Полигон непуганых бомжей часть 2-я

ВТОРАЯ ЧАСТЬ
Глава 4

       Мусоровоз плавно притормозил и остановился около синего пятиэтажного дома.

       –    Возьми ключи и поднимайся на третий этаж, – Роман кивнул в сторону второго подъезда, – справа будет пятьдесят четвертая квартира. Правда, это всего лишь маленькая комната в общаге… – он смущенно улыбнулся. – Приведи себя в порядок, а то вон на лице пятна крови. Я вечером часам к пяти подъеду…

       Она молча взяла ключи и открыла дверцу…

       –    Да, вот еще… – спохватился Роман и, помедлив, предложил: – Ты скажи, что надо было купить. Я возьму…
 
       –    Ничего не надо, – расстроенно прошептала она и со злостью добавила:

       –    Эти уроды две тысячи забрали…

       –    Прокурор не поверит, что все так произошло.

       –    И пусть не верит… – упрямо вскинула она голову, захлопнула дверцу и медленно пошла к подъезду.

       На следующий день было воскресенье. Роман проснулся от какого-то настойчиво повторяющегося дребезжащего звука.  С трудом открыл глаза, пытаясь сообразить, во сне или наяву у него в ушах стоит оглушительная трескотня. Оказалось, не сон: на тумбочке вытанцовывал мобильник, вибрируя всем своим пластмассовым корпусом…
«Да чтоб вас! В выходной день не дадут поспать…»

       Сон давил на веки, теплое одеяло не выпускало его из объятий. Хотелось укрыться с головой и вновь провалиться в мягко обволакивающее сонное забытье.
Телефон ненадолго смолк и снова зашевелился, противное дребезжание понеслось по комнате.

       –    Блин! – пробормотал он и, стряхивая дремоту, потянулся к трубке.

       На экране высвечивался незнакомый номер.

       –    Да! – в тоне Романа слышалось нескрываемое раздражение.

       В динамике что-то треснуло, заскрипело, затем далекий голос бодро произнес:

       –    Роман, доброе утро! Это Олег Николаевич. Ты сегодня к нам заедешь?

       –    И вам, Олег Николаевич, утро доброе. Нет, сегодня у меня выходной, отсыпаюсь. Только завтра буду работать…
      
       –    Ну, завтра так завтра, – легко согласился голос по ту сторону трубки. – Тогда зайдешь перед последним рейсом, хочу поговорить с тобой с глазу на глаз…

       Послышались гудки.

       Спать больше не хотелось. Роман медленно поднялся и подошел к окну. Небольшая обломанная ветка валялась на газоне. Он вспомнил, как вчера вечером, когда заезжал за Соней, зацепил контейнером нижний сук дерева, и тот, ломаясь, издал громкий звук, словно стрельнула пушка.

                ***

       Девушка вышла из подъезда ровно в пять и, не мешкая, села в кабину. Ему показалась, что за несколько часов, прошедшие с момента их расставания, она как-то изменилась, вроде даже похорошела…
      
       –    Ну как, отдохнула?

       – Да, – тихо уронила она и, отвернувшись, уставилась в окно.
До полигона они ехали молча.

       На территории свалки машина осторожно доползла до мусорной кучи и стала под разгрузку.
Очнувшись от долгого молчания, Софья грустно взглянула на Романа, пробормотала «Спасибо, пока» и ушла.

       Дома он, конечно, сразу заметил присутствие женщины: в комнате царил непривычный порядок, вещи были аккуратно сложены, пахло свежестью и чистотой.
« Видно, мир тем и хорош, что состоит из таких вот приятных мелочей…», – с улыбкой подумал Роман, чувствуя, как после тяжелого дня мысли начинают постепенно расплываться, а голова наполняется тяжестью. Он предусмотрительно отключил мобильник, плотнее задернул шторы на окне и пошел досыпать.

       Понедельник выдался холодным и ветреным. Весь день Роман думал о предстоящем разговоре с Прокурором, теряясь в догадках, зачем он ему понадобился.
       Как и обещал, в конце последнего рейса, закончив выгрузку, пошел в вагончик. Здесь его явно ждали. Усевшись напротив, он с любопытством незаметно разглядывал Прокурора, обратив внимание, что тот тщательно следит за собой. Все вещи на нем были хорошего качества, наверняка дорогие, импортные, и подобраны со вкусом. Круглое розовощекое лицо чисто выбрито, а в комнате, где они сидели, чувствовался легкий аромат дорогого одеколона.
       Маленькие острые глазки хозяина смотрели напряженно и проницательно, будто он постоянно анализировал все, что происходит вокруг. Тонкие губы были крепко сжаты, так что в уголках рта четко прорисовывались мелкие морщинки.
       Окинув водителя внимательным взглядом, Олег Николаевич поднялся и, открыв небольшое окно вагончика, закурил.

        –    Роман, думаю, нет никакого смысла прикидываться и валять дурака. Это не в моих правилах, – тихо проговорил он. – Поэтому буду говорить напрямую.

       Он немного помолчал, глянул на закрытую дверь.
      
        –    Ты уже достаточно повидал за свои годы и наверняка понял, что нам всем в этой жизни чего-то не хватает. Одному – машины, другому своего жилья, любимой работы, денег…

       Роман настороженно улыбнулся.

       –    Ну, эту истину я давно познал. От меня-то вы чего хотите?

       –    По большому счету, ничего, – Прокурор выговаривал каждое слово медленно и спокойно, продолжая изучающе смотреть на Романа. – Речь скорее о тебе… Я предлагаю тебе заработать. Мне нужен такой, как ты, открытый и бесхитростный… Думаю, рано или поздно ты все равно придешь к желанию иметь приличный доход, стать на ноги… Поверь, чем раньше надумаешь и решишься, тем быстрее выйдешь из тупиковых ситуаций, связанных с деньгами…

       Он замолчал, обдумывая что-то, и продолжил:

       -    Я прекрасно знаю твои проблемы. Знаю, каково это – быть должником у всех и во всем, чувствовать себя связанным по рукам и ногам… Когда нет свободы выбора и возможности распоряжаться самим собой.
      Ну, не буду ходить вокруг да около. Мне нужен помощник. Человек, которому я могу доверять. Я хорошо знаю людей и, думаю, не ошибся в тебе. Так что ты поразмысли, взвесь все, и, если решишься продолжать беседу, поговорим…

       Роман застыл на табуретке. Мысли вихрем закрутились в его голове.
      
       Конечно, он прав, этот Прокурор! Куда ни кинься, всюду сталкиваешься с одним и тем же – деньги, деньги... Одна только аренда комнаты вытягивала большую часть из его зарплаты. Регулярно через определенный промежуток времени перед ним как из-под земли вырастала  квадратная старушка с вечно кислым выражением лица, которая противным, не предвещавшим ничего хорошего голосом заявляла: «Ну что, молодой человек, пора платить наперед». Ее голос несся откуда-то из-под пола, мячиком прокатывался по стенам комнаты, а после прятался где-то в туалете…
Это было в первых числах каждого месяца, который потом бесконечно долго тянулся до очередной зарплаты.
       Он смотрел в ее старые бесцветные глаза, подернутые мутной пеленой, и безропотно выкладывал кучкой измятые бумажки на край стола. И это старое приведение протягивало свою жирную руку, медленно пересчитывало их и засовывало в недра необъятного размера бюстгальтера, в котором без труда уместилось бы еще много таких кучек. А затем исчезало до следующего месяца…

       Очнулся Роман от легкого прикосновения к своему плечу. Тряхнул головой, приводя мысли в порядок и возвращаясь к разговору. Рядом стояла Соня.

       –    Что с тобой? – в глазах девушки светилось участие. Она с беспокойством посмотрела на него и застенчиво добавила: – Ты какой-то бледный. Я думаю, тебе уже пора ехать, на улице темно.

       –    Да, конечно, – Роман, все еще погруженный в свои мысли, торопливо поднялся, надел куртку и шагнул к выходу. Уже у дверей спохватился и спросил, удивленно оглядываясь: – А где Олег Николаевич?

       –    Так он на полигон пошел.

       –    Ладно, пока, – Роман бестолково потоптался у порога, будто пытаясь найти какие-то слова, но, так и не подобрав нужные, решительно махнул рукой и вышел. Он не мог найти этому объяснения, но близость этой девушки, ее взгляд и нежный голос почему-то волновали его, вызывали смущение и робость.

       Поднимаясь по дороге к КАМАЗу, издалека увидел Прокурора в окружении местной ребятни. Заметив парня, тот поднял руки и хлопнул в ладоши, показывая, что разговор закончен. Дети еще немного покрутились рядом, но, поняв, что сейчас не до них, разбежались.

       –    Роман, подожди, – крикнул Прокурор и неторопливо направился к водителю. – Ну что, подумал?

       –    Олег Николаевич, а зачем вам именно я? Вам что, больше не кому обратиться?

       –    Ну почему же, – Прокурор взял его под руку и, продолжая разговор, зашагал рядом.

       Говорил он медленно и твердо, делая долгие паузы, как будто пробовал каждое слово на вкус. – Был у меня один паренек, Никита, да, представляешь, попал в ДТП… Думаю, поправится он не скоро: врачи говорят, что все серьезно, видать, еще долго в больнице пробудет. А дело не ждет…

       Они подошли к КАМАЗу. Внезапно Прокурор резко остановился, огляделся по сторонам и, обведя свалку рукой, с неожиданным восхищением проговорил:

       –    Ты посмотри вокруг – какой огромный полигон! Сколько добра сюда свозится…

       Романа удивило, с какой гордостью он показывал ему территорию, явно чувствуя себя здесь хозяином. После недолгого молчания Прокурор продолжил:

       – Ладно, не будем тратить время попусту. Давай о деле. Во-первых, хочу сказать тебе спасибо за Софью – она мне все рассказала… Во-вторых, что касается Никиты… я тебе говорил, он сейчас в больнице. Так вот… работая со мной, он за полгода купил себе хату и, уж не знаю, правда, какую, тачку. Однако не повезло парню. В этом ДТП он сам виноват, еще и тачку свою разбил в хлам…

       Прокурор пожевал губами, кинул острый взгляд на водителя.

       –    Роман, я ведь знаю, что живешь ты, прямо скажем, хреново...

       –    Вот только не надо лезть в мою жизнь, – мгновенно ощетинившись, парень зло посмотрел на собеседника. Меньше всего ему хотелось обсуждать свои проблемы с человеком, которого он едва знал.

       –    Да я не для обиды говорю… миллионы людей так живут. Я ведь помочь тебе хочу. В общем, мое предложение остается в силе. А дальше все в твоих руках. Не торопись с решением. Нужно все хорошенько обдумать. Но если согласишься со мной работать, то, обещаю: так же, как и Никита, быстро купишь себе квартиру. Да-да, ты не ослышался, именно купишь, за собственные деньги, без всяких кредитов.

       Роман взялся правой рукой за ручку кабины и, прищурившись, глянул прямо в глаза Прокурору.

       –    С чего это вы вдруг обо мне так беспокоитесь? Думаю, у вас есть о ком позаботиться. Да и о себе уже пора думать…

       Прокурор заулыбался и сунул руки в карманы своего плаща.

       – Прохладно что-то становится. Если ты про Софью, то, конечно, девчонке здесь не место. Скажу честно: хочу купить ей квартиру и… собираюсь сделать это с твоей помощью…

       Запрокинув голову, Олег Николаевич долго смотрел на небо.

