Во дворе её все звали царевна. Точнее, она сама просила называть её только так.
В общем, пожелание и кличка были вполне логичными, так как девочку, переступающую нерешительно морально, но крайне стремительно гормонально, пубертатный рубеж четырнадцатилетия, звали Маша Царёва.
В детстве, которое, как считала сама Маша, осталось уже позади, было лестно слышать доносившиеся со всех сторон: "А Царевна сегодня выйдет гулять? ", "Царевна, ты после обеда придёшь?", "Царевна, смотри, какую я тебе жвачку принёс! "
А потом уже без особого эмоционального и смыслового наполнения приклеилась к Маше эта то ли кличка, то ли имя нарицательное.
Маша выделялась среди всех ровесниц двора стройной осанкой, была мечтой всех мальчишек и заглядением потенциальных свекровушек, занималась бальными танцами с пяти лет и в гордые тринадцать лет и восемь месяцев считала себя роковой женщиной, "поменявшей уже четыре партнёра".
Ну как поменявшей?...
Первый партнер, Паша, имя которого так нравилось Маше и, казалось, сливалось в едином созвучном дуэтотном порыве с её именем собственным, переехал через год после их встречи в другой город, куда был переведён его папа военный.
Кирилл, второй кавалер, сломал ногу и был вынужден прекратить страстные танцевальные свидания на паркете с Машей.
Третий танцор-премьер ВиктОр переехал из "Уральского захолустья в перспективную столицу" - так, разбрызгивая слюни, объясняла ворвавшуюся испепеляющую молнией в жизнь Маши разлуку мама ВиктОра.
Третий верный товарищ оставался верным с 5 июня по 3 сентября. А после... После нанес неизлечимую рану на сердце Маши.
"Прости, Маша" - изрек, выгнувшись в театральную позу, коварный юнец, - "Ты лучшее, что произошло со мной за мой сознателные 14 лет, но, ты меня больше не вдохновляешь, с нового танцевального года я буду танцевать с Викторией".
Его звали Константин.
Почему звали? Потому что с этого дня Маша вычеркнула Костю... Которого от милоты душевных порывов называла до этого про себя "Котя".
После признания в грядущем расставании имя "горделивого самца" (так окрестила обречённо его Маша) перекликалось в ней только со словом "Кость"... И сразу представлялся пиратский череп с перекрещенными костями.
"Ты же жизнь моя, ты и смерть моя", - напевала только что придуманную песню Маша, сидя во дворе на скамейке возле подьезда.
Вот надо же так, в день прощания, 3 сентября.
Этот день и стал, казалось Маше, днём её перерождения.
Что же это, значит...я Царевна, всегда была самой-самой, любимая всеми, ребятами, мамой.... А он... А она.... Эта Виктория - Победительница? - Маша вытерла слезы и сопли обратной стороной ладони.
Я Принцесса - а она, наверное, она для него Королева.
"Вот-те здрасьте", - послышался голос сверху.
Маша подняла голову, на балконе четвёртого этажа виднелось две пятых части тела мамы. - "Я тебя жду-жду, а ты где ходишь?"
Увидев зареванное лицо дочери, мама беспокойно-командирским тоном добавила: "Ну-ка, марш домой! "
Маше стало грустнее грустного. Она не переставая плакала уже больше получаса, всё время пути от дворца культуры до дома, но слёзы ещё были в запасе, в резервуаре обиды и непринятия реальности. Я Царевна, а она, видимо Королева.
Маша зашла домой и швырнула сумку с туфлями через весь коридор в комнату.
"Что случилось, Машенька? " - спросила мама и протянула руки к дочери.
Маша сняла растоптанные демисезонные ботинки и сорвалась с места, уткнувшись маме в живот и крепко обняв её.
"Маааааамочка", - поскуливая вопила Маша, её дыхание сбивалось, - "Мамочка, ну как же так?"
"Что случилось? Кто тебя обидел?"
"Мамочка, этот каааазел..." - Успела сказать Маша и истерика новой волной подкатила к глазам.
"Кто? Что такое? Кто тебя обидел?"
"Маааама - Костя больше не будет со мной танцевать, он... Он.... Он..." - Пыталась собрать мысли единый логичный узор Маша.- "Он будет танцевать с какой-то Викаааааааай..." - Трезвонило в резонирующей макушке головы Маши.
"Милая моя, красивая моя доченька. И из-за этого ты плачешь? Господи, да будет ещё сто у тебя таких Константинов, Иванов, Петров, Василиев. Разве это повод расстраиваться?
Посмотри на себя в зеркало," - сказала мама, отвернув Машу от себя, чтобы было видно отражение в зеркале.
В отражении не было лица, было какое-то непонятное месиво разрозненно-нелепых черт : красные от слез глаза, разрумянившиеся гневной обидой щёки, распухшие обкусанные от нервного шквала губы.
Маша отвернулась от зеркала и пошла, шаркая ногами по полу, в свою комнату.
