опять малодушно прячусь от великой тени.

     А еще я подумала, что, возможно, это последнее путешествие в моей жизни. У меня уже не осталось надежды на улучшение здоровья. «Ну, помирать, так с музыкой»,- как у нас говорят, и я решилась. И предложила мужу рискнуть и поехать в Женеву на международный автосалон. Ален  сначала обрадовался, но потом довольно долго обдумывал, ссылаясь на мое слабое здоровье и проблемы на работе с недельным отпуском. Ален побаивался свою капризную директрису с тяжелым характером.   
    Возможно, и мой характер кто-то тоже назовет тяжелым. Сама я определяю его легким, но упёртым. Когда я принимаю решение, то начинаю удалять препятствия сама, не надеясь ни на чью помощь. Так меня научила жизнь. Вот и в этой ситуации я начала действовать: потихоньку прошла три километра до детского оздоровительного центра в соседней горной деревне, где работает мой муж. Отдышалась, полюбовалась прекрасными зимними пейзажами в Вогезах, успокоила сердце, перевела дыхание.
Потом в директорском кабинете под пристальным и мрачным взглядом незамужней дамы вежливо и немногословно я изложила просьбу о недельном отпуске мужа. Опасная директриса вредничать не стала и нелюбезно согласилась.
      Вечером после работы влетел сияющий Ален: он благополучно оформил недельный отпуск. Ура! Нас ждет Швейцария! Мы едем в Женеву! Мы позвонили в туристическое агентство, получили от них платежку и сразу оплатили наше путешествие.
     А теперь о деньгах. Мы – люди небогатые, достаток – ниже среднего,
ведь живем вдвоем на небольшую зарплату мужа, простого служащего, то есть фактически – чуть больше прожиточного минимума на одного человека, до 2011 года зарплата мужа составляла 1200 евро в месяц. Для Франции этого достаточно для скромной жизни одного человека. А нас двое. Что делать в этом случае? Разумеется, жить экономно, считая каждое евро. И помогло то, что я умею вкусно готовить из ничего. Выбираю в супермаркете продукты подешевле, у меня нет свекровкиного гонора. Я не стесняюсь одеваться подешевле, могу кое-что купить и на распродажах. В результате, как оказалось, вполне можно спокойно и сытно жить вдвоем на одну зарплату.
    Квартиру в Воронеже, которую вскоре получу после вхождения в наследство, я решила продать и деньги приберечь для покупки собственного жилья. Какое это будет жилье, в каком французском городке или в деревне, я еще не знала, но то, что будет своя крыша над головой, а не съёмная, я была уверена. Ален удивился, сам-то он спокойно относится к съёмному жилью, главное – чтобы находилось поближе к месту работы. К тому же он – единственный наследник своей мамочки, так что её домик в эльзасской деревне считал своей собственностью и не унывал, что до пятидесяти годов проживал в съёмном жилье. У меня чувство собственности оказалось сильнее, я мечтала не о свекровкином домике, а о своем собственном, поэтому мои деньги для покупки дома и предназначила, а взяла из них для подарка мужу всего четыреста евро, чтобы оплатить скромное автобусное путешествие в Женеву. Возможно, последнее в моей жизни. Моё здоровье оставляло желать лучшего, оставалось храбриться и не паниковать раньше времени.
(Я еще не знала в те дни, что весной 2011 года ситуация изменится, и что затянутся на целых два года мои ожидания собственной крыши над головой.)

    Вперед, в Швейцарию! Выезжать нам необходимо в два часа ночи, чтобы успеть на туристический автобус, который отправляется в четыре утра от тур-агентства, расположенного от нас в семидесяти километрах по горной ночной дороге. С Аленом решили лечь спать пораньше, но не тут-то было: от волнения не сомкнули глаз и отправились в мартовскую ночь кружить на вогезских опасных виражах. Когда мы вовремя добрались до туристического автобуса, то уже обрадовались тому, что остались живы.
     В автобусе среди сорока туристов оказалось четыре бойких старушки, включая меня, и всего две молодые дамы – жены автолюбителей. Все остальные туристы – молодые активные мужчины, полные предчувствия экстремального удовольствия от созерцания своих любимых игрушек – автомобилей.  Разумеется,  заснуть в комфортном автобусе в течение шести часов поездки нам не удалось. Выехали ровно в четыре часа, в восемь остановились в придорожном кафе позавтракать швейцарскими булочками и кофе, в десять часов въехали на огромную территорию Международного Женевского Автосалона. Хорошо, что стоянку и входные билеты заранее обеспечило  туристическое агентство, и мы без проблем очутились в настоящем Автомобильном Царстве.

    Огромный сияющий автосалон, вокруг рестораны и кафе, рядом аэродром, куда поминутно садятся самолеты всех авиакомпаний мира и частные самолеты. Словом, ежегодный международный автосалон - это целая индустрия любимых мужских игрушек с миллиардным оборотом денег. Почувствовать его размах можно только лично. Те репортажи, которые предварительно мы нашли в интернете, не смогли передать и половины действа. С первых наших минут пребывания в огромном здании, с первых шагов по мягкому красному покрытию пола, с первых взглядов на сверкающие подиумы с новейшими моделями знаменитых марок мы оказались под сильным впечатлением от происходящего. Вокруг разноязычие; островки с прекрасными юношами и девушками, изображающими радушных хозяев; легко управляемые толпы посетителей, разбитых мягкими ковровыми тропинками на струи посреди океана; удобные стенды и подиумы с подсветкой; сияние огромных экранов по стенам, заполненных рекламой автомобилей, летящих по прекрасным дорогам среди ярких пейзажей; звуки речи посетителей – всё это вместе и разом хлынуло на нас потоком, оглушило-ослепило и сильно подействовало на нас, неискушенных провинциалов.

     Ошеломленные в первые полчаса, мы с Аленом постепенно приходили в себя и начали путешествие по салону, ориентируясь на кричащие бренды. Сначала Ален решил обойти привычные ему французские подиумы с пежо, ситроеном и рено, посмотреть новинки. Я тянулась следом, боясь только одного, чтобы мы не потеряли друг друга. Если Ален оторвется от меня, то найти его будет невозможно, потому что полуглухой муж не услышит даже объявление по радио. Я не могу выпускать Алена из вида ни при каких обстоятельствах и отвечаю за его безопасность.
     Ален инстинктивно сделал правильный выбор и среди привычных ему французских машин почувствовал себя увереннее, оторопь первых минут прошла. Я тоже стала вертеть головой по сторонам и заметила широкие лестницы у стен, которые вели на второй уровень. А оттуда можно разглядеть сверху огромное пространство салона и лучше сориентироваться. После того, как Ален вдоволь нагляделся на новые французские машины, я потянула его наверх по лестнице. И тут нашему взгляду открылся изумительный вид: мы впервые заметили темный купол с сотнями звезд-потолочных светильников, мы разглядели с высоты, что пространство главного зала разделено на зоны, а кроме того, имеются выходы в соседние залы, отмеченные завлекательными брендами. Ориентировка помогла. Мы наметили наш дальнейший путь по салону.
      Для начала Ален выбрал итальянскую зону. И неудивительно, в моем муже намешаны три крови – эльзасско-австрийская по отцу, эльзасско-итальянская по матери, так что интерес не только к скромному фиату, который когда-то был у Алена, но и широкие аристократические замашки на феррари и ламборджини у него в генах.

    Я ничего не имела против сладких итальянцев с их слащавыми низкими машинками, похожимы на распластанных женщин. Что-то женское мне чудится и поныне в итальянских марках машин. К тому же ярко-синий и броско-желтый напоминают украинские цвета, всё еще неприятные мне, так что дизайн навороченных ламборджини не особо впечатлил меня. А вот роскошная элегантность темных мазерати очень понравилась. Итальянские имена звучат так прилипчиво сладко, так изысканно: феррари, мазерати, ламборгини (так произносят сами итальянцы из Болоньи, родины этих спортивных монстров), что навсегда остаются в памяти даже далеких от роскоши  простых людей. Кроме того, я всегда с удовольствием разглядывала живых итальянцев – самых красивых людей в Европе, по моему мнению.

    Помню, что для нас с Аленом стало настоящим удовольствием возможность открыть дверцу и посидеть пару минут за рулем новейшего мерседеса или хонды.
Ален сиял, а я, наконец-то вспомнив про фотоаппарат, начала делать поспешные снимки. К сожалению, не сняла англичанок – их мягкие сливочные и фисташковые цвета и формы. Вокруг подиумов скопилась такая густая толпа любителей английских машин, что продвинуться к ограждению оказалось сложно. Алена могли оттереть от меня в любой момент, поэтому я не рискнула отпустить его руку в толще толпы. Не до съёмок. Хорошо, что хоть издали полюбовались самыми дорогими в мире автомобилями, чья стоимость зашкаливает за миллионы чего-то там.
     Вот спортивный aston martin с узкими глазками-фарами, словно Джеймс Бонд хитро прищурился. А вот через толпу смотрят на нас кошачьи удивленные глаза-фары по сторонам знаменитой решетки – мой любимый бренд – Bentley. Серый кабриолет с шоколадной кожей внутри – моя розовая мечта. Даже притронуться не удалось к милому бентли. Мужскую тягу к престижу и элитарности в толпе крепких молодцев  не пробить нашими старческими слабыми телами, поэтому полюбовались издали да и пошли искать ресторан – время обеденное.
     В туристическом ресторане и обед туристический – ничего особенного, лишь бы насытиться. А вот после ресторана мы раскрыли глаза пошире и увидели интересные островки посреди океана – там стояли старинные авто. Оказалось, что в 2010 году Женевский салон – юбилейный, 80-й, поэтому многие знаменитые фирмы привезли свои исторические автомобили, которые трудно увидеть живьем при других обстоятельствах. И вот чуть в стороне от подиумов новейших моделей скромно стоят автомобили первых выпусков – то тридцатые годы, то сороковые и пятидесятые двадцатого века, чистая история и редкость. Как ни странно и людей вокруг совсем немного, рассматривать старые модели для нас, стариков, – одно удовольствие. И мы с Аленом начали обход редчайших автомобилей. Ален блаженствовал. Он знает историю автопрома всех ведущих стран, а я впервые не на картинке, а вживую увидела эти знаменитые модели. В тихих уголках со старыми авто и посидеть можно, и мы все чаще стали присаживаться на банкетки и кресла. Старики у стариков.
    
       К вечеру мы заметно устали и с удовольствием в розовом закате выехали из Женевы. И тут меня ждал еще один эстетический удар – мы долго ехали по берегу женевского озера Ленон. Красота в ранних сумерках необыкновенная. Представьте, огромное озеро в Альпах, прямо на глазах зажигаются вдали на склонах первые огоньки альпийских шале и вилл, тянутся цепочки огоньков вдоль деревенских улиц, а над всем прекрасным мартовским миром простерто огромное небо, которое тоже движется вместе с нами, меняется поминутно, темнеет и падает в темнеющую озерную гладь. Такое завершение праздничного дня потрясло меня до глубины души.

      Ален спал у меня на плече. Я не стала его тревожить, ведь ему предстоит через несколько часов вести машину по нашим опасным горным дорогам в Вогезах. Разумеется, я не сомкнула глаз, почти не шевелилась и берегла изо всех сил сон Алена. О, горные виражи в полной темноте, когда только свет фар выхватывает кусок асфальта и отражается в светящихся автодорожных полосках безопасности по сторонам, а над нами нависает громада темного леса – это тот еще экстрим. Мы его получили сполна и в три часа ночи прошелестели по щебенке у нашего дома. Я облегченно вздохнула, перекрестилась и открыла дверцу машины. Двор освещался только слабым небесным светом. В деревенском обычае тушить свет на ночь, и кто-то  в полночь гасит свет немногочисленных фонарей, а в пятом часу вновь их включает, чтобы жители деревни могли спокойно выезжать на работу.

      Я не успела закрыть дверцу машины и поэтому устояла, влипнув в неё, когда с правого боку на меня обрушился удар. Что-то темное, тяжелое и живое, с диким утробным рыком ударило меня в плечо. Острая боль уколола предплечье, тяжесть повисла на руке, которой я уперлась в дверцу. Дикая кошка рычала у моей головы, басовитые звуки перешли в завыванье. Мне не удавалось стряхнуть кошку и я перехватила её снизу, чтобы ослабить боль от её когтей, разрывающих кожу моего плеча. Мелькнул светлый мускулистый живот. Шати! Кошка мертвой хваткой вцепилась в меня, как в большую добычу. Её злобное урчанье сопровождало нас до самой двери в квартиру. Наконец я спустила Шати с рук в прихожей, и она замолчала, мгновенно исчезнув в темноте комнат.
«Ничего себе встреча»,- ворчала я, раздеваясь и ощущая саднящую боль на предплечье. Глубокие ссадины наполнялись кровью на глазах, пришлось обеззараживать их, а уже потом принимать душ. Ален исчез в спальне, Шати не видно не слышно, а я после душа вскипятила чайник и потягивала душистый травяной чай из любимой чашечки. Спать мне не хотелось уже вторую ночь. Сухие глаза, ясность в голове, умиротворение – никаких признаков болезненной бессонницы. Оказывается, моя личная бессонница – прекрасное состояние.

     Проснулась я от шевеленья под левым боком и глухих звуков человечьих голосов. Ясный свет заливал спальню. Между мной и Аленом потягивалась и зевала наглая Шати, упираясь лапками в мой бок, а спинкой в Алена. Как ей удалось улечься прямо на кровать, я не помню. За окном раздавались бодрые голоса. Это молодые зятья и дочери соседей приехали к родителям на воскресный обед. Я перевела взгляд на часы. Действительно, уже одиннадцать. Ален беззвучно спал глубоким сном.
     Шати переместилась мне на живот и смотрела прямо в мои глаза бесстыжим хитрым взором. «Ну, ты - наглая кошь, зачем разодрала мне руку, зачем тут улеглась без спросу?» - заворчала я шепотом, но Шати улыбалась, как Джоконда, и в ответ  довольно замурлыкала, словно я её похвалила. Её теплая тяжесть, тракторное скрипенье и прищуренные сладкие глаза действовали, как успокоительное лекарство.

      И с этого дня началось выздоровление. Я поняла, что шок от поездки способствовал тоже. И живительная радость весенних дней не уходила, а нарастала во мне. Мои стихи полились, как из водопада, брызгами – короткие, неожиданные, мгновенные. Иногда в день по нескольку раз хватала записную книжку и быстро строчила пришедшие строчки. Через пару дней перечитывала и оставляла как есть, без всякой доработки, шлифования, просто переписывая каракули поаккуратнее на новой страничке. Таким образом у меня накопились и черновые записи, и беловые, всё подряд, и две-три простенькие записные книжицы быстро закончились. Тогда я купила в ближайшем супермаркете обычную школьную тетрадь в клеточку и уже более старательно переписала в неё мои первые стихи.

