Научитесь находить повод для улыбок в любой, даже тяжёлой ситуации.
Прошёл год с тех пор, как мы с мужем переболели ковидом, а вспоминаю я об этой напасти довольно часто, вернее, всё время помню. Наверно оттого, что даром мне это не прошло: я узнала, что такое «постковидный синдром», познакомилась с узкими специалистами врачами – пульманологом, кардиологом, нефрологом, отоларинглологом, даже к гематологу отправили на консультацию, и вот уже год я постоянно чувствую себя, как бы это помягче сказать… в общем, пока чувствую.
А случилось это осенью, в октябре,когда мы вернулись с дачи «на зимние квартиры». Окрепшие, отдохнувшие, похудевшие, загоревшие!
Разобрались со своими урожаями. Соблюдая все меры предосторожности (маски, перчатки, социальная дистанция), пробежались по магазинам и забили холодильник продуктами.
Отмыли квартиру после полугодового дачного отсутствия. Казалось бы, что ещё надо – отдыхай, занимайся любимыми делами, живи да радуйся!
Нет, стало нам вдруг в нашей чистой и просторной квартире душно и противно. Мы постоянно ссоримся, всем недовольны, обижаем и обижаемся друг на друга. А если не ругаемся, то глухо молчим. Короче, плохо нам,плохо, и с каждым днём становится всё хуже и хуже. Постоянная дикая усталость, сонливость, а уж про раздражительность я молчу.
Где-то на третий день в обед муж не стал есть, заявив, что я "схалтурила": «нет, ты сама пробовала, что сварила?», лёг и отвернулся к стене. Я оскорбилась, попробовала: ну нормальный суп, с фрикадельками, только почему-то пахнет он, нет, он просто воняет...и почему-то воняет керосином. Противно. Непонятно, нет у нас дома керосина, керогазы и примусы в далёком прошлом. Конечно, есть это нельзя - пошла вылила в унитаз. Жалко суп, на два дня сварила. А себя как жалко, из последних сил готовила!
Потом мужу вдруг стало холодно, и он демонстративно побежал закрывать балконную дверь, так долбанул ею, а потом начал обвинять меня в том, что «своими сквозными проветриваниями я простудила всех в этом доме!" Всех – это его. Я решила не злиться, действительно, сегодня с самого утра у нас что-то прохладно. Увидев, что мужа трясёт под тёплым одеялом, достала градусник. Ничего себе – температура у мужа 37,7 а у меня (ужас-ужас!) около 39 градусов! И, главное ведь, ничего не болит, просто плохо и до того всё противно, и нет никаких сил, и хочется лечь и лежать неподвижно. И спать...
Выпили парацетамол от температуры, арбидол от вируса. Дня два перемогались, постоянно спали, без конца пили эти лекарства, всё еще надеялись, что "само пройдёт", что это обычная простуда. Ссориться прекратили, на это просто не было сил. А когда я перестала ощущать запахи, поняли, что «само не пройдёт» и, скорее всего, это ковид.
Вызвали участкового врача, приготовили маски, чтобы её не заражать. Врач пришла, увидела нас в масках: «Ну и к чему этот маскарад? Вы же у себя дома! Раньше надо было надевать, хотя, что толку… Снимайте, и так дышать нечем!» Я обиделась – не оценила врач нашего благородства, промямлила, что да, у нас почему-то всё время душно, но мы постоянно проветриваем. «Ага, сквозное устраиваем проветривание» – добавил муж.
А врач спросила про температуру, когда заболели, чем лечимся. Измерила давление, выслушала лёгкие, успокоила: «ничего, всё у вас в лёгких чистенько», взяла мазки, добросовестно так – не мазок будто, а соскоб брала. Сказала, что скоро, через 4 дня(!!!)будут готовы анализы, вызывать её не надо, она сама придёт, и мы всё про себя узнаем. А пока велела продолжать лечиться. Чем? Ну чем – арбидолом от вируса и парацетамолом от температуры... Немного подумав, добавила к лечению витамин С и тёплое питьё. Много-много тёплого питья. Ну,а если будет уж совсем худо, посоветовала вызывать скорую. Пожаловалась нам, что у неё сегодня больше шестидесяти вызовов, стащила бахилы и убежала.
