Памяти Виталия Стефа;новича П. «дядьки»
Серега не любил рыбалку. Но ради возможности поболтать тет-а-тет вечерок с Ильей был готов, оставив московский уют, ехать за тридевять земель и сидеть с удочкой на берегу, отгоняя комаров или зябко ежась под тяжелым намокшим плащом. Не любила рыбалку и жена Ильюхи. Ей не требовалось подвергать себя страданиям единения с природой, но приходилось чистить улов. Да и сам Илья глубоко в душе признавался себе в прохладном отношении к древнему занятию. Но его неизменно тянуло прочь от мышино-серых шумных столичных улиц.
Однажды он признался в своих сомнениях Сереге, и приятели решили попробовать выбраться без снастей. План сходу провалился, ибо с ними увязались жены, прихватив часть детей. То ли от боязни, что двух не вооруженных удочками мужчин могут захватить в плен наяды, то ли почуяв возможность новенького развлечения. Казавшаяся на первых порах хорошей идея не выдержала испытания практикой: багажники вместо снастей оказались еще более забиты горой полезных (по женскому мнению) на природе вещей, неясного назначения; дети устроили гвалт и беготню; обычно неспешная, в удовольствие, возня вокруг костра превратилась в усиленный наряд по кухне; поговорить не удалось вовсе. На следующий раз по молчаливому согласию друзья привычно загрузили удочки и саквояжики с наживками и отправились по отработанной схеме с тайной надеждой на отсутствие клева.
Через год стремительно разбухающая Москва заставила задуматься снова. На привычном месте стало тесно от рыбаков-соседей, все чаще стали наведываться шумные шашлычные компании. Пора было перебираться на полсотни километров дальше. Илья расспросил на работе знакомых рыболовов и один выдал тихое местечко в ста с небольшим верстах от МКАД. Безлюдность объяснялась удаленностью от городов и необходимостью петлять по лесным дорожкам, служившим фильтром от изнеженных асфальтовых автомобилистов. Советчик нарисовал подробный план проезда сразу к двум точкам. Навигаторы еще только входили в моду, и мужчины вполне обходились бумажными картами, а женщины не пытались в одиночку ездить в незнакомые места.
Стояла ранняя осень, отмеченная лишь редкими желтыми веснушками листьев на березах. Кирпично-бетонная пустыня города еще жила воспоминанием о лете, но в лесах становилось сыро и прохладно. Стартовали в обед и, ловко прорвавшись сквозь кольцо пятничных пробок, без труда достигли искомого леса. Свернув на грунтовку, Илья старательно объезжал ямы и торчащие корни, а Серега штурманил, подбрасываемый на ухабах, но не выпуская карту из рук. Вскоре экспедиция успешно выбралась на берег. Дорожка резко спустилась к воде. К радости друзей поляна оказалась свободна.
Выйдя из машины, начали осматриваться. Для рыбалки место казалось отменным, но с рекреационной точки зрения никуда не годилось. Низкий пятачок располагался на излучине реки, плотно окруженный со всех сторон стеной мрачного елового леса, а с болотца напротив тянуло неприятным прелым запахом. Обсудив локацию, решили разведать другую рекомендованную точку, находящуюся километрах в десяти дальше по шоссе. Времени оставалось на посмотреть и, если что, вернуться сюда.
Попытка проехать обратной дорогой окончилась неудачей: глинистый склон, размокший от ночных дождей, отверг три попытки взобраться на него на машине. Перед началом серьезной операцию по штурму пандуса, решили поглядеть внимательней вокруг и вскоре обнаружили другой, пологий выезд. Довольные находкой запрыгнули в авто и углубились в лес. Но выбраться на старую дорогу не получалось. Пока петляли по путанной сетке лесных проездов, засели в невинной на вид луже. Такое и раньше случалось неоднократно, поэтому, напялив сапоги и прихватив шанцевый топорик, с энтузиазмом занялись вытаскиванием. Лужа оказалась коварной. Не смотря на кажущуюся простоту задачи и полный привод, провозились около часа.
