Глава 11
Сегодня не стало моего верного слуги Базена. Он долгое время был просто слугой, затем стал секретарём, и, наконец, другом. Любое моё распоряжение он выполнял с большей прилежностью, чем если бы ему это распоряжение отдал Король или сам Папа Римский. Он не завёл семьи, я был его семьёй, а он – моей.
Однажды он пережил нападение разбойников, пиратов, получил две пули. Я полагал, что он не оправится от этих ран, но не мог оставаться с ним. Долг позвал меня в погоню за пиратами, я должен был вызволить из их рук похищенного принца, а также одну даму, к которой мой друг д’Артаньян был неравнодушен. Я оставил беднягу Базена на попечение достойных людей, и моё сердце было на не месте всё то время, когда я не имел возможности справиться о его состоянии. Я боялся написать, опасался узнать худшее. Но мой дорогой Базен выжил. Это было шесть лет назад. Он служил мне и далее верой и правдой все эти шесть лет, хотя силы у него были уже не те. Почти шестьдесят лет он был со мной! Скоро мы увидимся с тобой, друг мой!
Нас было четверо мушкетёров, и у каждого был свой слуга. Эти слуги тоже сдружились. Первым из них мы потеряли Мушкетона, который по неведомым мне причинам под старость просил называть его Мустоном, поскольку имя Мушкетон казалось ему недостаточно аристократичным. Да, он приобщился к аристократии, по меньшей мере, по образу жизни. Бедный Мустон погиб от рук негодяев, нанятых Кольбером для убийства д’Артаньяна. Затем ушёл Гримо, слуга Атоса. Он был с виду очень стар, поскольку был полностью сед и имел глубокие морщины на лице, но оставался крепок, насколько это было возможно для его возраста. Вот теперь и Базен. Жив ли бывший слуга д’Артаньяна Планше? Бог весть. Он первым перестал быть слугой, обзавёлся собственным делом, держал трактир и бакалейную лавку, где каждый мог купить фрукты, орехи, чай и прочие мелочи. Кажется, Планше был единственным по-настоящему семейным человеком среди всей этой четвёрки наших слуг. И то сказать, д’Артаньян не столько нуждался в слуге, сколько в друге после нашего расставания через некоторое время после осады Ла Рошели. Ведь должность капитан-лейтенанта королевских мушкетёров давала ему денщика, а то и двух, поэтому не было никакого смысла держать за свой счёт слугу. Кажется, Планше был активен во времена Фронды, чуть ли не одним из лидеров-фрондёров от простолюдинов. Разумеется, от правящей партии там были иные лидеры. Об этом я как-нибудь напишу, но не сегодня. Сегодня я предаюсь скорби по моему дорогому Базену. Он был для меня тем же, чем был отец Жозеф для кардинала Ришельё. Впрочем, нет. Ведь отец Жозеф поначалу содействовал взлёту Ришельё, представив его Королеве-матери. Я же не обязан Базену своей карьерой, он просто добросовестно и порядочно служил мне, работал на меня, был предан мне с головой. Но во всех прочих отношениях он был моим «серым кардиналом». Я даже хотел сделать его епископом! Ей-богу, это могло выгореть! Во всяком случае, аббатом он мог бы быть. Но из эгоистических соображений я долгое время не предлагал ему этого, когда же решился и предложил, он разобиделся так, что целую неделю разговаривал со мной предельно сухо. «Да, монсеньор», «нет, монсеньор», «слушаюсь, монсеньор». Так – целую неделю! За то, что я вознамерился с ним расстаться! Он решил, что я нашёл себе более расторопного слугу, что я не удовлетворён его услугами. Бедняга! Разве он мог помыслить, что такой закоренелый эгоист, как я, может что-то предпринять не для себя лично и не ради собственных выгод, а для того, чтобы просто сделать добро тому, кто ему дорог?
Как легко все мы предполагаем в других худшие черты! И как трудно даётся нам предположение о том, что кто-то рядом с нами может оказаться лучше, чем мы о нём думаем! Легче всего мы приписываем другим наши собственные недостатки. Злой видит злобу в каждом, жадный каждого считает скрягой, завистник полагает, что ему все завидуют, тот, кто падок на прелюбодеяния, подозревает всех и каждого в этом же самом. Но ведь Базен не был эгоистичным? Или мне это лишь казалось? Как бы то ни было, он хорошо меня знал, и он прав, мне действительно, было трудно решиться предложить ему то, в чём я сам не был заинтересован!
Спи с миром, мой дорогой Базен!
Ничего больше не буду сегодня писать.
Аминь!
(Продолжение следует)