И правда, вернулась через четыре кошмарных дня, сообщила, что у обоих тесты на ковид положительные. Снова прослушала наши лёгкие, сказала: «Ой, как мы хрипим!». Потом надела мне на палец такую штучку, маленький приборчик, пульсоксиметр называется, он ужасно противно запищал у меня на пальце, и врач велела вызывать Скорую, сказала, что у меня гипоксия, то есть мало кислорода в крови, а это очень плохо. Опасно это! И нужно госпитализироваться! Немедленно!
А у мужа хрипов было поменьше, прибор не запищал, у него дела получше, и ему можно лечиться дома. Лекарства для него завтра сын возьмёт в поликлинике, там всё будет расписано, что, как и когда принимать.(Откуда она знает, что у нас сын, который принесёт лекарства...)
Врач ушла, а мы посидели немного, передохнУли, пожалели себя, подумали-подумали и решили, что мне всё же лучше госпитализироваться. Вызвали скорую.
Собрали сумку: паспорт, полис, направление. Так, бельё, тапки, чашку, ложку. Муж волнуется, ищет телефонную зарядку, командует: «Чашку возьмёшь большую! Да не эту, большую бери, мою синюю, дачную! Ничего страшного, я сейчас ототру содой!» Муж помогает собраться, суетится, но, мне кажется, он немного обиделся, что меня – в больницу, а ему - оставаться дома…
Только успели собраться, в домофон позвонили, приехала скорая. (странно,что так быстро, кругом все жалуются, что приезжает скорая помощь через 8-10 часов после вызова). Вошли в квартиру трое – женщина и двое мужчин, бригада. Все, как космонавты в открытом космосе – в защитных белых костюмах, в масках, очках, перчатках, с большими оранжевыми ящиками. И с порога разорались, возмутились,обиделись, почему это мы встречаем их без масок, если у нас подтверждённый коронавирус! Они ещё пожить хотят! Спорить мы не стали, нацепили маски. Живите!
Медики молча сделали мне ЭКГ, измерили температуру, давление, а потом измерили мой кислород, и все сразу заторопились, подхватили мою сумку, и – в машину. Мы с мужем даже попрощаться не смогли в этих масках…
В машине тоже духотища. Уложив меня на носилки, а сверху придавив тяжёлым шерстяным одеялом, врач села рядом на откидной стульчик и сообщила, что едем мы в ковидный госпиталь в Пашино: «Да-да, в Пашино! В городе нет мест, всё забито, а госпиталь в Пашино сегодня дежурит. Так что лежите спокойно и не делайте такие глаза!» – устало сказала врач. Да ничего я не делаю ... знаю только, что Пашино – это далеко за городом, где-то около 40 км от дома, да ехать нам через весь Новосибирск в час пик, да ещё эта маска не даёт мне вздохнуть. Врач бдительно следит, чтобы я не тянулась к лицу. Всякий раз перехватывает мою руку и начинает считать пульс. А может, и не считает, вид делает, наверное, просто тоже хочет «ещё пожить», а я тут своим "подтверждённым вирусом" буду на неё дышать.
Мы долго едем по городу: мигалка мигает, сирена воет – в машине слышно, а я, просыпаясь и засыпая, думаю: «вот кого-то везут на скорой, кому-то плохо, кого-то спасают» Какое-то у меня раздвоение личности. И ещё, меня всё время мучает: я что-то забыла, что-то очень важное… забыла и не могу вспомнить.
Потом в машине становится темно, это значит, мы уже за городом, поля, леса…Снова проваливаюсь.
Очнулась, когда остановились у больницы. На освещённой площадке целая колонна машин скорой помощи. Врач говорит с кем-то по телефону: тахикардия, гипоксия, подтвержденный ковид, рассказывает про какие-то пустые баллоны...ну не смогли заправиться, там тоже очередь. Потом быстро снимает с меня одеяло, командует: «Поднимаемся! Садимся! Встаем! Выходим! Пропускают нас. Идти можете?» Помогает выйти из машины, берёт под руку. Это хорошо, что пропускают нас без очереди, хорошо, что врач поддерживает под руку, потому что... голова кружится, ноги ватные, не слушаются, и я не могу вздохнуть.