До весны она просидела дома. Погрузивштсь в траур юношеского разочарования, читала много книг. С упоением страницу за страницей глотала произведения Цвейга. Плакала над Лепореллой, рыдала над Амок. И всё представляла себя одной из цвейговских героинь, трагичных, хрупких, доверчивых... Но таких, как она... Ведь каждая из них была Царевной... Но так и не стала Королевой.
Мартовская капель ворвалась город, сопровождаемая плясками лучей солнца и трелями хоров вернувшихся из южных стран птиц.
Маша впервые за всё время (если не считать дорогу из школы домой и обратно, которая занимала у неё десять минут в одну сторону) вышла во двор и села на скамейку. Осенние чувства за копошились в мозгу. Но память сильно притупила те чувства.
Маша уже была другой, хотя, по сути, оставалась той же самой, просто гормональное мозготресение психики подутихло. Осенью было 8 баллов по шкале Рихтера, а сейчас 3-4, лёгкое мозготрясение, отдающее в нижней части живота.
Воздух наполнился звуком мощного мотора. Мотоцикл появился в контуре притихшего двора.К реву разрывающегося от звериной мощи мотора добавился едкий запах бензина и дым, который выплевывал мотор через сопло трубы. Мотоцикл притормозил в нескольких метрах от Маши. Наездник начал поправлять перчатки. В силуэте наездника Маша сразу узнала его.
Ко... Какой он другой стал... Ровная щетина чёрным панцырем покрыла нижнюю часть овала повзрослевшего лица.
"Котя" - нежным журчанием промурчало в голове Маши.
Хрупкая психика перебирала эмоции и не могла понять, что испытать сейчас, в это самый момент.
Психическая последовательность эмоций Константина была стремительнее.
"Маша, Машенька, привет! Как ты? Давно не виделись с тобой. Ты так изменилась, похорошела," - салютовал Костя, глядя увлечённо на грудь Маши, достигшую второго размера зрелости.
"Я отлично," - пробормотала Маша, - "Жду вот парня своего. В кино пойдём, " - зачем-то наврала она.
"На какой фильм?" - уточнил Костя.
"Ещё не решили. На месте разберёмся".
"Садись, я тебя прокачу, - с манящей интонацией Казановы произнёс, кривляясь, Костя.
"Нет, сами катайтесь, а нас опасайтесь", - лицемерно в рифму отчеканила Маша.
"Ну, как хотите. А то глядите", - не унимался игриво Костя.
"Не хотите. Отсюда катите", - улыбнувшись сказала Маша и махнула рукой, указывая по направлению движения мотоцикла.
Костя послал Маше воздушный поцелуй, выкрутил ручку газа. Мотоцикл резко дёрнулся и стрелой полетел, скрывая наездника в дыме, вырывающемся из выхлопной трубы.
Маша вернулась домой, открыла книгу Цвейга, перечитала Амок. Сумерки сгущались над городом.
В замочной скважине повернулся ключ, мама вернулась с работы. Мама Маши работала врачом в отделении скорой помощи.
Маша вышла встретить маму, поцеловала в щеку и, взяв сумки с продуктами, направилась к кормильцу-холодильнику разбирать покупки.
"Устала, мамочка? " - заботливо поинтересовалась Маша.
"Да, " - ответила из комнаты мама.
"Маша, а ты помнишь Костю, с которым ты занималась танцами?"
Сердце Маши замерло, перехватило дыхание.
"Дааа..... Конечно, помню. А что? Почему ты о нём заговорила?"
"Он сегодня на мотоцикле гонял и разбился.
Доставили его к нам в реанимацию ближе к обеду".
Маша молчала. Барабанные перепонки разрывало от зашкаливающего истерического мозготрясения силой 10 баллов по шкале Рихтера.
"Зашла к нему в реанимацию, - продолжала Мама, - "Он на несколько минут пришёл в себя, узнал меня, взял за руку и сказал: "Принцессе..." а дальше что-то не разборчиво. Вечером он умер."
Маша выронила из рук грохотку с десятком яиц.
"Маааам, я пойду полежу, сказала она. Ужин на плите. Кушай без меня".
Маша зашла в свою комнату, выглянула на балкон. В ветке дерева, глядящего на Машу тысячами своих набухающих почек, запутался шарик и на шарике маркером было корявым торопливым почерком написано "Прости, Царевна".
Маша потянулась за шариком трясущейся рукой. В этот момент сосед с шестого этаж выбросил ещё тлеющий окурок. Окурок огненным уродливым тельцем расплавил хрупкую нежную суть воздушного шарика. Шарик сдулся и повис безжизненной резинотелесностью на ветке.
Во дворе её все звали Царевна.
Кличка была вполне логичной, так как женщину, ни разу не бывшую за мужем, считавшуюся у обитателей двора надменной и высокомерной стервой, переступающую нерешительно морально, но крайне стремительно гормонально, климактерический рубеж пятидесятилетия, звали Маша Царёва