На современной карте Амурской области обозначено множество географических объектов, названия которых непонятны современным обитателям региона, и это стало причиной появления интереса к исследованиям в области топонимики. Попытки толкования топонимов предпринимают представители разных наук: географии, геологии, краеведения, лингвистики. Но, что касается именно Верхнего Приамурья, практически все они пытаются найти переводы названий рек, гор, озёр в эвенкийском языке. При этом толкования выглядит подчас весьма и весьма сомнительными.
Приведу примеры.
В известном словаре «Амурская область» о названии реки Уркан, правом притоке р. Зеи, написано, что оно переводится с эвенкийского как «ягельник на сопках» [1, с. 378]. Ягель действительно встречается в долине правого притока р. Зеи, но вряд ли может служить характерной чертой, явившейся основанием для появления гидронима. Его здесь не больше, чем на других зейских притоках. Кроме того, исследователи Приамурья, пересекавшие в XIX в. Правый Уркан (Миддендорф, Аносов и пр.), называли его рекой Ур. А уже в р. Ур впадал справа собственно Уркан, который на современных картах подписан, как Малый Уркан, что является уже тавтологией: суффикс –кан в тунгусских языках обозначает малость предмета. То есть, толковать название нужно, исходя из слова «ур», которое мне не встречалось в эвенкийско-русских словарях.
В том же словаре истолковано название реки Селемджа, как производное от эвенкийского «сэлэмэ» — «железо» [1, с. 328]. Да, в бассейне Селемджи геологами было найдено и разведано крупное месторождение железной руды. Но уже в ХХ веке. И нет никаких исторических доказательств, что эти руды разрабатывались аборигенами (или были им известны) в те времена, когда здесь ещё не было русских. Кроме того, в ранних источниках территории река подписывалась как «Силимджа» (Миддендорф, Маак, Шренк) или «Силинджа» [2, с. 5]. Эвенкийское «сэлэмэ» здесь никак не звучит.
Подобных примеров можно привести много, но ограничимся ещё одним. Однажды носитель эвенкийского языка Л. Тарская на мою просьбу растолковать названия некоторых бурейских притоков уверенно перевела название ручья Миндукачи как «нет меня». Суффикс «-чи» в эвенкийском языке означает обладание неким предметом или свойством, и можно, таким образом, допустить, что в гидрониме звучит отрицание обладания. Но всё же такое толкование, не характерное для эвенкийских географических названий, представляется странным. Тем более, что один за другим в Бурею с левого берега впадают Миндукачи Первая, затем Вторая и Третья. «Нет меня» трижды?
Во многом этимологию ряда географических названий проясняет гидроним «Амур». Да, это русское название реки, ибо тунгусы-аборигены называли её «Шилькар». Но само слово «Амур» откуда-то взялось?
Происхождение названия связывается с рассказом пленника-тунгуса Ивану Москвитину о богатой рыбой и пушным зверем реке. Именно от него в 1840 г. впервые русский землепроходец услышал слово «Амур» [4, с. 285], решив, что это название реки. Попробуем восстановить историю, которая предшествовала этому событию.
Известно, что Верхний Амур вплоть до XVII в. населяли совместно монголоязычные дауры и тунгусоязычные солоны. Представляется вероятным, что солоны, как и эвенки, были потомками мохэсцев, поднимавшихся в более раннее время по Амуру вплоть до Забайкалья. Но неправильно считать, что солоны — те же эвенки. В этом мы убедимся чуть позже.
В конце 1639 года солоны и дауры восстали против маньчжурских завоевателей. Восстание это, известное под названием восстания тунгусских племён, возглавил уроженец поселения Якса (ныне Албазино) солон Дулар Бомбогор. Восстание было маньчжурами подавлено, все его участники погибли, крепость Якса сожжена, а вождь тунгусов Бомбогор, схваченный в 1640 году, свезён в Мукден и там казнён [8, с. 137–139].
В свете этой истории кажется вполне обоснованным предположение, что Москвитину об Амуре рассказал кто-то из тех, кто убежал от той бойни, которую устроили среди непокорных амурских тунгусов и дауров завоеватели-маньчжуры. Когда в 1641 г. на Амур пришли русские завоеватели во главе с Хабаровым, солонов здесь уже не было. Они либо были уничтожены маньжурами, либо бежали. Оставшиеся дауры, узнавшие о продвижении по реке вооружённых казаков, имевшие недавний опыт борьбы с захватчиками и, вероятно, наслышанные о «первопроходце» В. Пояркове, тоже сначала предпочли побросать свои дома и укрыться в окрестных лесах. Затем ими всё же была предпринята попытка оказать сопротивление во вновь отстроенной крепости Якса, но вооружённые огнестрельным оружиям казаки легко справились с даурами и захватили эту крепость.
