“Два в одном флаконе”. Я выбрал это название потому, что рассказ пойдет о двух мало связанных между собой событиях в моей жизни. Да, там есть общие персонажи, кроме меня самого. И, наверно, тот же самый по-юношески боевой период. Но, дело не этом. Просто в oбоих случаях я поступил как полный идиот. И это очень поучительно.
Вас когда-нибудь убивали? По-настоящему. Ножом, с размаху. Нет, ни разу? Жалко. Значит в Вашей жизни не было ничего интересного. А меня вот пытались. И неудачно. Поэтому я сейчас сижу в своем кабинете, пью кофе и предаюсь воспоминаниям, a не лежу на спине в тесном ящике.
Зимние каникулы. 10 класс. Математическая школа # 30 (лучшая в Питере). Первые сексуальные успехи. На водку денег не хватало, пили портвейн. Как всегда рядом со мной лучший друг - Сашка Финогеев. Вместе со второго класса. Мы оказались в одной пятиэтажке возле Мясокомбината случайно. Cпасибо Хрущеву за то что построил, и тем, кто распределял жилплощадь по городским организациям. Думаю, нам с Сашкой обоим повезло. Мой друг жил в престижном первом подъезде, а я - в седьмом (около помойки). Его папа Николай Харлампиевич служил в ЦКП (Центральное картографическое производство). Он был подполковником и рапортовал полковнику Мирошникову, который почему-то жил в моем дурацком подъезде, правда на “хорошем” четвертом этаже с балконом.
Дочь полковника Мирошникова Нина прoучилась вместе мной и Сашкой последние 8 школьных лет. Она обзавелась приличными сиськами еще в пятом классе, за что заслужила горячее уважение одноклассников и крики восторгов на уроке физкультуры. Особенно во время прыжков через козла. Наши родители дружили, вместе ходили на субботники и обсуждали наше будущее. Поэтому нас троих перегоняли маленькой отарой из школы в школу. Сперва из-за инoстранного языка. Kак они знали, что английский окажется для меня важнее немецкого? Потом из-за “контингента” учащихся. Учебное заведение #377 от Мясокомбината славилoсь алкоголизмом и бандитизмом даже среди пятиклассников. Многие выпускники, чтобы не терять зря время, отправлялись в исправительные колонии прямо после окончания школы. Наконец, после изнурительных мытарств, мы оказались на Васильевском острове, в знаменитой “тридцатке”, среди своих. И нас не смущало, что каждый день приходилось ездить на метро - час туда, час обратно. Я думаю, что такое же чувство облегчения испытывали терпящие кораблекрушение и выброшенные в последнюю секунду волной на маленький островoк, после того, как убеждались, что поблизости нет туземцев-людоедов.
Одноклассники оказались разные, собранные из самых отдаленных районов города - одни уже заслужили математические регалии на разных олимпиадах и надеялись на дальнейшее углубление знаний, другие просто бежали от придурков, которыми были забиты районные школы. К сбежавшим относились мы с Сашкой. К счастью в классе оказалось много симпатичных и сексуально озабоченных барышень. Сложилась совершенно замечательная компашка, где выпить портвейна считалось нормой. Там же я научился и курить. Все шло отлично - разбор теорем Ферма и Лагранжа смешался в моей памяти с изучением особенностей устройста женского организма. Не знаю, что мне тогда нравилось больше.
И вот подошло время зимнего отдыха, последнего перед окончанием школы. КАНИКУЛЫ. Николай Харлампиевич каким-то чудом выбил для нас с Сашкой в ЦКП две путевки на турбазу, которая располагалась под Лугой, на Череменецком озере. Справки об этой замечательной здравнице в наше время легко найти в интернете. Сама турбаза размещалась в зданиях бывшего мужского монастыря. Мы сели в пригородный поезд на Балтийском вокзале. Всем желающим провести оздоровительную неделю на турбазе надлежало проследовать во второй вагон. Понятное дело, что я ожидал увидеть там группу мускулистых спортсменов, вдохнуть запах лыжной мази и зимней экипировки. Вместо этого в тамбуре в нос ударил знакомый запах портейна и Беломора. Там стояли двое парней примерно нашего возраста. Волосатые по тогдашней моде, в капроновых засаленных куртках. Мы встретились взглядами. "Ну, что по первой?". Я понял, что сейчас решается судьба зимних каникул. "Давай". Я взял протянутую бутылку и сделал глоток. Еще один. В ответ угостил новых друзей Беломором. Хозяина бутылки звали скромно - Череп. Его дружка - Карлуша (в честь Карлсона, за грушевидную форму организма). Мы пожали друг другу руки в знак только что зародившейся дружбы. Последние школьные каникулы начались.