       В апреле 2010 года я улетела в Воронеж по новой необходимости. Прошло шесть месяцев после смерти мамы, нужно входить в наследство и оформлять квартиру на себя. Бледная, слабая, но живая, добралась до Воронежа. Опять очереди, справки, городской воронежский транспорт. Я задыхалась. Иногда мне казалось, что живу чудом чьими-то молитвами. Чтобы выровнять дыхание, вечерами лежала и читала книги чужих стихов - мне помогает. Наследством являлась наша с мамой однокомнатная квартира на окраине Воронежа. Через месяц, то есть в мае, мне удалось удачно её продать. Помогли мои друзья Андросовы, прекрасная семья музыкантов. Андросовы посоветовали агентство, которому можно довериться, они уже имели с ним дело, и всё прошло удачно и без обмана. Действительно, и агент, и агентство заслужили добрую репутацию не зря. Я искренно благодарна семье Андросовых за неоценимую помощь и долгую дружбу. Через месяц квартира была удачно продана, и деньги я перевела за рубеж. Оставались еще дела в Воронеже, и я прожила у Андросовых еще несколько дней.    
      В мае позвонили Лямины и сообщили печальную весть – умерла Валя, их старшая сестра, та, что ухаживала за мамой. Умерла в шестьдесят три года от рака. Она пережила маму всего на полгода. Царствие ей небесное.
      В июне я увидела, что могила мамы уже просела, земля уплотнилась настолько, что можно ставить памятник. Я заказала черный гранит с резным портретом мамы.
     Уже ничто материальное, кроме могил, меня не привязывало к России. Простилась с воронежскими друзьями и в начале июня 2010 года я вернулась к мужу-французу.









Глава 8. Семейные встречи

       Вскоре Ален получил письмо, которое его взволновало. Письмо-приглашение на традиционную встречу семьи Дием, которая состоится в сентябре этого, 2010 года, в Швейцарии.
    Корни семьи Дием уходят в Средневековье, в Альпы Австрии (Dornbirn) и Швейцарии (Appenzeller). Можно говорить о четырех больших ветвях семейного дерева Дием:австрийская ветвь, швейцарская, немецкая и французская. Но как бы далеко не разрослись ветви, всё-таки семья Дием – это горцы, большинство её членов и сегодня живёт в горных районах разных стран.
     Вот и французская ветвь обосновалась в горах, которые называются Вогезы. Это старые горы, укрытые еловыми и сосновыми лесами, располагаются в Эльзасе и Лотарингии, на востоке Франции.
     Основателем французской, точнее эльзасской, ветви стал выходец из Австрии Антуан Дием с двумя сыновьями – Мишелем и Жаком. Семья Дием прибыла в деревню Нацвилле (Natzviller) в первые годы 18 века. Natzviller – горная деревня в малом немецком княжестве Сальм (Salm). Во времена французской революции в 1793 году независимое княжество было насильно присоединено к Франции.

     Сохранился исторический документ  - акт о бракосочетании 23 августа 1716 года Мишеля Дием (Michaёl Diem) и Анны Тротцер (Anna Ttotzier ). Они родили пять выживших детей – 4 сына:  Жан Жак (Jean Jacques, 1717), Матиас (Mathias, 1721), Мельхиор (Melchior, 1723), Антуан (Antoine,1735) и дочь Элизабет (Elizabeth,1725). Отец Мишель Дием стал землевладельцем и земледельцем. Он, вероятно, получил образование еще в Австрии. В документах сохранились его подписи, свидетельствующие, как говорят графологи, не только о безусловной грамотности, но и об артистизме.
      Но многие документы, в том числе и титульные, о дворянстве, были уничтожены вместе с домом, сгоревшем в 1724 году, как и дома соседей. Однако Мишель и Анна построили новый дом и нажили значительное имущество. Они умерли в один день 18 февраля 1742 года – предположительно, в эпидемию. В архиве эльзасского города Ширмек (Schirmeck) сохранился нотариальный 30-страничный акт о наследстве для пяти детей Дием, включающий обширные земельные участки, скот и значительное по тем временам имущество вместе с новым домом.
    Таким образом, можно сказать, что вся французская ветвь семьи Дием происходит от Мишеля Дием и Анны Тротцер.  В настоящее время она насчитывает две-три сотни членов семьи.

      Надо отметить, что деревня Нацвилле всегда была католической и немецкоязычной. Так, родители Анны Тротцер были выходцами из Баварии и обосновались в Нацвилле около 1680 года. Вот почему у переселенцев Дием не было проблем ни с языком, ни с вероисповеданием. Многие сыновья из семьи Дием позже были женаты на женщинах из семей Marx, Ropp, Fluck, переселившихся из Швейцарии и Тироля. Кстати, и в наши дни отмечают, что говор жителей Нацвилле (Natzviller) схож с тирольским говором.
      Через сто лет два брата – новый Мишель Дием (1813 – 1845), ставший мэром Нацвиле, и Антуан Дием (1811 -     ) построят католическую часовню при въезде в родную деревню, а также новую мэрию и школу (1838), сохранившиеся по сей день.

      Исследователи генеалогии семьи Дием есть в каждой из ветвей. Например, австриец из Вены Карл Дием утверждает, что колыбелью семьи Дием был южный Тироль, отчего и закрепилось латинское имя Дием, что означает «дневной». Мне симпатично такое толкование, оно отражает, на мой взгляд, физический тип этой семьи – рыжеватые блондины со светлыми глазами. Таких много в семье, и когда рядом стоят и беседуют холеный австриец-профессор и эльзасский школьный учитель Марсель Дием, то бросается в глаза их несомненное физиологическое сходство: рыжие крепыши с голубыми глазками.
      Я тоже натуральная блондинка с рыжинкой, поэтому мне нравится краткое, солнечное, светлое имя  - Дием.
      А как русскую поэтессу меня поразил такой факт: в 1309 году в Германии в Eblingen жил писатель Iohan Diem (Иохан Дием). Теперь мечтаю найти его произведения. Эблинген – средневековый город в нынешней земле Баден-Вюртемберг на юго-западе Германии. Писатель 14 века скорее всего из семьи Дием, которая и ныне живет около Вюртцбурга (Wurtzburg) в Баварии.

      Кстати, все места, где жили Диемы, географически расположены недалеко друг от друга. И австрийцы с швейцарцами, и немцы с эльзасцами по сути соседи. Для меня этот факт является самым весомым доказательством их родства.
      Швейцарские изыскатели в ответ австрийским кузенам утверждают, что колыбель семьи Дием находится в швейцарском регионе Аппензеллер на границе с Верхней Австрией. Генеалогические разыскания в архивах продолжаются десятилетиями и результаты их обсуждают на традиционных встречах семьи Дием.
      Такие встречи  бывают раз в пять лет и происходят в разных странах. Например, в 2000 году –  Франция, Эльзас; в 2005 году – Австрия, Дорнбирн; в 2010 году – Швейцария, Аппензеллер.
      Итак, решено: мы опять едем в Швейцарию, в сентябре, на традиционную встречу семьи Дием. И всё лето прошло в радостном предвкушении.

      На огромном комфортабельном автобусе, в котором разместились сорок членов семьи Дием из французской Лотарингии и Эльзаса, ранним сентябрьским утром мы с радостью отправились в долгое, длиной почти в десять часов, путешествие в Швейцарию, в горный район Аппензеллер. Немцы произносят Аппенцеллер, а главный городок кантона называется Аппенцелль. Разумеется, по дороге остановились на обед в придорожном ресторане, где не только пообедали, но главное – со многими Диемами познакомились и пообщались.
      Вечером нас встретили швейцарские родственники и разместили всех в великолепных деревенских отелях. Мы погуляли по очаровательной деревне и прекрасно выспались в комфортабельном номере с потрясающим видом на Альпы.

     Нас поразили размах семейной встречи – более 300 членов семьи Дием из пяти стран, а также великолепная организация. Организаторы-швейцарцы предложили большую программу на два дня. Торжественная часть встречи происходила в большом зале, где собрались все участники. Приветственные выступления организаторов встречи звучали на трех языках – немецком, французском и английском, причем переводчиками были сами члены семьи Дием. Затем нам рассказали о новых  генеалогических  разысканиях, показали фильм о живописном крае Аппензеллер (Appenzeller), о швейцарской ветви семьи Дием, знаменитой учеными и предпринимателями, и даже крупным политическим деятелем девятнадцатого века. Потом состоялся общий веселый и сытный обед, прогулка, личные встречи, новые знакомства, а после ужина - превосходный фольклорный концерт.
   Я впервые с наслаждением слушала аппензельское пение а капелла, отличающееся от тирольского пения, несколько вычурного. Аппензельское звучание более сдержанное, более широкое, без горловых изысков. В хоре пел швейцарский кузен Якоб Дием – типичный рыжеватый, крепкий, среднего роста Дием - в прекрасном народном костюме. Сочетание трех цветов  - черные брюки и пиджак, белая рубашка и красная жилетка – базовые. Важен также материал – бархатный, а мне на ум даже пришло старое слово «плисовый», черный пиджак и атласная красная жилетка, украшенная ручной вышивкой с золотой нитью.
И особенно поразили украшения из металла ручной работы: элегантная брошь вместо галстука, на груди белой рубашки нашита металлическая ажурная пластина шириной в пять сантиметров, а ремень на брюках утяжелен специальной металлической подвеской из тончайших пластин и нитей.
    Мы с Аленом впервые увидели сдержанные, элегантные местные народные танцы. Каждое замедленное движение, ловкие повороты и танцевальные фигуры настолько самобытны, что трудно подобное припомнить и специалисту, а уж нам тем более. Так и повеяло от этих народных аппензельских танцев многовековой древностью. В фольклорных ансамблях участвовали некоторые члены семьи Дием, как взрослые, так и дети. Традиции аппензельских горцев надежно сохраняются.
    Мы остались в восхищении и от пения, и от подлинно народных костюмов, а не придуманных, стилизованных для концертов, и от осознания вековых традиций, бережно хранимых.

     Во второй день мы посещали фермы – владения Дием, пробовали местное пиво и именное виноградное красное вино «Diem», так как одна из красивых и энергичных швейцарок из семьи Дием является владелицей собственного пивного заводика. Она щедро всех угощала. Желающие смогли купить фирменное вино «Diem», и мы привезли с собой во Францию пару бутылок с нашей фамилией на красивой этикетке.
    Потом знакомились с новыми членами семьи, разговаривали, смеялись, фотографировали и снова слушали великолепное аппензельское пение на фоне потрясающих горных пейзажей под открытым синим небом в солнечный сентябрьский день. Если есть счастье, то вот оно! Край Аппензеллер великолепен!
    Вид с горы – это ни с чем не сравнимое чувство восторга, когда, словно птица, паришь, и ощущения полной свободы и наслаждения от пространства наполняют и возвышают душу.
    Мне эти чувства знакомы с детства, ведь я родилась и до десяти лет прожила в горах на Урале, в Пермском крае России.  Урал – это  старые горы, географическая граница между Европой и Азией. И, когда я попадаю в горы, будь то Вогезы или Альпы, то ощущаю себя дома. Горы дают мне чувство защиты и свободного полёта, которые необходимы мне как поэтессе. 
    Я написала стихи  после незабываемой встречи семьи Дием в 2010 году в Швейцарии. Стихотворение «Аппензельское пение» представила в твердой форме  ронделя:

Не прежде, чем умолкнет эхо,
ты новую песню запой.
В горах зеленою каймой
альпийские луга навеки.

И в летних медленных рассветах
бубенчиков звон заливной.
Не прежде, чем умолкнет эхо,
ты новую песню запой.

Рука в серебряных браслетах
поправит локон золотой.
Как ангел, ты расправишь крылья, и над горой
польётся пенье без помехи…
не прежде, чем умолкнет эхо.


        Вскоре после возвращения из Швейцарии я написала стихотворение «Песни швейцарских горцев»:

Уплотняя разреженный воздух гор,
волны песен плывут под звон колокольцев.
Из груди звук исторгнут, и ореол
света, отзвука, чувства взовьётся.

Звуки гласные, долго играя, журчат,
вытекая из горла хрустальной водою,
не тревожа покоя уснувших мышат
в разноцветных домах по зеленым предгорьям.

В этом бережном пеньи гора с горой
говорит, что в семье ребёнок родился,
что уехал отец продавать свой мёд
на новой телеге с деревянными спицами.

Пенье льётся могучей рекой
и вплетается в синие дали.
Всё в гармонии здесь. На душе покой.
Мы в раю с тобой пребываем.

     Стихи перевели на французский язык мои новые знакомые – madame Micheline Clerc, madame Suzanne Vitali, monsieur Michel Grandcolas,  monsieur Michel Quinet, monsieur  Gerard Jehin. Я остаюсь им благодарна по сей день.

     И, разумеется, не могу умолчать о посещении в Швейцарии города Санкт-Галлен, его Санкт-Галленского аббатства со знаменитой на весь мир библиотекой. Я ведь по профессии - библиотекарь – библиограф. Санкт-Галленское аббатство – бенедиктинский монастырь, основанный в седьмом веке, а при нем основана самая древняя в Швейцарии библиотека. В ней находятся две тысячи рукописей с восьмого по пятнадцатый век, среди них – знаменитая рукописная «Песнь о Нибелунгах», эпическая поэма неизвестного автора конца 12 века.
     И вот я вхожу под своды этой уникальной библиотеки, рассматриваю стеллажи и витрины с редкими книгами, вижу знаменитый огромный глобус высотой более двух метров – и замираю от восторга. Мне везёт! Какое чудо, что мне удалось всё это увидеть и пережить, перечувствовать наяву. Через три года я напишу миниатюру в прозе «Ссора с глобусом»:
   
         Глобус – двуликий Янус, ты широко улыбаешься Евразией, вытягиваешь своё лицо Америкой. Это ты взрастил Наполеона и множество мелких наполеончиков. Круглый, пыжишься от объема, но ты - плоский! Где твои горы? Корочкой хлеба пятна, ты не взорвёшься магмой, ты пуст. Не буду сравнивать тебя с головой – слишком лестно. Шарообразный.
        Карта и глобус – хотя и родственники, но такие разные.  Карта – вавилонская тётушка, расскажет подробно про всю семью. Глобус – древнегреческий дядюшка, не помнящий имена племянников, у него всё сплошь Ойкумена. Две тыщи лет, а поверхностный, если не сказать легкомысленный. Ах, какие у него могут быть лёгкие мысли в пустой голове? Поверхностный, поверхностный – вот точное слово.
        Впрочем, лично меня интересует только часть твоей поверхности, а именно Европа. Остальное - без надобности.  Мне бы хватило твоего нюрнбергского братца пятнадцатого века – без Америки! Им до сих пор немцы любуются. В музее Нюрнберга.
- А-а, и за это ты обозвал меня круглой дурой? Чья бы корова мычала, квадрат выискался, интеграл несчастный! Хорошо-хорошо, я не знаю ни географии, ни математики, признаюсь. Утешься! Зато знаю историю и литературу! Почему бесполезные науки? Сам ты бесполезный, замолчи, выкину! И зачем ты нужен, если у меня есть жопаэс. Ты чего хохочешь, как сумасшедший, лопнешь! Да, так и называется по-французски это устройство компьютерное – само дорогу знает, без тебя уж точно обойдемся, не заблудимся. Ну, что надулся? Не уважаю? Обиделся? Прости круглую дуру, старый мой дружок...

   Глобус, который меня сподвигнул на интерес к нему и на шуточную миниатюру, я как раз увидела в этой знаменитой библиотеке бенедиктинского аббатства города Санкт-Галлен. Глобус - уникальное произведение искусства, датируемое примерно 1570 годом. Глобус был создан по заказу знатной немецкой семьи, а в конце 16 века попал в монастырь.
    Высотой 2,33 метра - рекордный размер для своей эпохи - глобус изготовлен из дерева и не только изображает географические подробности мира, как его представляли в ту эпоху, но и показывает фазы луны.
    Вот этим глобусом я любовалась, а по приезде домой полезла в интернет за историей глобуса и географической карты. Со временем информация отлежалась, превратилась в мою собственность, и я её трансформировала в миниатюру «Ссора с глобусом». Ну, а любознательный читатель, натолкнувшись на определение: глобус - древнегреческий дядюшка, может это проверить в интернете на слово глобус - вылезет вся его история.