Гнилой участок все же миновали и остановились на сухом пригорке переодеться, успокоиться и скорректировать планы в связи с потерей времени. В этот момент в кустах позади хрустнула ветка и незнакомый голос поприветствовал незадачливых путешественников.
Друзья разом повернулись и поздоровались. Из леса вышел выше среднего роста мужик крепкого телосложения в телогрейке, огромных сапогах и с полупустым выцветшим от времени брезентовым рюкзаком советских времен за спиной. Серега тут же про себя назвал нежданного гостя лешим, хотя и обрадовался явлению живой души, могущей, к тому же, подсказать надежную дорогу. На вид леший казался лет за шестьдесят, но внешность мужчины меньше меняют годы, чем прикид. В ватниках все выглядят суровее и старше.
Пока Серега строил догадки о возрасте и статусе незнакомца, Илья завел с аборигеном беседу, и тот охотно и подробно рассказал, как выбраться на трассу, не попадаясь в подобные ловушки. Слушая маршрутные указания, друзья грустнели – ориентиры, на которые опирался абориген, вряд ли могли считаться надежными для городского жителя, даже чувствующего принадлежность к касте любителей природы. Поэтому Серега спросил лесного бродягу, не по пути ли будет проехаться с ними. Леший недолго думая согласился, все трое погрузились в машину и вскоре выскочили на шоссе без новых приключений.
Пока тряслись по лесным ухабам успели представиться. Учитывая заметную разницу в возрасте, Леший предложил называть его Демьянычем. Оказавшись на асфальте, Илья приободрился и вызвался довезти спасителя до цели его путешествия, если она не находится в центре болота. Леший улыбнулся и успокоил, что живет в поселке в трех километрах отсюда. Раскидывая по дороге ошметки налипшей грязи с колес, машина понеслась по шершавой ленте шоссе. Когда въехали в поселок забрезжили сумерки. До темноты оставался час и еще можно было успеть на запасную точку. Пассажир, поблагодарив за подвоз, вышел. Илья тоже вылез, прихватив тряпку очистить на всякий случай фары. Тут же вернулся, пощелкал выключателями, снова зашел спереди и, покачав головой, сообщил Сереге: «Фары стухли. Наверно, проводку залили в луже.».
Друзья открыли капот и начали изучать возможный урон. Тихо подошел их случайный проводник и, узнав в чем дело, предложил переночевать у него, утром починить свет и спокойно отправиться в путь.
– В Москву до темноты не успеете, а соваться в незнакомый лес на ночь глядя – не дело, если не хотите спать в машине, – резонно отметил он.
Серега вопросительно взглянул на приятеля, тот кивнул в ответ.
– Если не стесним.
– Только у меня с бельем туго, гостей не бывает и запас не держу, – виновато пожал плечами хозяин.
– Ничего, у нас спальники, да и ужин тоже. Согреть есть на чем?
– А то! И печь, и газ есть, – расплылся в улыбке леший и гостеприимно распахнул железные с подтеками ржавчины ворота.
Илья запарковал машину на небольшой травяной площадке у въезда. Из глубины двора со звонким лаем выскочила рыжая дворняга средней величины с белым пятном на щеке и бросилась к вошедшим.
– Фу, Дунай! Свои, – негромко осадил пса леший. Тот послушно смолк, отчаянно замахал хвостом и, не спеша по очереди обнюхав гостей, потрусил в свою будку. – Выгружайтесь и добро пожаловать в дом.
Под синей, местами щербатой реечной обшивкой скрывался добротный сруб, уже старый и местами рассохшийся, но прочный; родом, вероятно, из середины прошлого века. Разнообразие не подходящей друг к другу небогатой меблировки разных годов не только выдавало отсутствие в доме хозяйки, но и наполняло комнату флером музейности. По центру дома белой громадой возвышалась русская печь, еще теплая со вчерашнего дня. Дом как дом, коих сотни тысяч рассыпаны по среднерусской возвышенности, если бы не диссонирующие с обыденностью сельской обстановки огромные, в две стены полки, заставленные до потолка книгами. Для агронома или сельского учителя многовато, а отсутствие икон, ежик седых волос и гладко выбритые щеки, отметали гипотезу о клерикальной принадлежности хозяина.