       –    Опять погода портится, – он зябко передернул плечами, поднял воротник и угрюмо продолжил: – Понимаешь, жизнь – штука весьма скоротечная. Все очень быстро меняется…
      Софья уже взрослая, а ее молодость бездарно проходит здесь, на свалке… Когда она была маленькой… я, был грех, захаживал к ее матери. М-да… Не сложилось у нас… как-то быстро она превратилась в алкоголичку. Но забыть то, что когда-то случилось, невозможно… да и неправильно. И сейчас я не желаю, чтобы Софья повторила ее участь. Мать не всегда лучший пример…
      Ладно, что теперь об этом... Не время сейчас рассуждать. Поезжай, а то скоро дождь пойдет, дорогу развезет. Ну и подумай над моим предложением.
Он резко оборвал разговор, отвернулся и, ссутулившись, пошел вниз по склону...

   Глава 5

       КАМАЗ, напряженно урча, медленно прополз размытый участок, преодолел второй подъем и выбрался на ровную дорогу.

        Перед глазами стояло угрюмое лицо Прокурора.
        «…Что же это за работа такая, где через полгода какой-то Никита покупает квартиру… Вообще, офигеть!.. Надо же… еще и тачка тоже в эти полгода была куплена… Может, Прокурор какие-то волшебные слова знает?»

       Пронзительный сигнал заставил Романа очнуться от размышлений, он взглянул в левое окно и похолодел: прямо на него мчался пассажирский автобус.
       Правая нога резко надавила на педаль тормоза, задняя часть мусоровоза со страшным визгом приподнялась над полотном дороги на полметра.
       Задумчивость как рукой сняло. Глаза камазиста от страха сделались огромными. Чудовищная сила вдавила его лицо в лобовое стекло, и он почувствовал, что оно превращается в лепешку…

       Машина подпрыгнула раза два на месте и затихла.
      
       Мимо с перекошенным от ужаса лицом пронесся водитель автобуса, его трясущийся указательный палец нервно крутился у виска…

       Не поворачивая головы, Роман покосился вправо и увидел в зеркале светофор, который все еще продолжал показывать красный свет…

       Было уже темно, когда он, тяжело переставляя негнущиеся, словно ватные ноги, вышел с территории автоколонны.

       Сентябрь не баловал.

       Холодный промозглый ветер носился по улицам, заставляя прохожих ежиться и ускорять шаги…

       Где-то глухо стучал колесами на стыках трамвай, подбирая на остановках одиноких прохожих…

       «Ладно, все равно не успею…»

       Роман нахохлился, втянул голову в плечи, не давая холоду проникнуть за воротник кожаной куртки. Изредка по телу все еще пробегал нервный озноб. Сильный порыв ветра, будто поджидавший его за поворотом, накинулся из-за угла… резко толкнул в спину и пронизал насквозь, разом приведя в чувство и вытеснив из головы все ненужные мысли. Он поднял воротник и прибавил шагу.
Настроение было хуже некуда.

                ***

       Темнело.
       На огромном мусорном полигоне в разных его точках манящими огоньками вспыхивали костры, к которым начинали стягиваться бомжи. После бесконечного серого холодного дня всем хотелось поскорее согреться и хотя бы ненадолго поймать кайф, получив причитающуюся ему долю счастья в виде еды и выпивки. Каждый старался внести свою посильную лепту, приберегая к общему столу то, что удалось добыть после удачной сдачи цветмета или продажи найденной на свалке утвари.
       На целлофан, расстеленный прямо на земле, выставлялся водочный контрафакт, просроченные колбасы и другие деликатесы, привезенные мусоровозом.
Места под костры всегда готовили заранее – утрамбовывали и засыпали песком и землей, обеспечивая пожарную безопасность.
       Костер, возле которого сидел Ладья, горел ярким пламенем, выхватывая из темноты лица жавшихся к огню обитателей полигона. Все уже изрядно выпили, согрелись и расслабились до того состояния, когда неизменно начинает тянуть на беседы.
       С любопытством поглядывая на маленького, тощего мужичонку, сгорбившегося так, что его тщедушная фигура напоминала вопросительный знак, Ладья пожевал губами, зарылся глубже в воротник подбородком и спросил:

       –    Слушай, а почему тебя все зовут Батут? Это погоняло или фамилия?
Бомж поднял худое вытянутое лицо с неожиданно крупным для него и оттого кажущимся нелепым орлиным носом и сквозь мелкие редкие зубы пьяно прошипел:

       – Задолбали вы уже… никакой я не Батут, Сергеем меня зовут… В детстве любил на батуте скакать, хотел быстрей вырасти. Вместо игр только на нем и прыгал. Ну, ребятня и прозвала меня Батутом. А теперь на мою голову тут один придурок объявился, который знал меня по детству… Так он эту кликуху опять за мной зацепил…

       Мужичок отвернулся и обиженно засопел, уставившись на огонь.

       –    А-а-а... Ну понятно, – равнодушно протянул Ладья и отвернулся, потеряв к нему всякий интерес.

       Сидевший рядом на корточках бомж неожиданно засмеялся. Пламя осветило его изможденное морщинистое лицо с искривленным ртом. Скрипнув зубами, он проговорил сиплым голосом:

       –    Ты, Серега, в обиду не уходи. Не такое уж поносное у тебя погоняло… Если бы ты знал, какие на зоне погремушки приклеивают, у тебя бы уши давно завяли…
      
       Он хрипло засмеялся, обнажая половину челюсти из темного металла:

       – Я тоже собачью кликуху носил, хотя меня Игорем зовут. В тюрьме об этом быстро забываешь. Все мысли только о том, чтобы скорей на волю из этого вонючего дурдома. Ну и главная задача – выжить. Дубаки ведь к зекам как к паразитам общества относятся… Хорошо еще, что дустом пока не поливают, иначе мы бы все исчезли, как мамонты, просто растворились в этом мире…

       Тощий рябой бомж, сидевший напротив Игоря, поднялся, пытаясь плотнее запахнуться в потрепанную дырявую фуфайку, свободно болтавшуюся на его худом теле. Затем подобрал толстый сук, бросил в костер и, глядя на зека, угрюмо проговорил:

       –    А ты, наверно, думал, что после освобождения тебе кто-нибудь шоколадку в рот положит, чтобы жизнь стала сладкой… Так нет, этого не случится. Чудес не бывает! Ну а коль ты здесь оказался, так привыкай уже к этой вонючей дыре… здесь порой не только дустом пахнет…

       –    Мужик, ты че кипишуешь? – Игорь скосил на него злые глаза и процедил: – А где я, по-твоему, должен был после тюрьмы оказаться? Город меня не принял. Там таких, как я, своих полно… Конечно, кому-то и и в городе повезло найти работу, кто где пристроился – кто на вокзале ошивается, кто на рынках… Но, как правило, почти все идут сюда. Там нас никто не ждет, все места уже распределены…

       Рябой, недовольно поджав губы, поторопился сесть на свое место и надолго умолк.

       Зек закурил, нервно чиркая спичками, которые одна за другой ломались в его дрожащих пальцах. Судорожно затянувшись, выпустил облако вонючего дыма и безжизненным монотонным голосом прохрипел:

       –    Да и какая разница, где сдохнуть… Любая работа заканчивается одинаково – бухлом… А оно, как известно, все контрафактное. Вот и получается, не знаешь, где концы отдашь от этого пойла…

       Немного поразмыслив, после паузы добавил:

       –    Хотя здесь все же спокойнее: главное – менты не цепляются, где упал, там и спишь… Я на полигоне недавно. Когда первый раз увидел, что здесь машины продукты сваливают как мусор, сам себе не поверил… Ну, все, думаю, кранты мне… до ручки допился. Правда, мужики, такое в тюрьме могло только сниться…

       –    Так-то оно так, – прерывисто вздохнул круглолицый бомж с глуповатым лицом. – Это ты, брат, еще не видел, как цыгане граждан травят. Вот где истинные бизнесмены, шустрые, как тараканы. Только приедет «магазин» для сброса и утилизации, как цыгане тут как тут. Там у них и дети, и бабы… Облепят машину, как мухи, и давай товар в свои телеги перебрасывать. Не успеешь оглянуться, как уже доверху завалили всякими дрянными просроченными продуктами… И шоколад, и конфеты – все там есть, а бывает, как ты сказал, и пойло для таких, как мы…
Ну а потом всю эту ценную продукцию развозят по селам да по вокзалам. Не поверишь, на ура продажа идет… Вот где бизнес!

       –    Ну да, – Игорь безразлично глянул на своего собеседника и пожал плечами, – а что ты хотел, каждый свой бизнес делает как может…

       Зек, потирая озябшие ладони, подвинулся ближе к костру. В грустных глазах его отражались отблески пламени. Немного помолчав, он неуверенно добавил:

       –    Не знаю… мне здесь пока все нравится… Сам себе хозяин… А в городе… в городе что… там надо постоянно под все подстраиваться…
Игорь поднял пластиковый стакан со спиртным.

       –    Ну что, дрогнем?

       Бутылка пошла по кругу, наполняя контрафактной жидкостью пожелтевший пластик с помятыми боками.

       Разом выпили. Каждый за свое. И все примерно за одно и то же, что трудно, а иногда и просто невозможно объяснить словами.

       Бородатый бомж с орлиным носом на мрачном вытянутом лице поднялся, застегнул на себе черное замызганное пальто и, шмыгая носом, снова устроился на стопке картона. Заплетающимся языком проговорил:

       –    Я тебя, Игорь, понял… но ты еще молодой, ты живешь будущим. Надеешься, авось завтра тебе станет лучше, чем сейчас. А вот я… я боюсь этого завтра. Да, боюсь… ведь никому неизвестно, что там, в будущем, а потому и страшно… Зато вчера, в прошлом, мне было хорошо, приятно… Именно в нем, в прошлом, я чувствовал себя спокойно и, можно даже сказать, уверенно. Иногда, бывает, вдруг начну фантазировать… ну, как-то представлять себе это будущее… И от этого еще больше начинаю бояться… а после еще тяжелее воспринимать действительность…

       Бородатый всеми пальцами крепко сжимал маленький стаканчик и слегка раскачивался в разные стороны… Его постоянно моргающие глаза бессмысленно рассматривали темноту, будто силились в ней что-то увидеть. Он надрывно закашлялся и, смачно сплюнув перед собой, продолжал:

       –    Видать, где-то я упустил переходный момент в завтрашний день… так все и осталось только в грезах… А сейчас живу… вот как в этой беспросветной темноте… в постоянном страхе и тревоге. Моя болезнь состоит из множества микробов… и они поедают меня со всех сторон… Я не знаю, что мне делать… – с каким-то странным блеском в пьяных глазах он настороженно огляделся и как-то внезапно съежился, став еще меньше ростом. Из груди вырвался болезненный стон: – Я боюсь будущего… потому что я его не вижу… Совсем не вижу…

       Он неожиданно поднялся и быстро, с жаром заговорил отрывистыми фразами, глядя на кучку жмущихся к костру жалких людишек в отрепьях:

       –    Я в панике… тело мое находится в постоянной вибрации… Но не это самое страшное… Страшно то, что мой разум обнищал… Да что там обнищал – сдох, если можно так сказать. Я сделал с собой ужасное – по собственной воле стал искать блага в свободе. И результат очевиден… Что я получил взамен? Проблемы! До сих пор не могу поверить, что все это произошло именно со мной. Я же когда-то работал в школе, даже звание имел – «Лучший учитель года»…
Вот и получается, что где-то по дороге жизни я потерял свой велосипед, который, пусть и небыстро, но как-то вез меня к цели… А теперь в моей жизни одни только попутки, которые всегда проносятся мимо… Потому что такой, как я, никому не нужен. Ведь я, по сути, пустое место. Исчезни – никто и не заметит. Был – и нет меня…

       Бомжи сидели тихо, и только треск костра нарушал тишину. Учитель неожиданно утратил свою горячность, сник и, опустив голову, уже тише продолжил:

       –    Я себя потерял как личность… Забыл, как это – мыслить, чувствовать… Вы не представляете, что такое для меня каждый день… без начала и конца, который тянется бесконечно. Нет желания ни двигаться, ни работать… Даже чувств никаких не осталось… Вот и получается, что я не живу… а просто медленно умираю… Но самое удивительное, что мне уже и не хочется, чтобы что-то в моей жизни менялось.
Он поднял сжатый пластиковый стаканчик и негромко добавил:

       –    Я пью это пойло просто так…

       Ладья повернулся к учителю, смерил его уничтожающим взглядом и с презрением произнес:

       –    Ну и какую награду ты ждешь за свои страдания? Это же был твой выбор…

       –    Да, это мой выбор такой свободы… Просто хотел выговориться…

       –    Ну-ну, бывает, – согласно покивал головой Ладья. – Здесь разного люда полно. Вон у реки молодежь живет, так у них музыка до ночи не затыкается. Нашего брата постоянно чистят, сами в кучах не ковыряются… Опасные ребята. Кого там только нет: одни из интернатов сбежали, другие от хороших родителей… свободы захотелось. Ну и начинают бродяжничать, воровать… ночуют по подвалам, вокзалам… А наши, местные, находят их где-то и сюда волокут. Вот и получается, что сбиваются они в банды, живут по своим правилам… Нагородили себе убежищ, попробуй сунься… Не дай бог, кто посторонний из наших возле них появится… хорошего не жди…

       Ладья обвел бомжей взглядом.

