"Горбушкина, к доске!" - поток баса Павла Петровича, учителя географии, прокатился громогласно по классной комнате.
Элеонора Горбушкина, которую любя в классе называли Нора, вздрогнула от неожиданности и спешным нервным движением правой руки засунула под юбку оторванный клочок тетрадного листа.
"Горбушкина! " - повторил Павел Петрович.
Лицо Элеоноры побагровело, покрасневшие от скачка давления глазные яблоки неподвижно уставились на галстук Павла Петровича.
Встала. Медленным шагом направилась в сторону доски, на которой висела карта мира.
"Экономика Африки. Экономика Африки" - шёпотом подсказывали Саша и Даша, лучшие подружки.
"Экономика Африки" - по слогам проговорила про себя Элеонора.
"Училааааа? " - протяжно забасил Павел Петрович.
"Уууучила", - дрожащим голосом свирели в осеннем парке проговорила нараспев Элеонора.
"Раз учила, рассказывай".
Павел Петрович строго оглядел Элеонору, передал ей указку и замер в ожидании.
Как робкая мышь перед львом замерла Элеонора, стоявшая перед учителем.
Павел Петрович был любимцем всех девочек гимназии, неожиданным метеоритом счастья и молодого двадцати пятилетнего обаяния упал он в болото возрастных учителей, с которыми на уроках было совсем не интересно. Учителя-динозавры, так их шутливо называли особо остроязычные ученики, то и дело вспоминали времена советские, а отдельные выдающиеся экземпляры угрожающе вспоминали Сталина для устрашения и стабилизации дисциплины в классе.
А Павел Петрович, он был другой.
Как же такой бас-алмаз попал в школу посёлка на краю географии преподавать географию?
Павлуша поступил в Московский педагогический с условием отработки по распределению в течение нескольких лет после окончания университета. Пять лет промчались, как один миг. Павел за время учёбы влюбился, женился, развёлся. Ещё раз женился, стал отцом милейшего сына Петра (все у него в семье были Павлами Петровичами или Петрами Павловичами).
Диплом подкрался незаметно. Близился миг распределения и релокации. Вторая супруга Павла, профессорская дочка с многообещающим именем Надежда, отказалась от переезда и подала на развод.
Павел Петрович собрал чемодан и отправился "наукой жечь сердца людей" в родное село Долгодеревенское.
За время жизни в столичной атмосфере Павел привык к заводной суете. Здесь же, в Долгодеревенском, всё было очень медленно и долго. Долг обязывал ценный педагогический кадр воспитывать новых гениев. Во взгляде учителя всегда была видна тлеющая лучинка ностальгической грусти и тёплой памяти о Надюше, наверное разгуливающей уже с другим по Арбату, и Петруше, профессорском внуке, избалованном городскими благами и забавами. У Павла из развлечений были только класс с неизменной политической картой мира на доске, стопки тетрадей с пляшущим каракулями цифр и букв и контурные карты, на обложках которых ученики рисовали и писали какую-то чепуху.
Злой на самого себя и сердитый на судьбу Павлуша, мечтавший стать пилотом, отрывался на непослушных учениках, воспитанием основной массы которых родители не занимались. Вовсе не удивительно, ведь у родителей были свои проблемы и нереализованные амбиции. Дети были избалованы по причине материального изобилия и морально-эмоциональной скупости родителей, многие из которых так и не выросли сами, застряв в своих максималистских капканах утраченных иллюзий.
"Основной фактор развития Африки - запасы сырья. По некоторым данным, 10-12% запасов нефти находятся в недрах Африки", - тараторила Горбушкина, повернувшись вполоборота к доске и обводя беспрестанно очертание Африканского материка.
Класс внимательно слушал.
Элеонора повернулась лицом к классу и опешила. Павел Петрович двигался в направлении парты, за которой она сидела. Два шага отделяли учителя от стула, на котором белым пятном позора лежал обрывок бумаги в клетку.
Павел Петрович протянул руку и сжал лист в кулаке.
"Молодец, Горбушкина, пять. Садись на место" - неторопясь произнёс Павел Петрович.
До конца урока оставалось три с половиной минуты. Они показались Элеоноре вечностью. Отличница с безупречной репутацией, скромница, умница, красавица.