     Для традиционной встречи семьи Дием в сентябре 2015 года во Франции, в соседнем городке Сен-Дье, я приготовила книгу переводов моих стихов «Голубая Лотарингия» в качестве подарка для членов семьи Дием и раздарила им восемьдесят экземпляров. В книге представлены мои стихи, написанные в Лотарингии, где мы живем с мужем, поэтому она так и называется. И, хотя Ален родился в Страсбурге, столице Эльзаса, но большую часть своей жизни провел в департаменте Вогезы в любимых горах, без которых жить не может. И уже шестнадцать лет я тоже люблю горы Вогезы, которые вдохновили меня на многие-многие стихи.


Глава 9. Люксембург и твердые формы

     Два путешествия в Швейцарию прошли настолько успешно, что сподвигли нас на еще одно – в ноябрьский Люксембург 2010 года. Люксембург – маленькое соседнее государство с громким названием Великое Герцогство Люксембург. Такой статус государство обрело на Венском конгрессе 1815 года после наполеоновских войн и обязано было быть вечно нейтральным. К сожалению, в 1949 году герцогство утратило нейтралитет и вошло в НАТО. Люксембург – наследное владение дома Нассау, и сейчас им правит Великий герцог Анри (Генрих).  О государстве Люксембург почти не упоминается в современной европейской политике. Один остроумный москвич пошутил: «Люксембург – государство, обозначаемое на карте цифрой.»

      Мне давно хотелось проехаться на французском поезде, потому что с детства я неравнодушна к железной дороге и воспринимаю путешествия по ней с удовольствием. И вот узнав, что в Люксембург можно легко за три-четыре часа добраться на поезде, я уговорила мужа на железнодорожное путешествие. В один из ноябрьских выходных дней 2010 года мы добрались сначала до Нанси - столицы нашего региона (наподобие областного города), справились на вокзале с пересадкой на поезд Нанси – Люксембург и покатили в соседнее государство. Границ нет, но по ходу поезда вошли пограничники Люксембурга и проверили документы у всех пассажиров.

     Поезд мягко стучал по рельсам, за окном мелькали пейзажи Лотарингии. Когда-то, то есть еще в первом веке, на этих землях жили галлы, потом земли вошли в Римскую империю, потом в шестом веке вторглись немецкие племена франков. Землями попеременно владела Лотарингия, Бургундия, испанская корона и австрияки Габсбурги – словом, история Европы тяжело прошлась по прекрасным местам и достаточно наоставляла следов. И вот мы едем, из окна вагона разглядывая холмистые окрестности и наслаждаясь комфортной поездкой. Вышли на вокзале Люксембурга, который оказался в центре города, и решили пешком исследовать все улицы, до которых дотопаем и на которые хватит сил. 
     Мы не спеша бродили, куда глаза глядят, рассматривая жизнь крупного города и ощущая его ритм, шум, движение. Мне привычна атмосфера большого города, а вот мой деревенский муж Ален быстро устал и свернул в ресторан, время обеда. И нам опять повезло – случайный маленький ресторан оказался не только уютным, но и с превосходной кухней. Огромный и сочный кусок нежнейшего мяса Ален вспоминал потом не раз, отмечая, что в Люксембурге кормят не только красиво, но и сытно.
    Мы хорошо отдохнули и с новыми силами отправились покорять малое государство Люксембург. Покорили, что смогли. Запечатлели в памяти и на фото. Заметили общее и разное с французской жизнью. Вот, например, в Люксембурге в 2010 году еще желтели на улицах телефонные будки, отличающиеся от прозрачных стеклянных во Франции. Франция уже активно освобождалась от телефонных будок и к двадцатому году они исчезли повсеместно.  А я еще успела сделать снимки аккуратных желтых будок-домиков в Люксембурге и последних, размалеванных фломастерами, стеклянных - в Страсбурге. Так что в моем обширном фото-архиве есть редкие снимки. Со временем мои фотографии последних телефонных будок превратятся в раритеты, не сомневаюсь. Кстати, имеется в моей коллекции и фотография красной английской будки, которую я сняла в соседнем городке Сен-Дье во Франции.
    Городок Сен-Дье – традиционное место проведения географического фестиваля, поэтому каждый год в октябре вогезский городок принимает гостей – ученых географов из разных стран. Каждый год международный географический фестиваль посвящается какой-нибудь стране мира, и вот однажды в год Великобритании англичане привезли свою традиционную красную телефонную будку как один из символов страны, установили на набережной, и тысячи людей фотографировались на её фоне, будка-то настоящая, подлинная. Всё-таки хитрые они, англичане.

    Еще я обратила внимание, что в Люксембурге чтят немецкую литературу. Самые красивые улицы носят имена немецких поэтов. Мы шли по улице Шиллера, свернули на улицу Гёте, вышли на улицу Гейне. Ну, как такое мне, поэтессе, не заметить?
Немецкий дух явно чувствовался в знаменитом сооружении – каземате Бока, огромном и крепком, силой природы и человека вписанного в крутой берег.
Потом я напишу стихотворение «Люксембургские тайны»:

Люксембургские тайны
в казематах подземных…
В нежном городе малом
что скрывают в тавернах
за лучистой улыбкой
улиц Шиллера, Гейне?
Поражают размером
эти вечные стены
из земли и до неба
без надежды побега.
Люксембургские тайны -
деньги, кровь, преступленья?
Прикоснуться случайно
и исчезнуть навеки
в казематах подземных.
Дамы в чепчиках белых
и любимейший серый -
в крышах, водах канала,
в пушках, куртках, глазах
и во всём, что железно -
так неброско, полезно.

     Мы вернемся в Люксембург через несколько лет, в июне 2018 года, опять пройдем по знаменитому мосту Адольфа, полюбуемся высокими каменными берегами. Погуляем по Верхнему городу, посидим в тенистом садике ресторана. В солнечный летний день сменятся краски, и уже не серый цвет победит мое восприятие Люксембурга, а пестрота затмит и превратится в туристическую среднеевропейскую окраску.  Нельзя войти в одну реку дважды.

     Я начала записывать стихи с сентября 2008 года и к концу 2010 года у меня накопилось несколько тетрадок с ними. Перечитала, подумала и решила для собственного удобства собрать их по темам: вот мои мечты о путешествии по Греции и Италии, вот – впечатления от поездок по Франции и Германии, вот – швейцарские стихи и стихи о России. И эти скромные школьные тетради в клеточку в моем воображении превращались в книгу. К концу года я созрела до попытки создать файл – мою первую книгу. Внесла тексты стихов, сформировала разделы, озаглавила и увидела, что книга получилась. Еще какое-то время я привыкала к ней, перечитывала, что-то удаляла, что-то добавляла. А к моему декабрьскому дню рождения сделала себе подарок – нашла издателя. Поиск шел по интернету, я не знала ничего о книгоиздании, не знакома с издательствами, не подозревала о нравах и правилах книгоиздания и чисто случайно нашла понятие «литературный агент». Оказалось, есть такая профессия, крайне редкая, но полезная, особенно для начинающих писателей и поэтов. Литературный агент свяжет поэта с издателем, посоветует и поможет сориентироваться бедолаге на первых порах. Ура, и в Москве работает литературный агент Ирина Горюнова, имеющая электронный адрес. Я написала ей письмо, выслала мои стихи и приготовилась ждать. Ответ пришел на удивление быстро: литературный агент Ирина Горюнова посоветовала обратиться к поэту-частному издателю Евгению Степанову, у которого есть не только издательство, но и своя пресса для продвижения. Так с легкой руки литературного агента я вышла на московское издательство «Вест-Консалтинг», списалась с Евгением Степановым, отправила ему файл со стихами и… Всё происходило почти мгновенно –  через несколько дней я уже получила макет готовой книги. А еще через несколько недель  уже держала в руках экземпляры моей первой книги стихов «Тетрадь по географии». Такого счастливого подъёма я не испытывала никогда – и удовольствие, и возросшая самооценка, и даже улучшение самочувствия принесла мне моя первая книжечка стихов. Теперь я – настоящая поэтесса. И большего звания мне не надо.

    Если вы подумали, что сбылась моя розовая мечта юности – быть поэтессой, то нет. Никогда я не только не мечтала об этом, но даже и не предполагала, что буду писать стихи, а тем более издавать их. В юности я писала девичьи стихи, но благодаря филологическому образованию я быстро сообразила, что девичий лепет – это не поэзия. А величие русской поэзии отрезвило меня настолько, что еще тридцать лет после университета я только и делала, что читала чужие стихи, а о своих даже не помышляла. И вот изменение жизненных обстоятельств и связанные с ними глубокие эмоции подвигли моё сознание. На чужбине обострилось чувство родного языка. И русский язык заговорил во мне с полной силой. Если бы не отсутствие общения на родном языке и естественная глубокая тоска по звучанию родной речи, то вряд ли я начала бы писать стихи. Молчала бы, как и раньше.

      После первоначального всплеска и выражения эмоций в свободных стихотворениях я поняла, что поэзия как искусство требует изучения, и погрузилась в филологию уже не на студенческом уровне, а зрелой дамой, искушенной в чтении.
Так я пришла к твердым формам стихосложения. Изучение твердых форм и следование им – самая лучшая школа поэзии, как я убедилась на собственном опыте.
Не штудии, а самовыражение и самоограничение в форме – вот сложное счастье поэтического творчества. К настоящему времени, то есть, к 2022 году, за двенадцать лет я написала двадцать шесть ронделей, одиннадцать ритурнелей, пять терцин, четырнадцать рондо, десять сонетов, четыре ротруанжа, три оды и три глоссы – редчайшие формы, а также октавы, мадригалы, бержеретты, сицилианы, блазон, лэ, триолеты, секстины, ропалики и французские баллады. Для меня твердые формы стихосложения – не столько эстетика, сколько связь времен, ведь эти формы существуют в поэзии по нескольку веков.


Глава 10. Привет от кота Тодо из Венеции

   Наступил 2011 год. Зуд путешествий у меня не иссяк. Я нацелилась на Венецию. Оказалось, что то же самое туристическое агентство предлагает путешествие в Венецию на четыре дня. Уговорить мужа мне удалось легко, поскольку жажда странствий заразительна, и Ален ею заразился от меня. Путешествие в Венецию на открытие знаменитого венецианского карнавала в последние выходные февраля –  популярная традиция европейских старичков. И мы поехали.

    Ни духа, ни разума Венеции мне не постичь, сколько ни тужься. Лучше гениев её не воспеть. Но мы понравились друг другу, ибо любим одно и то же - камни и воду. Мне легко с Венецией, длинноногой подружкой Вениз, и не хочется изучать ни историю, ни архитектуру. Я воспринимаю её целиком, как лес, не выделяя деревьев, и лучшее, что было - бесцельные блуждания по улочкам, мостам, набережным...И если суждено приезжать сюда, то пусть будет так же: бесцельно, вольно и светло - камни, вода, февраль.

В опаловое утро до первого луча
вплывет в ладье тумана,
скользящей по каналу,
и выйдет у дворца Pesaro
барочная моя душа.
Только из бедности
роскошь мечтается в виде Венеции.
Только из роскоши
можно уйти в неизвестность,
не оставив следов
на мраморных мокрых ступенях.
Второе - по мне, была б моя воля.
Но нет,
слова вывожу на бумаге,
чтоб оставить свой след
в одической северной саге,
приобщаясь таинственной тяге
венецийских побед.

    Писать о Венеции такое же наслаждение, как её видеть. У меня уже две дюжины стихов о Венеции и сколько ещё будет, неизвестно. Писать прозой о Венеции труднее, но я попробую. Идет, моя Вениз?! Мне Венеция оказалась подругой детства, которую не выбирают, пусть такая, как есть, - Вениз. Так её имя произносят французы, с которыми я посетила Венецию.
    Венеция для молодых, длинных ног: невозможно остановиться… вот дойдем до поворота и всё! Но за поворотом т а к а я  перспектива!.. и ноги понесли дальше. Давай, Вениз, вперёд! Все чувства веером, дыбом! Для нас с тобой, Вениз, дворцы, бутики и гондолы!
Венеция - подружка,
моя Вениз,
умеешь ты сражаться,
на том стоишь.
И красота спасала
не раз тебя,
пиратская сжималась
вокруг петля.
Но белые ладони
твоих церквей
смиряли сердце злое
морских зверей,
о, скольких ты пленила
коней и кораблей!
На дне лежат богатства,
царей, веков,
ну, нам ли догадаться,
куда плывет
красавица - блондинка
над бездной вод...

     Карнавал начинается в то время, как и наша весёлая Масленица, в последние дни февраля – начале марта. Но длится современный венецианский карнавал долго – несколько месяцев: специально для туристов. Мы знали, что в феврале бывает наводнение, поэтому запаслись резиновыми сапогами заранее. Я привезла с собой красивые французские сапожки с морскими картинками. В один из дней ждали ветер с дождём согласно прогнозу. Но ветер подул в другую сторону, большой дождь обошел Венецию, и увидеть Aqua Alta – Высокую Воду нам не случилось. Но и под мелким дождиком в резиновых сапожках мне было уютно.  Мы приехали в Венецию под вечер и заселились в отель «Челлини» в уютный номер с зеленой мебелью и двумя красивыми пейзажами – один с классическим видом старой Венеции, другой – современный, с фиолетовыми домами и разноцветными кубиками на небе. Выспались хорошо, позавтракали в ресторане отеля и вывалили толпой на причал. Нам предстояло на кораблике пересечь Лагуну, чтобы из Лидо попасть в центр Венеции. И тут меня ждало первое потрясение – паника Алена. Оказалось, что его нога никогда не ступала в лодку, прогулочный катер или теплоход за все пятьдесят два года его спокойной жизни. Очутившись на борту и почувствовав под ногами движение на толще морской воды, а также стремительно удалявшийся твердый берег, мой горный орел запаниковал. Он судорожно вцепился в мою руку и побледнел, как серое небо в то утро. К счастью, мы находились в закрытом со всех сторон зале кораблика с панорамными окнами и недалеко от туалета, в котором вскоре Алену пришлось оставить завтрак. Вышел он из туалета еще бледнее и трясся еще сильнее. Если бы можно было сойти немедленно с нашего кораблика, Ален бы выскочил опрометью. Он не умел плавать, это его остановило, а то бы сиганул с борта. Паника и морская болезнь настигли бедного Алена немилосердно. Я успокаивала его и пыталась вытащить на палубу, где смелые эльзасские старушки-путешественницы уже щелкали замечательные виды лагуны на свежем ветру. Кое-как Ален вышел, крепко держа меня за руку, и на свежем воздухе его тошнота прошла. Скрючившись, он присел на скамью у борта и вцепился в поручень. Наконец-то мои руки освободились, и я принялась снимать приближающийся берег и причал. Вид с Лагуны на центр Венеции потрясающий. Причалили. Ален в числе первых рванул на твердую почву.
   Мы гурьбой пошли к Пьяцетте – знаменитой площади, с которой начинаются венецианские прелести, по словам гида. Для меня прелести начались еще с Лагуны. И вот мы на Пьяцетте. Почти исчезли всем надоевшие голуби. Перерегулировали популяцию. Кто следующий? Рыбы? Венецианцы недовольны морскими лайнерами, заходящими в Лагуну. Их мощные винты взбивают воду до песчаного дна, загрязняя воду и пугая насмерть всё живое. Идут дебаты. Мы ощущали подвижное, крепкое тело Лагуны, перемещаясь из Лидо в центр Венеции на маленьком кораблике. Мы за рыб! Место лайнерам – в море, а не в городе, я тоже так считаю. Лагуна пока жива!
    Венеция как зеркало мировой экономики отражает тех, чьи страны выходят вперед. Эпоха гогочущих немецких туристов прошла, появились толпы тихих, скромных китайцев. Правда, много и ехидных, хорошо одетых, кривоногих японок, брезгливо взирающих на толпы европейцев. А их ужас на бледных маскообразных лицах в общественном туалете надо видеть своими глазами, жаль, невежливо делать снимки в подобном заведении. А по нашим меркам, там всё пристойно и чисто. Вежливые китайцы вежливы всегда. Ну, да ладно, мы оглядывались по сторонам ранним утром на площади перед собором святого Марка. Не хотелось слушать надоевшего гида, тем более Ален ничего не слышал, а я многое не понимала, и мы вдвоем самостоятельно направились осматривать Венецию. Я многое знала о Венеции и заочно была влюблена в этот таинственный город, собирала стихи разных поэтов о нем.
  В Венеции живет всего 54 тысячи жителей - Задрипинск, по московским меркам. А вот поди ж ты, по меньшей мере трое читателей пришли в библиотеку в обычный февральский день! Начитанные они, земляки Карло Гольдони и Карло Гоцци. А сколько знаменитых лиц тут мелькало: Данте, Гёте, Байрон, Джон Рёскин, Томас Манн, Марсель Пруст...и 105 русских поэтов.
Венеция – страна мистическая. Ограбленная венецианцами Византия отомстила: следы византийского влияния не смоют воды Лагуны. Посмотрите на Дворец Дожей, на другие дворцы, чьи имена я не знаю, - трефы их окон – яркое тому свидетельство. Восточная мистика проникла в город. Я это почувстовала в первый же день пребывания в Венеции. А через несколько лет написала и своё мистическое стихотворение о Венеции:
Венеция, где кружева из камня – не метафора, где вечный бой у облаков с Лагуной, тех тёмных облаков – снов Люцифера, что возвращаются в ненастье. Лагуна – свет, что борется со злом, оберегая жизнь Светлейшей.
Венеция, где старый гондольер сменил весло на danso и руку подает неловким дамам – цена услуги – евро.
Венеция, где Якопо Робусти-Тинторетто (красильщиком прозвали по отцу) нашел упокоенье в церкви вблизи своих божественных картин на пьяцца Мори.
Венеция, где Огородная Мадонна благословляет каменные огороды площадей.
 Венеция, ты – Рыба, которой Божий Сын смог накормить народы.
    Венецианский карнавал. Мы ехали специально на его открытие в последнюю субботу февраля. И мы открытие видели - торжественное шествие венецианской знати в исторических костюмах родовитых семей. Шествие шло только по огороженной от  публики площади. Потом был концерт для черни, но уже без знати.
Венеция аристократическая даст балы у себя в семейных дворцах сегодня ночью.
А пока гремит музыка с большой сцены, кривляются певцы под английские песни. Маски и венецианско-китайские дешевые костюмы постепенно разбрелись по площадям и улочкам центра и охотно фотографируются с туристами, позируют.