       –    Мы хоть эту контрафактную гадость пьем, а они черт знает что в самокрутки пихают… Накурятся и шарахаются по полигону с расширенными зрачками, ну чисто зомби… Так что здесь надо держать ухо востро… Ну а то, что сейчас учитель говорил… тут как посмотреть… Где-то я с ним согласен. На полигоне у каждого по-своему все плохо, такая вот жизнь…
       Поэтому не надо ни от кого ждать совета или раздавать их… Как говорит наш Прокурор, «твой внутренний мир – это то, что ты есть сейчас».

       –    А кто он, этот Прокурор? – вытаращив глаза, спросил зек. 
Ладья скривил лицо и произнес:

       –    Могу сказать, что мужик нормальный, с людьми ладит. Конечно, не чета нашей босоте, но своим высшим образованием не кичится… Хотя, надо сказать, знания его нам не раз помогали, иногда ребят из таких передряг вытаскивал... Вообще, живет, как все мы. За все время, что находится здесь, не был замечен ни в воровстве, ни в крысятничестве. Правильный, в общем, мужик. А такие люди всегда авторитет имеют…
        Главное, он умеет находить общий язык с ментами – цену себе и своим словам знает. Такая характеристика много значит. Понятно, быть старшим по полигону не всякому по плечу… Тут просто так на пустом месте не покомандуешь. Уважение должно быть… опять же глаз за всем нужен.

       –    Да видел я его как-то, – недовольно пробормотал рыжий бомж. – Поговорить хотел, а он уставился на меня, сверлит глазами и молчит. Как-то мне не по себе стало, ну и решил около него не задерживаться…

       –    Ну а чего ты хотел, – буркнул Ладья, – он же из бывших…

       –    Это точно, – с готовностью поддакнул до черноты вымазанный сажей толстячок. – Разговаривал я с ним как-то… на жалость надавить хотел. Да куда там! Сдержанный он очень, я так понял, что на эмоции его не разведешь…

       –    Вот-вот, – Ладья, не выдержав, уже посмеивался. Маленькие глазки его смотрели на всех с ехидным прищуром, сухое лицо постоянно вытягивалось и при неровном свете костра то и дело меняло свое выражение. Он почесал переносицу и солидно изрек: – Это мы, обитатели полигона, знаем, куда свою морду сунуть,
 все просто,где упал, там и утро…
      Ну, если, конечно, какая живность за это время твое тело не растерзает…
      Недаром Прокурор предупреждает: «Ты, Ладья, будь осторожен. Свалка – это тебе не курорт. Здесь не только местная гопота себе приют находит, но и разные твари вроде тараканов и крыс кишмя кишат. По ночам вон целые стаи голодных бродячих собак бегают… И все только и ждут, когда мы сдохнем…»

      –    Согласен с тобой, Ладья, – хрипло произнес заросший неопрятной щетиной круглолицый бомж и обвел всех сидевших нетрезвым взглядом. – И с учителем согласен. Я на этом полигоне уже давно обретаюсь, так что для себя понял: мы все здесь обречены на вымирание, и это факт. Как говорится, к гадалке не ходи… Тешим себя иллюзиями, якобы ничего не понимаем, надеемся, что с нами ничего не случится… Только от этого еще страшней становится…

       Его тихий голос был хорошо слышен в наступившей тишине.

       –    А я так думаю: бомж не должен себя жалеть, коль выбрал свободу… Ведь каждый, кто живет там, в городе, – он медленно поднял левую руку и ткнул указательным пальцем в темноту в сторону города, – имеет перед собой цель. Это как огонек в ночи. Он тебя поддерживает, манит к себе, и ты стараешься до него дойти… И все ради того, чтобы выжить…

       Все же понимают, что на полигоне собираются люди, которые наплевали на цивилизацию, потому что захотели свободы. Мы, как трусы, сбежали от самих себя, оставив семьи, работу и все, что нами когда-то двигало…
       Честно говоря, мы все тут полны предрассудков… мыслить давным-давно разучились… живем какими-то иллюзиями. Нас ведь все так и воспринимают… как неполноценных… ненужных обществу людей. Хотя несколько лет назад я, например, был ведущим инженером радиозавода… Сейчас трудно даже представить… а ведь что-то создавал, к чему-то стремился…

       Бомж резко оборвал себя, почесал бороду и задумчиво посмотрел в темноту. Потом обреченно махнул рукой и, устроившись на куче веток, молча уставился на костер…

       Маленький человечек лет пятидесяти, все это время внимательно слушавший бывшего  инженера, поднялся с вороха дров, подхватил два полена и, подойдя к костру, положил в огонь.
      
       Пристально посмотрев на Ладью, сиплым голосом проговорил:
      
       –    Вот инженер согласился с тобой, Ладья, а я нет. Твоя жизнь, сколько я тебя знаю, полное г…о, и сам ты тоже г…о, а еще пытаешься чему-то учить других… Собой лучше займись… – зло добавил он, цедя слова сквозь зубы.

       –    Глупый ты человек, Савелий, – ничуть не обидевшись, парировал Ладья.

       –    Что с тебя взять, если мозг твой находится на постоянном отдыхе. А все почему? Да потому что жизнь твоя одинокая пуста и бессмысленна. Вот скажи честно, ну что в ней есть такого, чтоб за нее держаться? Чем она, как говорится, наполнена? А я тебе отвечу – глупостями и вечным ожиданием какого-то непонятного удовольствия.

       –    Наверно, – криво усмехнулся Савелий и подложил еще дров в костер. – Но ты знаешь, с одной стороны, мне нравится, что я один: есть время для самоанализа, а не для глупостей, как ты говоришь. А с другой… если говорить об одиночестве, то это, конечно, страшно… Страшно, потому что вместе с одиночеством всегда приходят внутренние страхи. И в последнее время я все чаще начинаю бояться самого себя… Получилось, что я разуверился в этой жизни, к которой так стремился. К чему я пришел – больной, никому не нужный человек…

       Он вдруг замолчал и насупился, пристально вглядываясь в всполохи огня. Сидящие вокруг костра бомжи, уставившись на него, тоже молчали.

       –    Я вам вот что скажу, – каким-то странным голосом тихо продолжил Савелий после долгой паузы. – Мне все время кажется, что во мне живут два человека, которые постоянно между собой ссорятся. Честно говоря, у меня даже конечности от страха отнимаются, когда внутри начинается спектакль этих двух «я».
       Только представьте: один «я», как ненормальный, куда-то несусь с вытаращенными глазами в бешеном безумстве… А другой «я» в это время как бы со стороны за ним наблюдаю.
       И так мне жутко становится, что хочется биться головой обо что-то твердое, чтобы эти двое там, в голове, соединились… может быть, тогда этот страшный сон закончится… Вот вам и свобода, которую я теперь ненавижу. М-да… Это состояние просто убивает меня… по правде говоря, боюсь что-нибудь выкинуть…
Бомж затравленным взглядом обвел всех сидящих и посмотрел на Ладью.
   
       –    Вот тебе и объяснение моего порой странного поведения… А ты говоришь… Ладно… пойду спать, все равно не пью.
Он резко развернулся и, перешагивая через поленья, побрел по мусорной тропе в скором времени поглотившую его темноту.

       Ладья долго смотрел в сторону уходящего Савелия.

       –    Ну вот, мужики, – наконец выдохнул он и покачал головой. – Так оно и получается: где нет здравомыслия, там есть опасность. Судя по всему, Савелий этот явно болен, – подвел итог Ладья, – и, похоже, серьезно.
Он оглядел разомлевших от тепла и алкоголя пьяных бомжей, сгрудившихся возле костра, махнул рукой и пробурчал себе под нос:

       –    Надо бы завтра к Прокурору сходить… Черт его знает, что от него можно ждать…

                ***
 
       Неожиданно где-то в темноте совсем близко раздался веселый звонкий смех. Те из мужиков, кто еще соображал, одновременно повернули головы и бессмысленно уставились в сторону, откуда неслись звуки. Скоро из плотного мрака вынырнули два паренька лет четырнадцати-пятнадцати. Тот, что пониже ростом, заплетающимся языком невнятно выговорил:

       –    Здорово, дяди! Бухло есть?
Наступила тишина. Бомжи, не говоря ни слова, молча таращились на пацанов.
Немного выждав, высокий парень, у которого был сломан нос, громко повторил вопрос своего товарища. Вел он себя как-то странно: правая рука его находилась в постоянном движении и суетливо дергалась, раскручивая нож-бабочку, который то закрывался, то раскрывался.

       – Господа бомжи, что непонятного? Нам не хватило, – высокий нервно хихикнул, словно его неожиданно кто-то пощекотал, – поэтому будет лучше, если вы отдадите нам бухло по-хорошему. Иначе, мы сейчас начнем вас шманать, и от этого всем будет только хуже… – он икнул, при этом из горла вырвались противные булькающие звуки.

       Зек оглянулся на Ладью, который внимательно рассматривал наглецов, и заметил, как лицо его медленно наливалось злостью.

       –    Але, борзота! – прохрипел голос зека. Глаза его вспыхнули и сузились, и без того узкое лицо стало вытягиваться. Он резко вскочил, демонстративно сунув руки в карманы фуфайки. – Что, захотелось в бакланов поиграть?

       Четыре пьяных молодых глаза уставились на зека. Сквозь пьяный блатной кураж в них явно проглядывало по-детски мальчишеское любопытство. Тот, что был с ножом, прошипел:

       –    Ты чо, дядя, быка врубаешь?! Не хочешь с нами быть в шоколаде?

       –    Ты, сопляк, еще не вырос, чтоб жути здесь гнать! Молокосос! Я, не в пример тебе, уже третий раз волчий билет получаю… А тебе с твоими подельниками это еще  только предстоит…

       –    Не лечи меня, дядя, нечего тут качалово включать…
Парень не двигался с места, однако нож спрятал и, широко расставив ноги, во все глаза рассматривал зека.

       –    Обоснуй, что за кипеж затеваешь, – зек ехидно улыбался, зорко следя за каждым движением подростков из-под низко опущенных бровей. Правая рука его, растопырив пальцы, потянулась к молодому и застыла на полпути. Он медленно проговорил: – Чо, научился костопыжиться и свое жало начинаешь двигать? Смотри, чтоб потом о своем здоровье не пожалеть…

       –    Ты чо, на кочерге? – взъерошился пацан.