Приемный покой. Яркий свет и много народа, все в масках, в перчатках в белых медицинских халатах. Никаких защитных костюмов. «Снимите маску» – говорит пожилая полная врач. Я стягиваю с лица мокрую маску,– и, как мне хочется обнять эту добрую толстую врачиху! Ну конечно, обними, с подтверждённым ковидом! Я думаю, она бы не обрадовалась. Всё происходит очень быстро: заполняют документы, забирают мою одежду, пытаются добиться от меня, почему я не привита и на какие препараты у меня аллергия. Меряют уровень кислорода в крови. Прибор на пальце показывает пульс 140, а сколько кислорода, я не успела разглядеть, но, судя по тому, как прибор сразу запищал и они все заторопились, дела у меня неважные. Огромный парень, наверное санитар, помогает сесть в кресло-каталку, на колени мне ставит сумку, я в неё вцепилась, я за неё держусь. Слышу: «Реанимация? - Нет, 356-я».
И мы опять едем. Теперь едем по длинным коридорам, поднимаемся на лифте, снова коридоры, коридоры. Господи, почему же везде такая духота?! Палата 356. Женщины, смотрят на меня, я, кажется, даже поздоровалась. Как чётко у них здесь всё организовано – не успела лечь, подошла медсестра со шприцем: «Оголите живот, расслабьтесь». Ну да, расслабьтесь! Я боюсь! Всегда считала, что укол в живот, это ужасно больно. А оказалось – совсем нет. Или это я уже ничего не чувствую...
После укола мне подключают капельницу, и я мгновенно засыпаю. (Я вот всё думаю, что это было – это я на самом деле засыпала или я отключалась, теряла сознание?)
Очнулась от того, что стайка сестричек, или врачей, непонятно, окружила кровать, и кто-то хлопает меня по щеке, кто-то держит за руку, считает пульс. Когда я открыла глаза и поинтересовалась, строго так спросила, в чём дело, что тут происходит? - все загомонили, переключились на мою соседку:
– И чего было так орать, Мария?!
– Но вы же сами попросили позвать, когда капельница закончится, – оправдывается Маша, – ну нет у нас кнопки вызова врача!
– Кнопки нет, но что это за крик на всю больницу: «Новенькая закончилась! Новенькая закончилась!» Переполошила всех!
Медперсонал расходится, женщины в палате улыбаются. Проходя мимо моей кровати, пожилая полная женщина в лёгком халате, наклоняется ко мне, поправляет одеяло: «Всё будет хорошо». Позже я узнаю, это Надежда, она верующая, очень добрая женщина. А мне, и правда, стало полегче.
Очень хочу спать, но нет, медсестра подкатывает к кровати концентратор – прибор, который вырабатывает кислород. Настраивает, распаковывает маски, показывает, как надеть, как дышать. Концентратор урчит, булькает, я дышу влажным воздухом и сразу засыпаю.
Просыпаюсь ночью. В палате тихо, только гудят концентраторы, женщины спят, а я вся насквозь мокрая – спина, шея, голова, странно, даже волосы мокрые, как после мытья. Дверь в коридор открыта, и в палате светло. Для сумок, одежды здесь есть шкаф, но вчера, я видела, что мою сумку задвинули под кровать. Осторожно, стараясь не шуршать целлофановыми пакетами, трясущимися руками достаю сухое бельё, полотенце, снимаю мокрую насквозь майку. Подушку, да какая же она тяжёлая, с трудом переворачиваю на другую сторону, мокрую простынку застилаю полотенцем. Сплю урывками, переодеваться в сухое пришлось ещё пару раз за ночь.