Леший тем временем проворно растапливал печь, принеся из сеней охапку колотых дров, заполнивших горницу приятным ароматом высушенного дерева. Висящий под потолком простенький плафон неярким теплым светом добавлял уюта и без того «ламповому» помещению. Гости доставали и расставляли на столе прихваченные из города харчи. Серега вытащил бутылку и на всякий случай спросил у хозяина его отношение к беленькой. Книжные полки пошатнули шаблон – перед ними был не обычный селянин.
– Дают – бери, бьют – беги. Не откажусь, – спокойно согласился леший.
Когда уселись за стол, уже стемнело. Естественным образом разговор завертелся вокруг сегодняшнего лесного приключения. Узнав откуда и почему путешественники ехали, Демьяныч заметил, что они сбежали с самого рыбного места в округе, а слушая рассказ о неудачной попытке выбраться на речку без удочек, раскатисто и искренне, но необидно хохотал над незадачливыми любителями природы и пообещал поведать о точках, идеально подходящих для двух анахоретов, скрывающихся под личиной рыболовов. Пока хозяин рисовал на листе бумаги схемы проезда к тихим видовым берегам для уединенного отдыха, Серега разглядывал корешки книг на полках. Наткнувшись на справочник по теоретической физике, выразил свое удивление в вопросе:
– Богатая у вас библиотека. Но физика-то зачем в деревне?
– За тем же что и в городе, – пошутил леший. – Моя институтская специальность.
– Здесь в лесах какой-нибудь секретный НИИ?
– Не-е. Я работал по профессии всего ничего. Потом при Союзе по экспедициям мотался, страну смотрел и семью обеспечивал. После – перестройка, нашу лавочку разогнали. Подался в бизнес, но быстро прикинул – не мое. Не настолько люблю деньги, чтобы терпеть каждодневную торговую рутину и общение с бандитами и чиновниками. Хотя с первыми даже проще было: они не столь лицемерны. Может главари и хитры, но у бойцов банально мозгов не хватало. В 94-м плюнул на все и поселился здесь. С земли кормился и выживал, зато полная свобода и абсолютное спокойствие. Вскоре и работа нашлась: присматриваю за хозяйством геофизиков на полигоне.
– Я бы не смог, – заметил Илья. – Все-таки комфорт засасывает.
– В те годы комфорт был примерно одинаков везде. Точнее, нигде. А мне к спартанской жизни уже не привыкать было. Всю страну объездил, даже на зимовках побывал.
– Не жалели, что сюда приехали? Одно дело быт, другое – доступ к городским возможностям.
– Бывало… Когда накатывало, садился на электричку. Небось, не Австралия тут, за день обернуться можно. Что до возможностей, радость и гордость причастности – занятие естественное для женщин, простительное для подростков, но недостойное для мужика. Самому надо становиться центром притяжения.
– В городе и для этого шансов больше.
– Не сомневаюсь, но с годами пришло понимание: не столь существенно что и где делаешь. Важно как и когда. Если на ровной земле стоишь, отдыхай и ходи неспешно – все одно на ней и останешься; в зыбкое болото забрел – от суеты только скорее погрузишься; а коли дорога в гору потянулась и трудно стало – считай поймал удачу, не зевай, карабкайся к вершине.
– Сегодня, народ в «нерезиновую» ломится. Все растет, денег тьма! «Лифтов» наверх уйма. Не думали вернуться?
– Одно дело личные усилия, другое – поймать волну. Что началось, неизбежно не вечно. Взлетев на чужой волне, и падать будешь не по своей воле, поскольку неоплаченная удача – тот же кредит… Нет, хлопцы. У меня теперь свой маршрут.
– Хотя деньги сейчас много значат, но с пониманием отношусь к посвящающим себя чему-либо иному, – вмешался Серега и, кивнув на полки, добавил: – Природа, книги. Достойно уважения и даже зависти.
– Не судите человека по его библиотеке. И по ее отсутствию тоже. Книги эти в большинстве мне достались от уехавших за кордон приятелей. К тому же собирание знаний и собирание денег – одного поля ягоды. Но не скрою, почитываю с удовольствием. Не зря же они ко мне попали. Мой учитель любил повторять: «От рук отбиться – меньшая беда, чем отбиться от книг».