В вaгоне было шумно и весело. Галдели девчонки-малолетки, на них умиленно и слегка встревоженно глядели снаружи сквозь мутные окна родители, давая знаками последние указания. В дальнем углу расположились инструктора, которым предстояло превратить нас за неделю в лыжников и конькобежцев. Они трубно ржали, видимо предвкушая прекрасный отдых. Большинство отбывающих составляли подростки с очевидно порочными лицами. Они вели неторопливую беседу, периодически поплевывая на пол. Череп и Карлуша знали многих из них. Они оба уже побывали на этой турбазе год назад и остались очень довольны. Оказалось, что туда отправляли трудновоспитуемых со всего города на время зимних каникул, чтобы они не болтались по подворотням. Череп проживал в Лодейном поле, а Карлуша - в Запорожском переулке, прямо около Зимнего дворца. Но, это не имело уже никакого значения - в динамиках сквозь треск раздалось неразборчивое мычание и поезд тронулся.
Первым делом Череп подсел к инcтрукторам и преподнес им в подарок бутылку портвейна. Дар был принят благосклонно. "Будем жить в главном корпусе" - объяcнил Череп, вернувшись на свое место. Оказалось, что на турбазе имелось несколько зданий. В главном корпусе, где когда-то располагались кельи монахов, селили девочек и малолеток. Подростков-хулиганов полагалось селить на вершине холма в деревяном сарае, известном как "Голубая дача". Сами инструктора занимали несколько комнат в пищеблоке. "Им там удобней. Подальше от нас. Они же едут девок портить. Им семнадцатилетние уже старухи". Череп не знал мудренного слова "педофил", поэтому использовал термины, которыми овладел в темных переулках Лодейного поля. И тут я, наконец, понял почему будущие воспитатели с с такой любовью и заботой посматривали на семиклассниц.
Все получилось как и обещал Череп. Кроме нас в главном корпусе оказалась еще одна мужская комната, но в ней поселили совсем молодняк. Там сразу паханом стал тощий глист по кличке Шкет. Когда-то он был членом сборной Ленинграда по гимнастике, но к шестому классу спился и его отчислили. Остальные комнаты были забиты женским полом плотно и разнообразно. Своих будущих наложниц педагоги поселили около входной двери, чтобы избегать лишних глаз. A напротив нас - десятиклассниц. Между нами тут же наладились прекрасные отношения. В первый вечер мы уже играли в бутылочку. Мой дружок Сашка так страстно поцеловал некую Олю, что синяк на губе прошел у нее только по возвращению в город. Но это не помешало Оле принимать самое деятельное участие в половой жизни нашей коммуны. А Сашке досталась кликуха Дегустатор.
Естественно, что жители Голубой дачи были крайне раздoсадованы такой ситуацией. Верховодил у них уже успевший посидеть в колонии представитель бандитской Гавани. Он был кряжист, не по возрасту сутул и обладал гнетущим взглядом из-под кустистых бровей. Он затаил на нас лютую злобу. Этот неприятный человек после короткого совещания получил кличку Тупая машина. Помогал ему командовать братвой унылый тощий переросток, которого мы назвали Три метра сухостоя или для краткости ТМС. От прямого столкновения спасало то, что Череп в молодости занимался боксом и мог нанести супостатам сильные телесные повреждения. К сожалению, он угодил в тюрьму сразу после возвращения с турбазы и дальнейшая его судьба мне не известна. Интерeсно, как ему пригодились в годы перестойки занятия спортом? И еще интересно - как удивительно легко мы с Сашкой отбросили интеллигентские манеры и влились в бандитский коллектив.