А рано утром, за окном ещё темно, в палате включают свет, и заходит медсестра. На закрытом салфеткой подносе шприцы: «Просыпаемся, девочки, просыпаемся! С добрым утром! Все живы? Ну, слава Богу! Подставляйте пузики!» Лежащие на животе женщины, кряхтя, поворачиваются на спины, оголяют «пузики» и, какой ужас! Животы у всех чёрные-пречёрные…
– Это что? Это от ковида?» – поворачиваюсь я к соседке.
– Нет, это от уколов. От гепарина. Разжижающее, чтобы тромбов не было,–объясняет Маша, – не волнуйтесь, и у вас так будет. Пройдет...к лету.
Меряют температуру: в основном у всех в палате 34-35, и только у меня 38 градусов. И это при том, что я всю ночь была мокрая, как мышь.
– Хорошо,– говорит медсестра,забирая градусник,- вчера вечером было почти сорок.
В палату впорхнули молоденькие девочки в накрахмаленных белоснежных халатах, наверное, практикантки, меряют уровень кислорода в крови. Слова «пульсоксиметр», «гипоксия», «оксигенация», «сатурация» прямо завораживают их, и произносят девочки эти слова очень часто и с удовольствием. Ходят от кровати к кровати: «Нормально, нормально, маловато, ложитесь на живот.» Возле меня девочки задерживаются: «Гипоксия.Ничего-ничего, не волнуйтесь! Вчера вечером поступили?» – тут же надевают мне на лицо кислородную маску.
В палате оживлённо: больным меряют давление, берут анализы, делают уколы, каждому на тумбочки ставят флакончики от пенициллина, доверху наполненные разноцветными таблетками.
«Это на всю неделю?» – интересуюсь я.
«Это надо выпить сейчас, после завтрака, а на вечер я ещё принесу.Столько же»-говорит медсестра. Ужас!
Привозят завтрак. В пластиковом контейнере горячая овсяная каша, на тумбочку(как хорошо, что я набрала салфеток), на салфетку положили варёное яйцо, два кусочка серого хлеба. В мою большую чашку наливают из термоса горячий чай. Есть совершенно не хочется, и я решаю, что, завтракать не буду, только чай. Но тут ко мне подходит женщина, её кровать у окна, в руках у неё банка с чем-то янтарно-жёлтым, похоже на мёд.
«Привет, я Жанна, – говорит она приветливо, – есть надо! А то эти ваши таблетки... Давайте открывайте свою кашу, я положу вам масло. Это волшебное масло, топлёное масло ГХИ, вам это сейчас с вашей пневмонией просто необходимо».
«Спасибо,Жанна,но кто вам сказал, что у меня пневмония? Ковид у меня! Ко-вид!»
«Скажут, скажут, сегодня на рентген сходите, и скажут, – успокаивает меня добрая Жанна, – да не волнуйтесь, здесь у всех пневмония».
"Странно, никто же не кашляет, какая пневмония?»
«Такая это пневмония, кашлять не обязательно, – Жанна щедро кладёт на горячую кашу своё волшебное масло, – на здоровье!»
После завтрака некоторым больным нужно лечь на живот, кто-то займётся дыхательной гимнастикой, кому-то готовят концентраторы, капельницы. Нас лечат. Мы лечимся.
В палату входит молодой человек. Ну очень молодой! Он в белом медицинском халате, шапочке, в маске, а глаза какие красивые у парня! Да, а на руках у него почему-то надеты смешные жёлтые хозяйственные перчатки.
«Здравствуйте, – говорит он громко и торжественно,– я Хан!»
Женщины озадаченно смотрят на него, молчат, и только Маша хихикает: «А мы тогда кто?»
"Меня так зовут – Хан, – улыбается мальчик,– я сейчас у вас полы мыть буду. А вы тапочки поднимите, чтобы мне побыстрее»
«Хан, скажи, а где Лена? Она же у нас всегда убирала» – спрашивает Надя.
«Лена в соседней палате».
«Моет?»
«Нет, заболела Лена, лежит под кислородом».
«Бедная девочка!– вздыхают женщины.– Соседняя палата тяжёлая»
«Не волнуйтесь, она поправится, – говорит Хан, – она молодая».