Сереге показалось, что леший кокетничает. Библиотека не выглядела интерьерным элементом, каковые частенько встречаются в дорогих московских квартирах, у презентующих «богатство» внутреннего мира хозяев. Чем ровнее и строже корешки книг, тем выше вероятность, что в них найдутся не разлепленные страницы. Пока Серега перебирал в уме знакомых ему владельцев книжных коллекций подобного масштаба, разговор продолжил Илья:
– Поспорю! Знание – сила. Оно конвертируемо и в славу, и в деньги, и во власть. Ученые, настоящие, а не прохиндеи, всегда в почете.
– Не всегда, – вздохнул леший, вероятно, вспомнив свою короткую карьеру. – К тому же ученость состоит не в собирании знаний, а в умении их сопоставлять.
– Сначала приходится собрать, что сопоставить.
– Разумеется, но не менее важно вовремя останавливаться. Редко у кого получается. Эрудиция без системы сродни тупой зубрежке.
Опрокинув по рюмочке за науку, погрузились в воспоминания о студенческих годах, сравнивая изменения, произошедшие за два десятка лет. Серега вспомнил как сдавал первую сессию:
– Я не физик, конечно, но до сих пор в толк не возьму корпускулярно-волновой дуализм. Для меня он выглядит заговором ученых, или отголоском внутренних распрей в борьбе за гранты. То свет – волна, то частица. Как капризная баба.
– Свет всегда одинаков, это у нас в голове раздвоение: рассматриваем по-разному в зависимости от обстоятельств, – заметил Демьяныч. – Ты, ведь, тоже дома отец и муж, на работе человеко-день, а в транспорте пассажир. По действию частица цельная, а по вероятности локализации этого действия – волна. Фотон живет волновой жизнью, но, чтобы эту жизнь подглядеть, приходится в нее влезть. Невозможно что-либо узнать о предмете, не вторгаясь и не влияя на него. Напряжение в розетке можно померить почти незаметно для электросети, но с элементарной частицей фокус не проходит: у нее нельзя отщипнуть кусочек энергии, только всю. Весь квант целиком.
– Стало еще непонятнее, – смутился Серега.
– Ты просто запутался в словах, вместо поиска приемлемой аналогии, – улыбнулся Демьяныч.
– В смысле?
– Представь, что жена выдала тебе сто рублей и отправила в город за черешней. Произошло испускание фотона. Неразменный стольник – это твоя энергия. Как человек исполнительный, но ленивый ты идешь к ближайшему магазину, но он закрыт; бочком крадешься мимо уличных торговок, но брезгуешь антисанитарией – они не на твоей частоте; пытаешься пройти к базару, но трактор перекопал дорогу, приходится вернуться и пуститься в обход по соседней улице. Купюра при тебе, ты подобно волне огибаешь препятствия и отражаешься от них в поисках короткого пути. Наконец, добираешься до рынка, а там сотня лотков, и на твой взгляд товар одинаковый. Тебе надоедает выбирать, и покупаешь пакет ягод у случайного продавца. Все! Ты проявил себя частицей. Отдал деньги в одной точке – передал всю энергию. Твой маршрут подчинялся волновым законам, и наблюдатель, то есть продавец, предполагал в шатающемся по рынку потенциальный источник денег. Совершив во вполне определенном месте покупку, ты лишился энергии, перестал был покупателем. Для продавцов как волна ты перестал существовать. Пока процесс идет – ты волна, а результат проявляется частицей. Подмешай в сюжет множество покупателей, то есть статистику вероятностей, и взгляни со стороны. Суть заумных физических экспериментов сразу становится яснее.
– Браво! – Илья даже захлопал в ладоши, Серега улыбался. – Зря вы спрятались от мира. Учителем бы хорошим были.
– Это вряд ли. Одно дело за столом разглагольствовать, другое – выполнять план по утвержденной неведомым дядей или тетей методике, преодолевая лень и безразличие учащихся.
