19
…Три последних дня за окном моросил дождь. Учебная неделя подходила к концу. Благодаря лекарствам, привезённым Ильёй, мне стало гораздо лучше, и я быстро пошла на поправку, но меня по-прежнему угнетал упадок сил и головные боли. Я проживала в неизвестности день за днём. Меня очень беспокоило то, что я так и не смогла попасть в школу и рассказать Андрею обо всём, что случилось со мной, о том, какие страшные вещи творятся вокруг нас. При этом никто не догадывается о злодеяниях человека, уважаемого и наделённого немалой властью, и этим ещё более опасного для окружающих, особенно для детей.
Каждую ночь из тени возникали эти странные фигуры: высокий мужчина со взглядом хищника, а рядом маленькая девочка, съёжившаяся в комочек и смиренно опустившая голову. Ещё пару ночей они являлись передо мной. Сцена неизменно повторялась и повторялась. Но это был уже не бред: я выздоравливала и меня больше не мучила лихорадка. Я сидела в постели и в ужасе наблюдала за явившимися ко мне ночными призраками.
С наступлением дня страхи покидали меня, но я постоянно размышляла и задавалась вопросом, что я могу предпринять.
Я присела у письменного стола, на котором всё эти дни стояла маленькая фигурка Давида и заговорила, то ли с ним, то ли сама с собой: «Ты понимаешь, что происходит? Если это какой-то знак, то я должна немедленно действовать. Но что мне делать? Не идти же к завучу с вопросом, что это за девочка была с ним? Или заявить ему прямо в глаза, что мне известно о его… преступлении! Да, это преступление! Но что мне, собственно, известно?.. И как я смогу доказать, что он преступник? Не знаешь? Вот и я пока не знаю».
Решив, что схожу с ума, я начала принимать валерианку и снотворное, впадая в глубокий сон, но на следующее утро просыпалась измученной и ещё более утомлённой. Стараясь отвлечь себя чтением книг или домашними делами, я настойчиво отгоняла преследовавшие меня страшные мысли.
Мне вдруг очень захотелось рисовать. Придвинувшись к своему столу, я снова встретилась взглядом с Давидом. «Мне необходимо вспомнить, где я видела эту девочку! И может тогда, я найду решение», — объяснила я ему и, словно загипнотизированная, поспешно раскрыв альбом, начала набрасывать первые штрихи… И вот уже на бумаге появилась эта незнакомая тёмная комната, затем лицо девочки… Оно мне казалось знакомым, но зрительная память никак не могла связать его с событиями из моей школьной жизни. Она не была похожа ни на одну из моих учениц. И между тем, я была уверена, что где-то видела её.
В таких напряжённых размышлениях я пребывала целый день. В пятницу вечером, так ничего и не вспомнив, я с досадой спрятала свой рисунок в ящик стола.
Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я обрадовалась, подумав, что это снова пришёл Илья. Ехать ко мне было довольно далеко, но он навещал меня почти каждый день, снабжая продуктами и искренне приободряя.
Но на пороге стоял Дима и широко улыбался. Он был пьян. Облокотившись о косяк двери одной рукой, он поднял другую, приветствуя меня. В этой руке он держал бутылку коньяка, выпитую уже на одну треть.
— Не поверишь, но это я! — самодовольно произнёс он.
От неожиданности я отступила.
— Что с тобой, Дима? Впервые вижу тебя таким пьяным…
Он рассмеялся и перешагнул через порог.
— Жизнь — сложная штука. И всё в ней впервые. Вот и я задался вопросом: «быть или не быть?» — Дима театрально развёл руками.
— Ладно, Гамлет, прекрати паясничать. Зачем ты пришёл? — я строго посмотрела на него.
— «Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил», — продолжал он невпопад цитировать Шекспира. Его голос звучал обиженно.
— Дима, ты пьян. Уходи, — я начала терять терпение.
— Согласен на все сто. Я пьян. Но парадокс в том, что на трезвую голову очень трудно принять важное решение.
Он приблизился ко мне.
— Что тебе здесь надо? — я невольно отшатнулась от него.
— Можно погреться? — с тоской спросил Дима.
— Иди к себе домой и там грейся, — я попыталась выдворить его обратно за дверь.
— Погоди, Надюха! Дай же мне хоть слово сказать, не гони меня прочь.
Он протянул мне бутылку с коньяком и спросил:
— Хочешь со мною выпить?
— Нет никакого желания.
— Напрасно. Классный коньяк. А, впрочем, чёрт его знает. Я в них не разбираюсь. Купил первый попавшийся.