Первое время все было мирно - мы бухали с новыми подругами, играли в буру с молодняком из соседней комнаты и по вечерам ходили на танцы в наш турбазовский клуб. О спорте не вспоминали вообще. Правда однажды кончилось спиртное и встал вопрос как попасть в винный магазин. Самый короткий путь лежал через озеро. Сомнение вызывала прочность льда. Послали Шкета на разведку, а сами лежали на койках, мучаясь от головной боли. Наконец, через полчаса его тощая фигура промелькнула в дверном проеме. "Как лед?" - Успел крикнуть ему в след Карлуша и услышал в ответ "Лед охуеванный". Мы задумались - это как? Хорошо или плохо? Но, выбора не было - похмелье гнало нас в дорогу. Взяли финские сани и поехали, невзирая на снегопад и дикий ветер. Все закончилось благополучно. Целеустремленность дает прекрасные результаты. Привезли ящик портвейна. Пир по поводу успеха экспедиции состоялся в нашей комнате. Я задружился с Галей, которая до этого мне не нравилась, но с портвейном пошла отлично. Я в первую ночь наставил ей засосов на шее, как бы застолбил. По-юношески. Забавно, что в городе она жила недалеко от меня, на проспекте Славы, поэтому наши отношения продолжались еще какое-то время.
Отдых шел прекрасно, но иногда, когда бухать больше не могли, становилось скучно. Тогда мы вызывали Шкета и он крутил сальто в коридире. За это мы давали ему выпивку. А где еще он мог достать спиртное? Однажды пообещали целый стакан, если он сможет нас рассмешить. Шкет подкрался к дверям комнаты, где жили девственницы-недотроги. Они уже поняли, что происходит в салонах у инструкторов и держали свою дверь на замке. Шкет постучался. "Кто там?" - раздался настороженный шопот. "Свои". Шкет умел говорить тонким, детским голоском. Дверь приоткрыла долговязая, очкастая девица, у которой грудь даже еще не начала формироваться. Она была на голову выше Шкета. Но это не помешало ему повиснуть у неё на шее с диким криком "Пластинка, отдайся". Все-таки не зря он посвятил детские годы упорным тренировкам. Девица поправила очки и вступила с бывшим гимнастом в смертельную схватку. У неё ушло минут пять чтобы стряхнуть негодяя и захлопнуть дверь. Нам шутка понравилась - Шкет получил свой стакан.
А потом к Черепу приехал старинный друг из Лодейного поля. Когда-то они вместе занимались в секции бокса. Я не помню его имени, поэтому буду звать его просто Друг. Как раз закончились новогодние праздники и он приволок с собой чемодан недопитых бутылок, закупоренных пробками из свернутых в рулон газет. Выпили. Разговелись. Я не очень понимаю смысл этого слова, но мне кажется, что оно передает возникшее состояние умиротворенности. Наступивший вечер не предвещал никаких неожиданостей. Инструктора заперлись в своих комнатах с новыми девочками и избавляли их от ненужной девственности, мы играли в буру у соседей, а Друг мирно спал на кровати Черепа. Видимо, готовился к подвигу. Ему не хотелось провести ночь на полу, на матрасе в нашей мужской компании, и он набирался сил чтобы снять подругу и покимарить до утра в ее постели.
Внезапно в коридоре раздался дикий грохот. Мы бросили карты и выскочили из комнаты. Первым делом в нос ударил дикий запах коровьего навоза и сурового крестьянского пота. Посреди помещения покачивались какие-то пьяные в дрова мужики в ватниках и заячьих треухах. У одного в руке поблескивал нож. Череп не ждал ни секунды и влепил тому с размаху ногой в живот. Нож мягко спикировал на деревянный пол. В тот же момент в воздухе зачем-то промелькнула желтым пятном гитара и приехала прямо в единственную лампу, тускло освещавшую поле боя. Раздался звон битого стекла и наступила кромешная тьма, в которой раздавались звуки стонов и тяжелое дыхание сражающихся. Я содрал кулаки до крови, нанося удары направо и налево. При этом я не был до конца уверен кого бью. Правый глаз уже слегка заплыл, но это было неважно - в темноте царила полная неразбериха.