Но для нас сейчас важен тот факт, что верховья Амура были населены никак не эвенками, которых этнографы XIX в. называли попросту тунгусами, а даурами и солонами, отделяемыми теми же этнографами от тунгусов. Поэтому и происхождении названий окрестных рек и гор следует искать, в первую очередь, в языках этих народностей. А название главной нашей реки Амур, вероятнее всего, именно солонского происхождения. На языке солонов это слово означает «широкая река», что вполне объясняет появление русского названия: все другие реки в районе тогдашнего проживания солонов, вовсе не широки. И неведомый информатор Москвитина попросту рассказал, что он с широкой реки, которая становится таковой после впадения в Шилку Аргуни. А место, где жили эти солоны, сохранились в нынешнем названии Эмурхэ — речки, которая впадает в теперешний Амур справа, как раз напротив Албазина. Где "-хэ" - "река" по-китайски.
Таким образом, мы уже здесь увидели, что географические названия в Верхнем Приамурье не могут считаться имеющими исключительно эвенкийское происхождение. Учитывая, что дауры, проживавшие не только по Амуру, но и по Зее, были, как считают, монголоязычным народом, топонимы весьма вероятно также могут иметь монгольские корни. А на примере гидронима Амур мы видим, что даже тунгусоязычные солоны могли привносить свои слова, свои названия, не объясняемые другими тунгусскими языками, диалектами и говорами.
О том, что аборигенное население Верхнего Приамурья было неоднородно, говорят и письменные отчёты исследователей середины XIX в.
Так, руководитель естественнонаучной экспедиции в Приамурье (1854–1856 гг.) Л. И. Шренк в своей работе «Инородцы Амурского края» [9] привёл карту расселения аборигенов. Судя по карте, на территории нынешней Амурской области обитали преимущественно три тунгусских группы: манегры (у Шренка манегирцы), бирары и собственно тунгусы. Те, кого Миддендорф называет южными тунгусами [6, с.704]. Сравнительно небольшую территорию побережья Амура близ устья Зеи населяли, по Шренку, дауры вперемежку с китайцами. Позднее эта местность получила название «Маньчжурский клин».
Рассказывая о тунгусах, населявших эти территории, Шренк подразделяет их на «китайских» — манегров (у Шренка — манегирцы, у Маака — манягры) и бираров (у Миддендорфа – «буралы, бурало-тунгусы» [6, с.724–726]), и «русских» тунгусах — тех, кого мы теперь называем эвенками. Это подразделение понятно: манегры и бирары считали себя маньчжурскими подданными, платя ясак маньчжурским властям, а «русские» тунгусы, оленеводы и охотники, принявшие православие, платили ясак в казну российского императора. Заметим при этом, что не только языки, но и бытовые, и поведенческие характеристики этих тунгусских групп весьма различались.
Р. К. Маак, исследовавший Амур в тот же период, в 1855 г., отмечал, что в самых верховьях Амура вплоть до р. Невер, впадающей в Амур немного выше нынешнего поселения Джалинда, кочуют оленные тунгусы — орочоны. А от левобережного Невера до правобережной Кумары расположены поселения манегров, которые живут также и на Зее. Манегры, писал Маак, занимаются преимущественно рыболовством, охотой и разводят лошадей.
«Манягры говорят тем же вообще языком, как тунгусы Восточной Сибири. Язык этот отличается богатством слов, отражающих различные видоизменения земной поверхности, что конечно происходит от тесного соприкосновения с природой, которое составляет необходимое последствие кочевой жизни этого племени. Так в языке манягров есть не только слова, означающие хребет гор, гору, холм, скат, утёсистую стену, но также особенные выражения для различных видоизменений физиономии этих форм земной поверхности; далее, в этом языке есть особенные названия для реки, ручья, залива, мели, порогов и множество других слов такого же рода. Все эти выражения, насколько я могу судить, весьма хорошо характеризуют различные видоизменения местности… Что касается слов, относящихся к духовной жизни, то ими язык манегров чрезвычайно беден» [3, с. 69].
Вблизи устья Буреи (Нюмана) Маак впервые встретил бираров. Бирары «представляли… в общем складе тела гораздо более сходства с маньчжурами, чем с живущими на Амуре орочонами. Широкие, вследствие сильного развития скул, лица, столь обыкновенные у орочонов, в племени бираров мне никогда не встречались. Точно так же в нравах, обычаях и в одежде это последнее племя в настоящее время более всего сходно с своими западными соседями маньчжурами. Впрочем, многое в нём обличает также родство с маняграми, с которыми бирары без сомнения составляли прежде один народ. Так, язык бираров, за исключением некоторых маньчжурских слов, вкравшихся в него от частых сношений этого племени с маньчжурами, кажется мне совершенно тождественным с языком манягров» [3, с. 110].