— Иди, проспись, — раздражённо ответила я.
Дима пошатнулся, теряя равновесие и чуть было не упал, но я успела подхватить его. Он воспользовался этим и обнял меня.
— Что ты ходишь сюда? Что ты ещё от меня хочешь? — я с силой отстранилась от него.
— Ты не поверишь… Но я не помню… А, ведь, я к тебе зачем-то шёл... Или меня просто вела сама судьба?
— Хватит чепуху молоть. Говори, что хотел и уходи, — вздохнула я и отступила.
Дима, качаясь, пошёл на кухню. Я негодующе посмотрела на оставленные за ним грязные следы, но заставила себя промолчать. Он свалился на табурет и со стуком опустил бутылку на стол.
— Неси рюмки. А то ведь, некультурно как-то…
Я уже сильно пожалела о том, что впустила его в дом. А он, видимо, снова почувствовал себя хозяином положения.
— Зачем пришёл? Говори и уматывай на все четыре стороны, — твёрдо произнесла я.
— Откуда такая грубость? Что-то на тебя не похоже… Ты ведь, это, кажется, учительница! — он сделал большие глаза, изображая восторг, и насмешливо воскликнул: — Преподаватель изобразительного искусства и мировой художественной культуры! Как звучит! Твой профессиональный долг — нести культуру в массы! А ты… Фу-у! — он с досадой выпятил нижнюю губу.
— Ты безобразно пьян! И я не хочу больше тебя видеть!
— Прошу тебя, не кричи… — он взял бутылку и сделал большой глоток. Коньяк растёкся по подбородку. Он скривился и вздохнул, с грустью уставившись на бутылку. — Думаешь, мне эта гадость самому нравится? Ничуть. А надо. Так надо…
Я раздражённо поставила перед ним блюдце с печеньем.
— Закуси хотя бы.
— Ничего, пусть печёт, — он болезненно застонал. — Лучше, когда печёт, когда больно телу. Тогда меньше обращаешь внимания на душевную боль и страдания… О, ты заметила, какой стиль? — он снова самодовольно улыбнулся.
— Поразительно! Гениально! — подыграла я и в ответ продекламировала строки Маяковского:
— «Я не против такой поэзии. Отнюдь.
Весною тянет на меланхолическую нудь».
— Погоди, не перебивай, — он хмуро посмотрел на меня и вытер мокрые губы, — дай договорить…
— Говори.
Я стояла у окна, напрягшись и приготовившись к продолжительному скандалу. Зная характер Димы, я была уверена, что без унижений и громких разборок не обойдётся. Но, вопреки моим ожиданиям, он надрывно прошептал:
— Ты думаешь, что я такой чурбан, что не понимаю, что творю? — он посмотрел мне в глаза. — Ты думаешь, я не понимаю, что потерял?
Я молча ждала продолжения.
— Ты знаешь, что я человек очень гордый! Может быть в этом вся моя беда. Я тебя обижал, но я тебя любил, как умел!
— Хороша же твоя любовь, — с горечью произнесла я, чувствуя, как сердце сжимается от жалости к этому, когда-то дорогому человеку.
— Нет, погоди… Я хотел сказать… — он закрыл лицо руками. — Прости меня, Надюша!
Я горько улыбнулась.
— А ведь ты назвал так меня впервые. Все эти годы я была для тебя Надюха, не так ли?
— Да нет же, ты для меня моя Надюша! Моя Надежда!
— Надеюсь, не последняя надежда в жизни.
Он неуклюже сполз на пол, становясь на колени.
— Моя единственная Надежда! — сильно охмелевшим голосом воскликнул он.
— Встань, Дима! Перестань паясничать!
— Прости меня! Я виноват! Я каюсь! Прости, любимая!
Его лицо исказилось в страдальческой гримасе, но глаза оставались сухими, без слёз. Этот пафос вывел меня из себя. Жалость сменилась брезгливостью, и я закричала:
— Дима, прекрати!
— Я тебя люблю, тебя одну. А эта черно-бурая лисица мне голову задурила.
— Тебе задурить голову — это надо очень постараться!
Он поднялся с колен и ухмыльнулся.
— Ты представляешь, какая хитроумная оказалась. Всё подстроила! Заманила меня в эту общагу!..
— Так у неё квартиры нет?
— Ну, папаша обещал купить, как только институт закончит… А тут вдруг припёрся и устроил скандал… Орал, что меня на кусочки порежет… и её тоже.
— Хоррор какой-то!.. И ты обещал жениться?