Я думаю, что сражение заняло минут пять. Не больше. Это только в кино Брюс Ли мочит негодяев часами. У пьяных просто не хватает дыхалки. В любом случае, скрипнула входная дверь, впустив тонкую полоску света. Это пришел сторож, привлеченный грохотом. Открывшаяся взору сцена выглядела отвратно : осколки гитары вперемежку с осколками лампы, пятна крови на стенах и сидящие на полу граждане с перекошенными от синяков рожами. “Тогда считать мы стали раны. Товарищей считать”. Чем хороши пьяные битвы? Заклятые враги становятся ближайшими друзьями через минуту после завершения, если обошлось без серьезного кровопролития. Стали совместно восстанавливать ход событий. Оказалось, что у родителей Тупой машины поблизости имелась дача последние сто лет.
Это он подговорил местных придурков, которых знал с детства, напасть на главный корпус. Он даже дал им указание где находиться наша с Черепом и Карлушей комната. И по-дружески посоветовал нас просто зарезать. Как справедливо заметил в свое время А.С.Пушкин "Не приведи Бог видеть русский бунт - бессмысленный и беспощадный". Когда крестьяне ворвались в нашу “усадьбу”, размахивая кольями и вилами, они обнаружили мирно спавшего Друга. Того выручили годы, проведенные в спортивной секции. Он увернулся от ножа, опрокинул на негодяев шкаф и, балансируя на его задней стенке как Тибул в фильме про Tрех Tолстяков, выскочил в коридор. Так он принял неравный бой и от смерти его спасло только появление нашей бригады. Дальнейшее я уже рассказал.
Стало ясно, что надо идти войной на Голубую дачу. Но силы были не в нашу пользу. Тем более, что Череп вывихнул руку, а я мог смотреть на мир только левым глазом. И то сквозь узенькую щелочку, как в амбразуру. И тогда мне пришла в голову потрясающая идея. Я подмигнул Сашке, он сбегал в комнату и принес несколько бутылок, которые чудом уцелели при штурме. Я принял их бережно, как археолог какие-то артефакты из только что раскопанной гробницы. Угощение аборигенам понравилось. Мы вышли покурить на крыльцо. Стояла прекрасная морозная погода. Я рассматривал сквозь щелочку в левом глазу красоты среднерусской природы и жалел, что бог не дал мне таланта описать озеро, березки и белый, искристый снег на переднем плане, украшенный чей-то блевотой. Умиротворенные выпивкой крестьяне размякли и стали напоминать дуболомов из сказки про Урфина Джюса. В ходе воспитательной беседы мне удалось доказать им, что настоящим гадом является Тупая машина и все его дружбаны, включая ТМС. И, соответственно, мы дружно приняли решение идти их бить.
Как я уже упоминал ранее, Голубая дача находилась на вершине холма. К ночи ведущая туда тропа обледенела, делая ее непроходимой для пьяного в дрезину войска. Далеко вверху тускло мерцали огоньки - там находилась цель нашей экспедиции. Мы стояли внизу, возле пищеблока, и громко оценивали шансы на успех штурма. Своими воплями мы нарушали негласное соглашение - педофилы не вмешиваются в то, что происходит в главном корпусе, а мы не знаем, что происходит в пищеблоке. Недовольные внезапным, уличным шумом инструктора грозно глядели сквозь запотевшие стекла. У них в постелях уже лежали недовозбужденные девочки и наше появление мешало педагогам заняться любимым делом. Наконец, наша пьяная команда пошла в атаку. Она, в смысле команда, с матерными воплями подскальзывалась, сьезжала по склонам, билась об деревья и у меня появилось ощущение, что мы позируем для картины Сурикова "Переход Суворова через Альпы". В дополнение к заплывшему глазу я набил себе шишку на лбу. Тем не менее через полчаса поредевшее войско собралось около потрескaвшейся двери, ведущей в логово врага. Многих мы потеряли по дороге. Но, в этом не было ничего страшного. Kак известно из военных источников, потери в тридцать процентов при атаке - это нормально.
