Я ворон с пятилетним стажем – так считаю я, но вы считаете по другому, поэтому не буду отвлекаться, и сразу начну свой рассказ.
Однажды я припал к окну, посмотрел, что там творится. "О Боже! – воскликнул я. – Там столько всякой всячины!"
Если бы Господь Бог (мы тоже верим в Бога) не даровал мне крылья, сколько разных разностей не смог бы увидеть, а теперь... Но как проникнуть туда? Никак. Форточка едва-едва даст протиснуться внутрь, а что внутри: ловушка? Нет, я придумал другой способ: постучал в окно.
- О! Посмотри. Кто клювом стучит по стеклу? – папа и малыш смотрели на меня и улыбались.
Я стал прохаживаться взад и вперёд, чтоб показать все свои достоинства.
- Папа! – закричал малыш (я люблю малышей). – Давай покормим его: вдруг он хочет есть?
- Есть? – папа посмотрел на малыша с удивлением. – Лето на дворе, еды хоть завались: почему к нам стучит – вот вопрос!
Я больше не стучал, посидел на подоконнике и улетел. Знаю, нескоро меня забудут. Как говорила мне мать, когда я был воронёнком: "Не спеши, люди запоминают не быстро, но если запомнят..." – дальше она рассказывала истории плохие и хорошие – предупреждала, боялась за меня. Я вырос один в гнезде, хотя нас было трое, но мать решила – я самый крепкий и оставила меня. Я был слишком мал, чтоб помнить, но мама сказала: "Ты наш единственный, не то что эти..." Отец тоже у меня был, но мама главная, что захочет – всё по ней должно быть. Сейчас у меня жена такая: смешит меня, потом смотрит. А я смеюсь, чтоб угодить – такие мы. А ещё расскажу случай, когда кот ей лапу прокусил, мы потом этого кота гоняли: мать захотела его задрать, только он удрал. А собак мы только дразним, они не хотят с нами играть, ну так мы играем с ними. Ещё...
Вернусь к нашему рассказу. Я подождал немного и вернулся к окну – оно было нараспашку. Меня ждали? Я обрадовался. На окошке хлеб, я его есть не стал, но поклевал клювом рядом: давай получше – приму. В молоке хлеб тоже есть не стал, кусочек колбасы – ладно, съел.
- Видишь, – сказал папа своему малышу, – он не голоден совсем, ему надо что-то другое. Вот ручка, например. Нет, вот эта блестит, больше похожа на (...), – не разобрал, "ракету?".
Я посмотрел, мне понравилась, неплохо для начала и забрал. Они смеялись (радовались), когда я брал в клюв: попробуй я взять сам, рассердились бы, а тут смеются.
Я не стал прилетать часто, а они ждали, открывали окно. Я был рад это видеть, когда пролетал мимо. Они пока не узнают: мы разные, а люди не могут различить. Но в следующий раз я рассмеялся, как смеётся малыш. Отец раздосадован, что я не даю себя погладить, а я не хочу прикосновений, пока не буду уверен, что человек не причинит мне зло. Я сильный, но не хочу играть со смертью. Игрушек не взял на этот раз, только смеялся и прохаживался, потом зашёл за раму, дёрнул занавеску, но больше не стал – полетел домой. Зато на следующий раз влетел сразу: был уверен – примут. Мы подружились. Я смеялся смехом мальчика, а меня угощали вкусными вещами. Моё гнездо было полно всяких забав, а жена ещё упрекала: "Мало, неси ещё", – и я нёс.
Потом была зима. Я кормился хорошо и наши братья (у жены их много) кормились тоже. Я подобрел ко всем людям, но гладить... нет, только малыш может.