В душном переполненном вагоне он не раз прокручивал всю свою жизнь. Перед глазами вставали картины прошлого: вот он – малец вместе с молодой матерью собирает ягоды. На крутых и пологих склонах многочисленных бемыжских логов всегда было много клубники. «Клубяна», – говорила мать. Набрав полные туески-набирки, они ложились в траву и замолкали.
Мать, закрыв глаза, дремала, а маленький Мишка наблюдал, как высоко в небе летают многочисленные жаворонки, овсянки да горихвостки, как на низком полёте проносятся ласточки-береговушки и стрижи, как бесшумно порхают разноцветные красавицы-бабочки, и внимательно слушал, как неугомонно трещат кузнечики, а внизу ласково перекатывает свои волны родная река Бемышка.
Память вела дальше: не стало матери, но ласковые руки бабушки Агриппины и забота деда Устина не дали ему погрузиться в горькую жизнь мальчишки-сироты. А потом не стало их, не стало деда Фёдора. Где-то в далёких таёжных краях затерялись следы бабушки Натальи. Десятилетнего мальчишку увезли далеко от родных мест.
Жизнь в детском доме – не сахар. Но и долгие четыре года пролетели незаметно. Михаил помнит, как приезжал к нему крёстный, как по-отечески общался с ним, как привозил домашние гостинцы, любовно собранные Зинаидой Павловной.
И Можгинская школа не забыта. Отчётливо помнятся отдельные учителя, некоторые друзья-одноклассники. И техникум, после окончания которого прошло ни много ни мало десяток лет, тоже в памяти. Да что говорить, жизнь не стоит на месте. Вот и такие суровые годы довелось пережить. Как ни старался враг переломить мощь страны, ничего у него не вышло. И в этом есть и его, Михаила, заслуга. Сколько бессонных ночей провёл в цехах завода, где производили боеприпасы.
Вот с семьёй не повезло. Он до тонкостей вспоминал, как они познакомились с Клавдией, как принимали решение пожениться, какие планы строили на совместную жизнь. И любовь взаимная была. А как радовались рождению дочки, её первым шагам и весёлому детскому лепету.
И вот на тебе! Все разрушено, всё потеряно. Нет Валентинки, нет семьи, а он, как отрезанный ломоть, направляется туда, откуда уехал два десятка лет тому назад. Уехал в надежде построить свою жизнь и найти счастье.
***
…Вагоны лязгнули тормозами, резко остановились, паровоз дал протяжный гудок, окутав вышедших пассажиров густым чёрным дымом. Михаил неторопливо сошёл на грязный перрон. Раннее весеннее утро встретило неприветливо: было холодно и промозгло. Редкие пассажиры парами и в одиночку расходились по своим домам, где их ждали родные и близкие.
Для начала зашёл в здание вокзала. Присев на скамью, задумался:
когда же он был последний раз здесь, в Кизнере? Что он знает, помнит о нём? После окончания Можгинской лесохимической школы поехал на учёбу в далёкое таёжное Пищалье. Здесь тогда был проездом. Когда, будучи студентом, ездил к крёстному, добирался обычно до Можги. А там уже попутками – до Нынека, где его всегда радушно встречали Симоновы. Выходит, что не был никогда.
Слышал об этой станции, но ничего не знал, что она из себя представляет. В одном из своих писем Тихон Семёнович сообщал, что сюда из Бемыжа перебрался его двоюродный брат Мишка Ёлышев, и он может пожить пару дней у них.
Своего тёзку он не видел давно. Помнит, как был когда-то назван крёстным его сыновей–близнецов – Петра и Константина. Но когда это было? И где они сейчас? Выросли, наверное, большими стали. С того момента прошло лет пятнадцать-шестнадцать.
Интересно, как поживает брат? Или кум? Наверняка, ещё дети появились. И с чего надумал перебраться из родного села в Кизнер? С этими мыслями Михаил двинулся на поиски родственников.
Найти их труда не составляло. Жили Ёлышевы на соседней от вокзала улице, в пяти минутах ходьбы.
Встреча была тёплой, их уже уведомили, что из далёкого Куйбышева приедет гость. И непростой гость. Двоюродный брат. Их отцы – Корнил и Пётр – всю жизнь прожили в Бемыже недалеко друг от друга и дальше соседних деревень не выбирались. А вот Мишка с Серафимой пару раз в год на родину ездили. Как же без родных-то жить? Да и Михаил половину своей жизни провёл в дальних краях.