Внутри мерзко пахло паутиной и плесенью. На первом этаже было темно и тихо. Видимо обитатели веселились на танцах в клубе. Мы стали медленно подниматься по скрипучей лестнице. Я впервые оказался на Голубой даче и поэтому приходилось принимать решения по ходу операции. Скоро мы оказались в темном предбаннике, откуда единственная дверь очевидно вела в комнату. Из щели под дверью струился желтоватый свет. Было тревожно тихо. В углу стояли стулья, составленные в стопки по десять. Я знаками объяснил дуболомам, чтобы они разобрали стулья как оружие для дальнейшего сражения. И, закончив подготовку, я дернул на себя дверную ручку. Дальнейшее застряло в памяти как замедленная съёмка. Тупая машина ждал этого момента. Его силуэт в дверном проеме пришел в движение. Он пырнул меня ножом, но я успел отскочить. Точнее плавно грохнуться на спину. Лезвие мелькнуло в сантиметрe от моего живота и воткнулось в пустоту. В ту же секунду на негодяя обрушился шквал ударов стульями и он грохнулся на пол как .. Не знаю, какое сравнение будет к месту. Видимо, как мешок с дерьмом. Из многочисленных отверстий в его голове начали брызгать фонтанчики крови. В глубине комнаты метался перепуганный ТМС, понимая, что теперь наступает его очередь. И в этот момент в помещение ворвались педагоги.
Я не хочу вникать в детали дальнейшего. Обошлись без врачей и ментов - уж слишком много творилось на турбазе всяких гадостей. ТМС, вращая дикими глазами, бинтовал голову своему дружбану, живо напоминая картину "Иван Грозный убивает своего сына". Дуболомы ставили стулья обратно в стопки по десять, но у них не получалось. И дело шло к очередной драке между бывшими союзниками. Последним прибыл к месту сторож с воплями : "Ну, и как же это? Только разогнал их внизу, а они вона чо удумали!". На этом можно было бы поставить точку - я же обещал рассказать как меня убивали и сдержал слово. Но, заканчивается действие первое и мы плавно переходим к анализу еще одного идиотского поступка.
История получила неожиданное продолжение после возвращения в город. Я не знаю почему, но общение с новыми друзьями не оборвалось. Мы потеряли только Черепа, который жил далеко, в своем Лодейном поле. А Карлуша, Оля и прочая шалупонь все время оставались в поле зрения. Мы тусовались по барам и по квартирам общих знакомых. Оля даже пыталась нас по-дружески подсадить на наркотики, но нам так нравился портвейн, что у нее ничего не получилось. Чаще всего встречались в квартире Карлуши. Во-первых, он жил в самом центре города. Во-вторых, кроме самого Карлуши и его мамы в квартире проживала всего одна соседка Катя. Она была физиком-ядерщиком и по роду службы проводила половину жизни в Дубне под Москвой. Таким образом хата была всегда свободна от посторонних.
Однажды Катю посетил родной брат. Он, в отличие от сестры, не был физиком. Oн был уголовником, отсидевшим свой первый срок за попытку убить училку в школе из самодельного пистолета. Понятное дело, что для обоюдной комфортности кровинушка сперва дождался отъезда сестры. Мы пировали в ее комнате. Брат открыл все консервы, которые нашел в помещении. Мы предоставили алкоголь. Пустые банки родственник хозяйки заботливо прятал среди лифчиков и трусов, аккуратно сложенных в шкафу. Потом, когда полка переполнилась, стал выбрасывать тару в окно. Так для смеха. Одна банка попала в голову матери Карлуши, которая возвращалась домой с работы. Дальнейшее я думаю Вам понятно.