Беседа плавно перетекла в русло карьеры, токсичности коллег, странностей начальства. Леший внимательно слушал разговор гостей. По выражению его лица можно было предположить: его не точит зависть, не наполняет сочувствие, не интересуют детали и имена, но в то же время по-хорошему забавляет компания молодых, не потерявших вкус к суете жизни собеседников. Понимание бессмысленности ненужных усилий совершенно не отрицает, а напротив, подчеркивает отраду ощущений от бурления водоворота жизни. Так утомившиеся бабушки с умилением взирают на резвящихся внучат.
Обсуждая одного из коллег, Илья заметил, что в прошлой жизни тот, наверняка, был военным. Серега неожиданно обратился к хозяину с вопросом:
– А вы верите в прошлые жизни?
– Нет никакой прошлой жизни, есть только нынешняя. В каждом человеке две руки, две ноги и чугунок. Все похоже, но люди разные. Мы не то что родимся снова, мы и при жизни меняемся. Взять вас, бодрых и здоровых. И меня. Тоже человек и ростом таким же. Но все уже не то. Иногда кости к грозе ломит.
– Тело, да меняется. Но мысли и воспоминания. Человек больше в фантазиях и размышлениях живет. Прогресс, дороги и связь объединяют мышление отдельных людей в большой виртуальный мир.
– Мысли – такой же тлен, как и тело. Как личное дело, к гражданину прилагающееся. Ворох воспоминаний. Помрет человек, чиновники папку в пыльном архиве похранят и сожгут за ненадобностью. Так же и содержимое котелка рассеется. Наша память – то же дело, но без тесемок и всегда с собой. Ты же не считаешь кипу старых фотографий и писем от невесты или родителей собой? Хотя они ценны для тебя. У нас в голове маленькая стопка теплых воспоминаний, кучка того, что припомнить страшно или стыдно, и огромная гора отработанного одноразового хлама.
– Но хоть что-то вечно? Душа?
– Душа, не душа, что-то обязано быть.
– Сейчас не верят ни в бога, ни в душу, - скептически вставил Илья.
– Верь не верь, ОНО существует, – задумчиво, как бы вспоминая, сказал леший. – Я тоже в слова не верю, все проверять привык.
– Сейчас многие верующими стали. С одной стороны, хорошо: отточенная временем мораль. С другой, уходит критическое мышление. И потеря начинает все явственней ощущаться.
– Не наблюдаю что-то. Во что же эта вера, когда приверженцы сказавшего «царствие небесное внутри вас» неистово крестятся на фетиши вкруг себя…
– Как же такое проверишь? Что душа есть, – нетерпеливо перебил Серега.
– Про душу, думаю, никак. Сам себя не познаешь.
– Агностическая безнадега? – С ноткой веселого ехидства уточнил Илья.
– Отчего же! Оставим людей, возьмем пример попроще: цифры. Они мимолетны. Была и нету. А вот снова она, но уже не совсем та. Иногда очень похожа. Новая и бывшая одновременно. Другая, поскольку из другой задачки. А та же, ибо вечное ОНО в ней неизменно.
– И что есть ОНО? Ну, душа у цифры.
– Ее поведение. Сложение остается сложением и умножение умножением. Законы арифметики – неизменная основа души цифр. Сама цифра мало кому интересна, кроме учителей каллиграфии. Да и те повымерли, как динозавры. А поведение цифры всегда одинаково. И в том состоит ее жизнь. Без правил арифметики цифра – закорючка. Дохлый червячок, раздавленный сапогом на тропинке. Так и человек без души – пять пудов дерьма, костей и мяса. И, как все правила, душа вечна.
– Значит она может переселяться из тела в тело. Из мозга в мозг.
– Не подходящее слово «переселяться». На ум сразу приходят те, кто по легенде пытался взвесить душу. Сами посудите: сколько весят в цифре правила обращения с ней? А насколько они важнее, чем сам иероглиф!
– Выходит душа единая, как правила? – уточнил Серега, подобно первокласснику устремив взгляд на слегка улыбающиеся глаза лешего.