      Карнавал в Венеции продлится несколько месяцев. Уже без аристократов в исторических костюмах. Статисты и любители наряжаться, фантазировать, воображать себя венецианцами сначала потусуются в Венеции, потом отправляются по Европе, где множество городков устраивает у себя местные «венецианские карнавалы».
     Через пару лет мы побываем на знаменитом в Эльзасе «венецианском карнавале» в городке Риквире, а еще через пару лет – на таком же дефиле венецианских масок во французском городке Римеромон всего в шестидесяти километров от нас. Похоже на Венецию. Но не то. Есть костюмы, но нет атмосферы Венеции.

     После открытия карнавала маски разбрелись по всей Венеции. Мы встречали их повсюду. Такое количество закрытых лиц заразительно, и я не устояла – прикрыла своё черной полумаской.
     Ах, вот и гондольеры! Ох, что-то они не больно романтичные сегодня. Да-а, зимой они выглядят нашими извозчиками, а не итальянскими красавцами.
А я-то намечтала, а я-то написала:

Шагнув в гондолу,
впиваюсь пристально
в лицо гондольера
красы немыслимой.
Имперские гены:
величье, изысканность,
зелёный взгляд под мохнатой бровью,
повадки барса,
певучий тенор -
и сердце обожгло любовью.

И песен гондольеры в эти холодные дни не пели, а молча катали хохочущих китайских девчонок по мутным водам каналов.
   На очередном мостике я случайно увидела свежую надпись PONTE AGLI INCURABILI. Стоп! что-то настолько знакомое...Бродский! Замерла, вернулась. Ну, конечно, я пролетела мимо неприметной памятной доски, повернув голову к Воде и Пейзажу. Отметилась фотографией.
    Когда вечером в ресторане отеля я пыталась поделиться удачей о нечаянной находке барельефа Иосифа Бродского, то мои собеседники – профессора из Страсбурга – вежливо поинтересовались, кто такой Бродский. Я объяснила им, что он – поэт, уехавший из СССР и за это получивший нобелевскую премию. Не знают страсбургские профессора Иосифа Бродского ни как поэта, ни как нобелевского лауреата. Ничего удивительного. И я ведь не помню имена литературных лауреатов Нобеля даже трехлетней или прошлогодней давности. А вы помните?
     Мы с Аленом брели по какой-то площади со старой церковью. В открытую дверь лилась музыка Антонио Вивальди. Это реклама кончерто, которое давали Виртуозы Венеции. Шла как раз моя любимая часть – Лето из «Четырех времён». Я уверена, что музыка Вивальди не о временах года, а о временах жизни. И Лето – тревожное и мятущееся, словно прозрение и осознание конечности бытия: любви и жизни.
     Венецианцы не обращали никакого внимания на привычную их ушам музыку соотечественника, беседовали с собакой, дамы обсуждали покупки. Только туристы шли на звуки музыки, чтобы купить билеты на вечерний кончерто. Продавцы мишуры возле стен в своих пёстрых киосках устало предлагали товар. Из дверей зазвучал клавесин Осени: ясная, отстраненная и примиряющая мелодия. Сэ ля ви, сэ ля ви,- резко и выразительно проговорила скрипка. И наступила грусть смирения под утешающий клавесин. Его перебили бодрые маршевые ноты оркестра, как будто в дело пошли воспоминания боевых ветеранов, а вот и статские вступили на бал, и мой любимый восемнадцатый век рассыпался в любезностях.

    Но мой муж уже отдохнул на холодной скамейке и потащил меня дальше по площади, не дав дослушать Зиму Антонио Вивальди. Муж прав, записи есть у нас дома. А время идет неумолимо, и так манят неизвестные нам площади, мосты и каналы, галереи и причудливые колодцы Венеции.
Венеция – для глаз. Не устаем смотреть на неё.

   И вдруг совсем случайно, блуждая по какой-то улочке на второй день пребывания в Венеции, мы набрели на Музей Музыки.
Плата за вход – небольшая, можно сказать, символическая, - оказалась нам по карману. Не то, что билет в оперу или прогулка в гондоле. 
Вошли в полусумрак, где тихо пели скрипки, и увидели… скрипки!
Старинные, подлинные, в хрупких витринах на алом бархате,  из почтенного семейства d’Amore.  Скрипки  -   явные аристократки : Viola d’Amore.
Родились скрипки в Милане – одна в 1790 году, другая в 1800 году.
Третья скрипочка, родившаяся в 1909 году,  словно их правнучка – поменьше росточком и зовут её ласково – Violetta d’Amore.
А фоном к такой скрипичной красоте – неописуемо нежная мелодия, тихонько звучащая, как будто издалека – с небес.

Еле оторвавшись от блаженного созерцания скрипок, пошли бродить по музею. Вот витрина с настоящими сокровищами – гитары  IX (девятого!) века. Я не ошибаюсь, именно девятого, а не девятнадцатого века. Гитары грубые и толстые, без лака, с толстыми струнами,  выструганные, не отшлифованные – но век Девятый! Им больше тысячи лет. Сухие ветхозаветные старушки.
А вот мой любимый музыкальный инструмент – виолончель.
Не знаю почему, но меня голос виолончели пленяет более всего, и я понимаю, что именно она говорит-выговаривает. Не важно, соло или в оркестре.
Мы говорим с виолончелью на одном языке.

     Кроме нарядного центра и знаменитых у туристов мест, мы с Аленом побродили и по таинственным местам Венеции, куда не ступала нога туриста. Узкие каналы-улочки с облупленными фасадами, с неприличными граффити в арках с запахом мочи, средневековые дворы-колодцы с закрытыми колодцами посреди дворика…
Развешанное на улице обычное бельё в сырой денёк заставляло задуматься: как же сыро внутри, если даже сырость снаружи служит для сушки.
    Мне эти места напомнили романы моей любимой писательницы – автора великолепных детективов Донны Леон. Она тридцать лет прожила в окрестностях Венеции и город знает, как облупленный. А в классном немецком сериале по её романам я просто влюбилась в артиста Уве Кокиша (играет с пятой серии!), который мало того, что стопроцентное попадание в образ комиссара Гвидо Брунетти, так еще и полностью мужчина моей мечты – мой тип.
               
    Если вы думаете, что я забыла упомянуть Данте и Томаса Манна, то ошибаетесь. Именно в поисках средневекового Арсенала, который упоминал Данте в вечной поэме «Божественной комедии», мы набрели на Набережную Неисцелимых. А потом шли-шли и вышли к средневековому Арсеналу, постояли возле его нарядных башен с белой опушкой на старых стенах из красного кирпича, да и пошли прочь – нам Арсенал не показался средневековой кузницей войны. Зато недалеко в какой-то лавчонке у старого антиквара приобрели юбилейные монеты с профилем Данте и на этом успокоились.
    Где побывал в Венеции Томас Манн, автор знаменитой «Смерти в Венеции», я не знаю. Но у меня появилось стихотворение с таким же названием:

Жабры, что были внутри
каждого, жаждут воды –
моря, реки, океана, лужи…
Каждому что-то нужно
мокрое, чтоб утолить
жажду жизни.
В Венеции жабры души
сливаются с влагой лагуны.
Взгляд потускневших болотных глаз
всё чаще падает в море,
втекает, как дельта реки в два рукава,
не в силах его оторвать
и уловить что-то другое.
Чтоб умереть и остаться в Венеции,
нужно прожить в ней больше,
чем жизнь.
И Нобеля вряд ли хватит.
Смерть в Венеции,
как у Висконти и Манна,  -
сладка, дорога и туманна,
так же манит. А после
только росчерк пера и холмик.


    А еще мы приобрели у антиквара пустую склянку для духов - из венецианского тончайшего стекла, синюю, с золотым ободком. По приезде домой я налила в неё немного дорогих французских духов, но ошиблась – духи вскоре испарились, так как пробочка неплотно притирается, ведь склянка старая и когда-то принадлежала венецианской графине, как уверял меня хитрый антиквар.
Осталось поверить.
    Голубой зонт с картинками-видами Венеции мы тоже купили – новенький, вероятно, сделанный где-то далеко от Венеции, но я им пользуюсь до сего дня с радостью.
    Ну, конечно, запомнились обеды в ресторанах Венеции. Ужинали мы в ресторане отеля, где жили. А вот обедали в полдень, как принято у моего французского мужа в семье, выбирая уютный ресторанчик в центре Венеции. Хорошо обедали, дорого, с вином. Мне запомнилась траттория попроще, но с видом на Лагуну.
Я смотрела на Лагуну сквозь окно, а муж расправлялся с пиццей.
Ну, и пиццы у них в Венеции, надо сказать! Чудо! Размеры гигантские – на полстола каждая. А вкуснота! Ален заказал для себя фирменную – венецианскую, а я под названием – австрийская. Еще подумала, что такое придумали венецианцы для ненавистных им австрияков? Уж не с ядом ли будет пицца? Приносят с пылу с жару. Сначала мы обомлели от размеров. А потом я на своей австрийской пицце обнаружила три громадных куска говядины. Словно венецианцы говорили: «да жрите уж своё мясо вдоволь, проклятые австрияки!» Мясо на пицце было потрясающе вкусное, но я одолела только половину пиццы – ну, просто не влезло больше.
А вкусные воспоминания остались в памяти на всю жизнь, как и потрясающий вид из окна траттории на Лагуну.

   Она сидит здесь каждое утро, дама с собачкой. Не шевелясь, смотрит на Лагуну. Собачка, старая и послушная, в розовом вязаном пальтишке, не отвлекает. Обе не обращают внимания на первых туристов на набережной. Я так и не видела её лицо, не хотелось нарушать их свидания с Лагуной.  Видите прелестную шляпницу из Дорсодуро? Вот они - знаменитые золотые россыпи кудрей венецианки! Какой эффект! Но сколько усилий нужно и в наши химические дни, не говоря о прошлых временах, когда смоченные кошачьей мочой волосы выбеливались в альтане под палящим солнцем. Альтана - венецианское словечко и часть венецианского пейзажа - деревянная открытая терраса на крыше дома специально для женщин (не отдавать же землю под женские глупости! а кошачий запах!)

На альтане жаркой в полдень
со своими русыми кудрями,
кошки, слуги, бриллианты,
плеск, как говор итальянский,
у серебряной лагуны.
- ...на Дзаттере, как паяцы,
в променаде лгут мужчины...
- ...что волною нашептала
обо мне твоя лагуна?
лжет, как маска карнавала!
ты не думай, ты не думай...
- ...и несносный Джироламо
говорит всегда неправду...

Лишь одна альтана знает
тайны всех венецианок.

    В Венеции надо быть брезгливым – не помешает. Особенно  в романтичной гондоле. Прозаичные какашки могут проплыть совсем рядом с ней, так что не опускайте руки в воду даже в самый жаркий день. Можно быть романтичным, находясь в здравом уме. Кстати, билет на гондолу стоит уже от 80 до 100 евро за человека, а не за лодку. А если вы вдвоём? Будьте осторожны!  Когда-то мне казалось, что слово «гондола» образовалось от слова «гондон» из-за формы лодки, отсюда и ударение. Сейчас в википедии есть объяснение, что итальянцы произносят гондола с ударением на первом слоге. Но это сейчас мы стали такие образованные благодаря интернету. В старые времена в России спокойно произносили слово «гондола» с ударением на втором слоге, что подтверждается стихами. Читаем у А.С.Пушкина: «Ночей Италии златой Я негой наслажусь на воле, С венецианкой молодой, То говорливой, то немой, Плывя в таинственной гондоле».  И у М.Ю.Лермонтова такое же ударение: «Студёная вечерняя волна Едва шумит под вёслами гондолы И повторяет звуки баркаролы». Делаю свой вывод: буду произносить, как хочу, а в стихах – в зависимости от рифмы или ритма. Не надо стесняться произносить иностранное слово по-русски, пусть и с «неправильным» ударением, ведь и Париж у нас с буквой ж, а не как у французов – Пари.
    Говорят, знаменитых венецианских котов осталось мало: они не поладили с наглухо закрытыми на кодовые замки дверями. Нам удалось познакомиться только с одним живым котом по имени Тодо - вылитый Васька! Если Тодо - уменьшительное от Тодора, Фёдора по-русски, то от Федьки до Васьки один шаг. Кошачьи остались в виде масок и каменных львов. Интеллигентный лев с книжкой - чем не кот?!
    Я попрощалась с разной Венецией: лёгкой, как подружка Вениз; карнавальной и торговой; светлой, как её церкви; туманной и мистической в мартовских сумерках; богатой и щедрой в тратториях; облезлой, узкой и сырой на непарадных улочках; с Венецией, живущей обычной городской жизнью – к девяти на работу мимо туристов, под вечер – выгулять собачку и поболтать со знакомым продавцом, не обращая внимания на вечных туристов.
    Вряд ли я попаду в Венецию еще раз, как бы мне этого ни хотелось, потому и пишу о ней, и вновь смотрю фотографии, которые сделала сама, как смогла, и снова слушаю Вивальди. У каждого  - своя Венеция, как свой Париж или Санкт-Петербург.  Перед вами – моя Венеция, из которой я привезла предчувствия стихов и привет от  венецианского кота Теодора нашей прелестной французской кошечке Шати.