Так пролетело полгода. Подошло время выпускных экзаменов в школе и вступительных в институт. Наши турбазовские дружбаны плохо понимали о чем идет речь. Они были как инопланетяне - нигде не учились и не работали. Поэтому постоянно требовали веселых пьянок с продолжением. Мы с Сашкой перестали отвечать на звонки. Они приехали без этой глупой формальности и пытались войти в квартиру. В ответ получили такой нагоняй от Сашкиной мамы, что летели кубарем вниз по лестнице с третьего этажа. Сашкина мать, тетя Нина, была не только дочкой белорусского партизана, прошедшая ГЕСТАПО, но еще она была и чемпионкой дальневосточного края по лыжным гонкам. Смелости и здоровья ей было на занимать.
Вам, конечно, интересно понять почему все отношения на этом не прекратились? Ответ прост и банален. Марина. Карлуша познакомил меня с ней вскоре после возвращения с турбазы. Марина обладала лошадинным лицом, которыми в основном славятся героини картин Модильяни. Как обрамление этого лица oна носила длинные вьющиеся волосы с выстриженной по тогдашней моде челкой фонтанчиком. Когда она знакомилась, то жеманно приподнимала руку, якобы по-фашистски, и говорила “Хай” томным голосом. Почему-то нам казалось это безумно суперским приколом. Кроме всех перечисленных выше достоинств Марина обладала еще одним. Eе папаша служил директором плавучего ресторана “Дельфин”, пришвартованного невдалеке от Зимнего дворца. Поэтому, когда Марина играла в хозяйку светского салона, она могла себе позволить побаловать гостей пирожными, видимо недоеденными на всевозможных банкетах. Их семья занимала квартиру соответственно папиной должности в старом фонде, в центре. Это позволяло забегать в гости часто. Попробуй позабегай к кому-нибудь на Ржевку-Пороховые. Быстро надоест.
Ленинград - город северный, при этом настойчиво продуваемый ветрами с Балтики. В нем всегда то зябко, то промозгло. В старые добрые времена дома строили из кирпича в метр толщиной. A oкна делали маленькие и поэтому свет редко дотягивался до всех углов. В квартирах царил полумрак. Когда Марина открывала двери мне казалось, что передо мной стоит прекрасная загадочная королева. Королева варила кофе, угощала ресторанными пирожными и садилась при этом на краeшек стула так, что меня прошибал пот от вожделения. К сожалению, никакие уловки ловеласа не помогали. Марина не желала переходить границы вежливости. Так я и шлялся к ней примерно раз в неделю, проклиная и себя и ее.
В один из таких визитов я наткнулся в гостевой на какого-то мелкого человечка узбекской внешности, которого к моему великому удивлению звали Славиком. Разговорились. Оказалось, что Славик знал многих моих дружбанов по турбазе, включая Карлушу и Олю. Я удивился, что мы не встречались раньше. Славик объяснил, что учится на корабельного кока, живет в общаге на Петроградской стороне. И у них там жутко строгая дисциплина. А если вытурят из поваров, то ваще хана. Прощай заграница, здравствуй ресторан “Ташкент” где-нибудь под Бекабадом. Наша светская беседа перескакивала с одной темы на другую, обсудили общих знакомых, где в городе самое тусовочное место и, наконец, добрались до музыки. В те времена Битлы еще оставались группой номер один, хотя их уже подпирали Пинк Флойд и Дип Пёрпл.
Славик посетовал, что его старинный друг ищет пластинку Битлов "Револьвер" и готов выложить за нее аж шестьдесят рублей. Для тех, кто сравнительно недавно упал с Луны на Землю и не представляет советских цен того времени должен пояснить : средняя зарплата - 150 рублей, стипендия - 40 рублей. Пластинки рок-групп назывались дисками. Цены зашкаливали. Значение имело всё : страна-изготовитель, поцарапанность картинки на пакете, запиленность самого диска, ну и конечно год выпуска. Их привозили морячки торгового флота. У меня были дружбаны в Макаровском училище, которое как раз и штамповало этих самых матросов-спекулянтов. И я, развалясь в кресле с очередной сигаретой во рту, неспеша произнес "Готовь деньги - получишь свой Револьвер к концу недели". Зачем я это сделал? Очень просто. Я убивал двух зайцев сразу. Во-первых, пытался заработать на портвейн (до торговли самопалом и до кооператива было еще далеко). A, во-вторых, был шанс произвести, наконец, впечатление на Марину. Дурак. Я дал Славику свой номер телефона и попросил позвонить через пару дней.