Родителей Нора никогда не видела. Бабушка Феодора была для неё и мамой и папой и сестрой и лучшей подругой и самым драгоценным даром небес.
Нора была уверена, что в классе её любят только из злорадного сострадания, а учителя относятся к ней, как к "сиротинушке" с чувством псевдо родительской заботы.
"Боже, какой позор, какой позор". Кровь колотила в виски. - На этом листочке вся моя репутация. Стыдоба..." , - кляла себя Элеонора.
Павел Петрович положил листочек в карман и произнёс, поправляя уложенную по последнему слову парикмахерской моды чёлку: "Записываем домашнее задание..."
Элеонора не слышала ничего, сидела, опустив лицо и нервно постукивая ногтем указательного пальца правой руки по ногтю большого пальца левой руки.
"Что же теперь будет? Что мне будет теперь?"
Прозвенел звонок гимном радости для всего класса или фанфарами грядущего стыда для Норы.
Павел Петрович достал из кармана клетчатую телесность листка, развернул и глаза начали бегло скользить по бумажной глади, осознание оставляло на нём невидимый эмоциональный след подобно конькам, оставляющим след на совершенной глади свежезалитого льда.
"О, если бы ты был моим героем,
Я всё бы отдала за миг с тобой.
Мы наше счастье милое построим,
Ты послан мне и небом и судьбой."
Листок был убористо исписан тремя строфами. Почерк ровной нитью глубоко закрепился в клеточных границах.
Павел трижды перечитал написанное на листе.
Элеонора стояла за дверью и смотрела в замочную скважину на учителя, лицо которого сияло лучами счастья.
После завершения уроков первой смены Павел Петрович подошёл к Элеоноре и спросил, чьи это стихи.
"Мои," - пропищала Нора-мышка, стоя перед глыбой красоты Павлом.
"Пал Петрович, простите, простите меня...Только не рассказывайте завучу и директору. Что же я натворила. Это горе, такое горе".
Павел Петрович приобнял Элеонору за плечи: "Тоже мне, нашла Норино горе".
"Элеонора, если это твои стихи, то ты очень талантлива и мастерски владеешь словом. Береги в себе это, развивай в себе талант".
Нора стояла обездвиженно и не могла понять, что в ней происходит. Сердце колотилось бешено и, казалось вырвется из груди. В голове летали стрекозы неуловимых мыслей. А в области живота разливалась благодать счастья.
"Так вот они какие, бабочки в животе",- подумала, улыбаясь, Элеонора.
Обняла аккуратно, как фарфоровую драгоценность, Павла Петровича.
"Спасибо!" - с нежной радостью прошептала Нора, глядя в океаны ангельски голубых и широко распахнутых миру глаз Павла Петровича.
Через неделю из Москвы пришло информационное письмо от Министерства образования о проведении поэтического конкурса.
"Я знаю, кого отправить", провозгласил на всю учительскую Павел Петрович.
"Так, секундочку, Паша", - прервала его, глядя поверх очков, пренеприятнейшая особа с прилипшей едкой кличкой "Марьванна".
"Я завуч, я учитель литературы и русского языка, я экспЭрт, я филолог и это я буду решать, кто поедет на конкурс в Москву", - генеральским тоном протяжно заявила она, кокетливо заправив локон своего распушившегося каре за ухо.
"Долгодеревенский одуванчик", - подумал Павел и широко улыбнулся.
"Вы гЭограф", - чрезмерно артикулируя не унималась Марьванна, - " Вот и принимайте решение относительно зон ваших ответственностей и компЭтенций".
"Нора поедет в Москву, во что бы то ни стало", - закрепил в мыслях Павел. "Мечтам нельзя ломаться, мечты должны летать и сбываться".
Павел рос в исключитено женской семье: Бабушка Люба, Мама Вера и Тётушка Надежда опекали чадо со всех сторон в радиусе трёхсот шестидесяти градусов по всем координатным осям заботы.
Папа Павлуши был пилотом и влюбился в молодую "стюру", то есть стюардессу. Об этом сын горе-отца узнал от образцово-показательной, по мнению мамы, но изрядно выпившей по факту расставания с очередным ухажером, тётушки Нади. Поэтому в семье сложилось поверье после ухода Петра Павловича: "Все пилоты - дураки и идиоты, а стюры - мерзкие твари и подлые дуры".