Брат был на шесть лет старше Михаила, и это чувствовалось. Невысокого роста, коренастый, лысоватый, с юркими, глубоко посаженными глазами он затормошил гостя, завалил вопросами, не давая прийти в себя. На шум выглянула Серафима, худенькая шустрая женщина.
– Привет, кум, как добирался? Мы тебя поджидали ещё на прошлой неделе, – поприветствовала она Михаила. – Решился всё-таки навестить? Или насовсем приехал?
– Да ладно тебе, Симка, дай время, отойдёт – сам всё расскажет. Был я недавно в Бемыже, так дядька Яков сказал, что вот-вот должен приехать племянник, ну, ты, значит. А ему Тихон Семёныч сообщил, когда по делам приезжал в сельский совет. Срок только не сказал. Ждали мы.
Обнявшись, два Михаила стояли у ворот и не спешили заходить в дом. Серафима, признав гостя, суетилась на кухне. Недавно она устроилась в ближайший магазин уборщицей и торопилась на работу.
– Миш, я тут на скорую руку собрала вам, поешьте, недолго буду. На обед сварганю чего-нибудь повкуснее, – раздалось из кухни. – Да не закладывайте. А то я тебя знаю.
Хозяин сделал вид, что не расслышал последних слов своей жены. Ишь, нашлась, при госте командовать.
Осмотревшись, Михаил увидел бедноватый небольшой дом, старый покосившийся хлевушок да с десяток кур во дворе. Да, и здесь, глубоко в тылу, жизнь была не сахар. Хлебнули горя все. В годы войны страдали не только на фронте. Досталось и рабочим, кто трудился на оборонных предприятиях, и тем, кто трудился на благо Победы в тылу.
В доме стояла самодельная мебель, если можно было назвать это мебелью: надёжно сколоченный стол, пара лавок вдоль стены да два стула с незамысловатыми балясинами. Широкая кровать, заправленная разноцветным лоскутным одеялом, занимала чуть не треть комнаты. В соседней спальне лежала девочка-подросток. Она с испугом смотрела на незнакомого мужчину, который по-свойски зашёл в их дом.
– Нюрка, вставай, дядька Михаил приехал. Выходи знакомиться, – нараспев сказал Мишка. – Да приберись, кулёма нечёсаная.
Девочка нехотя поднялась и, расчёсывая на ходу жиденькие волосёнки, вышла в комнату.
– Здравствуй, Нюра, – поздоровался гость, протягивая руку.
Та испуганно прижалась к отцу.
– И чего ты боишься? – Засмеялся тот, – это твой дядя, мой брат. Двоюродный. Ты его не знаешь, никогда не видела. Да и Петька с Костей не помнят, хоть и крестниками приходятся.
– А сыновья-то хоть где? – поинтересовался Михаил. – Выросли, поди, выше тебя стали?
– Конечно, вымахали. Им скоро восемнадцать стукнет. Уехали в Можгу. Там у свояченицы знакомый работает, пообещал хорошо устроить. Вот уже с год как там. По семь классов закончили да курсы при леспромхозе, но захотели на стороне поработать, пожить самостоятельно.
Михаил достал из вещмешка гостинцы: пряники, карамельки да петушки на палочке – угостил племянницу. Всматриваясь в её лицо, представлял, что и его дочка могла быть такой светловолосой и ясноглазой. Но не получилось… Не судьба. Горестно вздохнув, присел у окна и начал расспрашивать брата о родных.
Оказывается, из Бемыжа переселился на станцию и Николай Ёлышев. Только с первой женой они разошлись. Мария с дочерью Татьяной ушла к своей матери, а Николай тут же привёл Катерину. Такую же выбрал, как и сам. Маленькую, юркую и скупую. Уж чего-чего, а жадноваты были оба. Зимой снега не выпросить. Что-то вспомнив, Мишка рассмеялся.
– Вот как-нибудь сходим, повидаемся. Сам увидишь, как они живут в своей избушке на курьих ножках. И чего такую хибарку построили. Смех, а не дом. У некоторых бани больше. Но как-то живут, огород имеют, небольшое хозяйство ведут.