       –    Это ты, шкет, рамсы попутал. Ты чо, не заметил своими гляделками, что мужики спокойно сидят, никого не трогают, о своем толкуют. А ты тут такой весь из себя нарисовался, смандячил жало, чтоб кровь нам свернуть… Мой тебе совет: упади в тряпки и дрыхни до утра, тебе же спокойней будет.

       –    Дядя, ты чо такой дерзкий?

       –    А ты что, лохопеда во мне увидел? Я с тобой этапы не делил… Нахватался верхушек и тренируешься в свободном доступе…

       –    Дядя, мы же подкатили по-пацански…
Растерявший свой блатной гонор парень испуганно вращал зрачками, не зная, как выкрутиться из этой ситуации. Второй только настороженно косился на зека и молчал.

       Зек, продолжая криво улыбаться, процедил сквозь зубы:

       –    Я так понимаю, ты, похоже, не вкурил, что именно вы сюда подкатили и начали базар. Ну так и давай, объясни причину, а то не по понятиям себя ведешь. По мне, так это сильно смахивает на беспредел…

       –    Ты, дядя, наверно, знаешь, что базарят бабки на базаре, – не показывая виду, что напуган, хрипло выдавил из себя паренек. – А мы по жизни речь толкуем.

       Зек рассмеялся ему в лицо:

       –    Во-первых, не кипишуй, малой! Ты, когда шакала включил, уже нарушил пацанский закон… ты оскорбляешь старших товарищей…
Лицо паренька постепенно приобретало кислое выражение, вместо пьяной спеси на нем расплывалась детская растерянность. Он как-то сразу сник и, словно побитый, исподлобья зыркал на зека.

       –    Но, дядя, – протянул он, стараясь найти убедительные аргументы, – ты должен меня понять – с чем я приду? Пацанва меня не поймет…

       Зек продолжал стоять в той же позе. Поднявшийся ветер раздувал его распахнутую фуфайку, обнажая при свете костра огромный тесак, засунутый за пояс. Изо рта вылетали резкие слова:

       –    Пацанчик, чо ты тут меня лечишь? Как появился, так и исчезни отсюда. Я понимаю – стремно быть лопушком. Но, как говорится, в тюрьме все на блатной козе ездят…

       При этих словах молча переминавшийся рядом с ноги на ногу паренек схватил своего товарища за рукав куртки и потянул за собой.
Не прошло и секунды, как они исчезли в спасительной темноте ночи.

       –    Ну и ладушки, – облегченно выдохнул зек и глянул на Ладью. – Ну что, выпьем?

       –    Я не против, – ответил тот и отбросил увесистую палку в сторону. – Но что-то мне подсказывает – быть большой разборке.

       Ладья покосился на вконец опьяневших засыпающих возле огня бомжей.

       –    Давай-ка, Игорь, по-быстрому растолкаем этих придурков, затушим костер и свалим отсюда…

       –    Нет, я все-таки никак не пойму, а что же ваш благодетель Прокурор на этих болванов не повлияет? – проговорил Игорь, засыпая горящие угли землей.

       –    Подъем, подъем, мужики! – сердито рычал Ладья, поднимая и встряхивая, как мешки с картошкой, разомлевших бомжей. Он поправил налобный фонарь на голове и уже со злостью прошипел: – Что непонятно?! Быстро по своим норам расползайтесь…

       Бомжи непонимающе таращили на Ладью сонные глаза, недовольно ворчали, но послушно поднимались и, спотыкаясь, разбредались по знакомым тропам в полумрак.

       –    Не поверишь, – взволнованно произнес Ладья, – по прошлому году примерно такой же случай был. Босота эта дождалась, когда компания бомжей напьется, выволокли зачинщика скандала из кучи и сначала избили до полусмерти, а после закопали в мусор. Утром пошел бульдозер и перемолол беднягу с бытовухой…
Ладья набрал полную грудь воздуха и, с хрипом выдыхая его, тихо закончил:

       –    Так его и не смогли похоронить…

       Зек криво усмехнулся, натянул спортивную шапку до бровей и предложил:

       –    А что, Ладья! Давай пощекочем их гнезда. Если они такие гнилые, пусть на себе почувствуют радость жестокости. Меня с детства учили: когда опускаешь руки и даешь сволочам резвиться на своих костях, тем самым ты их только радуешь…

       –    Может, оно и так... Но пойми, ты еще молод и полон сил, в тебе огонь бушует. А здесь кому поднимать голову? Народ давно уже спился и ничего не хочет… Так, бродят по свалке как эфемерные призраки и источают тошнотворные запахи… Проще говоря, доживают свой век.
       Если говорить про молодых придурков, то от них, конечно, масса проблем. Жестокости среди них много. Бывает, нападут на беззащитного бомжа и тренируются на нем, отрабатывая удары… Заступиться-то за бедолагу некому. А бомжам куда деваться? Вот и уходят в город, порой идут на сделку с ментами, чтобы взять на себя чей-либо висяк… преступление, которого не совершал…

       –    Зачем? – брови Игоря удивленно поползли вверх. – В тюрьме хлеб с маслом и икрой не дают. И вообще, жизнь там не сахар…
      
       –    Согласен, но зато так они уходят от проблем… чтобы не спиться, не замерзнуть на полигоне. Ну и, конечно, чтобы не быть убитыми этими ублюдками. Все же, какая-никакая, а на зоне тоже жизнь есть…
Последние искры костра изредка вспыхивали яркими язычками пламени и затухали.

       –    Ну что, Ладья, будем продолжать дезинфицировать свои организмы или настраивать оглобли на сон?

       –    Думаю, пора расходиться по своим лачугам. Вон уже ночь, темно, хоть глаз выколи.

       Ладья помолчал, вглядываясь в своего собеседника в неярких отблесках затухающего костра, и негромко произнес:

       –    Я что сказать хочу… Понравилось мне, как ты подошел к выяснению отношений с этой босотой. Они, хоть и мальцы еще, глупые совсем, а силу чувствуют и уважают.

       Зек пожал плечами и без всякой рисовки объяснил:

       –    Просто западло общаться с теми, кто пытается использовать меня в своих интересах… Не привык прогибаться…

       –    Ладно, давай, – Ладья протянул Игорю свою широкую ладонь и крепко пожал его руку.

       Они разошлись в разные стороны.

       Час был поздний. В разных местах полигона один за другим гасли костры, пьяные разборки прекращались. Изредка откуда-то еще доносились недовольные крики нетрезвых женщин и плач маленьких детей…

       Полигон постепенно затихал, замирал, укутываясь в сырой холодный туман.
Порывистый ветер поднимал и крутил в воздухе целлофан, бумагу и всякий мусор, швыряя сверху на землянки бомжей…

       Низко нависшее над землей небо полностью заволокло тучами, за которыми скрылась бледная луна.

       Наступила тишина.

       Лишь время от времени в разных концах мусорного Клондайка начинали тоскливо выть собаки, оплакивая чьи-то души…
 
      Глава 6

       «И какого черта этот гребаный завгар на меня наехал? Ну да, опоздал… Конец света что ли? И без того сегодня устал как собака… Башку что-то ломит. Вроде для давления рановато еще, а там кто его знает… раньше никогда такого не было… М-да… никто меня не понимает… Ну и хрен с ними! Выгонят так выгонят… Работы кругом полно… только все не по душе… да и копейки платят…»

       Погруженный в невеселые раздумья, Роман уже минут тридцать шагал в сторону своего дома.
       Было по-осеннему темно. Луч миниатюрного фонаря-шекера выхватывал из густой темени небольшие участки дороги, вовремя предупреждая его о ямах. Он резво перепрыгивал их и шел дальше.

       Неожиданно справа, со стороны кустов, густо росших вдоль дороги метрах в двадцати, донесся чей-то грубый голос:

       –    Хорош! Хорош!

       Роман вздрогнул и резко повернулся в направлении шума.

       Их было трое. Неясные фигуры практически сливались с кустами, позади которых тянулся забор, огораживавший детскую площадку. Чуть дальше возвышался старый двухэтажный дом с наполовину темными окнами.

       «Чудики какие-то, нашли себе развлекаловку…» – мелькнуло в голове.

       Уже почти миновав копошившуюся в кустах троицу, Роман боковым зрением уловил, что черневшая возле их ног куча вдруг зашевелилась. Он остановился.

       –    Вставай давай! Чего разлегся! – долетело со стороны компании.

       Тот, кто шевелился, рывком поднялся и, покачиваясь на нетвердых ногах, кинулся на стоявшего рядом с ним одного из троих, того, что поменьше ростом.
       Три силуэта, словно по команде, дружно заработали руками и ногами.
Дерущиеся сплелись в клубок. Человек, которого били, согнувшись, пытался защититься от нападавших. Но кто-нибудь из троих непременно оказывался сзади, и от подлого удара исподтишка защищавшийся падал, с трудом находя в себе силы подниматься…
       После очередного нокаута жертва вновь оказалась на земле…

       Бандиты на секунду прекратили мордобой и застыли, рассматривая лежащего без движения.

       Ситуация была подходящей: в горячке никто не обратил внимания на невесть откуда появившегося Романа.

        Камазист без раздумий бросился на отморозков, но неожиданно для себя получил несколько мощных ударов по лицу и в живот. Все произошло так быстро и неожиданно, от чего Роман остановился как вкопанный, а в глазах вспыхнули и рассыпались ярким фейерверком тысячи искр. Голова вдруг стала невыносимо тяжелой и пустой, затем в ней что-то зазвенело и все вокруг окутала плотная темнота.
Фонарик выключился и упал следом за своим хозяином.

        Роман медленно открыл глаза и понял, что лежит на холодной земле. В памяти всплыли картинки, как он в спортзале неистово отрабатывает боковые и прямые удары, а тугой кожаный мешок с противным скрипом мотается из стороны в сторону, сопротивляясь его натиску…

       Сквозь шум и треск в голове звучали слова тренера: «Только злость придает силы, но это не значит, что на всех надо бросаться с кулаками… На силу всегда найдется другая сила… Лучше не ввязываться…»

       Роман тренировался с пятого класса, благодаря чему уверенно чувствовал себя в любых щекотливых ситуациях. Он вообще никогда не был так называемым ботаником или маменькиным сынком. Его воспитывала улица, которая научила не вставать в позу кенгуру, танцуя в ожидании удара, а действовать быстро и зло, именно зло, и наносить удар первым.
       Надо сказать, такая позиция не раз себя оправдывала и избавляла его от многих проблем. Он бил всегда первым и всегда мощным, единственным ударом.

       Лежа на спине без движения, он открыл глаза и стал напряженно всматриваться, какое-то время видя перед собой только темноту. Затем в этом мраке вдруг проявилось чье-то толстое щекастое лицо, и Роман четко разглядел наглую улыбку, расплывшуюся на жирной физиономии. Гнусавый голос проговорил:

       –    Ух ты! У фраера на руке котлы (ручные часы) дорогие! Брать?

       Чей-то сухой голос со злостью прикрикнул:

       –    Ты чо, Жорик! Тебя с ними одним махом срисуют. Если есть – возьми только бабосы (деньги), только их, слышал?

       –    Да не кипишуй, Хохол, все под контролем…

       Слабо пошевелившись, Роман понял, что может двигаться, пошарил вокруг себя правой рукой и наткнулся на лежащий рядом фонарь. Большим пальцем нащупал кнопку на задней части фонаря, медленно перевел ее в другую сторону. Еле слышный щелчок, и фонарь был активирован на шокер.