— Пришлось пообещать. Но это ничего не значит! Надо было тогда папашу успокоить… Потом понял — она всё подстроила! Молодая, а такая плутовка! Вот лисица! Замуж ей захотелось!
— Кто кому дурил голову? Ещё не известно… Боже мой, как это мерзко и цинично… Бедная девочка! Она ведь тоже на что-то надеялась.
Я горько рассмеялась. Дима натужно улыбнулся и снова отпил из бутылки.
— Так что же, Дим? Ты пришёл пригласить меня на свадьбу?
— Нет… Свадьбы не будет.
— Как? От молодой жены отказался?
— На кой она мне? А, ну её… — он небрежно отмахнулся. — А ты? — его выражение лица изменилось. — Ты любила меня? Скажи, ты меня любила?
— Это уже не имеет никакого значения!
— Нет, имеет. Любила — разлюбила. Разве любовь так легко отпускают? Да за настоящую любовь бороться надо! — он возмущённо ударил кулаком по столу.
Я вздрогнула, а он вдруг расплылся в улыбке и восторженно хлопнул себя по лбу.
— О, кстати, я вспомнил, зачем пришёл... Надюша! Хотел 9 Мая пойти с тобой... на площадь. Мы, ведь, помнишь, мы всегда ходили… на этот… на парад. Ты покупала уйму букетов и… раздавала все цветы ветеранам. Помню, ты говорила, что класть их нужно не на могилы, а дарить живым… живым людям. И это правильно! Долг перед павшими — забота о живых! А иначе ради чего всё это? Их героизм и наше подлое малодушие… Страшно… и стыдно… Точно?.. Ты говорила? Да-а, это верно… Я всё помню… Так что, пойдём. Надо обязательно пойти…
Он с тоской посмотрел на меня и протянул навстречу руку. Я задержала вздох и отвернулась от него, сдерживая слёзы.
— Нет, с тобой уже не пойду. И говорить нам больше не о чем.
— Любишь другого? — его голос дрогнул.
— И это уже не твоё дело.
Я обернулась и с вызовом уставилась на него. Дима взял печенье и нервно раздавил его пальцами. Крошки посыпались на пол. Его лицо побагровело и приобрело каменное выражение. Он сделал ещё пару глотков коньяка. Скривился, но так и не стал закусывать печеньем.
Я с ужасом замечала, как он терял над собою контроль всё больше и больше.
— Дима, уходи! Я тебя очень прошу.
— Не-ет, я ещё не всё сказал… Чёрт возьми, я же и напился ради тебя! Я же и… это, купил коньяк и напился, чтобы всё сказать… Трезвым бы… не смог.
Мне совершенно не хотелось выслушивать ни его обвинения, ни его оправдания и, самое главное, — не хотелось видеть, как он, пьяный, напрасно стараясь сосредоточиться и не заметив облитого коньяком подбородка, лишь безвольно мотал головой и окончательно опускался в моих глазах. К счастью, его несвязную речь прервал телефонный звонок. Я быстро скользнула мимо Димы в прихожую и взяла трубку.
Это снова звонил Андрей. Я узнала его голос, хотя звучал он тихо и глухо.
— Андрей! — только и успела я произнести. Дыхание сбилось и перед глазами всё закружилось. — Андрей! Я хочу сказать… Ты слышишь меня? Ты должен знать… Мне... — я не успела договорить: «Мне так плохо без тебя», как услыхала за спиной дикий крик, переходящий в рёв.
Дима нёсся прямо на меня.
— Какой ещё Андрей? Ах, ты…
Он вырвал из моих рук телефонную трубку и приложил к своему уху.
— Надежда! — отозвался Андрей.
— Надежда?! — переспросил Дима. — Нет здесь у тебя никакой Надежды! Никакой Надежды! Забудь её навсегда!
Он изо всех сил ударил трубкой об стену и, бросив её на пол, раздавил ногой. Он со злорадством взглянул на меня, ожидая истерик и слёз.
Я стояла, не шелохнувшись, и отрешённо смотрела на него.
— Это у тебя — нет, а у него есть надежда, — тихо сказала я и распахнула входную дверь.
Дима какое-то мгновение непонимающе и растерянно оглядывался, затем, сильно пошатываясь, направился на кухню за своей недопитой бутылкой. Когда он возвращался, на его глазах блестели слёзы. Дима уже переступил порог, но обернулся и надменно скривил рот, явно намереваясь сказать напоследок что-то обидное, но я потянулась к нему и мягко поцеловала в губы. Его остекленевшие глаза приняли удивлённое выражение, губы дрогнули.