Затянувшись папиросой продолжал:
– Василий Ёлышев так и живёт в своём доме на горе. Как есть дозорный: всё село как на ладони. Дети взрослые, Иван уже женился, Гришка на подходе. Невеста есть. Планирует строиться в посёлке. Уже и участок ему отвели, и лесом запасся. А помощников-то полно. Одних братовей – целая бригада. Петро и младший Мишка пока холостякуют, но жениться – дело не мудрое.
Оба рассмеялись: одни Мишки Ёлышевы. Попробуй разберись, кто кому как приходится.
Позавтракав без хозяйки, вышли во двор. Закурили, разговорившись, поведали друг другу, как жили все эти годы. Михаил без утайки рассказал, как и почему не сложилась его семейная жизнь, с какой болью пережил смерть единственной дочери, как трудился все военные годы на тяжёлом производстве. Клавдию не винил. Понимал, что в их разрыве есть и его вина. Надо было настоять и сразу уйти на квартиру, жить отдельно от Федосьи. Но что случилось – то случилось.
Брат слушал внимательно. Ко всему услышанному отнёсся с пониманием.
У них с Серафимой тоже не всё гладко складывалось. Долго притирались друг к другу. Бойкая, языкастая Симка и в Бемыже любому могла дать отпор. Чёрт, а не баба. Любила с соседками пособачиться.
Сначала он пытался приструнить жену, ставить свои условия, что он, мол, в семье хозяин. Да не на ту напал. Всё было: и разборки, и скандалы, порой и руками махать пытался. А потом всё пришло в норму. Подкопив немного деньжат, решили переехать на станцию. Дом небольшой купили, пристрой сделали, и вот живут уже более десяти лет здесь.
Тут на станции Серафима хвост-то немного поприжала. Люди не те. Соседи, в основном, приезжие, но живут тут давненько, и военное лихолетье всех сблизило. Улица разрастается, вон уже и к лесу ближе дома строят.
Все военные годы Мишка шоферил в леспромхозе. Предприятие это как-то относительно благополучно пережило всю войну. Район лесной, созданные три лесоучастка давали хорошую древесину. Да и рабочие места были.
Михаил позавидовал: работа постоянная, хоть и нелёгкая. А кому сейчас легко? И от родных мест не отрывался.
Вскоре с работы вернулась Серафима. Быстренько загоношилась у печи, готовя обед. Когда все собрались к столу, разговор оживился. Наваристые щи с мясом, большое блюдо с дымящейся картошкой да миска солёных огурцов – это было всё, что хозяйка предложила едокам. Ради гостя сообразила и бутылочку. Сама присела, всем налила. А потом и потёк разговор обо всём: о родных, что давно покоятся на мыске, и тех, кого война забрала, и тех, кто вернулся живым.
Давно не сидел Михаил так по-домашнему. Чтобы и щи горячие на столе, и картошки вволю, и собеседники свои, родные.
Вспомнив, что Нюрка не выходила из своей спальни, спросил:
– А дочка-то хоть ела что-нибудь? С утра сидит голодом.
– Ага, как же, будет наша Нюрка голодом сидеть. Целую кружку молока выдула да кашу вчерашнюю доела. Сидит у окна, куклы свои перебирает. – Серафима равнодушно махнула рукой. – Захочет есть – выйдет.
Проговорили чуть не целый день, хорошо, что было воскресенье, и Мишка был свободен. По второму кругу вспоминали родных и близких, о которых у Михаила за годы жизни на чужбине сложилось смутное представление. У всех народились дети, семьи разрослись. Попробуй-ка их запомнить.
Супруги рассказывали в таких подробностях, что к вечеру Михаил знал, кто кому как приходится, и кто где живёт. Многочисленный клан Ёлышевых разросся, и третье поколение родственников жило не только в Бемыже. Кто-то поселился в Можге, кто-то переехал в Ижевск. Но большинство так и остались в родных краях: в самом заводском селе и его окружных деревнях: Аргабаше, Ключах, Малинихе, Куваках, Куюке и других.
***
Как ни уговаривали хозяева остаться ещё на ночку, утром Михаил отправился в Нынек к крёстному. Транспорта не было, приходилось надеяться только на попутки да на молодые ноги. Так и пошагал. Ладно хоть Мишка надоумил спрямить свой путь и идти через Васильево. Это было намного короче.