Об упилотировавшем самце-отце Павлуша узнал в возрасте 16 лет... И сразу всё встало на места. Павел понял, почему дамы семейства Летуновых отговаривали его в блаженном трехголосье отказаться от идеи будущего в небесах. На лётчиков в этом доме была аллергия.
"Вот то ли дело педагогика", - внушала внуку баба Люба.
"ПеДаГоГиКа" - слово такое грубое и звучит квадратно-нелепо, но эта десятибуквенность сопровождала Павла в течение нескольких лет и вынудила стать птенцом бессмертной науки - Педагогом.
"Мечтам нельзя ломаться. Мечты должны летать и сбываться" - как аудиозапись с виниловой пластинки крутилось в голове у Павла, стоявшего у телефона в учительской и набиравшего номер бывшего одногруппника Сашки Воронцова. Сашка, сын высокопоставленного чиновника в Министерстве образования, после окончания педагогического был назначен на руководящую должность в том самом министерстве, в котором уже несколько десятилетий "высокопоставлялся" отец родной.
"Алло! АлЭксандр АлЭксандрович? " - поприветствовал собеседника на другой стороне провода Паша.
"Здрасьте, здрасьте, Пал Петрович", - подхватил в шутовской манере Сашка.
"Как жив-здоров?"
"Слава Педагогике, бодр и весел без таблеток и докторов".
"Чем живётся-можется?"
"Всем, что в жизни узор благополучной сложится "
"Ну пАааааэт" - засмеялся Павел.
"Слушай, Саша, у меня к тебе важное дело. Вопрос жизни и смерти хрупкого расцветающего таланта. "
"Вот это ты завернул...Слушаю внимательно. "
"К нам в школу пришла бумага по поводу проведения поэтического конкурса."
"Тааак", - поддерживая диалог затянул Александр.
"Есть у меня одна талантливая поэтесса, прими на неё заявку".
"Давай, запишу и передам в оргкомитет", - по-чиновичьи серьёзным голосом ответил Саша.
"Горбушкина Элеонора", - по слогам пробасил в трубку Паша.
"Принято!"
"Благодарствую, Саша! Ты человечище! Ты даже не представляешь, какое великое дело сотворил! "
"Всегда рад помочь другу! Видел на днях твою Надю и сынишку. Гуляли они по Арбату. Пётр вырос, похож на тебя очень, только голосок ещё тоненький, не бас".
Паша засмеялся в трубку.
"Петя шёл с моделью самолёта в руке. Сказал мне что, когда вырастет, будет пилотом и будет летать к папе. Надя тебя любит, Паша, очень любит! "
Паша стоял и смотрел выжидающе на диск старообразцового телефона. Слова, произнесённые Сашей втыкались острыми гранями букв и звуков в нежную мякоть его памяти.
"Извини, если расстроил, и ты не хотел этого слышать, Пашок".
"Всё в порядке, Саша. Спасибо тебе! Всё в порядке".
Паша шёл домой и смотрел на ехидно улыбающуюся с небес Луну. Ни веры, ни надежды, ни любви не было в Паше. Они ждали Павлушу дома в образах характерных невротических дам, но внутри Паши этого триединства не было. Ибо, что это за профессия такая, пилот?
"Мечтам нельзя ломаться. Мечты должны летать." - решительно сжав кулаки, лозунгом отчеканил Паша. В окне женородительского дома горел свет. На столе ждал остывающий ужин.
"Спасибо тебе за них," - с интонацией благодарственной неопределённости сказал Паша, глядя в небесные глаза звёзд.
"Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту Внуково города Москвы. Температура воздуха... ", - картавым тенором отчитывался бортпроводник.
Элеонора стояла рядом с бабушкой и Павлом Петровичем в салоне самолёта и ждала выхода на трап. Она ни разу не летала в самолёте, никогда не была в Москве. Вот такое счастье в квадрате.
Маленький листочек с стихотворением переминался пальцами дрожащих от волнения рук.
Завтра поэтический конкурс. Завтра.