— Не извиняйся. Я уже простила тебя, — сказала я и решительно захлопнула перед ним дверь.
На полу валялись обломки телефонной трубки. Я присела и начала медленно их собирать. Но на душе было легко и светло. Андрей! Он всё-таки позвонил. И это было важнее всего.
20
Проснувшись субботним утром необыкновенно отдохнувшей и бодрой, я с удовольствием заметила, что несмотря на то, что накануне вечером я не принимала никакого снотворного, спалось крепко, без тревожных ночных кошмаров. Напротив, этой ночью мне привиделся чудесный сон. Я закрыла глаза, пытаясь удержать необратимую, растворяющуюся в пространстве, нежную материю грёз.
…Неужели Он вновь являлся ко мне этой ночью? Я не помнила. Я не осмысливала того, что со мной происходит. Но я почувствовала, как силы вновь наполняют меня. Я летела и видела лишь свет, который обволакивал, но источника его не понимала. Мне было хорошо и уютно, будто я вернулась в давно оставленный мною родимый дом, принявший и простивший меня. А рядом был любящий и любимый, который знал мою истинную суть…
Вернувшись в реальность из мира сновидений, меня обуревали незнакомые доселе мысли и неожиданные озарения, связанные с круговоротом событий, случившихся со мной и моими подругами.
Пока я болела, до прихода Димы, мы перезванивались почти каждый день, интересуясь здоровьем друг друга как физическим, так и душевным. По голосу Любы я поняла, что она теперь как никогда счастлива с человеком, с которым прожила много лет и которого, наверное, никогда бы не узнала и не поняла, не случись с ней предречённого несчастья.
Это был вовсе не незнакомец, внезапно пробудивший в ней неведомые чувства, а собственный муж, ведь обличье так обманчиво. Утратив атрибуты идеальной красоты и успеха, она поняла, что не за это любил её Илья. Внешняя прелесть, ласкающая взгляд, со временем блекнет и бесследно исчезает, но истинная любовь продолжает творить красоту и бережёт её глубоко в своём сердце, не замечая ни уродства, ни старости.
Поняв это, я поняла и то, что Николай, не видевший никогда мою подругу Веру, узнал и полюбил её, не позволив логике и холодному рассудку одержать верх, когда сердце подсказало, что это та, которую он искал. Стечения обстоятельств вовсе не случайны, они просто неизбежны.
Достав из ящика письменного стола конверт с надписью: «Письмо для Веры», я взглянула на него по-новому, благоговейно, словно держала в руках золотой ключик и живо представила счастливое лицо Верочки. Я уже ни на секунду не сомневалась в необходимости отдать это письмо Вере.
«Не всё в этой жизни поддаётся логике и объяснению. И это хорошо. Когда происходит чудо и остаётся для нас непостижимым, тогда пробуждается в сердце заветная вера. Она возвращает нас к истокам, забытым и бессмертным, но до времени скрытым под маской реальности...»
Одевшись в свой любимый брючный костюм, я шла по улице, нет я летела. Вообще брюки я любила с детства. В них было удобней и карабкаться через заборы, и лазить по деревьям, и убегать от преследователей. А это бывало часто, когда я проникала в чужие сады и не для того, чтобы сорвать фрукты, а просто наслаждалась его запахами. Тогда я тоже мечтала о таком же собственном саде, который цветёт весной и наливается сладкими плодами осенью.
Оставшись без средства связи, я поняла, что пришло время лично навестить подруг. Меня тянуло к ним с невероятной силой. К тому же, считая себя причастной к их судьбам, во мне нарастала необходимая потребность поговорить с ними о своём важном открытии.
Но что-то будоражило кровь, какое-то неясное напряжение чувствовалось в воздухе. Я прислушалась к себе, осмотрелась вокруг. Была суббота, 7 мая. Но это был не просто выходной день. В самом воздухе царило всенародное торжество. Все пребывали в ожидании великого праздника — Дня Победы, до которого оставалось совсем немного, ещё один день. В понедельник все пойдут на парад, кто — поздравлять, а кто — вспоминать.
После недельных физических и душевных страданий, я вырвалась из замкнутого пространства и, выйдя на праздничную улицу, я ощутила свежесть жизни, и мир заиграл для меня свежими красками. Что изменилось в мире? Внешне совершенно ничего. Всё также светило солнце и плыли облака. Ветер играл зелёной листвой, и щебетали птицы. Май — это самый прекрасный и цветущий период весны. Всё как обычно, как это бывает из года в год. Но этот день мне запомнился как самый значимый и решающий день в моей жизни.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/27/52