       Весна 2011 года выдалась  жаркой и бурной на события. В начале апреля к нам в гости приехала моя университетская подруга Людмила из Тверской области, мы успели показать ей праздник нарциссов в Жерармэ, погулять по Страсбургу и Нанси. Собрались навестить Бельгию, съездить в Брюссель и Брюгге, но… бедный Ален получил на работе производственную травму: упал с лестницы и сломал ногу. Загипсованный на полгода, мой муж храбрился, не унывал, хотя в конце концов медицинская комиссия признала его инвалидом и определила на пенсию. Се ля ви, как говорят французы.
     Шати с недоумением обходила стороной бедного Алена, никак не могла понять, зачем он ходит на трех лапах, две из которых  - деревянные, а четвертую лапу, каменную, держит на весу. Это так неудобно и глупо, - решила Шати.
     Наши планы на путешествия мы отложили на туманное будущее. Семейный бюджет упал на половину, как у всех пенсионеров. Мы не смогли отправиться в путешествия ни в Грецию, ни в Рим, к которым готовились заранее, изучали исторический материал. В результате у меня сложился цикл стихов «В тоске по Греции», и античные мотивы проявились в моих «итальянских» зарисовках.
Я составила новую книгу стихов и отправила её в Москву в частное издательство Евгения Степанова «Вест-Консалтинг». Вторая моя книга вышла под названием «Ветер» зимой, в начале 2012 года.

     В июне 2012 года нас навестили двоюродная племянница Настя Голышева с мужем Сашей, приехали из Москвы по приглашению Алена, которое любезно оформила мэрия. Вогезские горы, зеленые деревеньки и старинные эльзасские городки молодым племянникам понравились. В этот месяц произошло еще одно памятное событие  - я купила собственную квартиру во Франции. Да, пусть маленькая двухкомнатная, всего 50 квадратных метров, но зато своя, собственная. Третий этаж, окна в парк и на реку. Красивый вид из окна прельстил меня более всего, о таком только мечтать. Представьте, в центре поляны возвышается выше трехэтажного дома старая раскидистая липа, рядом растут пара её дочек-липочек помельче, слева - два старых каштана, клен и высокая береза, справа – несколько молодых буков. И сквозь ветви деревьев видна река, довольно широкая и глубокая. А за ней на другом берегу - улицы с островерхими домами, красные черепичные крыши старинного городка у подножья Вогезских гор. Вот такая удача у нас случилась: мы стали жить в старинном доме, которому оказалось почти 180 лет, в центре средневекового городка Раон, известного по письменным источникам с 13 века. История, природа, климат – всё чудесным образом слилось, соединилось для меня в поэтичное восприятие этого места. И уже десять лет любуюсь им без устали. Парк у дома стал для меня Садом, в котором прекрасно живет моя поэзия.

    В декабре того же, 2012 года на знаменитое католическое Рождество в Эльзасе приехал мой двоюродный племянник Игорь Голышев с подругой Маргаритой. Мы встретились с ними в Страсбурге, поехали к нам на обед в деревню, потом показали нашу приобретенную квартирку, которую уже полгода ремонтировала маленькая частная компания – и долго, и дорого для нас. Кстати, ремонт квартирки затянулся на восемь месяцев и стоил нам одиннадцать тысяч евро.
   С Игорем мы общались на исторические темы всю дорогу до Нанси, ведь он – историк, кандидат педагогических наук. Нанси – самый красивый город Франции, на мой вкус, и мне очень хотелось показать Игорю столицу Лотарингии. Наша прогулка по Нанси и разговоры с Игорем запомнились мне на всю оставшуюся жизнь. Мы оказались не только кровными родственниками, но и духовно близкими людьми.

     Позже несколько лет мы часто общались по электронной почте. К моему величайшему горю, Игорь внезапно и трагически умер первого января 2021 года. Ему исполнилось всего сорок три года. Он имел хорошую работу в Чебоксарах и строил дом мечты в чувашской деревне. Я подозреваю в его смерти Маргариту, ставшую его женой. Но следствие в Чебоксарах не согласилось с моим мнением и посчитало смерть Игоря Голышева естественной. А разве это естественно, что внезапно на ногах умирает сорокалетний здоровый мужчина? И ни грамма алкоголя в крови в новогоднюю ночь – разве не подозрительно?  Несчастный брак стал трагедией. Я пишу эти строки через полтора года после смерти Игоря, поэтому стараюсь писать сдержанно. А то, что творилось со мной в первые дни января 2021 года после известия о внезапной кончине Игоря, называется шоком. Удар моральный и физиологический, тряслись руки, сердце билось вне ритма с немыслимой скоростью. Бессонница и страшная тоска с усталостью навалились на мою душу. Оборвалась еще одна живая нить, что связывала меня с Родиной.
     Зима 2021 года прошла в тяжелых телефонных разговорах с матерью и отцом Игоря, с его родной тётей и племянницей Настей, а завершилась еще одной смертью – умерла мать Игоря, Валентина Ивановна. Она тоже, как и я, считала виновной в смерти сына его жену Маргариту. Потом ковидом заболела племянница Настя, с пневмонией отлежала месяц в больнице кузина Катя, а брат Гена – отец Игоря упал и сломал бедро, после чего операция и опять больница. Беды неслись чередой, как тяжелые облака в пасмурном небе, и казалось, нет им просвета. Все мои электронные обращения в следственные комитеты Чувашии не увенчались успехом, я получила ответ, что дело невозможно завести, потому что смерть Игоря  Голышева естественна.
Я так не считаю.


11. Стихи, Шати и Сад

    Вернемся в 2013 год. Раон – городок в шесть тысяч жителей. Найти ремонтную фирму можно, но что дальше нас ждет, мы не знали. Ремонт пятидесяти квадратных метров нашей крошечной квартирки длился  восемь месяцев. Выполняла его частная ремонтная компания из трех сотрудников всю осень и зиму. Перерывы они делали по своей воле, когда попадались другие, более выгодные клиенты. Если клиенты оказывались более требовательные, чем вежливая русская пожилая дамочка, то работы выполнялись в первую очередь для них. Нервы, одним словом, помотали нам прилично. И всё-таки даже у затянувшегося ремонта случается конец. Ура! Мы переехали наконец 1 марта 2013 года в собственную квартиру!

    И тут возникла проблема с кошкой – нашей любимицей Шати. То, что Шати не сможет жить на третьем этаже в центре города, мне было ясно. Я просила свекровь, проживающую в эльзасской деревне в собственном домике, приютить нашу кошку. Свекровь не согласилась, у неё жил старый кот Мизу, и она боялась, что наша бойкая Шати начнет его обижать. Уговоры не помогли. Ален вообще отказался обсуждать этот вопрос с матерью. Впрочем, как всегда. Он потому и остается милым ангелом для всех, потому что позволяет другим решать спорные вопросы. Или терпеливо ждет, когда всё само собой рассосется. Тогда мне пришлось поговорить с Брижит, чтобы Шати осталась в любимом дворе, пусть и без нас. И Брижит, и её муж Антуан, и дочка с бабушкой не возражали: пусть Шати останется у них, не помешает. А то убежит, как раньше, чтобы вернуться в родной дом, и потеряется в дороге, ведь между нами теперь пятнадцать километров. Мы обрадовались, что проблема решена, Шати останется в любимом дворе у добрых людей.
     Я подготовила приданое Шати: все её плошки, игрушки, подстилки и кучу любимых ею вкусностей передала Брижит. В нашем подвале под квартирой я на всякий случай оборудовала на деревянном стеллаже две картонные большие коробки для Шати, открыла маленькое окошко в подвал. Ален даже выпилил в деревянной дверце подвального сарайчика отверстие, чтобы в случае опасности кошка могла спастись, выскочить на другую сторону дома. Мы уезжали со слезами на глазах, обнимая на прощанье ничего не подозревающую нашу кошечку.

     Мы выдержали десять дней без Шати, потом рванули к ней. Машина остановилась у подъезда Брижит. Я не успела закрыть дверцу, как с диким воем стрелой пролетела мимо меня Шати, прыгнула на замешкавшегося у руля Алена, перескочила с него на заднее сиденье, спрыгнула и забилась под него, не переставая выть и злобно урчать.
Никакой силой вытащить её не удалось, Шати шипела и оцарапала Алена. Брижит рассказала, что Шати совсем одичала, спит только в подвале, ничего не ест, от всех шарахается. В общем, у кошки явный стресс от разлуки с нами. Мы с Аленом тут же решили забрать Шати к нам в город. Посмотрим, может, приживется.
     Шати оставалась под задним сиденьем всю дорогу в пятнадцать километров, хотя я, не переставая, ласковым голосом уговаривала её и пыталась гладить. Шати молчала и злилась. Её тусклая грязная шерсть дыбилась, голова дергалась от моих прикосновений. Я оставила Шати в покое и стала убеждать тихим голосом, как мы её любим, нам самим очень плохо без неё, мы хотим, чтобы Шати жила с нами, но боимся, что ей не понравится наш новый дом. Мои объяснения продолжались полчаса, что мы ехали к нам.
    Мы въехали в наш двор, Ален остановил машину. Шати напряглась, подняла головку. Я протянула к ней руки. Шати спокойно дала себя достать, я прижала к себе худенькое тельце кошки. Её сердечко часто билось, Шати выглядывала через мое плечо в окошко, а я боялась выйти с ней из машины. Так мы просидели несколько минут. Я обнимала Шати, гладила её и просила не убегать от нас. Ален терпеливо сидел без движения и молчал. Шати заметно успокоилась. Тогда я открыла заднюю дверь и с кошкой на руках осторожно вывалилась. Я крепко сжимала Шати, она вертела головкой, но не вырывалась. Я поднялась на высокое крыльцо нашего нового дома, постояла на нем, давая Шати оглядеться. Шати прижималась ко мне, не пытаясь спрыгнуть с рук. Ален открыл нам тяжелую дубовую дверь, и мы все потихоньку стали подниматься на третий этаж. Ален открыл дверь нашей квартиры, и я выпустила Шати на пол. Шати не паниковала, она немного постояла, прислушиваясь к моим успокаивающим интонациям, потом медленно двинулась по периметру квартиры. Шати обошла все свободные пространства у стен, принюхиваясь. Везде стоял наш запах, знакомый ей и, вероятно, любимый и безопасный. Явно, что это жилище принадлежит нам, а следовательно, ей, Шати. Она даже не обратила внимание на еду, которую я торопливо оторвала от вареного куриного кусочка и выложила ей на тарелочку.
      Нет, обследование пространства еще не закончено. Шати вскочила на комод у окна и замерла, вглядываясь вдаль. Её так же, как меня когда-то, с первого взгляда заворожил вид из окна. Шати напряглась и с непривычной ей высоты смотрела вниз. Такого ощущения кошка еще не испытывала – ох, и высоко она забралась. Мы с Аленом молчали, чтобы Шати не отвлекалась и всё внимательно осмотрела. Шати потопталась по комоду и перешла по спинке дивана к следующему окну. Вид из окон потрясает не только людей, но и кошек. Шати прочно уселась на бюро у окна и довольно долго изучала увиденное. Мелькавшие птички прямо перед её носом, возможно, потрясли кошку больше, чем красоты парка и реки. Вот три утки пролетели с шумом почти на уровне окон. Шати напряженно проследила за ними.
- Да, интересное кино,- видимо решила Шати и повернула ко мне личико.
- Ну, наконец, узнала меня, иди кушай, пей водичку, - заворковала я обрадованно.
Шати отозвалась, спрыгнула с бюро у окна и неторопливо прошествовала за мной на кухню. Она поела мелко накрошенные кусочки любимой отварной курочки, вернулась в комнату, запрыгнула опять на бюро и принялась спокойно умываться в солнечном луче. Меня не устраивал её зачуханный вид с тусклой и пыльной шерстью, но мыть Шати прямо сейчас – это еще один стресс и для кошки, и для нас. Лучше смириться, переждать до завтра. Ален уехал в магазин за товарами для Шати. Он купил для кошки еду, лоток, наполнитель, лежанку и специальную кожаную шлейку для прогулок на поводке.
   Шати внимательно, но спокойно смотрела на наши приготовления, словно не она пару часов назад выла и царапалась, как дикая кошка джунглей. Она сражалась, и она победила. Теперь кошкина жизнь определилась, порядок восстановлен, у неё опять есть прежние послушные люди, есть еда, теплый солнечный дом и красивый вид из окна. К тому же весна. Жизнь прекрасна, решила Шати. Кое-как умывшись, Шати залезла в новое гнездышко-лежанку в углу дивана и сладко зевнула. Тишина, коша спит, прошу не беспокоить.

    После продолжительного сна Шати огляделась и взметнулась на окно. Увы, оно оказалось запертым. Шати привычно и призывно постучала лапкой по стеклу. Там, за окном, шла вечерняя жизнь, ветерок и далёкая, но необходимая для туалета, земля.
«Выпусти!» - потребовала Шати, оглянувшись на меня. Я ждала этого момента, поэтому сразу подошла к окну, подергала ручку и развела руками в стороны, приговаривая тихонько «нет, выйти через окно нельзя». Тогда моя умная Шати быстро перешла к следующему окну, запрыгнула на подоконник и оглянулась на меня. Я повторила объяснение, взяла Шати и посадила её в лоток. Шати сразу выпрыгнула из него, обнюхала, обошла, убедилась, что привлекательные запахи наполнителя созданы для её поджимающей потребности и устроилась в лотке уже сама. Я деликатно ушла. Дождалась, когда Шати после долгого шебуршания и обнюхивания вышла и принялась вылизываться.
     Вот тут я решила, что настало время ей помочь привести себя в порядок, то есть вымыть с кошачьим шампунем. Одной мне не справиться. Сужу по единственной и давней процедуре,  когда мы с Аленом еле вымыли Шати и остались исцарапанными, перепуганными и дрожащими больше кошки. Это было год назад, когда взволнованная Шати откуда-то явилась вся вымазанная в глинистую грязь. Тогда мы подумали, что скорее всего Шати свалилась с берега в пруд. А сейчас после длительного пребывания в подвале Шати выглядела такой пыльной и неухоженной, что ей лизаться не один день придется да и новое гнёздышко загваздает. Надо мыть!

     Ален стоял наготове с открытым шампунем и уже округленными от испуга глазами. Я собралась с духом, подхватила Шати и попыталась посадить её в теплую водичку. Шати мгновенно упёрлась задними лапками в край, напружинилась и выгнулась. В её тощем тельце оказалось много гибкой силёнки. Ален  успел вымазать часть шампуня на кошкину головку и бок, я перехватила задние лапки и прижала их к себе. Шати оказалась на боку в теплой неглубокой воде и продолжала отчаянно выгибать своё тельце. Шерсть с одного бока вымокла, Ален кое-как пытался расплескать воду по кошке, а я крепко прижимала Шати, которой только оставалось бить хвостом и вертеть головой, тогда как все её лапки находились в моих руках. Шати кряхтела от усилий освободиться, но не кричала. Я, не умолкая, уговаривала её ласковым голосом, на который кошка не реагировала, а таращила испуганные глаза и вырывалась с нарастающими попытками.  Наконец Ален кое-как смыл с кошки пену,  и я поставила мокрую Шати на пол. Кошка метнулась под кровать и забилась в самый дальний угол. Мы вздохнули с облегчением и принялись мыться и сушиться сами.
Водные процедуры закончились, можно сказать, благополучно – две-три царапины и наши дрожащие руки не в счет.