Доказательства необоснованности толкования нерусских топонимов Верхнего Приамурья эвенкийским их происхождением можно приводить и по другим источникам, но ограничимся приведёнными. Добавим в заключение лишь один пример.
Раннее (дорусское) название р. Буреи (Нюман, Нюмань, Ниомань), которое сохранилось в названии одного из её верхних притоков, р. Ниман, современные топонимисты привычно связывают с эвенкийским языком. При этом одни утверждают, что название должно указывать либо на наличие морошки на берегах реки, другие — на мутность воды в реке, третьи — на её характер, что река — тихая, спокойная. Между тем ни одна из этих характеристик к Бурее не подходит. Тем более не подходит «кушанье, приготовленное из крови» [5, с. 365].
По моему твёрдому убеждению, происхождение названия легко обнаруживается в маньчжурском языке, где словом «нимань» маньчжуры называют козлов и «вонючих» баранов [7, с. 233]. Подобное заключение подтверждается тем, что ещё в середине XIX в. в горах, окружающих истоки реки, действительно обитали редкие уже и в то время горалы — горные козлы. Мясо, органы и части тел горалов использовались маньчжурами и китайцами в медицинских целях, и, возможно, кочевавшие в верховьях Буреи тунгусы (эвенки) иногда охотились на горалов, продавая затем маньчжурам. Но уже в конце столетия эти копытные в Буреинских горах встречаться перестали. Вскоре после того, как в верховьях р. Ниман было открыто золото и там появились русские, вооружённые винтовками, горалов не стало, а название осталось.
Резюмируя сказанное, обозначим главный вывод: толкования названий гор, рек и озёр следует искать не только в тунгусских (солонском, манегрском, бирарском, эвенкийском) языках и диалектах, но и в языках других народов: маньчжурском, даурском, монгольском и пр., которые тем или иным образом были связаны с нашим регионом. И, если толкователи географических названий не имеют в своём распоряжении иных словарей, кроме эвенкийско-русских, это не должно быть причиной для «притягивания» эвенкийского языка и неубедительных объяснений, что «когда-то кто-то здесь встретил кого-то», а топографы записали этот факт как название на карте. Нужно согласиться, что многие названия пока не могут быть верно истолкованы, и что они ждут своих исследователей.
Источники
1. Амурская область. Опыт энциклопедического словаря. Ред.-сост. Н. К. Шульман. – Благовещенск, 1989. – 416 с.
2. Журнал заседания Совета Императорскаго Русскаго географическаго общества. 9 февр. 1859 г. // Вестник ИРГО. Ч. 27. – СПб: Тип. Безобразова и комп., 1859. – С. 1–9.
3. Маак Р. К. Путешествие на Амур, совершённое по распоряжению Сибирского отдела Императорского Русского географического общества в 1855 году Р. Мааком. – Санкт-Петербург, 1859. – 320+211 с., ил.
4. Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий. Изд. 3-е, перераб. и доп. в 5 т. Т. 2. Великие географические открытия (конец XV — середина XVII в.). – М.: Просвещение, 1983. – 299 с., ил., карты.
5. Мельников А. В., Коробушкин Н. Г., Афанасьев П. Ю., Подмарёв Е. Ф. Топонимический словарь Амурской области. – Благовещенск: ИГиП ДВО РАН, 2021. – 340 с.
6. Миддендорф А. Ф. Путешествие на Север и Восток Сибири: Ч. 2. Север и восток Сибири в естественно-историческом отношении: Отд. 6. Коренные жители Сибири. – СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1878. – С. 619–833.
7. Полный маньчжурско-русский словарь, составленный преподавателем маньчжурского языка при Императорском С.-Петербургском университете действительным стат. советн. Иваном Захаровым. – Санкт-Петербург: Тип. Имп. Акад. наук, 1875.
8. Цыбенов Б. Д. Из истории даурского народа в XVII в. // Власть. Т. 25. № 2. 2017, февраль. – С. 137–142.
9. Шренк Л. И. Об инородцах Амурского края. Т. 1. – СПб: Тип. Имп. Акад. наук, 1883. – 323 с., ил., карта.
Примечание.
1. Предлагаемый текст был подготовлен для доклада на конференции "Дорохинские чтения -2022". Доклад не был прочитан и, соотвественно, не был опубликован. Поэтому впервые публикуется на портале "Проза.ру".
2. В печатном виде представленный материал впервые опубликован в альманахе "Приамурье" в 2023 году (Павел Афанасьев. О дорусском населении Верхнего Приамурья: Верно ли мы толкуем некоторые местные топонимы? // Приамурье: Литературно-художественный альманах. Благовещенск, 2023. С. 421-426).