– В том-то и дело, не выходит. Каждая цифра не участвует во всем сразу. У любой есть свое предназначение, свой срок. Одной на ценнике в магазине денек повисеть, другой в компьютере годами ворочаться. И поведение ее подчиняется кучке законов, которые несметным числом таких же цифр управляли, управляют и будут управлять. Так и ОНО не переселяется. Скорее, подобно вязанке правил, водящих человеком по пути предназначения. У цифр много законов, и у человека немало. Он никогда не то что не повторится в другой жизни, он и вчерашним стать не может – пачка актуальных законов непрерывно перетряхивается.
– Пучок законов меняется, но не может же пропасть в никуда. Значит обязана переселяться.
– Опять о переселении, – вздохнул Демьяныч. – Допустим, открыли учебник по истории и читаем: пересохла река и люди вынужденно покинули старый город и переселились на другую. Звучит понятно и просто, но, если проследить судьбы отдельных людей, выяснится: на новое место доехала четверть, по дороге к ним пристали чужаки, еще и религию иную по пути подхватили. Только название, с приставкой New осталось. При любом переезде половина вещей теряется…
– Но хозяева и имя остаются! – парировал Илья. – Они и есть вечная душа. Иначе к чему вся эта суета на глобусе.
– Спрашивая о переселении, вы интересуетесь «сохранюсь ли я». Признайтесь. Я и ответил – нет. Потому что вопрос от ума исходил, а ум так же смертен, как и тело. Разница лишь в составляющих ингредиентах: вещество или информация. Вы еще молоды, но уже задумались о халявном обновлении потраченной тушки с сохранением самоидентичности, то есть памяти. Рано или поздно к вам придет желание еще и память стереть, включая интерес к вопросу о переселении. Обязательно придет.
– Почему же весь Восток верит в это? Вряд ли столь мощна мистификация, что способна обманывать миллиарды людей десятки веков.
– Потому, что есть вечное и неизменное ОНО. Мудрые ощутили это, попытались передать, но не смогли обойтись без профанации. Потом пройдохи постарались еще и руки погреть на идее. А ошметки восточных взглядов, проникающие к нам, не вмещаются в западный смысловой контекст, кроме как в форме примитивного «переселяться». Главное препятствие кроется в попытке понять умом и объяснить словами, разложив по полочкам. Разум функционирует только во времени, а у вечного время не то чтобы не ограничено, его вообще нет… Мы не переселяемся, а собираем себя из кусочков жизней и мыслей всей биосферы. Человек строится, используя до чего достать способен. И всегда есть выбор: собирать себя из мыслителей, творцов, героев или из воров, алкашей и шлюх. Материала предостаточно. С помойки кормиться тоже можно, но не лучше ли приложить усилие и добыть нормальной еды…
– А если мысли Толстого и Вольтера уже кто-то прикарманил? – пошутил Серега.
– Мысль, да, конкретна, подобно частице. При этом успешно тиражируется, как волна. Она не точка, а, скорее, бесконечная струна – на всех желающих хватает. Впрочем, и с вещами то же. Призадумавшись над понятием собственности, и в ней дуализм обнаружишь.
– Дуализм… Опять я запутался. Душа есть, она не едина, вечна и не переселяется при этом. Вместе не собрать. Не могу представить.
– На море, наверняка, приходилось бывать, – вместо ответа начал леший.
– Приходилось. Не только на теплом, но и на Белом, Японском и Каспии.
– В детстве меня разок возили. С тех пор, как оказывался, любил на берегу сидеть и смотреть на перемешиваемые волнами камни. Мы, как картинки из гальки на морском берегу. Волна через кого прошла, кого обточила, кого подвинула, кого просто намочила. Волна и время – почти синонимы, это вам любой физик скажет, а камешки – молекулы и мысли. Но вечна одна лишь линия прибоя. С каждой волной накатывает новая жизнь, собирая неповторимый рисунок на берегу. И никакого переселения. Все с нуля из старых материалов. Идею береговой линии надо увидеть и ощутить хоть разок, словами не передать.
– Отчего же? Правильными словами вполне можно передать ощущения, – вставил Илья. – У Вас же получилось.