     Мы успокоили себя вкусным ужином с хорошим вином, на который приглашенная Шати не вышла. Шевеленье под кроватью продолжалось весь вечер, но явленье народу не состоялось. Мы оставили три плошки с едой и водой для Шати на ночь, приглашали её опять, но безрезультатно. Обиделась. Так мы и легли спать, не увидев Шати.
     Зато ранним утром Шати во всей красе сидела на бюро у окна. Она спустила по наклонной крышке пушистый хвост и гордо выставила его на обозрение.  Вылизанная шерстка блестела на боках, ровной темной полосой разделяла спинку, а белая манишка нарядно выглядывала из-под шейки. Шати прилежно свела лапки в белоснежных носочках, как отличница, которая не шелохнется от сознания своей исключительности, позволяя восхищаться собой. Я шепотом наговорила ей кучу комплиментов,  Шати благосклонно их выслушала и одобрительно улыбнулась в ответ. Простила купанье. Она деликатно постучала по окну лапкой, и мне пришлось опять ей объяснять, что окно закрыто и выйти на прогулку через него нельзя. Внимание Шати отвлекли пролетевшие к реке утки, она вытянула шейку и увлеченно продолжила следить за жизнью сада.
      Пока мы с Аленом пили утренний кофе и решали, когда и где выгулять кошку на поводке, Шати обошла квартиру и попробовала открыть все двери и дверцы. Ни входная, ни дверь в кладовку, ни дверцы от шкафов не поддались. Приоткрылась лишь дверь в ванную, куда и проскользнула Шати. Мы переглянулись, но не стали мешать кошке исследовать возможность выхода. Вскоре раздался грохот и следом стрелой вылетела Шати. Оказалось, что кошка сбила со шкафа тазики, которые, падая, зацепили пачку стирального порошка и бутылочки с гелями и шампунями. Шати спряталась под кроватью, долго не выходила, а когда я заглянула туда, то увидела, что Шати мирно спит на голом полу. Пол у нас старый деревянный, из натурального дуба, натерт масляной мастикой, нам очень нравится, поэтому мы его не меняли при ремонте. Оценила дубовый пол и Шати. А тёмный дальний уголок под двуспальной кроватью стал её надежным убежищем при всяких тревогах.

       На первую прогулку мы вышли втроем поздним мартовским вечером. Шлейку на Шати мы с Аленом надевали минут десять, потом быстренько натянули свои куртки и спустились с кошкой на руках. На крыльце я остановилась, почувствовав, как прильнула ко мне Шати, оглядываясь по сторонам. Городок наш к этому времени затих окончательно. Тусклый свет уличных фонарей освещал широкий двор. Старые сирени и остролист запутались в высокой каменной ограде с узорной чугунной решеткой небольшим островком.  Через остальную часть решетки виден каменный мост,  заросший сад через дорогу и угловая булочная с зеленой светящейся вывеской.

       Шати осматривала всё внимательно, дёргала носиком, улавливая запахи позднего мартовского вечера. Где-то вдали прошелестела машина по асфальту, звук дошел до нас, но ожидаемой машины не оказалось перед домом. Куда исчезла машина, заинтересовалась Шати и потянулась с рук. Я выпустила кошку на всю длину пятиметрового поводка. Шати, принюхиваясь, мелко ступая, медленно отходила от меня. Поводок натянулся. Шати дернулась и обернулась. Я потихоньку пошла к ней, кошка занервничала, дергала лопатками, чувствуя на себе путы. Она ждала моей помощи, надеясь, что удастся освободиться. Я присела и погладила Шати, приговаривая, что придется нам гулять в поводке недалеко от дома, а шлейка совсем нестрашная, мягкая. Внимание Шати опять переключилось на далекий гул машины. Кошка рванулась и запрыгнула на парапет ограды. Поводка хватило, но я испугалась, что Шати спрыгнет по другую сторону забора, и тогда случится катастрофа – мы или запутаемся, или мне придется отпустить поводок, и тогда Шати рванет по дороге.
       К счастью, Шати остановилась на парапете и с его высоты стала оглядывать окрестности. Даль улицы в оба конца потрясла её. Дома, фонари, резко пахнущий асфальт – всё большое и незнакомое. Кошка испугалась, пригнулась и присела на каменном парапете. Я успела молча дойти до неё, встать за её спинкой в виде надежной защиты. Шати приникла к моему животу боком и осталась сидеть на холодном камне, лишь вытягивая шейку и поворачивая головку. Осмотр улицы с высоты ограды продолжался несколько минут. Наконец, Шати заметно успокоилась, оглянулась на двор и решила исследовать его. Двор всё-таки поменьше площадью, чем длинная улица, видимо, решила кошка.
     Ален всё это время оставался у своей машины, припаркованной на углу дома за большим кустом рододендрона. В другом конце двора находилось место стоянки соседского синего форда. Третья машина имела собственный гараж и скрывалась за коричневыми воротами. Шати выбрала объект и направилась, разумеется, к форду.
Я потащилась за ней. Шати избрала прежнюю тактику: обнюхала колёса, обойдя вокруг  машины, затем запрыгнула на капот и огляделась. За спиной кошки темнели большие деревья. Хорошо бы залезть на них, но поводок… Шати подумала и осталась на капоте. Я молча стояла рядом и не торопила кошку ни одним движением. Ален постоял-постоял вдали возле своей машины, поглядел на нас и понял, что ничего плохого не происходит, жена и кошка спокойно дышат свежим воздухом. Он счел, что свою миссию выполнил, махнул рукой и вернулся домой.

     Мы с Шати остались в слабо освещенном уличными фонарями дворе. Мартовский, резко пахнущий воздух свежими волнами наплывал на нас. Чуть слышное шевеленье то ли деревьев, то ли клочков зимних трав, то ли невидимых существ не беспокоило нас. Изредка издалека долетали звуки дорожной жизни – явно шелестели по асфальту колёса, но так пугающе далеко, что Шати только поводила ушами в ту сторону, но не двигалась. Она удобно расположилась на синем капоте форда, в безопасности и на высоте, к тому же рядом защита – её кормилица, так зачем бежать далеко, когда еще не всё обследовано поблизости. И кошка внимательно осматривала двор и видимую ей через чугунную решетку часть улицы. Наблюдательным пунктом она осталась довольна.
       Не знаю, насколько бы хватило терпенья кошке сидеть на капоте, но моё кончилось где-то минут за двадцать. Я уже и на звездное небо насмотрелась, и тишины наслушалась, и надышалась свежестью  - и решила сменить позицию. Я отошла на насколько шагов в сторону дома, поводок слабо натянулся, Шати почувствовала его на себе и спрыгнула с капота. Принюхиваясь на каждом шаге, кошка осторожно двигалась за мной по щебенке нашей дворовой парковки. Дошли до кустов у крыльца и тут поводок натянулся. Это для меня вечнозеленый рододендрон привычен, а для Шати в новинку. У куста и узкой полосы с остатками многолетних цветов мы провели еще полчаса. Манящих земляных запахов оказалось так много, что не отлипнуть. Шати выбрала местечко, поскребла его слегка и пописала. Наконец-то она в привычном комфорте на земле, а не в какой-то убогой уборной в горшке,- подумала Шати, старательно загребая далеко от лужицы. Пометила. Теперь она здесь хозяйка. Довольная Шати отошла в сторону, привела себя в порядок и направилась к воротам, рассчитывая остаток ночи провести в обследовании ближайшей улицы.
- Нет, милая моя Шатишка, давай-ка сворачивай в дом, пора и честь знать, уже ночь на дворе, мы гуляем уже два часа, для первой прогулки хватит, - уговаривала я кошку, подтягивая её потихоньку к высокому старинному крыльцу. Мне очень нравится это высокое сооружение – из розового песчаника, с резной балюстрадой – солидное, широкое, в шесть высоких ступеней, крыльцо украшало наш старый дом. Но подниматься по ступенькам добровольно Шати не согласилась. Пришлось взять её на руки и постоять на  крыльце еще несколько минут, оглядывая с его высоты новые перспективы.
- Ну, всё, нагулялись, пошли домой,- заявила я и с Шати на руках начала подъем на наш третий этаж. Шати внимательно оглядывала лестницу, вероятно, запоминая дорогу на свободу.

      Поскольку первая ночная прогулка с кошкой прошла успешно, мы решили каждый поздний вечер гулять вокруг нашего дома. Весь день Шати посвящала сну в темной спаленке, легко смирилась с туалетом в лотке, ела привычную ей еду и ждала ночную прогулку, то есть кошкина жизнь вошла в привычную колею, и мордашка Шати выражала полное удовольствие. К нашему удивлению, аппетит у кошки проявился зверский: мела всё подряд. Даже тот корм, который раньше не ела, а оставляла соседу Феликсу, теперь съедала без остатка. Вот так жизнь и учит. Шати из разбалованной принцессы за пару недель полуголодного одиночества превратилась в обжору. Она толстела на глазах, ела много и жадно.
     А через пару месяцев Шати, отпраздновав пятилетний юбилей, стала походить на самодовольную толстую матрону.  Я с трудом поднимала её тушку по лестнице. После вечерней прогулки Шати летела впереди меня по лестнице до… второго этажа. Здесь кошка садилась под дверью нижнего соседа и не сдвигалась с места, недоуменно поглядывая на меня. Я уже в сотый раз объясняла ей, что мы живем этажом выше и пора бы выучиться считать до трех в её солидном возрасте. Учить цифры Шати не хотела и упорно сидела перед чужой дверью. Мне приходилось брать её на руки и подниматься еще на 22 ступеньки, ибо потолки в старом доме высоченные, а наш третий этаж равен стандартному четвертому. Я ворчала, что Шати из крошечки-хаврошечки превратилась в тяжеленную и тупую  хавронью, которой лень выучить дорогу домой. На моё ворчанье Шати всегда отвечала довольным мурчаньем.



     В апреле 2013 года мы с мужем решили полюбоваться на поля цветущих тюльпанов, которыми прославилась на весь мир Голландия. Свекровь не согласилась оставить Шати у себя в деревенском доме, опять ссылаясь на своего кота Мизу, которого якобы будет обижать наша Шати. Делать нечего, мы оставили для Шати в нашей квартире дополнительные лотки с наполнителем, кучу разнообразной еды в галерее плошек и, наобнимавшись на прощание с нашей кошечкой, отбыли в надежде, что за четверо суток ничего страшного не произойдет ни с Шати, ни с нами.
     Предварительно мы начитались в интернете и узнали, что Голландия – неправильное название в данный момент истории, потому что охватывает только две из двенадцати провинций нынешнего государства Нидерланды. Дорога  через Бельгию оказалась сказочной на милые пейзажи. Запахло европейским севером.
   Нижние страны, так переводится слово «Нидерланды», поразили богатой цветочной историей. То, что мы увидели в знаменитом парке Кёкенхоф, сразило нас ухоженной красотой. Вокруг вдоль дорог – поля расцветающих  тюльпанов – 32 гектара. И, хотя весна стояла холодная, затяжная и дождливая,  природа её не заметила - цветение началось, земля дышала, наслаждалась вместе с нами. В самом парке Кёкенхоф семь великолепных садов, каждый – превосходное, неповторимое произведение паркового искусства, культивируемое более шестидесяти лет.
     Налюбовавшись парком, вошли в знаменитый Павильон Беатрикс – царство орхидей, любимых цветов королевы Нидерландов. Мы еще не знали, что через несколько дней правящая с  апреля 1980 года королева Беатрикс, согласно традиции, отречется от престола в пользу старшего сына-наследника, принца Виллема-Александра.  С 1890 по 2013 год на престоле страны – только женщины-королевы – Вильгельмина, Юлиана и Беатрикс из Оранской династии. Достигнув старости, они отрекаются от престола и доживают свой век просто принцессами.
     Ах, этот поразительный по изяществу Павильон Беатрикс с королевами цветов – орхидеями! Живая люстра из ампельных гирлянд орхидей уходит под высокий стеклянный купол в центре зала. Розовое и нежно-лиловое чудо сразу приковывает внимание. Самые счастливые в мире цветы – растут, как хотят, привольно свисая, как и положено им природой. А условия жизни для этих королевских любимиц самые лучшие: неяркое голландское солнышко сквозь стеклянную крышу, никто не дышит им в личики на такой высоте, а они, как и положено королевам, сверху вниз взирают на толпы поклонников.
    Белые, изящные и стройные орхидеи-дендробиумы похожи на саму королеву Беатрикс. В отличие от королевы Великобритании Елизаветы Второй королева Нидерландов Беатрикс имеет безупречный европейский вкус и никогда не выглядела так смешно в однотонных шляпках и платьицах, как забавная английская старушка. Или как я – старенькая  и простая русская путешественница.
О, белые орхидеи – само изящество! Я никогда не забуду счастливых минут рядом с вами.

      Мы вернулись, насладившись на всю катушку недолгим путешествием в Голландию. Шати устроила небольшой разгром в квартире, в отместку за одиночество наложила рядом с лотками и подрала новенькие обои в нескольких местах. Она отругала нас, минут пять завывая злым тонким голоском. Потом утихла и с аппетитом поела привезенные для неё угощения – голландский кошачий корм в соусе.
Жизнь вернулась в прежнее русло.
      Всю весну ждали весну, а были дожди, и даже сирень цвела и пахла мокрым кустом больше, чем цветами. С запозданием вылезли тюльпаны. Больше повезло тем, что живут на коротких ножках,- жертвы селекционеров. Гиацинты набирали в свои чашечки столько воды, что опасно склонялись набок, как пьяницы, рискуя рухнуть во цвете лет.
   Шати, сидя на подоконнике, завистливо смотрела на брачные хлопоты скворцов. Шустрые птицы казались ей сухими и счастливыми.
     Старые каштаны упрямо цвели без пчел. В дополнение к пятинедельным дождям майский град стряс с них тяжелые лепестки. Казалось, каштаны недоуменно и жалобно смотрели себе под ноги на пёстрый ковер из опавших цветов.
  Хляби разверзлись и захлебнулись. Хотелось для общей печали говорить высокопарно. Вот такой у нас в Вогезах простояла весна 2013 года. Я назвала её фламандской.  У меня пролились мокрые стихи:
Изныла, изошла дождями
обманная весна,
разливанными морями
распьяным пьяна.
Размыто небо и полями
навзрыд отражено.
Европа мокрой Фландрией
идет на дно.