       Крепко сжав стальной корпус в руке, он ощутил под пальцами кнопку и затаил дыхание…

       Когда наклонившийся над ним толстяк, отдуваясь и бормоча под нос непонятные слова, попытался снять с его левой руки часы, резким движением руки надавил на кнопку шокера. Прибор издал стрекочущий звук, и разряд электрошокера, искря голубыми молниями, через расстегнутую куртку вонзился во влажную, прилипшую к телу рубашку.
       Не отпуская кнопки, Роман с силой вдавливал электроды шокера до тех пор, пока шум разряда не утонул в тучном теле.
       Толстяк заорал, обмяк и мешком свалился рядом, едва не придавив его своей тушей.

       Роман быстро поднялся, и огляделся по сторонам. Один из парней, с длинными, развевающимися на осеннем ветру волосами, оцепенев от неожиданности, в растерянности смотрел на него умоляющими глазами, даже не пытаясь убежать. Нижняя челюсть у него отвисла и мелко тряслась, смещаясь то вверх, то вниз, руки ходили ходуном.

       –    Ну что, Хохол, пора принимать пилюлю, – зло бросил Роман и, шагнув к застывшему манекену, одним боковым ударом послал его в нокаут.

       Третий, не став дожидаться своей очереди, незаметно испарился сам по себе.

       Ни секунды не медля, Роман наклонился над лежащим толстяком и ловко выдернул из его брюк кожаный ремень. С трудом перевернул огромное тело на живот, туго намотал ремень на широких запястьях. Затем подскочил к лежащему на земле худому, стащил с него куртку и спеленал его так, что сам черт не смог бы развязать.

       Жирная туша неожиданно зашевелилась и прорычала:

       –    Але, фраер! А ну быстро развязал! Кому сказано! Быстро!

       Роман подошел к нему и, надавив на его поясницу коленом, грубо предупредил:

       –    Ты, хомяк! Будешь блажить, получишь еще одну порцию снотворного.
И для острастки несколько раз щелкнул около его уха шокером. Толстяк покорно затих.

       –    Вот и молодец! А пока отдыхай! Еще наговоримся…

       Управившись с бандитами, Роман посветил в сторону кустов, где лежал избитый человек. Тот заворочался и попытался подняться, но ничего не вышло.

       –    Подожди, сейчас помогу, – Роман подошел к пострадавшему.
Незнакомец застонал и снова попробовал встать, но, вскрикнув от боли, упал навзничь.

       –    Давай руку.

       В свете фонарика Роман увидел опухшее лицо парня с узкими щелками вместо глаз. Растрепанные темные волосы, в которых застряли сухие листья и мусор, слиплись от грязи и крови. Бедняга пытался что-то сказать, но из горла вместе со сгустками крови вырывались лишь невнятные клокочущие звуки. Он то и дело судорожно приподнимался и вновь падал.

       –    Да не торопись ты, сейчас помогу, – Роман осторожно взял его за плечи и, напрягшись, стал медленно поднимать. – И за что тебя так? В карты, что ли, проиграл?

       Пострадавший через силу выдавил:
      
       –    Где эти твари?

       Роман заулыбался:

       –    Ну, слава богу! Говоришь, значит, жить будешь. Ты не волнуйся, сейчас полицию вызову, а тебя отправлю в больницу …

       –    Мне надо сесть… что-то мне совсем нехорошо, – парень еле шевелил губами.

       Оглядевшись, Роман сгреб в кучу сухие листья.

       –    Давай, тихонечко приземляйся на них.

       Он помог парню устроиться, подоткнул ему под бока шуршащую листву и взялся за телефон.

       –    Тебя как звать? – прошелестел глухой голос. – Что-то мне твой голос знаком.

       –    Романом меня зовут, – ответил камазист и, засмеявшись, добавил: – Ну да, вот именно в таком глухом и темном месте всегда можно встретить знакомого…
Избитый парень неуклюже зашевелился, с противным хрустом раздавливая сухую листву, и прохрипел больным голосом:

       –    Эта сволота меня так запинала… даже сидеть больно…

       Направив на него свет фонарика, Роман увидел почерневшее и опухшее лицо. При каждом движении оно искажалось от боли, разбитые губы сжимались, с трудом удерживая рвущийся из горла крик. Парень попытался ощупать свою голову, отдирая от волос засохшие комья грязи, смешанной с кровью. 

       При взгляде на него Романа всего передернуло от сострадания, он сжал зубы и прошептал:

       –    Ты уж держись, друг! Потерпи немного, я сейчас ментов и скорую вызову…

       –    Ментам звони, – с усилием выговорил избитый. – Они быстро приедут, я из полиции…

       Его распухшая, как воздушный шарик, голова закачалась в разные стороны.

       –    Мне надо прилечь… тошнит сильно…

       Голова парня запрокинулась, и он повалился лицом в листву. Роман еле успел его подхватить.

       –    Сейчас, сейчас, – приговаривал он, подсовывая ему под голову капюшон куртки. – Ты, главное, не раскисай, слышишь! Все будет хорошо!

       –    Удостоверение у меня в куртке, покажешь ментам, – еле слышно прошептал пострадавший.

       Роман быстро проверил его карманы – пусто.

       –    У тебя в куртке ничего нет…

       –    Значит, эти ублюдки вытащили.

       Адреналин ушел, и Роман почувствовал, как его постепенно начинает охватывать озноб. Холодный ветер прокрался под расстегнутую куртку. Он поежился и быстро застегнул ее. Шагнув к толстяку, осветил его фонариком. Луч прошелся по всему тучному телу и остановился на испуганных глазах лежавшего.

       Туша заворочалась и неожиданно поспешно затараторила:

       –    Чо уставился? Я его не шарил, это Хохол…
   
       Худой парень с длинными волосами часто заморгал глазами и закивал головой.

       –    Там… там, – заикаясь, пробормотал он. – У меня в левом кармане куртки.

       Роман схватил его за лацкан куртки и с силой притянул к себе. Пальцы нащупали твердую картонную книжечку, которую он ловко извлек из кармана.
Осветив удостоверение, он присвистнул, не поверив своим глазам. Присев на корточки, медленно прочитал:

       –    Шариков Григорий Николаевич, оперуполномоченный…

       –    Ты что, в чем-то сомневаешься? – прошептал пострадавший.

       –    Знал я одного Шарикова. А ты случайно с Надеждой Синичкиной не сидел за одной партой?

       –    Ну, сидел, ее все Птичкой дразнили, – еле слышно проговорил тот.
      
       –    Ну да! А Романа Кулакова знал?

       –    А чего его знать, это мой друг, одноклассник… чемпион по Сибири и Дальнему Востоку…

       –    Был, – внезапно осевшим взволнованным голосом проговорил Роман. – Был когда-то… Вот мы и встретились, дружище, хотя и при таких странных обстоятельствах.

       Роман положил обе руки на плечи друга и с тревогой заглянул в его глаза:

       –    Гриша, ты, главное, держись, я сейчас все сделаю: будет и полиция, и скорая. Не волнуйся, все будет хорошо!

       Роман вскочил и, подняв руку с телефоном высоко над головой, торопливо зашагал между кустарниками в поисках соединения.

       –    Але, парень, развяжи, – фальцетом взвыл толстяк. – Уже все тело затекло , и в туалет хочу…

       Направив свет фонарика на толстяка, Роман зло ощерился и, с трудом удержавшись, чтобы не дать ему пинка, гневно выдохнул:

       –    Может тебе еще за ухом пощекотать, чтоб уснул?

       –    Ты чо такой упертый? – проскрипела туша. – Бараны и те понятливее… Ты вникни, это были мужские разборки…

       –    Мне наплевать, – вскипел Роман, – в туалет ты хочешь или домой…

       Не договорив, он подошел к толстяку и, подняв ногу, резко поставил ее на толстую спину. Грязь от подошвы ботинка расползлась по светлой болоньевой куртке. Луч фонарика пробежался по всему дрожащему телу тюфяка, и Роман, не разжимая губ, процедил:

       – Ты, тварь, избил моего друга… Прав он был или не прав, разговор не об этом… Вас было трое на одного… Ты его покалечил… И за это я тебя просто разорву…

       Роман отступил назад и, размахнувшись, с силой врезал ногой в грязном ботинке по мягкой заднице толстяка.

       Лежавшая ничком туша от удара ткнулась лицом в листву и завизжала. Второй удар с не меньшей силой был произведен по второй половине задницы. Толстяк, извиваясь червяком, пытался зарыться в ворох листвы…

       –    Еще раз вякнешь – прибью, – с угрозой в голосе проговорил Роман. – Я тебе не минздрав, больше предупреждать не буду.

       Он глубоко вдохнул, задерживая дыхание, чтобы унять бешеный стук крови в висках, и тут увидел, что звонок наконец доступен.

       –    Дежурный, срочно… ваш сотрудник избит и ограблен…

       –    Кто говорит… адрес…

       Роман сурово оглядел присмиревших гопников, которые боялись пошевелиться, чтоб не разозлить воинственно настроенного парня.

       –    Что, бродяги, небось, чуда какого-нибудь ждете, – насмешливо произнес он. – Не надейтесь, помощи не будет… будет только срок, это я вам точно обещаю…

       Послышался быстро приближающийся звук сирены, который катился волной издалека…

       Уже сидя в уазике, Роман подсунул под голову друга свою куртку и ободряюще произнес:

       –   Все, Гриша, вот теперь все… Терпи, уже поехали…

       Он тяжело выдохнул, чувствуя, как сжатая внутри пружина начинает постепенно расслабляться, и отвернулся к окну.
       Сбоку мелькнули неясные тени: к машине со всех ног неслись семь темных силуэтов, которые угрожающе размахивали палками и что-то кричали…

       Дребезжа и подскакивая на ухабах, уазик, с надсадным ревом наконец преодолел все препятствия и выехал на дорогу. Отставшие преследователи в растерянности остановились, угрюмыми взглядами провожая набирающую скорость полицейскую машину.

    Глава 7

       Уже более получаса Роман находился в дежурной части полиции.
       Углубившись в чтение документов, дежурный одной рукой переворачивал шуршащие страницы, а другой время от времени судорожно зажимал рот платком и зажмуривал глаза, собираясь чихнуть. Однако все потуги оставались безрезультатными, и, недовольно поморщившись, он неспешно возвращался к прерванному занятию.

       –    Слышь, старлей, – негромко обратился к нему Роман. – Уже ночь на дворе… Где скорая? Кто у вас решает вопросы? Ваш же сотрудник пострадал, а вы здесь телка за рога водите…

       Дежурный оторвался от бумаг и без особого интереса глянул на опухшее лицо Гриши. Тот, сидя на стуле и прижав голову к стене, то ли спал, то ли находился в беспамятстве. Похоже, вид избитого и обширные кровоподтеки, которые превратили его лицо в жуткую маску, дежурному не понравились. Он с сожалением отодвинул бумаги, почмокал губами и произнес:

       –    Скорая сейчас приедет… Следак должен принести бумагу на экспертизу.

       –    Так звони ему, – вскипел Роман и указал на Гришу рукой: – Не видишь, что ли, в каком состоянии человек? Его срочно чинить надо…

       –    Я звонил…. Сейчас придет, – промямлил мент. – Да куда торопиться, у меня вся ночь впереди…

       –    Меня твои проблемы не интересуют, – отрезал Роман. – Мне нужно, чтобы ты сейчас сделал то, что от тебя требуется. А если не можешь, давай бумажку, я сам его в больницу отвезу …

       Толстяк в клетке заверещал:
      
       –    Начальник, а ты его тоже упакуй… Чего он тут раскомандовался? Еще и права качает… Ведь ежу понятно, что этот придурок на нас первым наехал … денег наших захотелось…

       Роман подскочил к клетке и что есть мочи влепил ладонью в лоб толстяку. Туша отшатнулась в сторону, беспомощно оглянулась на своего худого напарника и, не сказав ни слова, рухнула на бетонный пол.