– Нельзя. Все на собственной шкуре познается. А общественное обучение сводится к рассказам старших, как принято называть то и это. А кого не задело, тому хоть кол на голове теши. Никогда не втолкуешь.
– Зря я этот разговор затеял, – признался Серега. – Простите. Вероятно, любовь к жизни заставляет искать надежду ее продолжения.
– Боязнь потери – проявление вовсе не любви, а страха. Настоящая любовь строится не на обладании, а на умении ценить, что сейчас с человеком. И это не только о жизни.
– Вы женаты?
– Дважды. Первая ушла, не вынесла моего кочевого образа жизни. Женились по любви, глаза в глаза. Любые жизненные перипетии или расстояния сбивали фокус, охлаждая связь. Со второй как-то незаметно сами прибились. Можно сказать, стояли с ней спина к спине. Без вздохов и лирики прикрывали друг другу тылы. Чем обстоятельства сильнее давили, тем прочнее семья становилась.
– И с обеими были счастливы?
– Я был счастлив, мотаясь с экспедициями по глухим краям. Счастье человека – найти свое призвание и поверить в него, даже если это противоречит общественному настрою. Не уверен за женщин, но для мужика это главное и единственное спасение в жизни.
– А где вторая жена сейчас? – зачем-то спросил Илья.
Хозяин указал взглядом вверх. В комнате повисло молчание, которое леший поспешил прервать неожиданным предложением:
– Пойдемте, что покажу. Да и проветрить здесь не помешает.
Компания высыпала во двор. Домик располагался на краю поселка, несколько поодаль, отделенный от соседей небольшой полоской полупрозрачного леса. Хозяин щелкнул выключателем, и лампочка над крыльцом погасла, оставив троицу один на один с огромным космосом. Через минуту привыкшие к темноте глаза различили темное обрамление сосновых крон. Над ними распростерлось забытое горожанами бездонное черное небо. Прихотливо рассыпанные по всему куполу мерцали звезды, весело подмигивая задравшим головы трем наблюдателям. Пародируя одноразовые цифры во вселенских масштабах, появлялись и пропадали мерцающие точки. В безлунной ночи свет исходил лишь от млечного пути – звездного следа грандиозного галактического вихря, оставленного нам прощальным взмахом крыла невидимой птицы. Демьяныч глубоко и медленно вдохнул, прошептав:
– Разве такое в городе увидишь? А здесь каждый день. Отказ от комфорта – плата за тишину. Одиночество – трудное испытание с щедрыми призами его выдержавшим. Хотя, в первой части жизни такие подарки за благо не посчитаешь… И хорошо.
Тишина, действительно, стояла абсолютная. Летние ветра уже ушли, а время осенних штормов еще не настало.
– У вас редкое отчество, – неожиданно заметил Илья.
– Я Дмитриевич, но когда сюда приехал, бабуся-соседка то ли не расслышала, то ли забыла, но весь поселок с ее слов привык величать. А я не возражал. Даже глубоко символично получилось: сменил не только место и спутницу, но и имя. Имя что? Последовательность букв. Дали – забрали. Не зря монахи новое получают. Вторая жизнь, – леший снова мечтательно взглянул в зенит. – До вечности отсюда не дотянуться, но первый шаг к ней рядом. Любить бывшее еще до нас: звезды, небо, лес. А для головы дано наследие, сохраненное в книгах, языке, музыке…
– Значит все же есть нечто переходящее, – в последней надежде оживился Серега.
– Конечно есть. Атомы, составляющие тело, разбегаются и снова собираются, но в другом составе. Я про камни в полосе прибоя не зря вспоминал. Знания – те же мысле-атомы, из которых собрано представление о себе и вселенной. Ни одна идея не пропадет, а снова и снова будет использована для наполнения новых голов. Коли затеряется в веках, рано или поздно прорастет вновь. В этом плане, никаких перерождений старого нет ни в материи, ни в разуме. Одно лишь хитросплетение беспрестанно меняющих форму нитей. Вот прямо здесь и в это самое мгновение. Полоса прибоя всегда в нас.
– Обидно остаться случайной одинокой вспышкой. Ничего ни до, ни после, – охваченный безнадежной грустью промямлил Серега.