      Так прошла весна и большая часть лета 2013 года. В конце июля мы с Аленом съездили на однодневную экскурсию в Германию, посмотреть город Гейдельберг, который немцы называют более прилично – Хайдельберг. Это имя примелькалось мне с юности – из романов Ивана Сергеевича Тургенева, в частности, роман «Дым» полон нашими спорящими соотечественниками, которые жили в знаменитом студенческом городе. Вот почему я выбрала эту экскурсию – из-за И.С.Тургенева. Ален согласился со мной из-за голоногих студенток, которыми кишат все видео о Гейдельберге на ютубе.
     Средневековый Гейдельберг хорошо сохранился, ибо американцы не стали его бомбить, предназначив для своей военной резиденции, которую и занимали вплоть до наших дней. Даже булыжник площадей и улиц Гейдельберга показался мне средневековым, неподвижно помнящим шаги Тургенева.
     Пока мы добирались до Гейдельберга, наступил полдень – святое время обеда. Мы пришли в самый крутой ресторан «У рыцаря». Высокий дом в центре. Темно-красный кирпич фасада. Высокие края выложены пирамидкой с завитушками, от которой взгляд не отвести, так приманчиво прорисована в бледно-голубом небе.
      В этом величественном доме всегда размещался дорогой отель с рестораном. На фасаде  - золоченые надписи и каменные бюсты местных курфюрстов и владельцев богатого дома. Стиль Ренессанса. Теперь туристский ресторан,  ежедневно переполненный в обеденное время, по словам нашей официантки. Мы – единственная группа европейцев, нам подали традиционную немецкую кухню, а для китайцев – что-то их особенное, как поясняла нам официантка-эльзасская француженка. Китайские группы плотно заняли три четверти зала, тихонько переговариваясь. От наших эльзасских старушек тоже не много шума, поэтому громадный ресторанный зал показался нам уютным и спокойным местечком, где мы приятно пообедали с местным белым вином. Мы знали, что столицу княжества в борьбе за богатые земли в 1693 году разрушили и разграбили французы армии Людовика Четырнадцатого. Богатства Гейдельберга французы разворовали, замок  пытались взорвать, частично его разрушили и силой захватили немецкое княжество. Традиционно гейдельбергцы не любят французов, но эльзасцев считают своими, охотно берут на работу, потому что эльзасцы с рождения знают и немецкий и французский языки, - объясняла нам словоохотливая официантка-эльзаска.
При выходе из знаменитого ресторана «У Рыцаря» я сделала пару снимков.

     Узкая длинная главная улица Гейдельберга с лавками кажется типичной для избалованных стариной французов, но мне понравилась, когда мы неспешно брели по ней с Аленом. Над городом на горе виднеются развалины громадного княжеского замка, разрушенного французами триста лет назад. Развалины почему-то считаются романтичными, с чем я не согласна в принципе. Разрушение не гармонично, поэтому далеко от романтики, по моему скромному мнению, так что разглядывать развалины мне не хотелось. Руинотерапию я не приемлю.
     Где-то там на высоте проходит знаменитая  «философская тропа», с которой открывается потрясающий вид на город и окрестности. Там легко думать о вечности. Надо сначала пройти через старый каменный мост через реку Неккар, потом подняться на крутую гору. Но… подниматься в гору мне оказалось невозможно, сердечко моё барахлило с утра, не стоило рисковать, и мы остались внизу. Подумать о вечности можно и здесь, благо следы прошлого наводят на размышления.
     Я решила найти знаменитую университетскую библиотеку, которую немцы называют «мать немецких библиотек». В интернете  я заранее начиталась про знаменитую Палатинскую библиотеку, в начале 17 века переданную из Гейдельберга в Ватикан. Порадовалась, что уже много рукописных и редких книг вернулись в родные стены Гейдельбергского университета - через триста лет, в 1980-е годы. Сокровища увеличили и без того славную историю университетской библиотеки. А меня, старую библиотекаршу, когда-то служившую в университетских библиотеках России, всегда интересовали всякие занимательные истории про разные библиотеки всего света.

       Мы медленно шли по плоской брусчатке среди барочных особнячков, свернули куда-то по указанию прохожего и вышли на угол краснокирпичного двухэтажного длинного здания, у входа обрамленного поручнями для велосипедов. Старое здание с большими окнами в темных деревянных рамах примечательно искусной каменной резьбой, почти незаметной издали, так как стены плотно и однотонно выкрашены в кирпичный цвет современной покраской. Мне понравились резные деревянные двери  - моя извечная фотографическая тема, я приготовилась их снять, выбрала ракурс и… увы, фотоаппарат умер. Расстроенная, я чуть не упала, сердце зашлось, как говорят сердечники.  С утра мне нездоровилось, потом бокал светлого местного вина на обед, довольно жаркий день и вот еще неприятность с фотоаппаратом. Мы медленно и грустно побрели к набережной Неккара, на которой нас ждал прогулочный теплоход.
     Теплоходная прогулка входила в романтичную экскурсию для эльзасских туристов, так как предполагала любование закатом на тихой реке Неккар. На свежем речном воздухе я оклемалась, и мы, живые, успешно вернулись домой в два часа ночи.

      А через несколько дней я очутилась в кардиологии госпиталя Сен-Шарль с инфарктом. Госпиталь находится в соседнем городке, 25 километров  от нашего, бедный мой перепуганный муж каждый день колесил туда-сюда в течение трех недель. Наконец, меня перевезли в госпиталь в нашем городке, где я провела еще пять недель. Стало полегче, я вернулась домой на третий этаж. Через день ко мне приходила медсестра делать перевязки на ногах. Почти четыре месяца я не могла выходить из дома, но потом раны стали заживать, и я вышла на прогулку. Радость узника от глотка свободы. Земля и воздух сада. Шум реки. Жизнь.

     Поздней осенью 2013 года умер кот Мизу в возрасте восемнадцати лет. Свекровь провела всю зиму в печали по кошачьему дружку. В марте 2014 года она созрела до решения приютить нашу Шати у себя в деревне. Солнечный буйный март взбудоражил нашу кошку, она постоянно рвалась на улицу, на свободу. И мы повезли кошку в деревню со всем кошкиным приданым. Шати обошла деревенский дом с недовольной мордашкой. Вероятно, за зиму еще не выветрился дух старого сиамского кота. Потом вспрыгнула на подоконник и постучала лапкой по стеклу. Свекровь открыла окошко. Шати стрелой вылетела из окна, только её и видели. Так вечером мы и уехали в печали, но всё-таки надеясь, что умная Шати не потеряется в деревне, найдет дорогу в дом, куда её привезли мы.
     В полночь позвонила свекровь. Кошка вернулась и так стучала в окошко гостиной, что свекровь услышала стук из спальни и впустила её через окно. И сейчас Шати с аппетитом уплетает свой корм. Мы вздохнули с облегчением, а утром поехали навестить наше кошачье сокровище. Сокровище уютно дремало в продавленном кресле, дало себя погладить, позевало и отвернулось – дайте же поспать, чего явились.
У Шати началась новая жизнь – свободная, на земле, полной мышей, жуков, бабочек.
Счастливая деревенская кошачья жизнь.

Глава 12. Дом Флорентины и счастливые времена

      Не думайте, что только заграничные путешествия  радовали нас. Мы с удовольствием объезжали французские земли. Почти каждый выходной выискивали какой-нибудь местный праздник в близлежащих городках и прямиком туда. Два региона – Эльзас и Лотарингия –  земли на востоке Франции Ален считал своей вотчиной, не больше-не меньше, и  с удовольствием богатого владельца показывал их мне. Ален родился в Страсбурге, столице Эльзаса, где когда-то недолго жили его молодые родители, эльзасцы родом.
     Дом семьи Сюблон – родной дом матери Алена находится в эльзасской горной деревне. Красивая большая деревня с трудно произносимым эльзасским названием, которое переводится на русский язык как Ивовые родники. Дом построил в 1902 году прадед Алена по имени Флоран Сюблон. Вместе с молодой женой Жозефиной они ждали первенца. В 1903 году в этом доме родилась дочь Флорентина, впоследствии ставшая бабушкой Алена. Через два года появилась на свет вторая дочка Анжель. Флоран Сюблон имел несколько земельных участков в родной деревне и крошечное ателье на два наемных работника. Ателье, а по-нашему мастерская, выпускало из местного леса скромную деревенскую мебель, выполняло для жителей некрупную плотницкую работу.
     В 1914 году началась Первая мировая война. Эльзас – часть Германии в то время, и Флоран Сюблон оказался  на службе в немецкой армии. Воевал на восточном фронте и попал в плен к русским, в Белгород. Он провел в русском плену два года и вернулся живым в родной Эльзас. После войны жизнь продолжалась, но материальное положение семьи ухудшилось. Пришлось продавать земельные участки и работать в ателье без помощников.
      Шли годы, росли дочери. Вот уже старшая Флорентина нашла работу в соседнем городке, стала работать в итальянском ресторанчике официанткой. А через год вернулась в родной дом с большим животом и родила двойню – двух крошечных девочек. Отец-итальянец, владелец ресторанчика, признавал, что дочери от него, но жениться на Флорентине не мог, потому что у него есть своя семья с сыновьями, семья католическая, развод недопустим. Изредка приезжал к дочкам, дарил кукол и платьица. Так и осталась Флорентина с двойняшками в родном доме без мужа, окруженная деревенскими пересудами.
     В это время чуть не расстроилась свадьба младшей сестры из-за такого позора. Но всё-таки Анжель вышла замуж за юношу из благополучной состоятельной семьи, владевшей небольшим кафе, хотя и не успокоилась этим. У Анжель оказался совсем не ангельский характер, она так поссорилась со старшей сестрой, что потом пятьдесят лет не разговаривала с ней, хотя их дома находились рядом. Флоран Сюблон переделал свою мастерскую в жилой дом и отдал его младшей дочери в приданое, чем спас её брак. Вскоре непримиримая Анжель родила сына, и рос Поль под влиянием матери, не общаясь с маленькими кузинами. Дети учились в одной деревенской школе, жили по соседству, но даже разговаривать друг с другом им запрещала беспощадная Анжель.
     После Второй мировой войны и разгрома Германии лакомые земли Эльзаса и Лотарингии достались Франции. В послевоенное трудное время семье Сюблонов пришлось заняться огородничеством и коровой, жили натуральным хозяйством. А Флорентине  пришлось работать горничной в доме престарелых, ведь надо как-то выживать и растить дочек-двойняшек. Отец двойняшек умер от простуды в 1942 году, ничего не оставив незаконнорожденным дочкам.
     Родные сестры Флорентина и Анжель не общались полвека – такова сила предубеждений. Даже на похоронах родителей не перемолвились словечком.
      Кузен Поль не общался с кузинами-двойняшками всю жизнь, до восьмидесяти с лишним лет, хотя ему уже никто не запрещал. А жили в одной деревне. И сейчас дочь Поля, которая продала дом отца и поселилась в другом доме в той же деревне Ивовые родники, лишь через раз издали кивает моему мужу Алену, когда мы проходим мимо их дома. Когда я узнала от свекрови эту семейную историю, то предложила Алену поговорить со своей кузиной, на что он замахал руками: «Ни в коем случае, это огорчит мою маму.» Вот так живут иногда эльзасские семьи на лоне прекрасной природы. Сила предубеждений не сдается и побеждает разум.

      А деревня Ивовые родники – поистине райский уголок в горной долине. Какие потрясающие виды из окон! Вечнозеленые горы мягко обрамляют горизонт, леса не дают жаре проникать в деревню летом, а зимой защищают от ветра, создавая свой благоприятный микроклимат. Недаром деревенские живут здесь по девяносто лет. Так, бабушка Алена – Флорентина, дожила до девяноста трех лет, её непримиримая сестра Анжель – до девяноста, моя свекровь – до восьмидесяти семи лет, а  её кузен Поль жив и поныне, в 2022 году ему уже за девяносто. Крепкие старики.

       Дом в деревне Ивовые родники мы с Аленом навещаем каждую неделю хотя бы раз, чаще всего по воскресеньям, уже шестнадцать лет. Так повелось в семье, что когда-то многие годы приезжали на традиционный воскресный обед к матери Флорентине её дочери-двойняшки с мужьями и детками. Вот Ален и вырос в этом доме практически, потому что у бабушки в деревне оставался иногда на целую зиму, если болел. И даже однажды весь учебный год учился в местной школе.
        Бабушка Флорентина, вырастившая своих дочек-двойняшек и благополучно выдавшая их замуж, в пятьдесят лет наконец-то сама вышла замуж за вдовца-ровесника из недалекой деревни. Брак официально зарегистрировали в 1952 году, Флорентина стала мадам Шрамм. Они прожили в доме Флорентины вместе почти четверть века, так что Ален с детства считал мужа бабушки своим дедом. Дед Шрамм  оказался человеком верующим, активным религиозным деятелем местного масштаба, поборником эльзасских традиций. Каждое воскресенье вся семья дружно посещала воскресную мессу, потом мужчины шли в кафе около церкви, пили по стаканчику розового вина на аперитив, беседовали о политике, а женщины дома готовили большой воскресный обед по сезону. За длинным столом в столовой собиралась вся семья, ели-пили по-эльзасски сытно.
        Иногда заранее договаривались и уезжали на воскресный обед в какой-нибудь ресторан в соседних городках. Из деревни Ивовые родники в 1950-1970-е годы можно было выехать на поезде, еще работал местный вокзальчик, так что большая семья – шесть взрослых и четверо детей – спокойно занимала треть вагона и уезжала на праздники в рестораны. Потом, к концу семидесятых, почти все жители окрестных деревень обзавелись собственными автомобилями, надобность в железной дороге отпала, их ветку закрыли. С той поры до сего времени остались только утренние и вечерние электрички из соседней деревни, на которых еще ездят студенты и служащие в Страсбург.
       Ален Дием считает время своего детства и юности, проведенного в доме бабушки Флорентины, самым счастливым в жизни.

Глава 13. Семья Алена Дием

      Отец Алена, Робер Дием, первым в семье купил машину в 1968 году – рено-дофин. Остались на память фотографии счастливого обладателя на фоне автомобиля. Первую модель  - черный низ, белая крыша – Ален помнит до сих пор, ему тогда уже исполнилось пятнадцать лет, и радость подростка превосходила гордость отца. А до автомобиля они оба, отец и сын, мотались на работу по горным лесным дорогам на своих мотоциклах. Новый рено-дофин с большим багажником и экономичным расходом бензина очень помог в работе, ведь им приходилось перевозить на место работы в лесу тяжелые инструменты.

        Отец Алена, Робер Дием, 1930 года рождения, старший в семье из десяти детей, был вынужден помогать родителям и рано повзрослел. Семья Дием к тому времени уже утратила дворянскую спесь. А, возможно, это случилось еще раньше – во времена франко-прусской войны 1870-71 годов, тяжело прокатившейся по этим местам. Семьи беднели из-за военных тягот, так что всё труднее удавалось сохранять дворянский статус, выживали, как могли, женились уже не в своем круге, а как придется, да и работали там, где находили хоть какую-то работу, ведь надо было просто выживать.

       Дед Алена, Камиль Дием, работал на заводе слесарем, а по выходным и праздникам играл на аккордеоне на вечеринках за деньги. Отцу вторил на немецкой губной гармонике старший сынок Робер – красивый послушный мальчик. А уже с шестнадцати лет подросший Робер стал самостоятельно работать на ткацкой фабрике. Постепенно Робер на практике выучился наладке ткацких станков, и к девятнадцати годам его заработок стал посолиднее. Наконец, Робер смог пригласить симпатичную девушку в кафе. Ей оказалась Мари-Терез Сюблон, маленькая крепенькая блондинка, юная ткачиха из простой семьи. Вскоре они поженились и стали снимать жилье в деревне недалеко от ткацкой фабрики. Родилась дочка Вивьен и прожила всего два дня. Через год у Мари-Терез случился выкидыш на позднем сроке. Тогда при третьей беременности местный врач направил молодую женщину в Страсбург в Гражданский госпиталь для обследования. Нашли причину  - разница резусов крови. 
      Третью беременность с самого начала отслеживали в клинике Страсбурга, куда вынужденно переехали молодые Диемы. Роды прошли успешно – 3 марта 1953 года родился мальчик Ален Дием. Счастливый отец работал на заводе рабочим, молодая мать занималась ребенком, снимали квартиру. Роберу не нравилась жизнь в большом городе, в Страсбурге денег не хватало на все нужды семьи. Он стал подумывать о собственном деле и нашел решение: стать подрядчиком лесопилки. Для этого скопил деньги и купил три бензиновые пилы.
      Потом семья вернулась в лесную деревню поблизости от большого лесопильного предприятия. Робер нанял двух рабочих, заключил договор с лесопилкой, нашел владельца лесного участка, который хотел вырубить часть леса и продать его лесопилке. И работа закипела. Поначалу Робер с азартом выполнял  не только функции подрядчика, но и сам наравне с лесорубами работал бензопилой и топором. Прибыль получалась неплохая, молодая семья смогла позволить себе обновки: мотоцикл, кучу модной одежды и обеды в сытных деревенских кафе. Радостную жизнь молодой семьи прерывали выкидыши уже на ранних сроках. Доктора не смогли помочь родить еще одного ребенка, так и остался маленький Ален без братика или сестрички.