Неожиданно ловко и умело парень вымыл полы, унёс ведро, швабру, а через несколько минут снова зашёл в палату, теперь с креслом-каталкой. Назвал фамилии больных, кому сегодня на рентген. «Наденьте кофточки,– говорит он заботливо, – там внизу прохладно.(Мне кажется, он хотел сказать «наденьте кофточки, бабушки») Телефоны оставьте в палате. А вы садитесь» – Хан подкатывает кресло к моей кровати. Я хотела гордо отказаться, но вовремя сообразила, что нечего выпендриваться – дойти ногами до рентген-кабинета у меня вряд ли получится.Да и где он находится... А ещё интересно, что творят сейчас эти таблетки в моем бедном организме, это ж надо - съесть столько химии...
Жанна со своим волшебным маслом оказалась права: «двусторонняя полисегментарная пневмония» – спокойно сказала врач-рентгенолог, снимая с меня тяжеленный защитный фартук. Двусторонняя – понятно, надо узнать, что такое «полисегментарная». И хорошо, что я на каталке, потому что в коридоре действительно прохладно, а у меня ведь пневмония! Пришлось бы ждать. А так меня без всякой очереди вкатил Хан в рентген-кабинет, а потом быстро доставил на место. По дороге он рассказал, что ему 19 лет, что они здесь все студенты мединститута из Барнаула. И Лена тоже. Практика.
«А наш палатный врач, он... тоже?» – осторожно спрашиваю.
«Нет, врач настоящий – смеётся Хан, – хороший у вас врач!»
В палате женщины сообщили, что было много звонков, мой мобильник постоянно дребезжал на тумбочке. Смотрю – ничего себе, сколько пропущенных! Несколько раз звонил муж. Набрала: «Ну ты как там?». Сообщил, что температуры нет у него, нет, он не кашляет, ничего не болит, только ужасная слабость и всё время хочется спать. Узнав, что я нахожусь в Пашино, ужаснулся – почему? Это же так далеко! Волнуется, как это мы вчера по пробкам добрались до этого Пашино, и не в коридоре ли меня положили. Рассказал, что "Андрей утром привёз лекарства, ему выдали в поликлинике. Ты представляешь, бесплатно выдали очень дорогие препараты! Расписали, как принимать. Если станет хуже, вызывать скорую. И пить побольше. Да нет, сын в квартиру не заходил, ну что он, не понимает – трое детей в доме. Повесил пакет с лекарствами и кефиром на входную дверь, позвонил и уехал на работу.
"Ладно, а теперь, Галюня, скажи, – спросил муж противным голосом, – зачем ты раззвонила своим подругам, что тебя забрали в ковидный госпиталь, а я, такой бедный, больной и беспомощный, остался дома? И чтобы они за мной присматривали! … Только одной позвонила? ... Людмиле?...Ну-ну! Они постоянно, одна за другой, звонят, интересуются, живой ли я ещё, как я себя чувствую, ничего ли мне не надо! А мне ничего не надо! Я СПАТЬ ХОЧУ!»
«Не кричи, пожалуйста, Миша, не нервничай, отключи телефон и спи, – советую я.
«Отключить телефон? Ты что, хочешь, чтобы они прибежали СЮДА?»
«Да ладно, не выдумывай, никто не прибежит, они же знают, чем ты болен.
Побоятся.
Отключись и спи спокойно. Водички пей побольше, поставь возле себя чашку,всё будет хорошо" –
успокаиваю я мужа.
Договорились созвониться вечером. А позвонившим по ватсапу моим чутким подругам (ого, сколько у меня чутких подруг!) послала «сердечки», дала знать, что пока жива. И отключила телефон.
Какая же у меня здесь, в этом госпитале, беспокойная жизнь! Ни минуты покоя! Как я устала… Мне снова становится трудно дышать. Подошла пожилая медсестра, та, что утром колола гепарин. Проверила сатурацию, сама надела мне маску: «Дышите! Потом ляжете на живот. Будет легче. Дышите! Дышите сами!» Подышала, и правда, стало лучше, уснула.
