Негромко сказанное слово

   
Меня и в юности удивляла наша камышовая крыша на сарае, и до сих пор это чувство остаётся.  Осенью неделями льют, бывало, дожди. Лужи на дорогах. А в сарае – ни капли влаги. У крепких хозяев сараи под толстым слоем соломы, особым способом уложенной. Там, понятно, дождю не пробиться. А у нас на не крутой крыше всего в несколько сантиметров тростника, который почему-то все зовут камышом. И ни дождь, ни снег в сарай не попадают.

Осенью мы крышу иногда подновляем. А для этого заготавливаем тростник в ближайшем болоте, называемом Чаичье. Никогда я там чаек не видел, но в старину это было озеро, и чайки, видимо, водились. 

 Я приехал на летние каникулы из техникума и рад был что-нибудь сделать для дома.  С готовностью отправился с мамой на заготовку тростника. Мама срезала тростник серпом, вязала в снопы, а я выносил на край болота. Потом на ручной тележке увезли его домой.

Мы себе наметили направление и вырезаем тростник подряд, продвигаясь от края вглубь болота широкой, метра в три-четыре, просекой. Растёт он неравномерно. Где-то более высокий и толстый, где-то чуть слабее. Но мы не выбирали, Любой  годится для кровли.

В это же время  пришла заготавливать тростник жена местного фельдшера. По сравнению с моей мамой она и крупнее, и значительно моложе.  А тростника этого – море!  Там бы и десятерым места хватило. Но она стала косить растения не рядом, а сразу перед нами. Она срезала тростник выборочно и буквально забирала крупный у нас под носом. 

- Зачем же ты так? Мы же, видишь, косим в этом направлении, - сказала мама.
- А его тут всем хватит! – парировала женщина.
- Чего же ты именно сюда пришла, если так? Ты косишь перед нами и выбираешь камыш покрупнее  потому, что совести у тебя нет. Много себе позволяешь!

Мне было очень неудобно от того, что наша молчаливая и скромная мама стала препираться с этой нахалкой. Я знал эту женщину как грубую и невоздержанную и опасался, что она станет хамить. Мама была права. Женщина эта могла косить в любом другом месте и не мелькать перед нами.

Почему же наша добродушная, тихая мама вдруг обрела голос? И вдруг я её понял. Не умом понял, а сердцем! В ней проснулась гордость за себя, за семью, за нас, детей. Ведь это у неё сын приехал на каникулы. Он учатся в техникуме вместе со старшим братом, они студенты. Вот помогает ей камыш заготавливать. Старшая дочь работает на ферме в колхозе, на хорошем счету. Ещё одна дочь – в школе неплохо учится. Сама она – мать-героиня, медаль у неё есть. Две меньшие дочери ещё подрастают.

 Казалось бы забитая и бесправная колхозница, она вдруг почувствовала себя значительной и гордой! Как когда-то на вокзале. У неё на груди была тогда медаль «Мать героиня». Нас с ней провели в отдельную комнату ожидания, где было тихо и спокойно.

А кто тут перед ней «приплясывает»? Уборщица в фельдшерском пункте. Пустоцвет деревенский! Замужем, а бездетная. Никакого образования. Прислали вот фельдшера на радость и ей, и деревне. Забеременела от него.

Я вспомнил, что несколько лет назад с этой женщиной мама одновременно в роддоме лежали. Мальчики у обеих родились. И умерли потом оба. У колхозницы оттого, что декретный отпуск был небольшим, всего  двадцать восемь дней после родов. Потом - без выходных на полевые работы! А у жены фельдшера дитя мог бы жить да жить. А ведь не уберегла!  Так и живут бездетными.

Судьба к нашей матери была жестокой. После войны оказалась она не вдовой, а брошенкой. Но это не сломило её, не унизило.   

Дождалась с войны мужа, отца шестерых детей. Нашего отца. Вернулся он инвалидом. Выхаживала его, как могла, от детей отрывала, старалась лучше накормить, напоить. Поддерживала его всячески. Он стал работать на руководящих должностях. Самогонку для него гнала, чтобы мог угостить приезжавшее начальство. Принимала его, накрывала стол. Это в холодные и голодные военные годы.

Благодаря её стараниям и заботе старших детей муж освоился со своей инвалидностью.  Был он в это время, что называется, первым парнем на деревне. Женщины наперебой завлекали его. Особенно старалась овдовевшая кума. Она и раньше имела на него виды, да женили отца нашего на её родственнице очень рано - в семнадцать лет. А маме нашей тогда было всего шестнадцать. 

Выходит, старая любовь не заржавела: стал он захаживать к куме. И увлёкся, и загулял. Кончилось тем, что отец наш из семьи ушел. Мы с братом учиться уехали. Осталась мать с дочерьми. Некому за них было заступиться. И обижали, видимо. А сейчас я тут, и свидетель, и защитник, в случае чего.

- Смотри, не надорвись! – говорила тем временем мама. –  Давай, я тебе даже помогу.
- Не обижайтесь, тётка Елена. Я не подумала. Ухожу!

А с уборщицей фельдшерского пункта я познакомился ещё в детстве. Пришел лечить травмированную ногу. Мы жгли костёр с соседским Гришкой за деревней. Он расшалился и затащил меня на тлеющие угли. От ожога кожа на ноге от колена до ступни так и сползла.

Уборщица помогала фельдшеру. Он сказал, чем обработать, и она нанесла на рану толстый слой жёлтой мази и забинтовала.

- Придёшь через два дня на перевязку! – как-то очень строго сказала она. Я и пришел.
- Чего припёрся? Вся мазь ещё целая! – набросилась она на меня. Мне было обидно: сама же сказала придти через два дня. Ну, не в настроении. Но при чём здесь я, почему на мне нужно злость срывать?

Так что не зря ожидал я от неё грубости. Но оказалось достаточным негромко сказанных слов, чтобы призвать её к порядку. Очень важно, кем эти слова сказаны!
 
Как давно это было! Незлопамятный я человек, а не забывается случай. Мой приезд так повлиял на маму, что она заговорила там, где в другое время промолчала бы. Но любому молчанию приходит конец. Это проверено историей.