       Именно бабушка Флорентина заметила на третьем году жизни Алена, что он плохо слышит. Консультации врачей мало что дали родителям. Исследования мозга в то время не проводили, вероятно. Не думаю, что в пятидесятые годы были томографы. Одним словом, у Алена обнаружили частичную глухоту. Когда я познакомилась с Аленом в 2005 году, ему исполнилось 52 года. В тридцать пять лет его признали инвалидом по слуху: правое ухо – 100% глухоты, левое – 60%. Томограф показал, что задет мозг. Слуховые аппараты оказались бесполезны.
     Общение с Аленом выдерживают только терпеливые люди. Всегда любезный Ален на все вопросы отвечает обаятельной улыбкой, кивком согласия, но на самом деле понимает лишь часть сказанного, поэтому ответы его бывают несуразными, не в лад с вопросом. Ален с трудом учился в деревенской школе до четырнадцати лет, а потом стал помогать отцу на работе – в лесу стал рубить ветки на спиленных деревьях, разжигал костер, разогревал еду для работников на обед, подчищал поляну после вырубки. А в семнадцать лет уже официально работал в бригаде отца как рабочий – с социальной страховкой и собственной заработной платой. Отец стал часто болеть – простуды, нарывы,  язва желудка, операции, слабость. Мечта Робера о собственном доме осталась мечтой, жили в съемном доме в небольшом городке. Мать Алена, Мари-Терез, нашла работу на заводике Рено, выпускавшем какую-то запчасть к популярному автомобилю. Три зарплаты в семье – они могли за пару лет скопить и купить собственный дом, на чем настаивал Робер, но молодая Мари-Терез ударилась в моду и покупала по сорок юбок в год. Свою зарплату она тратила на тряпки и не поддавалась на уговоры мужа, отвечая, что дом её матери Флорентины достанется ей по наследству, так что не о чем беспокоиться, а пока поживут в съемном доме. В семье начались скандалы, былое счастье испарилось. Отец Алена, Робер, заболел серьёзно, диагностировали рак горла, опять операции. Он умер еще молодым -  в пятьдесят лет.
      В наследство от отца Ален получил не только его отличные немецкие инструменты для работы в лесу, но и любовь к классической музыке. Отец коллекционировал сначала пластинки, позже – диски с записями классики: Бах, Гендель, Моцарт, Шуман, Вагнер и другие великие немцы. Ален через специальные наушники с удовольствием вслед за отцом слушал эту музыку. Уже после смерти отца Ален добавил в свою коллекцию итальянскую классику – Верди, Вивальди, Россини. Всё-таки по генетике, по деду с материнской стороны, течет в нем итальянская кровь.
      Ален, работавший в бригаде отца, после его смерти чуть не остался без работы, потому что нанятые отцом рабочие ушли к другим подрядчикам. Алена из жалости взял к себе на работу старый друг отца, владевший небольшим участком леса. Ален работал один – сам пилил дерево, сам рубил ветки, очищал и отмерял ствол, вытаскивал его к дороге, складировал наработанное, а потом в конце месяца сдавал лесопилке и получал оплату за свой труд. Бумажную отчетность делал за него старик-владелец. Так продолжалось восемь лет. Ален снимал себе небольшую квартиру, куда после получки приходили на пару недель ветреные подружки. Девицы исчезали, как только у Алена кончались деньги. Однажды одна из девиц согласилась на брак, о котором так мечтал Ален, но она не понравилась его матери. Мари-Терез, одинокой вдовой жившая в деревне, испугалась, что останется без сына-шофера, а кто же её будет вывозить в свет, то есть в магазины, которые только и были смыслом жизни престарелой красавицы. Брак не состоялся, грустный молчаливый сын верно служил матери исправным помощником и шофером.

       И вскоре случилось несчастье. Ален неудачно подпилил громадную ель, и она упала не в ту сторону, подмяла Алена под себя. Сколько пролежал Ален без сознания, он не знал. Когда очнулся, наступали сумерки. Попытки освободиться от толстых веток не привели к успеху. Ален понял, что руки не сломаны, но дотянуться до инструментов не смог. В левой ноге явственная боль не давала возможности выползти из-под густых веток. Все его усилия оказались безрезультатны. Он понял, что без посторонней помощи не сможет выбраться из елочной западни. Тогда Ален закричал. Он кричал долго, с каждой минутой наползающих сумерек всё сильнее напрягая голос. Его услышали два лесоруба, которые возвращались с работы через соседний участок. Они вышли на Алена по его хрипу и целый час выпиливали пострадавшего из могучих веток старой ели. Все вместе добрели до деревни и вызвали скорую помощь. Ален попал в госпиталь, и обследование показало, что чудом не сломаны кости, нет ран и потери крови, но есть сильные ушибы, стресс и сорваны голосовые связки.  Голос Алена с той поры навсегда остался сиплым.
     Худшее произошло позже: напуганный произошедшим старик-работодатель отказал Алену в контракте на работу. Он посчитал, что работать в одиночку глухому в глухом лесу опасно, мало ли что, а потом отвечай за работника. Так Ален остался без работы в тридцать пять лет. Он работал в лесу с четырнадцати лет, значит, уже двадцать лет знал только работу лесоруба и ничего другого не умел. Ален обратился к руководству большой лесопилки, на которую много лет работал и отец, и он, чтобы помогли найти ему место в какой-нибудь бригаде. Но, увы, желающих работать с глухим Аленом, а значит иметь дополнительные хлопоты с ним, не нашлось. Никто не согласился.
       Алену пришлось продать свой инструмент лесоруба и съехать со съемного жилья, переселиться к бабушке в деревню. Деньги быстро кончились, а работы от лесопилки не нашлось. Тогда пришлось обратиться в государственную службу трудоустройства, которая предложила ему место рабочего в соборе Нотр-Дам в Страсбурге. От дома Флорентины до Страсбурга всего шестьдесят километров, вроде немного, но надо учесть горную извилистую дорогу, а потом на равнине перед Страсбургом километровые утренние пробки. Ален выезжал в шесть утра, чтобы успеть к восьми на работу. Работа была странной для него: он не знал, что ждет его в тот или другой день, ничего постоянного, то надо подмести весь каменный пол в соборе, то отремонтировать сломанные стулья и скамьи, то вытирать двери и стены мокрой губкой, то сухой тряпкой и щеткой сметать пыль с мозаик. Все команды ему отдавали нечетко, не утруждаясь объяснением, и нередко Ален не слышал и не понимал, что от него требовалось. Недопонимание нарастало с обеих сторон и, в конце концов, от услуг Алена отказались.
       Служба занятости послала Алена на медицинское обследование в связи с проблемами по слуху и получила документ о частичной глухоте Алена Диема. Этот документ подтверждал инвалидность Алена по слуху, а будущему работодателю сулил налоговые льготы на работника-инвалида. Физически Ален оказался пригоден к тяжелой работе, а потому служба занятости отправила его на краткую учебу для работы с животными, а потом нашла для Алена временно свободную вакансию в  детском оздоровительном центре. Там требовался сотрудник для работы с животными на учебной ферме этого центра. Ален обрадовался: работать в лесной деревне, близко от бабушкиного дома, да к тому же с молчаливыми существами – пони, которым всё равно, глухой ли их кормилец и которых не раздражал его сиплый голос. Ален начал работать так старательно и безотказно, так полюбил своих подопечных пони, быстро навел чистоту и порядок в конюшнях, на газонах и прогулочных полянах, что вскоре ему дали контракт на постоянную работу. И следующие двадцать лет Ален трудился много и с удовольствием на этом месте.

     Постоянная работа, хорошая теплая квартира, пусть и съёмная, привлекли внимание девушек к симпатичному глухому Алену. Самая активная и молодая Сандра привязалась к нему не на шутку. Стали жить вместе. Сандра нигде никогда не работала. По словам Алена, Сандра мечтала найти работу секретарши или что-то в этом роде, но не предпринимала никаких попыток хотя бы выучиться этой профессии. Её сразу устроила роль молодой домохозяйки. Правда, готовить еду ей совсем не нравилось, она предпочитала тащить Алена после работы в ближайший ресторанчик поужинать поплотнее, а то на обед она с трудом крошила салат и подсовывала Алену колбасную нарезку, что, разумеется, недостаточно для молодого мужчины, целый день тяжело работающего на улице. Вся заработная плата Алена уходила, в основном, на ресторанную еду и квартплату. Ни путешествий, ни летних отпусков. Развлечения – деревенские праздники в округе да посиделки в кафешках и ресторанчиках. Таким образом они прожили семнадцать лет. Детей не случилось. Сандра не смогла вынести ни одну из шести беременностей. Врачи помогали лекарствами, но не были ли эти лекарства причиной того, что Сандра пристрастилась к ним, как к наркотикам? Потом перешла на дозы посолиднее да еще сдобренные алкоголем. Мягкий и уступчивый Ален во всем потакал Сандре все семнадцать лет их совместной жизни. Пока не случилось несчастье.
    Однажды в пьяном угаре Сандра ударила Алена бутылкой прямо в лицо. Ален потерял сознание и упал, Сандра от страха выскочила из дома и убежала в соседнюю деревню к своей матери. Дело было зимой, дверь в квартиру осталась открытой настежь, что обеспокоило соседку Брижит. Она зашла и увидела Алена в луже крови.
Вызвала спасателей, которые увезли Алена в госпиталь. Ален несколько дней был без сознания, а когда пришел в себя, то ответил отказом на предложение полицейского написать заявление на Сандру.  Опять пожалел её. Сандра всю неделю ждала своей участи в полицейском участке. Полиция её выпустила, но предупредила, что она может ответить за покушение на убийство, если не оставит Алена в покое.
       Когда Ален вернулся из госпиталя и ушел на работу, Сандра с дружком подкатили к дому Алена машину и вывезли всё – мебель, бытовую технику и даже еду. Оставили на голом полу только груду одежды Алена и спящую на ней собаку.
Так у Алена закончилась любовь и жизнь с Сандрой.


       Глава 14. Шати – последняя глава девятой жизни

       Прошло два года. Ален жил одиноко и печально. Его начальник Жан Бомон всегда помогал своему служащему-инвалиду улаживать проблемы с банком, с почтой, страховками, с машиной и автосервисом, то есть со всеми бытовыми вопросами. Помог и с личной жизнью: он привёз Алена в Страсбург в брачное агентство, объяснил ситуацию с Аленом внимательным служительницам Гименея и попросил их о помощи. В агентстве заключили договор с Аленом, по которому он должен выплачивать довольно значительную сумму – четыре тысячи евро за два года, а агентство подберет ему подругу жизни. Так и случилось. Из сорока претенденток – великолепных, красивых, образованных женщин из России, Украины и Беларуси от 35 до 50 лет – умный Жан Бомон посоветовал выбрать меня, ровесницу Алена, скромную библиотекаршу без детей.  Так в семье Алена Дием в 2006 году появилась я, русская молчаливая и экономная хозяйка, а у Алена появились домашняя еда, путешествия и ...кошка.

     Мы с Аленом за 16 лет брака до сих пор благодарны Жану Бомону за помощь в нашей судьбе. Да, разное случилось за эти годы – то радостные, то печальные события мы пережили вместе.

     В январе 2020 года после четырех месяцев лечения в Гражданском госпитале в Страсбурге умерла мама Алена – Мари-Терез, 87 лет. Похоронили в родной её деревне Ивовые родники.

     Потом скончалась на двенадцатом году кошачьей жизни Шати. Сначала мы заметили, что Шати ест, наклонив голову в одну сторону, и решили, что у кошки начались проблемы с зубами – всё-таки возраст кошки-старушки солидный. Повезли в ближайшую ветеринарную клинику в Эльзасе, чтобы определить, какие зубы удалять.  Дама-ветврач во время осмотра кошки обнаружила у неё опухоль на десне и оставила Шати до утра для анализа. А на другой день сказала, что возможен рак. В печали мы забрали Шати домой – доживать до естественной смерти. Вскоре у Шати началось непрерывное слюноотделение, она не смогла более вылизывать свою шерстку и сидела, поникнув головкой, целыми днями на теплом коврике и худела.

       Неожиданно началась эпидемия ковида – изоляция, запреты на переезды. В промежутке между запретами мы съездили с Шати к её законному ветеринару Филиппу, у которого наша кошка стояла на учете. Ветврач сказал, что у Шати затронута не только ротовая полость, но и гортань. Операция не поможет. К сожалению, от рака не спасаются ни люди, ни животные. Мы соблюли все формальности по французскому закону о содержании животных и после смерти кошки  заплатили ветврачу сто двадцать евро за её утилизацию, так что у нас нет даже могилки Шати. Остались одни фотографии и воспоминания.

      Беды ползли чередой. Первого января 2021 года умер в России мой любимый племянник Игорь Голышев, сорока четырех лет, здоровый, красивый, умный, добрый.
Об этой трагедии я не могу писать до сего дня, настолько морально тяжело.
В апреле 2022 года мы с Аленом одновременно переболели злым вирусом, остались живы.
В июле 2022 года в Воронеже от ковида умерла моя лучшая подруга – Наташа Андросова. Потрясение я еще не изжила, невозможно выразить горе словами. Написала стихи, посвященные памяти Наташи:

Когда уходит навсегда
с пути земного бытия
мой друг,
пронзает боль от неизбежности разлук.
Что тут сказать вослед?
Что будет время -
встретимся за кругом бед
в покое вечном?
Возможно, нет.
Ушедшие молчат – вот вечности ответ.
Не жди. Не верь.
Несправедливость от потерь.
И в душу закрываю дверь.

А еще добавились в нашу жизнь все печальные события в политике.
Что нас ждет, никто не знает. Мы с Аленом – оптимисты и надеемся на лучшее.

     Кошкина жизнь закончилась, а моя продолжается. Тоже, в общем, кошкина. Думаю, что у Шати это была девятая, последняя, жизнь, уж слишком умной и опытной  показала себя кошка в различных обстоятельствах, выпавших на её долю.
А моя жизнь – единственная, вот что мы наверняка знаем, но боимся себе в этом признаться. Мечтаем о каком-то рае, боимся ада. Ну, в ад-то я не попаду: ничего плохого не сделала, а наоборот – стихи писала. Говорят, что поэты и композиторы попадают прямиком в рай. А вот некоторые деятели искусства, особенно современные
художники-малевичи, злые режиссеры и плохие певцы попадут в ад за издевательства над гармонией. Мне так кажется.
     Уходят любимые существа, близкие люди – больно. А жизнь продолжается. Пока и моя еще длится. Стараюсь провести её не только в ежедневных заботах, но и в творчестве. Именно поэзия дает мне наслаждение в последние годы, привносит свет и гармонию в мою жизнь, лечит от невзгод в трудные времена.
      

Октябрь 2022 года