Проснулась – обед на тумбочке. Еда в пластиковых контейнерах: щи, тефтельки с гречкой – всё без вкуса и без запаха, но такое всё горячее (почему-то во время болезни, мне ужасно хотелось горячего). Стараюсь не думать, что пластик и горячее, это как-то... неправильно. Вспоминаю: «неважно, что ты ешь, важно, что ты об этом думаешь». Всё, ем, стараюсь вообще ни о чём не думать.
После обеда сон-час. Ну ладно, я только поступила на лечение, а мои-то «сопалатницы» уже больше двух недель здесь лежат, и у всех тоже ужасная слабость, все время спят.
Проснулась – ужин на тумбочке. И снова полный пузырёк таблеток. Вечером всё то же самое, что и утром: меряют давление, температуру, сатурацию, всем уколы в живот и в другие места, капельницы…
А вечером, когда все процедуры закончились и женщины разговорились, выяснилось, что в палате все больные привиты от коронавируса, да не по одному разу привиты. Все, кроме меня! И вот всем стало интересно, почему это я не делала прививки.
«Аллергия» – большими красными буквами написано на обложке моей амбулаторной карты в поликлинике. Задыхалась когда-то, спасли, а на что была аллергия, так до конца и не выяснили. Поэтому ежегодные прививки от гриппа в школьной учительской мне не делают. Боятся. А уж от ковида, от ковида я и сама побоялась прививаться!
В госпитале нет компьютерного томографа, поэтому, сколько там процентов лёгких поражено и сколько ещё осталось, больные не знают. Зато их через день возят на рентген, наблюдают, как протекает пневмония.
Вот и меня на третий день снова свозил Хан в рентген-кабинет. Принимала та же врач, что и в прошлый раз. «Ну что, поздравляю, всё пошло в фиброз!» – сказала она. Я, улыбнувшись, поблагодарила её за поздравление. Она, похоже, удивилась, внимательно посмотрела на меня.
Хан тоже удивился. По дороге назад в палату он спросил: я, что ли, не знаю, что такое фиброз? Я не знала. «Плохо это, очень плохо» – сказал Хан, а потом, спохватившись, начал меня успокаивать, что ещё рано волноваться. Нужно лечиться и всё будет в порядке. Ошибался Хан. Через несколько месяцев лечения, врач-пульмонолог показала на экране мой свежий снимок КТ (компьютерной томограммы) и объяснила, что такое «фиброз», что такое «матовое стекло». И скоро год мой пульсоксиметр, показывает кислород ниже нормы.
Сегодня у нас в палате происшествие. Выписали бабушку, а на её место, едва санитары успели протереть тумбочку и перестелить постель, поступила новая больная. Медсестра показала ей свободную кровать и убежала.
Дама вошла в палату, молча оглядела нас и, не поздоровавшись, хмуро спросила, почему мы не в масках? Сама она была в маске, надетой по всем правилам. Народ удивился, никто такого вопроса не ожидал. Мы и не задумывались над тем, почему все больные этого госпиталя без масок. Диагноз у нас один на всех, да нам и без масок-то трудно дышать.
Мы молчим, а Надя от неожиданности поперхнулась и закашлялась.
«Так – сказала новенькая, повернувшись к ней, – вот вы! Вы почему кашляете и не прикрываете рот платком?! Не учили?»
Надежда покраснела, на глазах слёзы. И тут Соня, интеллигентная спокойная Соня, молча поднялась с постели, сняла очки и, отложив электронную книгу, подошла вплотную к нахалке и тихо-тихо, глядя ей в лицо, сказала: «Вы...ты... а дальше, все остальное было сказано матом, да таким матом! А потом Соня спокойно посоветовала ей, посоветовала тоже матом, "выметаться" и искать отдельную палату.
Женщина дёрнулась, подхватила сумку и вышла. Больше мы её не видели. А Соня буркнула нам: «извините» и вернулась на своё место, легла, надела очки и взяла в руки книгу.
Что это было? Позже, обсуждая происшествие, мы договорились до того, что, если бы эта особа не "убралась", мы бы как начали все кашлять, кашлять прямо через силу, кашлять прямо на неё! Сначала засмеялась Маша, а потом все дружно расхохотались.