       Острая пронизывающая боль в суставе немного отрезвила Романа. Он развернулся и, разминая кисть, направился к спящему Грише.

       –    Эй, парень! – заорал подскочивший на стуле дежурный, покраснев от гнева и брызгая слюной. – Ты что себе позволяешь? Забыл, где находишься? Сейчас тоже окажешься в клетке…

       –    Так если ты тут сидишь, как снулая рыба, – обернувшись, зло процедил водитель, – приходится за тебя твою работу делать…

       –    Я не бью людей…

       –    А вот это зря, – с раздражением выпалил Роман, – может, меньше бы таких уродов в городе было…

       Он возмущенно повернулся к решетке, наблюдая, как лежавший в той же позе толстяк начал слегка шевелиться, постанывая и подвывая плачущим голосом.
В это время в дежурную часть вошла девушка в белом халате, а следом за ней высокий темноволосый парень. Одной рукой он постоянно приглаживал густой ежик на голове, в другой держал листок бумаги.

       –    Николаич, – официальным тоном обратился он к дежурному, положив перед тем на стол напечатанный документ, – подготовь к отправке в сизо этих задержанных. Да, а где сотрудник, который пострадал?

       Дежурный молча указал пальцем на Гришу.

       –    М-да… Понятно, – коротко взглянув в сторону пострадавшего, сказал парень и попросил медработника: – Надо осмотреть его как следует, что-то уж больно у него лицо синее…

       Девушка на секунду задержала на Романе взгляд своих голубых печальных глаз, рассматривая его лицо, и застенчиво улыбнулась: мол, извините. Подойдя к Грише, легкими движениями пальцев с осторожностью стала ощупывать его голову, затем попыталась открыть глаза, напоминающие щелочки…

       Раздражительность Романа как рукой сняло, он проводил девушку глазами и сел на стул.

       Следователь повернулся к Роману.
   
       –    Это вы вызывали полицию?
      
       –    Да, – Роман сунул руку в карман и вытащил удостоверение. – Вот его документ. Он мой одноклассник и друг.

       Покосившись в сторону клетки, зло прищурился и, чувствуя, как в нем вновь поднимается ярость, глухо произнес:

       –    Эти твари его покалечили.
Следователь внимательно изучал удостоверение, поглядывая на потерпевшего…

       –    Блин! А ведь я Гришку тоже знаю, вместе в школе милиции учились. Он в Томск уехал работать, а я здесь остался с семьей…

       Он подошел к девушке, о чем-то недолго переговорил с ней и, кивнув, обернулся к Роману.

       –    Значит, так. Гришу сейчас отвезут в городскую больницу. У него травма головы, ну и кое-где зашить потребуется. На работу я ему сам позвоню. Ну а тебе, Роман, придется задержаться, надо будет провести кое-какие следственные действия…

       –    Конечно, без проблем. У меня нет никакого желания отпускать этих скотов на свободу, – проговорил Роман, покосившись в сторону сидящих в клетке отморозков.

       Полицейский, внимательно оглядев его, вдруг тепло улыбнулся.

       –    Ты молодец, парень, не сачканул! Побольше бы таких героев… Ладно, поможешь Григорию сесть в скорую и поднимайся на второй этаж, в двести пятую комнату.

                ***

       В этот поздний час на полигоне все уже спали. Ветер гонял черные тяжелые облака и те, не торопясь, лениво накатывались и закрывали все небо.
       Олег Николаевич вышел на проезжую часть дороги и медленно зашагал в сторону трассы. Метров через двести остановился возле росших вдоль дороги кустов, осмотрелся и закурил.

       Столько времени прошло, а память раз за разом настойчиво возвращала его в прошлое. Никуда оно, как оказалось, не уходит… и не отпускает с годами. С неослабевающей силой, как будто все было только вчера, вспыхнули в нем обида и злость… Нет, напрасно говорят, что время лечит…
      
       Работая районным прокурором, он с успехом выполнял принятые наверху решения.
       При мысли об этом он невольно улыбнулся. Надо же, были когда-то в его жизни награждения, почетные грамоты! Не то чтобы это его особенно радовало, скорее приносило какое-то моральное удовлетворение – значит, уважают, признают заслуги, ценят. Не покидало ощущение, что он делает что-то нужное и важное, значимое для людей.
       Все планерки проходили исключительно в его кабинете. Чувствуя себя вожаком стаи, он вдохновлял подчиненных, заряжал своим неиссякаемым оптимизмом и энергетикой. Все указы и постановления, спускаемые из краевой прокуратуры, исполнялись своевременно и в срок. Он придавал этому особое значение – дорожил репутацией.
       Проверка организаций была его коньком. Здесь, на вверенной ему территории, все должно было действовать четко, как часы, по установленным правилам, которые никто не смел нарушать. Он не щадил предпринимателей, не выполнявших представления прокуратуры. Суровая рука закона неустанно карала всех непокорных, пополняя бюджет штрафами… И никто не получал поблажек в его районе…
   
       Никто не мог похвастаться, что имел какие-то договоренности с прокурором.

       Все изменилось в одночасье.

       Он вернулся из краевой прокуратуры в приподнятом настроении. Предчувствия последних дней не обманули: его заслуги замечены и признаны на самом высоком уровне. Более того, в кулуарах прозрачно намекнули, что в скором времени следует ждать повышения и награждения…

       Приятный ход мыслей был прерван стуком в дверь, вернувшим его в реальность. Вздрогнув от неожиданности, он поморщился и недовольно бросил:

       –    Да.

       В кабинет бочком просунулся невысокий тщедушный человечек, державший под мышкой потрепанный кожаный портфель. Суетливо вытирая скомканным платком выступившие на лице капли пота, заискивающим голосом промямлил:

       –    Олег Николаевич, можно?

       –    Вы ведь уже вошли в кабинет. А коли так, проходите.
Человечек примостился на краешек ближе всего стоящего к нему стула и, опустив глаза, затих. Редкие темные волосы, падающие слипшимися прядками, закрывали его маленький лоб.

       –    Я не понял, – прокурор развернулся в своем кресле к посетителю. – Вы пришли, чтобы спросить, заявить или помолчать?
Тот поднял сухое вытянутое лицо, маленькие, глубоко посаженные серые глаза смотрели простодушно и немного растерянно. Высокий голос прозвучал фальцетом, резанув слух прокурора.

       –    Дело в том, что я директор фирмы ООО «Фит-Чай»… но из-за того, что у меня обострилась язва, я еду на курорт.

       –    Ну, так и езжайте, – недоуменно проговорил прокурор.

       –    Нет, вы не совсем поняли. У меня сейчас идет проверка от вашего ведомства. В принципе, я уверен, что на фирме все в порядке… но ваши сотрудники просили не покидать город.

       Он посмотрел на Олега Николаевича доверчивыми глазами, в глубине которых, как тому показалось, неожиданно мелькнуло и тут же исчезло что-то похожее на злорадство, и продолжил:

       –    Как мне быть? Билеты куплены, завтра уезжаю, а здесь такой затор…

       Прокурор внимательно рассматривал странного посетителя.

       –    Так от меня-то вы чего хотите?

       –    Я знаю, что вы можете быстро разобраться в этом деле. Для вас это просто… Мне сейчас важно подлечиться, знаете, язва все-таки… с ней шутки плохи… поэтому в дальнейшем все равно буду закрывать фирму…
Сейчас, по прошествии времени, Олег Николаевич вспомнил, как быстро он тогда выяснил, кто занимался этой фирмой.

       –    Ольга Алексеевна, и в чем там проблемы?

       Проблем не было, шла обычная плановая проверка.

       –    Я вас понял, Ольга Алексеевна, тогда материалы занесите к вечеру.

       Он помнит, что даже улыбнулся этому нервному, постоянно потеющему суетливому человечку.

        –    Все в порядке. Можете ехать лечиться…

        Глаза худого мужичка недобро засветились, на сухом лице появилась натянутая улыбка. Он мелко закивал головой и скороговоркой пробормотал:

        –    Спасибо вам, спасибо большое…

        Поднявшись с места, неуклюже потоптался и положил на стоящий рядом стул увесистый сверток в черном полиэтиленовом пакете.

        –    Что это? – в груди прокурора внезапно похолодело. – Быстро забирайте его.

        Человечек грустно посмотрел на него:

        –    Я все равно закроюсь и уеду. Не волнуйтесь, у вас не будет никаких проблем. Приятно, когда есть понимающие люди. Здоровья вам.
Он слегка наклонил голову и, шаркая ногами, бесшумно вышел.

        «Чудак какой-то, и зачем ему это… все равно ведь закрывается, – равнодушно пожав плечами, подумал прокурор. Подойдя к стулу, взял сверток и вернулся с ним в свое кресло. – М-да… Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся. Думаю, этого мямлю с его фирмой я уже больше не увижу…»
Без особого любопытства он развернул пакет и вытаращил глаза: в нем лежала перетянутая красной резинкой вдоль и поперек стопка из тысячных купюр…

       Что-то внутри екнуло…

       Он вскочил и метнулся к окну…

                ***

       Стоя у окна, прокурор спокойно смотрел на серьезных парней в темных костюмах, по-хозяйски вошедших в его кабинет. Один из них, придержав дверь, пропустил вперед двух толстых женщин, похожих на продавщиц с рынка. Те вошли, пугливо озираясь по сторонам, однако быстро освоились и с нескрываемым любопытством уставились на хозяина кабинета.

       Прокурор отвернулся к окну и стал рассматривать стайку голубей, которые копошились у чердачного окошка, стуча клювами по шиферу…
       «Наверное, что-то там добывают, – как-то отстраненно подумал он, наблюдая за их суетливыми движениями. – И нет им никакого дела до происходящего у меня в кабинете…»

       Он повернулся, услышав приближающийся четкий стук каблуков, – так твердо мог шагать только уверенный в себе человек. В кабинет вошел майор Крайнов, заместитель начальника управления по собственной безопасности.

       –    Олег Николаевич, я…

       –    Можете не тратить время на представление. Ваши цели и действия мне понятны, – оборвал его прокурор. – Такими, как вы, наша система пронизана сверху донизу… Только зачем все это?.. Я бы и так уступил свое место угодному для вас человеку…

       –    Вы забываетесь! – злобно ощерился тот, заливаясь краской гнева. – Я здесь по долгу службы… И то, что здесь произошло… Прошу вас добровольно выдать все, что вы получили несколько минут назад…
Прокурор сделал изумленное лицо и, откатив кресло подальше от стола, тяжело опустился в него, скрипя подлокотниками.
 
       –    А что, собственно, здесь произошло? – уставился он на Крайнова и с издевкой добавил заговорщическим шепотом: – Да еще несколько минут назад…
Майор с беспокойством покосился в сторону подчиненных, которые с тупым выражением глазели на своего начальника, ожидая его распоряжений. С трудом удерживаясь, чтобы не сорваться на крик, повернулся к хозяину кабинета и нервно выпалил:

       –    Только что вы получили от некоего предпринимателя сверток с деньгами за оказание содействия в прекращении проверки его организации…
Побледневшее от ненависти бледное лицо его искривилось ехидной улыбкой.

       –    Ваше нежелание пойти навстречу органам, – продолжал он, взмахнув листом бумаги, – будет расцениваться как противодействие расследованию. Я буду вынужден отразить это в рапорте в присутствии понятых.
Прокурор, привстав с кресла, потянулся к столу и взял шариковую ручку. Внимательно оглядев ее, несколько раз щелкнул и, нахмурив брови, отрезал:

       –    Отражай! Только я заявляю, что вы все, вместе взятые, сейчас очень мешаете мне работать.
      