– Так неймется повториться? Прикоснись к неувядающему или сам задень струну, чтобы звучала и немедленно окажешься не одинок во времени и пространстве. В пространстве легче: сходи на футбол или концерт какой. Но во времени почетней и увлекательней.
– Если есть конечное, обязана быть и вечность, - пришел на подмогу приятелю Илья.
– Логично, но бесполезно. Если что и вечно, то конечным умом его не охватишь.
– А я верю в могущество человеческого гения. Когда-нибудь мы поймем и бесконечность.
– Никогда не поймем. Функция ума – отделять одно от прочего, а вечность неделима.
– То есть Вы согласны, с существованием вечной души? – оживился Серега.
– Пусть будет душа, – с ноткой уставшего репетитора вздохнул леший. – Разумеется, ОНО существует, но не может переродиться уже по причине неспособности умереть. Фантазии ума о собственном перерождении сродни заботе организма о своей целостности. Что мы испытываем как страх – банальный клей, дающий минимальную устойчивость существования собранной из камешков мозаики под названием человек…
– Вечному нет нужды думать о перерождении, – не сдавался Илья. – О бессмертии вздыхает только смертное. Всё на свете заботится лишь о том, чего ему не хватает. За заботами забываем насладиться бесконечностью, которая всегда доступна по определению.
– Золотые слова! – нежданно похвалил леший. – И не с моих баек так заключил, а поскольку всегда сам ощущал… Однако, пора спать, а то вы завтра опять заплутаете, а еще машину чинить. Дни-то все короче.
Утро вечера мудренее. Позавтракав приготовленной хозяином яичницей и починив за пять минут фары, приятели остались несказанно рады. Леший же не выразил ни малейшего удивления, будто знал все с самого начала. Он сердечно попрощался с искателями уединенного отдыха, поблагодарил за ужин, пожелал счастливого пути и пошел собираться в лес – клюквенный сезон был в разгаре.
Десяток километров ехали в молчании. Когда приблизились к указанному на полученной вчера бумажке повороту, Серега указал рукой на искомую дорожку и задал вопрос, обращаясь скорее в пустоту, чем к Илье:
– Почему самые удивительные встречи и происшествия у меня всегда случаются через неприятности и нежелание?
– А как еще они могут случиться? Это и есть пресловутый выход из зоны комфорта. Только я особых неприятностей не приметил. Подумаешь, застряли. Даже интересно: какое-никакое развлечение. За тем и выезжаем.
– Пожалуй. Но вечерний разговор показался мне очень важен… Честно говоря, пока не осознал, чем именно, – рассмеялся над своей неуверенностью Серега.
– А у меня из головы не выходит фраза Демьяныча, что все познается исключительно на собственной шкуре, – признался Илья. – Ведь он прав: большую часть из сказанного им, мы тупо не поняли. Десять против одного, что не восприняли и половину идей, стоящих за его словами. Хорошо, если вспомним, когда придет время.
– Знаешь, я думаю: хорошо, что не поняли. Как раз потому, что еще не время. Лишние знания в тягость, пока не нужны. Как эта проклятая физика, сворачивающая мозги студентам. Когда потребуются, обязательно вспомним…
Совершив очередной поворот, машина выкатилась на высокий обрывистый берег, залитый холодным уютным светом утреннего осеннего солнца. Друзья прошли промеж могучих сосен к краю невысокого обрыва, с которого открывались пасторальные виды на скошенный зеленый луг на противоположном берегу; живописную речку, петляющую между перемежающимися с камышовыми островками желтыми полосками песчаных берегов, и плавно скользящие по глади спокойных вод белые облака с чуть размазанными сентябрем контурами. В голубой вышине небо причесывало легким ветерком сосновые кроны, оживляя картину таинственным шуршанием. Затаив дыхание, минут пять молча наслаждались простором. Илья первым прервал молчание, но вместо слов восхищения природой неожиданно подвел итог начатого в пути разговора:
– Жаль, когда настанет час вспомнить, не получится приехать в домик на окраине поселка, уточнить вдруг ставшие важными детали...
EuMo. Январь 2023.