«Это что за веселье? - удивилась заглянувшая в палату медсестра,–Выписывать! Выписывать!»
"Аносмия", "агевзия" – названия ковидных осложнений. В палате аносмия – потеря обоняния, только у меня. Агевзия – потеря вкуса у половины больных.
Врач не стала рассказывать про нейроны, стволовые клетки, объяснила просто: больше всего у нас нуждается в кислороде Мозг. Когда ему не хватает кислорода, а кислорода при коронавирусе не хватает из-за того, что поражены лёгкие, он, Мозг, отключает всё, без чего прожить в общем-то можно. Без обоняния – можно. Ну и отключает... некоторым.
Потом, когда всё придёт в норму, мозг «включит» все органы чувств. Так пообещала врач. Но мозгу надо помогать: полезно, например, нюхать предметы, запах которых мы хорошо помним и вспоминать,представлять эти запахи: мандарина, например, кофе, запах чеснока и другое. А что у меня здесь есть такое сильно пахнущее и знакомое? Вот сейчас брали кровь из вены, место прокола протёрла медсестра влажной ваткой. Я точно знаю, что эта ватка должна пахнуть спиртом, подношу к носу – ничего подобного, вообще ничем не пахнет… А может, они здесь экономят, и не спиртом протирают... Господи, о чём это я ?!
Ладно, ещё у меня есть яблоко! Яблоко из нашего сада. Когда мы вёдрами развозили их детям, друзьям и знакомым, даже в зоопарк возили, в машине ещё долго сохранялся яблочный аромат. Я нюхаю яблоко, стараясь вспомнить запах. Нет, яблоко, как из картона, не пахнет ничем.
Запахи исчезли, и это страшно угнетает. Иногда они мне снятся, запахи, и это такое счастье – кофе во сне пахнет кофе, а мята - мятой. Вспоминаю, как в счастливом прошлом обнюхивала сына-подростка после прогулок, подозревая, что он курит, а он орал, возмущался. Помню, как проверяя дневники своих десятиклассников, точно знала, кто из мальчишек, да и девочек, покуривает.
Прошёл год, а обоняние только-только начинает восстанавливаться.
Телефонные звонки. Их много. Звонят дети, подруги, соседки. Беспокоятся о моём здоровье, ну и о здоровье мужа заодно. Муж звонит часто, ему плохо болеть одному, и он почти все время спит.
Звонит подруга. Смешно, её больше всего ужасает, что живот мой становится чёрным, и как я вообще буду жить с таким чёрным животом. То, что я не могу нормально дышать и мне постоянно подключают кислород, её не волнует, да я ей об этом и не рассказываю.
Звонит внук Вадик, вот с кем я люблю разговаривать: «Ба, привет, ну ты как? Поправляешься?...Ну, давай поправляйся скорее. Ты не забыла, тебе ещё со мной реферат писать о Моцарте? Да нормально всё дома, все здоровы, все тебе привет передают...Деду звонил, он тоже поправляется... Ну, я побежал, мне некогда... Ну и что же, что ещё полтора часа до музыки?! Ба, не хотел тебе рассказывать, да ладно, скажу: у меня до занятий ещё встреча, ты это называешь - свидание, я с девочкой познакомился... Девочка, как девочка... Нет, не из музыкалки, из твоей школы...Ну, как и я – в 9-м классе учится. Настей зовут... А фамилию, бабушка, я у неё не спрашивал!...Ба, ну откуда я знаю, красивая она или нет! Она в маске ходит и маску не снимает! Маска красивая, девчонки там сами себе их шьют, под шарфики. Всё, бабуль, не смейся, поправляйся! Думай о Моцарте!»
Начало ноября. Ночью вдруг, у нас всегда "вдруг", всегда неожиданно, выпал снег. Проснулись, а за окном всё белым-бело: снег на крышах домов, на соснах и елях, такие сугробы намело во дворе больницы!
«Ой, бабоньки, какая красота!»