Элеонора знала стихотворение очень хорошо, такое родное, такое близкое, из самого сердца написанное и посвящённое ему, Павлу Петровичу... А может и не Павлу Петровичу, а папе, которого она не видела никогда. "Нет", - решила Элеонора, все-таки Павлу Петровичу.
Конкурс проходил в большом зале Центрального дома литераторов мест на пятьсот. Сцена была гигантской. Элеонора казалась маленьким муравьём, когда стояла на сцене.
Три с половиной минуты до выхода. Этот короткий отрезок часа казался ей вечностью.
Элеонора повторяла стихотворение и отслеживала дыхание, которое норовило выбиться из привычного спокойного режима.
"Наш следующий участник Горбушкина Элеонора," - намеренно растягивая гласные имени и фамилии объявил ведущий.
Стихотворение было небольшим, но в сорок секунд его прочтения Элеонора вложила годы концентрированных эмоций счастья, боли, тонны надежд, киловатты любви и маленькую капельку вседополняющей надежды.
"Всё это ради неё. Всё это в ней ещё есть и будет всегда. Вера. Надежда. Любовь", - восторгался Павел.
Элеонора смотрела в зал. Среди обезличенных затемнённых очертаний людей отчётливо выделялись два океана голубых глаз в шестом ряду. Это его глаза. Её маяки веры, её паруса надежды, её мачты любви.
Нора заняла почётное второе место на поэтическом конкурсе. Первое место занял сын Саши, Пашиного друга.
На следующий день Элеонора с бабушкой погуляли по Москве, насладились боем курантов на Красной площади и отправились в аэропорт. Глубоким оттиском осталась в душе Норы память о Москве.
"Вы волшебник, Павел Петрович! Вы исполнили мою мечту. Спасибо!" - прошептала, глядя в иллюминатор, Элеонора, сожмурилась и сложила губы в поцелуйную форму.
"Тоже мне, нашла Норино Горе", - вспомнилось вдруг Элеоноре, когда взлетающая крылатая стальная птица уносила пассажиров, в числе которых была наша героиня и её бабушка, к хребтам Уральских гор.
На следующий день после поэтического конкурса Павел отправился в театр Вахтангова, памятный ему по радости судьбоносной встречи с Надеждой в далёкие студенческие годы.
Выбор пал на "Записки сумасшедшего" по произведению Гоголя.
Напитавшись театрально-драматическим наслаждением, Павел вышел на Арбат и направился к метро.
"Нет, немного погулять, вспомнить светлое прошлое, насколько бы больно это не было, " - подумал Павел, - "Новый Арбат или Старый Арбат? Старый, пойду по нему".
В толпе спешащих прохожих Павел легко отличал москвичей от гостей столицы. Неожиданно в массе тел и лиц глаза узрели два силуэта щемящей родственности.
"Показалось".
Паша перевёл взляд на вывеску "Хинкальная", красующуюся уродливо на фасаде исторического здания.
Непослушный взгляд снова метнулся к толпе и начал пытливо носиться по силуэтам.
Два силуэта неизменно продолжали двигаться навстречу. Маленький силуэт побежал, зажав крепко что-то, похожее на самолёт в одной руке, а вторую протягивая в сторону Паши.
Надя и Петя. Надя и Петя.
На ускорителях эмоций счастья Павел бежал по Арбату.
"Папа", - раздался звонкий голос.
"Петька, сынок", - смеялся Паша,вытирая слезы, вызванные сильным встречным ветром.
Надя подошла к Павлу и крепко его обняла со словами: "Здравствуй, Павел Петрович. Куда пропал-то? Звонила тебе, звонила. Какая-то женщина сказала, что не знает, кто я такая и что ты больше не живёшь по тому адресу".
Пашка стоял, обняв крепко обеими руками Надежду и Петра.
Как будто не было никакой разлуки, как будто мир вырезал из киноплёнки жизней Паши и Нади обиды, упрёки и недопонимание.
"Никогда. Больше никогда я не предам себя и свою мечту" - шепнул он на ухо Надежде.
Осенью того же года, в котором произошли события изложенных выше событий, Павел поступил в университет. Через несколько лет Павел Петрович стал пилотом.
Элеонора после возвращения из Москвы организовала в гимназии "КУП" - клуб уральских поэтов и выпустила сборник стихов под псевдонимом Нора.