Встреча, как всегда, была тёплой. Тихон Семёнович долго держал в объятиях крестника и не мог поверить, что когда-то худенький подросток превратился во взрослого солидного мужчину. Не скрывала слёз и Зинаида Павловна. Она постарела, но оставалась такой же милой, приятной женщиной, как и много лет назад.
И крёстного годы не пощадили. Как-никак, возраст приличный. Давно уже за семьдесят перевалило. Густая окладистая борода совсем побелела, да и волосы были совершенно седыми.
Жили они уже давно вдвоём, дочери, Лида с Ниной обзавелись семьями и обосновались в Можге. Обе учительствовали, у той и другой подрастали почти взрослые дети. Родителей навещали часто. Помогали в огородных делах, и в хозяйстве. Что-то наладить, прибить-приколотить – для обоих зятевьёв было легко и просто.
Да это и видно было: во дворе всё справно, дрова в поленницах ровненько сложены, двор чисто подметён и убран. А в доме порядок идеальный: белёхонькие шторки на окнах, домотканые пёстрые половики без единой складочки и высокая кровать с горой мягких подушек. И раньше так было.
Уже в доме Михаил достал подарки. Зинаиде Павловне привёз красивый цветастый платок с шёлковыми кистями, а Тихону Семёновичу подарил красивый складной нож. Для грибника и рыбака – самое то.
Весь вечер родные люди просидели за столом, не отводя друг от друга тёплых взглядов. Хозяйка щедро накрыла стол. И коронные пироги Зинаиды Павловны, и шанежки, и мясо домашнего копчения, и рыба, приготовленная в печи – всё было вкусным и сытным. А разговоры только украшали застолье.
Для Михаила Симоновы были ближе родителей. Он не забыл, сколько помощи он получал от этих людей, сколько участия в своей судьбе видел. А старики всегда считали его своим сыном. Много лет назад, отправляя его в детский дом, они обещали навещать, помогать советом и делом. И как потом жалели, что не оставили у себя, не занялись его жизнью и воспитанием. Слава Богу, вырос парень умным, не балованным, грамотным человеком. И, самое главное, выучился.
До слёз растрогалась Зинаида Павловна, когда крестник рассказывал о своей личной жизни, о том, что не сложилась семья, что не стало маленькой дочки. Умолчал лишь о том, какое влияние на Клавдию имела её старшая сестра. Упомянул вскользь и всё.
…Надо было где-то устраиваться, поэтому задерживаться надолго гость не стал. Погостил пару дней и поехал в Бемыж. Так стало называться его родное село. Уже в который раз оно меняло своё название: Троицк –Троцкое – Бемышево – Бемыж.
Старики взяли слово, что теперь он будет навещать их регулярно. Тем более, скоро лето, приедут девчонки и неплохо бы собраться всем вместе. Михаил пообещал прибыть обязательно, знал, что дальше Кизнера или Можги уже никуда не уедет.
Как и тогда, много лет назад, опять повезло. Сосед Симоновых на подводе собирался в Вишур, а потом в Поляково. Эта небольшая деревушка находилась недалеко от Бемыжа. Обещал прихватить и Михаила. Так что дальше можно было и пешком потопать.
Зинаида Павловна собрала котомку с гостинцами. На возражения Михаила замахала руками: «Даже не смей отказываться. Не чужой, поди».
Крёстные долго смотрели вслед, и у Михаила на глазах появились слёзы: «Как же хорошо иметь таких наставников. Дорогих и близких сердцу людей. Сколько доброго они мне сделали…»
***
…Могилы родных на местном погосте нашёл с трудом. Неприбранные, заброшенные, всеми позабытые. Постоял среди высоких сосен на самом краю мыска, посмотрел с крутояра на родное село, которое оттолкнуло его от себя двадцать с лишним лет назад, на Бемышку, реку своего детства, которая, как и село, изменила название, став Бемыжкой.
Её воды так же невозмутимо продолжали свой бег, как и много лет назад, подмывая в пору половодья левый высокий берег.
Соседний лес выглядел неуютно, угрюмо. Деревья только-только начали зеленеть, а тёмные кроны высоких сосен, создавали щемящее чувство тоски и тревоги. Не слышно было и пения птиц. Лишь сороки скакали по неприбранным холмикам, беззастенчиво нарушая тишину погоста.
Продолжение:
http://proza.ru/2023/03/05/1320