Красота-то красота, да только ни в 9, ни в 10 утра в больницу не привезли завтрак. Дорогу от Новосибирска до Пашино где-то перемело, а подогнать снегоуборочную технику к местам заноса быстро не получилось.
Народ в палате разволновался! Странно, обычно ни у кого с утра нет аппетита, фыркают, всё невкусно,всё не так, а сегодня прямо все оголодали, лежат сердитые… молчат.
Завтрак в этот день был в 11 часов, а обед привезли в час дня. Снова плохо – не успели проголодаться, а уже обед. Опять ни у кого нет аппетита. А снег через пару дней растаял.
Но,пожалуй, самыми беспокойными днями моего пребывания в больнице были три сумасшедших дня и три ночи, когда в нашу палату поместили 90-летнюю бабушку с коронавирусом, да ещё с Альцгеймером.
Я не знаю, был ли у неё, на самом деле, ковид. По крайней мере, мы все были одинаково слабыми и немощными, а бабушка эта не лежала в постели ни днём ни ночью. Ну и мы почти не спали, боялись, ждали, что ещё она придумает.
Не буду описывать, что творила больная; мне она постоянно по ночам отключала концентратор. Ей нравились разноцветные огоньки на приборе, она крутила ручки настройки, перекрывая мне кислород.
Тапочки мои тоже ей нравились, она нюхала их, нянчила, прятала под халат.
Ну, и всю чистую воду мне пришлось отдать ей, потому что ночью она добралась до двухлитровой бутылки, стоящей на моей тумбочке, ну и нет бы налить воды себе в стакан-прямо из бутылки утолила жажду наша старушка.
«Она такая же больная, как и вы!» – отводя глаза, говорили нам врачи и медсёстры, когда мы жаловались, что больше не можем не спать по ночам.
Выписали её, когда больная, лежащая в холле, пригрозила, что сейчас, если не будут приняты меры, сюда немедленно приедет телевидение. Женщине не нравилось, что наша бабулька по ночам постоянно склоняется над ней, спящей, и смотрит белыми
безумными глазами ей в лицо. Смотрит, пока она не проснётся. А у неё и так давление зашкаливает…
Явилась заведующая, у бабушки взяли ПЦР-тесты, они оказались отрицательными, и её сразу выписали. А мы, увидев, что, на самом деле, представляет этот Альцгеймер, всерьёз озаботились состоянием своих мозгов. Все разговоры в палате были только о том, как избежать, отодвинуть, смягчить этот
Ужас.
Телефонные звонки постоянно. Женщины стараются разговаривать тихо, но всё равно все в палате в курсе событий. Очень часто звонит муж Наталье Ивановне.
Звонит рано утром, спрашивает, как спала, какая температура? Потом после завтрака интересуется, что давали на завтрак, потом - что сказал врач на обходе? Почему опять капельница? Зачем кислород? Так всё плохо?
И так весь день до позднего вечера. Наталья Ивановна не раздражается, терпеливо и подробно рассказывает о своём самочувствии, успокаивает мужа, подсказывает, чем кормить кота и что готовить себе на завтрак, обед, ужин.
«Такая любовь,– вздыхает Маша,– так он о вас беспокоится!».
Наталья Ивановна улыбается. «Да нет,– говорит она,– здесь другое. Испугался он, расстроился. Когда меня забирали на Скорой, врач пошутил на прощанье, сказал: "Ну, дедушка, ищи себе новую бабушку!»
"Ничего себе шуточки!"- возмущается Маша. Да уж. Вся палата обсуждает бестактность врача.
Выписали меня домой через две недели. Тесты показали, что ковида нет, температура нормальная. И вроде, как я здоровая. Но сил, как и прежде, не было никаких. Попрощавшись с женщинами, пожелав всем побыстрее поправиться, я сидела в палате в кресле-каталке, ждала, когда принесут выписной эпикриз, а на моей кровати уже лежала новая больная. Врачи и сёстры суетились вокруг неё, делали уколы, подключали капельницу, кислород. Спасали.
Новосибирск - Пашино. 0ктябрь-ноябрь 2021 года