       –    Ну что ж, – зло процедил Крайнов сквозь зубы. Лицо его вновь стало красным, губы мелко задрожали, и от уголка рта до правого глаза пробежал нервный тик. – Я попрошу вас встать и отойти от стола, чтобы мы могли проверить вашу мебель.

       Не говоря ни слова, прокурор поднялся и шагнул к окну, повернувшись спиной к находившимся в кабинете.

       Он снова увидел тех же голубей, суетившихся на маленьком пятачке и продолжавших что-то клевать в шифере…

       За спиной поднялся шум, слышалось хлопанье открывающихся дверей и ящиков мебели. Через какое-то время все стихло.

       Развернувшись, прокурор встретился со сверкающими от злости глазами Крайнова. Сцепив челюсти, тот с силой давил пальцами на уголок рта, стараясь унять нервно бьющуюся жилку. Крупные желваки на его лице ходили ходуном.

       –    Олег Николаевич, вы что, над нами издеваетесь?

       –    В смысле?

       –    Мы ничего не нашли…

       –    А что вы должны были найти? – прокурор улыбнулся и посмотрел на скучающих понятых. – С чего вы вообще взяли, что здесь что-то есть? Это же ваши игры, ваши придумки…

       –    Мы должны… в таком случае придется проверить ваши карманы, – безнадежным тоном проговорил Крайнов и ссутулился.

       –    Может, вы меня еще и трахнуть хотите? – зло крикнул прокурор. Руки его задрожали, он со всей силой грохнул кулаком по столу и сорвавшимся голосом договорил: – Вы слишком много чего хотите… вы и без того сейчас кучу статей процессуального кодекса нарушили…

       Засунув трясущиеся от гнева руки в карманы, он выпрямился и сквозь зубы тихо произнес, глядя прямо в глаза майору:

       –    Ваше хамское поведение меня достало… Я сегодня же напишу рапорт на имя вашего начальника. А теперь пошли все вон! Вон, я сказал!
Лицо майора пошло пятнами. До крайности раздраженный, он не знал, как выйти из сложившейся ситуации, и в растерянности хлопал глазами. Понятые сочли за благо незаметно исчезнуть.

       –    Я… могу извиниться, – через силу выдавил он после долгого молчания.
Прокурор прищурился. Сейчас он готов был разорвать любого. Твердым голосом, в котором прорывались нотки бешенства, не поднимая глаз, отрубил:

       –    Идите, не мешайте мне работать…

       Краем глаза Олег Николаевич заметил, что двое парней в костюмах, настроенные вначале крайне враждебно, сконфуженно переминались с ноги на ногу и вопросительно поглядывали на Крайнова.
       Прокурор смерил их уничтожающим взглядом. Внутри него попеременно бушевали презрение и ярость. В горле застыл комок горькой обиды, мешавший дышать…

       Крайнов уловил этот его взгляд и, наклонив голову, быстро вышел вместе с помощниками.

       В кабинет тут же заглянула секретарша и с виноватым видом остановилась в дверях, глядя на своего начальника испуганными, полными слез глазами.

       –   Люба, приготовь кофе…
 
       –    Сейчас, секундочку, Олег Николаевич.

       Большими глотками он пил обжигающе горячий кофе, не чувствуя ни боли, ни вкуса напитка…

       Верная помощница стояла рядом и молча наблюдала за каждым его движением.

       –    Ну как, как такое могло произойти? – тихо проговорил прокурор. – Где был твой звонок? Где твое решительное «нельзя».

       Люба опустила голову, готовая в любую секунду разреветься.
 
       –    Меня никто не слушал, – прошептала она. – Они ворвались с угрозами… заставили стоять и молчать…

       –    Успокойся, – он поставил пустую чашку на стол. – Я тебе верю.

       –    Олег Николаевич! Это так страшно! Меня и сейчас всю трясет… Когда я увидела этого маленького человечка, который выходил от вас… он нагло улыбался и потирал руки… А я… Я тогда ничего не поняла…
Прокурор подошел к шкафу и вынул маленький графин, прихватив пальцами пару стаканов.

       –    Ладно, что теперь… Я думаю, коньяк нам с тобой сейчас точно не помешает…

       Он протянул ей граненый стакан, до половины наполненный густой темной жидкостью, и шоколадную конфету.

       –    Выпей и иди домой.

       Секретарша зажмурилась и залпом проглотила спиртное. Широко раскрыв глаза, напряглась и, зажав рот ладонью, вышла из кабинета…

       Олег Николаевич выкурил еще одну сигарету, невидящими глазами глядя на пустую автотрассу, и, ежась, пошел к вагончику.

                ***

       Сон, в который он провалился сразу, тяжелый и страшный, заставил его мучительно стонать и метаться.
       Он стоял у дверей вагончика, а мимо, словно тени, медленно двигались огромные, убеленные сединами великаны. Это были призраки, которые молча брели в туманной дымке по мусорным тропам, обходя тракторную технику. Иногда они останавливались и с любопытством разглядывали ее…

       Внезапно что-то произошло, и безмолвные исполины начали хватать своими мощными руками все, что им попадалось на пути, и швырять друг в друга. Странная игра понравилась гигантам, они все больше входили во вкус, и скоро все вокруг сорвалось с места, закружилось и полетело… В воздух взметнулись кучи мусора, подгоняемого ветром и несущегося с огромной силой. Небо закрылось пеленой. Начался дикий хаос. А развеселившиеся призраки, широко раскрывая рты, хохотали над своими шалостями немым звуком…

       Жители полигона в ужасе выскакивали из своих землянок и разбегались в разные стороны, не понимая, что происходит…

       А бестелесные громилы, не разбирая дороги, двигались дальше и дальше к реке, давя и расплющивая огромными ногами убогие строения бомжей, раскидывая и подбрасывая вверх кучи мусора…

       Охваченные паникой обитатели полигона пронзительно кричали, взывая о помощи и милосердии, но гиганты их не слышали и продолжали творить свое вселенское зло… Вопли несчастных неслись над землей, поднимались в небеса и там постепенно затихали, так никем и не услышанные…

       А равнодушно наблюдавшая за всем этим кошмаром луна по-прежнему заливала полигон своим ровным мертвенно-бледным светом…
Прокурор проснулся от собственного крика. Мокрый от пота, дрожащей рукой достал сигарету…

       Накинув короткий полушубок, вышел на улицу, запахнулся плотнее и закурил. Весь мусорный полигон накрыло черным покрывалом. Еще днем развороченные бульдозером кучи источали кислый, вонючий запах, и эта вонь расползалась по территории свалки, проникая во все щели.

       Прокурор поморщился и сплюнул на какие-то коробки. Сигаретный дым успокоил его. Он постепенно приходил в себя, чувствуя, как к нему возвращается привычное состояние хладнокровия и уверенности.

       А полигон продолжал жить своей жизнью. Каждый день неизменно сюда доставлялись новые завозы и так же неизменно трудился местный народ, который с утра до ночи что-то постоянно ворошил, перебирал, откладывал, тащил, сдавал… а потом беспробудно пил и расползался по землянкам…

       А с восходом солнца все начиналось сначала.

       На его памяти на полигоне не раз появлялись пришлые бродяги, которые поначалу не собирались мириться со своим жалким положением бомжей… Но проходило время, и они все равно оставались – сначала ненадолго, обретая здесь приют, чтобы отдышаться, а затем, притерпевшись, привыкали и уже не хотели что-то менять в своей жизни. Им всего-то и надо было – обогреться и поесть.

       Ну, а в дальнейшем такие люди просто растворялись на огромном пространстве свалки, словно никогда их и не было.

       Зато бывшие зеки оседали в этих местах с удовольствием, находя здесь все, что нужно для жизни. Город их не принимал, а власти меньше всего заботились о том, чтобы обеспечить работой и жильем… Они, как и все, потрошили мусорные кучи в поисках еды, делали землянки из подручных стройматериалов, которых здесь было в изобилии. Немало повидав в прошлом, эти люди быстро приспосабливались к своему новому существованию, больше всего ценя в нем свободу от всяких условностей. Такими управлять было гораздо легче… такие ко всему готовы...

       –    Вот тебе и страна свободы и света, – задумчиво произнес Прокурор. – Дух бродяжничества чаще всего вселяется в тех, кто бестолковый и тупой… И, видать, начисто лишает их разума, потому что при этом они теряют все, что имели… О какой чести и совести можно говорить в такой ситуации…
       Мрачная перспектива вырисовывалась для народа полигона, цель существования которого была до банальности проста и примитивна – потешить свою ненасытную утробу…

       Дни тянулись, словно резина, тягучая и липкая. И этой тягучести не было конца.

      Глава 8
 
       С завгаром Роман решил больше не цапаться. Здраво рассудил, что в дальнейшем никто за его судьбу биться не будет, а остаться без денег и без комнаты… ну, это уже надо быть совсем дураком.

       Гораздо больше его беспокоило состояние здоровья Гриши. О выписке пока не могло быть и речи. На каждый его звонок трубка отвечала хриплым надрывным кашлем и шипением звуков, которые кое-как складывались в невнятные слова…

       И все же, несмотря ни на что, Роман чувствовал себя сейчас более счастливым, чем несколько дней назад. В его однообразных серых буднях появился друг детства… пусть и при странных обстоятельствах, все равно это было как глоток свежего воздуха… Впервые за долгое время он ощутил, что не один. Присутствие в его жизни близкого человека, который нуждался в помощи и защите, придавало ей какую-то осмысленность.

       И когда он приходил в полицию на очередную очную ставку с бандитами, в нем начинали бурлить эмоции. Откуда-то изнутри удушливой волной поднималась острая ненависть к толстяку и его напарнику. Попадись они ему в руки – разорвал бы обоих, будь такая возможность… Каждый раз после этого долго не мог успокоиться, все думал, думал…

       Вот и сегодня, в свой свободный день, вместо того чтобы отсыпаться, Роман бесцельно шатался по городским улицам. На душе было пасмурно и тоскливо, в голове бродили мрачные мысли.
       Все в его жизни складывалось не так, как когда-то мечталось… Казалось, он с сумасшедшей скоростью несется куда-то, не разбирая дороги, не пытаясь затормозить… И там, в конце, его не ждет ничего хорошего...

       Остановившись у витрины парикмахерской, без всякой цели начал разглядывать изображенные на рекламном плакате ножницы и расческу. Представил себя сидящим в кресле с закрытыми глазами, как он обычно делал, когда был маленьким, а руки женщины колдуют над его головой, и шум машинки убаюкивает и усыпляет…

       И неожиданно для себя ощутил такое умиротворение и спокойствие, какое бывает только в детстве, когда безмятежность жизни еще не омрачена суровыми реалиями.
       Разыгравшееся воображение живо нарисовало картинку, как он, чистый, с модной прической, в красивом костюме неторопливо шагает по праздничным улицам. Навстречу идут люди с веселыми лицами, приветливые и дружелюбные. При виде его они останавливаются, уступая ему дорогу, и с добрыми улыбками смотрят ему вслед…
Недалеко от кафе он видит Прокурора. Тот довольно жмурится, подняв лицо к солнцу и греясь в его лучах. Заметив Романа, приветливо машет рукой, подзывая к себе…
Их руки соединяются в крепком пожатии, выражающем дружескую поддержку и понимание.

       –    Ну, как тебе работа? – Прокурор смотрит на него в ожидании ответа.
Не зная, что сказать, Роман в растерянности отводит глаза в сторону.

       –    Смотри, наш договор в силе… не ты, так другой… а ты прозябай в своей съемной комнатенке…
Взгляд Прокурора становится каким-то колючим, и Роману кажется, что в нем промелькнуло легкое презрение...

       Мысли внезапно разлетелись, как мухи, на которых направили струю дихлофоса.