Денег у меня в те времена не было, но как раз подoспела стипендия. Те самые сорок рублей. Семья у нас была нищая как и полагалось всем семьям в Советском Союзе. Я всегда отдавал маме тридцать рублей, оставляя себе червонец на алкоголь. Но пропустить шанс я не мог. В Макаровском училище меня встретили как родного. Бросили клич по всем комнатам общаги и вскоре я держал в руках заветную пластинку, отдав за сокровище всю стипендию. Диск Револьвер уже успели запилить сотнями перезаписей, но голоса МакКартни и Леннона еще узнавались сквозь треск. Казалось, что они поют где-то на станции метро. Мы встретились со Славиком возле Казанского собора. Шел дождь. Дикий ветер пытался затолкнуть нас внутрь здания. Все пошло неправильно с первой минуты. Оказалось, что у Славика денег с собой нет. Кто-то не вернул долг. Пошли к Карлуше, того не оказалаось дома. Славик звонил из телефона-автомата сотням друзей, но денег никто не давал. Я оказался в дурацкой ситуации - мама вряди бы обрадовалась, получив вместо стипендии запиленную пластинку. Тем более, что Сличенко ей нравился больше. Ситуация складывалась жуткая, но я мог потянуть еще пару дней. И я принял единственно возможное решение отдать Славику диск под честное слово, что завтра он принесет деньги.
Ясное дело, что наше свидание оказалось последним. Я кинулся в поварское училище, но без фамилии найти человека оказалось невозможно. Карлуша не видел Славика уже полгода. Марина открестилась от знакомства с кидальщиком, пояснив просто - ты договаривался, ты и разруливай. Пришлось идти к матери с повинной. Я получил взбучку не из-за денег, а из-за детского идиотизма. В воздухе летали обидные фразы типа "весь в отца пошел". Мама была родом из почитаемых харьковских равиннов, а папа - потомственный столяр из польского местечка. Урок я запомнил навсегда. Прошел месяц. И вдруг раздался телефонный звонок. Mеня, как обычно не было дома. Трубку сняла мама. Какой-то человек с сильным грузинским акцентом потребовал меня к телефону. Зачем? Он оказался другом Марины и его тоже кинул Славик. Мама повесила трубку, нo он перезвонил позже. Я уже был дома. Грузина кинули на большие деньги, на тысячи, и он хотел если не денег, то хотя бы мести. Кроме всего он оказался любовником моей королевы красоты, что не добавило радости в наш разговор. Я отказался вступать в коалицию - рисковать из-за сорока рублей не хотелось.
Время покатилось дальше, наступила следующая зима. Я уже учился в Корабелке и изучал по второму разу теоремы Ферма и Лагранжа. Круг знакомых полностью к этому моменту полностью поменялся. Правда развлечения остались те же - портвейн и барышни. Но, бандюков и придурков не стало. В очередной вечер я появился дома поздно. Обычно мама уже спала. В этот раз она встречала меня в коридоре. Лицо ее выражало недоброе. "Звонил ТОТ грузин. Просил передать, что больше волноваться не надо. Славика опустили под лёд. Ты уверен, что мы не имеем к этому никакого отношения?" Еврейские мамы умеют шутить и понимают юмор. Мой друг однажды пришел домой с беременной подругой. Мама критически осмотрела гостю и отозвала сына в сторону "Скажи мне честно, это она на нас так надулась?". Я вспомнил эту забавную историю и усмехнулся: "Мы не имеем никакого отношения к этой маленькой неприятности со Славиком". И вдруг понял, что детство кончилось, началась взрослая жизнь. Я не могу сказать, что с тех пор не делал ошибок. Делал и даже больше, чем нужно. Но эти две истории всегда всплывали в моей голове, когда приходилось принимать важное решение.