       Погруженный в свои мысли, он со всего маху наткнулся на здоровенного парня, стоящего в кругу таких же высоких и крепких ребят. Тот от неожиданности пошатнулся и чуть не упал.

       –    Извини, друг, – проговорил Роман и, сконфуженно улыбнувшись, добавил: – Что-то я замечтался…

       Здоровяк добродушно оглядел его, с пониманием произнес:

       –    Ничего, парень, бывает, – и отвернулся, продолжая разговор.
Пустынная улица услужливо тянулась перед ним серой пыльной лентой, приглашая идти дальше. Роман машинально сделал несколько шагов и вдруг услышал негромкий застенчивый голос:

       –    Роман, привет!

       Ноги еще продолжали нести его вперед, автоматически сгибаясь и разгибаясь при ходьбе, а тело уже разворачивалось в сторону прозвучавшего приветствия.
Он повернулся и замер, будто с ходу натолкнувшись на препятствие: перед ним стояла Софья, явно смущенная тем, что пришлось самой окликнуть парня.
       Голова работала четко, перебирая все возможные варианты ее присутствия: почему, как и зачем она здесь?
       Серый плащ обтягивал ладную худенькую фигурку девушки, густые темные волосы тяжелыми полукольцами падали на лоб и плечи, скрывая от любопытных взглядов часть лица. Бездонные глаза, в которых отражались солнечные зайчики, светились радостью.
       Софья шагнула к нему навстречу, протягивая руку, чтобы поздороваться, при этом ее новые серые полусапожки издали легкий скрип.

       Он осторожно, словно хрупкую драгоценность, взял ее руку в свои большие ладони и бережно сжал.

       –    Привет, – прошептали его губы. – Ты прекрасно выглядишь, только пальцы у тебя от осени совсем холодные.

       Она молча улыбалась, застенчиво опустив глаза.

       За то время, что они не виделись, в его отношении к девушке появилось что-то новое, чему пока еще не было названия. И только сейчас, случайно столкнувшись с Софьей, Роман вдруг понял, что все прошедшие дни думал о ней и жил ожиданием этой встречи. Держа в своих руках тонкие вздрагивающие пальцы, он не мог насмотреться на неожиданно ставшее близким милое лицо, чувствуя, как вместе с этой девушкой в его жизнь входит то главное, ради чего стоит жить.   
       Они так бы и стояли посреди улицы, забыв обо всем, если бы проезжавший мимо водитель не нажал на сигнал, заставляя их очнуться.
       Роман не стремился быть оригинальным, но, когда ее рука оказалась в его ладонях, ему показалось, что он на самом деле прикоснулся к сосульке. Покачав головой, парень огляделся по сторонам и, заметив невдалеке стеклянную витрину кафе, показал рукой:

       –    Смотри, вон кафешка, пошли отогреваться…

       В его голосе звучала такая уверенность, что ей и в голову не пришло отказаться. Он повел ее за собой, крепко держа за руку, и она покорно пошла следом, чему-то улыбаясь и изредка поглядывая на него счастливо-удивленными глазами.
       Молоденькая слегка прихрамывающая официантка быстро выполнила их заказ и поставила на гладкий полированный столик сладкое вино и фрукты.
       Роман бросил свою куртку на свободный стул, сверху аккуратно положил ее плащ.

       –    Кофе будем пить позже, – улыбаясь, заявил он. – Сейчас отметим нашу встречу.

       Они подняли наполненные вином бокалы, слегка чокнулись и выпили.
Тепло прокатилось по всему телу. Роман почувствовал, как в нем поднимается волна радости, оттого что она просто сидит рядом. Все в этой девушке вызывало у него нежность и какой-то внутренний трепет. Захотелось сделать что-то приятное, чтобы увидеть на ее лице улыбку.
       Он смотрел на ее вязаный голубой свитер и восхищался его узором:
      
       –    Сама вязала?

       –    Да, – еле слышно проговорила Софья и залилась краской смущения. –
    
       Мама когда-то научила…

       –    Интересная вязка, тебе к лицу, – тоном знатока отметил он.

       –    Спасибо.

       –    Ну, как, отогрелась после улицы? – улыбка не сходила с его губ.

       –    Да, – вновь односложно ответила она. – Мне здесь нравится…

       –    А как ты вообще здесь оказалась?

       –    Так ведь автобусы ходят, – засмеялась девушка и распрямила спину. – Села в него, вышла – вот я и в городе.

       –    У меня сегодня выходной, – почему-то смутившись, сообщил он. – Вот… шарахаюсь по городу… и вдруг… не ожидал, что тебя встречу…

       –    Для меня это тоже было неожиданно, – Софья улыбнулась и поправила волосы, которые то и дело упрямо падали ей на глаза. – Вообще-то, я часто приезжаю в город, чтобы походить по этому проспекту… Это моя школьная молодость… Мои воспоминания…

       –    Да-да, я тебя понимаю, – кивнув, проговорил Роман. – Как однажды сказал мой друг Гриша, школьные годы – это святое. Время, когда проявляется самое лучшее, что есть в каждом из нас… и искренняя дружба тоже…

       –    Ну, наверное, это так… – неуверенно проговорила она, – но лично у меня нет желания встретить кого-либо из школьных приятелей.

       И после короткой паузы сбивчиво объяснила:

       –    Нет-нет, ты только не подумай… Просто, понимаешь, амбиции зашкаливают у того, кто чего-то достиг. Человеку хочется, чтобы все об этом знали, чтобы его узнавали… хотели с ним сфотографироваться… Так как он собой что-то представляет… А когда…

       Она вдруг остановилась на середине фразы и отвернулась. Затем положила локти на стол, прижала пальцы к подбородку и сухо произнесла:

       –    Давай не будем… Не хочу об этом говорить…

       Они молча подняли бокалы и выпили.

       Софья почувствовала, как вино слегка ударило в голову. Глаза ее заблестели, на щеках появился румянцем. Девушка поднялась и, немного покачнувшись, предложила:

       –    Что-то душно здесь, Рома, давай выйдем на свежий воздух.
 
       Роман глянул за окно: погода на улице совсем испортилась, тучи плотной темной пеленой затянули небо, резкие порывы ветра раскачивали деревья.
Помогая девушке надеть плащ, Роман почувствовал, как по ее хрупкому телу пробежала мелкая дрожь.

       –    Слушай, – задержавшись в дверях кафе, он заглянул ей в лицо, – если у тебя еще есть время, мы могли бы заскочить в больницу к моему другу. Познакомлю вас… он обрадуется… Ну, а после, как и обещал, будет кофе…

       Пока они сидели в кафе, наступил вечер, и улица в сгустившихся сумерках заметно преобразилась. Расцветившись яркими, приветливо мигающими огоньками, она стала какой-то нарядной, как будто приготовилась к наступлению праздника. Всюду царило оживление, машины и люди куда-то торопились, за окнами кафе виднелись влюбленные пары. И только ветер вопреки всеобщему радостному настроению так же сердито и недовольно гонял вдоль дороги опавшую сухую листву.

       –    Я не против, – придерживая обеими руками капюшон своего плаща, согласилась Софья и спросила: – А что с ним случилось?

       –    Я тебе потом все расскажу, а сейчас мы должны торопиться. Надо еще заскочить за фруктами и успеть до определенного часа, чтобы передачу взяли…

       Роман подхватил ее под руку, и они быстро зашагали к ближайшему магазину, где можно было купить фрукты. Не сбавляя темпа, на ходу коротко поведал историю своего друга, завершив словами:

       –    Ну, вот, собственно, так все и произошло…

       –    Ужасно! Это просто ужасно! – тихим голосом, в котором звучала нескрываемое страдание, проговорила она.

       –    Ты не представляешь, что я испытываю, когда прихожу на следственные действия и вижу этих дебилов… Мне хочется живьем закопать их в землю… – скрипнув зубами, с ненавистью выдохнул Роман.

       –    А знаешь, Роман, – она цепко ухватилась за рукав его куртки, чуть повыше локтя, и нервно скомкала ткань в кулаке. – Те дебилы, про которых ты говоришь, они орудуют и на нашем полигоне тоже… По крайней мере, я слышала от Олега Николаевича, как он кричал в трубку: «…Еще не хватало, чтобы полиция трясла весь полигон из-за этих идиотов…» Потом, правда, немного успокоился, и дальше уже было не слышно, о чем говорил…


                ***
 
       –    Дружище, выходи, мы уже возле регистратуры стоим…

       В мобильнике прозвучало что-то невнятное, он захрипел и отключился.

       Девушка разглядывала толпившихся около стола передачи людей и о чем-то сосредоточенно думала. Чувствовалось, что рассказ Романа ее расстроил, а может, напомнил о чем-то неприятном.

       Гриша появился из какого-то проема и медленно двинулся в их сторону. Иногда он останавливался, чтобы отдохнуть и перевести дыхание, глаза его мутно смотрели куда-то вдаль.

       –    Привет, друзья, – хрипло проговорил он, приблизившись. – Вот видишь, Ромка, я уже хожу.

       Он попытался изобразить что-то похожее на улыбку, но изможденное пепельно-серое лицо лишь исказилось страдальческой гримасой.
       –    Я вижу, вижу! – радостно протянул к нему руки Роман. – Ты, и правда, молодцом становишься! Даже отеки уже начали спадать. Знаешь, друг, такими темпами ты скоро совсем живчиком будешь… Кстати, как у тебя с питанием?

       Гриша страдальчески скривил рот и грустно пошутил:

       –    Как-как! Не поверишь, в ресторане хуже готовят, чем здесь…

       –    Дружище, ты хоть трубку-то бери, а то звоню, звоню и только тишину ловлю… Я вон за это время уже и с девушкой познакомился, – кивнул он в сторону Софьи и широко заулыбался.

       –    Ну, раз так, тогда знакомь… – и Гриша неловко повернулся всем телом к Софье.

       Девушка протянула руку и приветливо произнесла:

       –    Добрый вечер, Гриша! Рада познакомиться, меня зовут Софьей. Ваш друг, – она с улыбкой перевела взгляд на Романа, – много хорошего о вас говорил. Я уже в курсе того, что с вами произошло, и желаю вам быстрого выздоровления. А теперь, ребята, извините, я отойду, чтобы вам не мешать. Наверняка у вас есть о чем поговорить.

       –    Мы тут тебе вот… – Роман показал на большой пакет, полный фруктов, и с улыбкой произнес: – Говорят, если ты все это съешь, то в два раза быстрей поправишься. Ты уж не подведи, пожалуйста.

       –    Буду стараться, – тихо отшутился больной. – Слушай, ты мне по телефону говорил, что тебе работу предложили … хорошие возможности… Сдвинулось что-то?

       –    Ну, вроде как ждут меня, – не слишком уверенно проговорил Роман.

       –    Знаешь, Ром, я тебе только одно скажу, – Гриша сбавил голос и чуть ли не шепотом прохрипел: – Где легкие деньги, там всегда слезы, криминал… Главное, не заблудись в трех соснах, принимая правильное решение. Не торопись, смотри в оба… Тогда тебя будет трудно поймать на удочку. Понимаешь, о чем я? – пытливо заглянул он в глаза друга.

       Имея опыт оперативного сотрудника, он мог бы еще долго говорить об осторожности и о том, какая тонкая грань иногда отделяет необдуманный поступок от преступления. Но горло внезапно перехватило, Гриша закашлялся, воздух с писклявым хрипом вылетал из легких…

       –    Ладно, я пошел, – махнул он рукой и наклонился за пакетом. – Буду уничтожать ваше лекарство.
Выпрямившись, внимательно посмотрел на девушку и одобрительно улыбнулся:

       –    Ну, у тебя, Ромка, губа не дура! Хорошая девчонка… Береги ее!
Протянул руку на прощанье и крепко, насколько позволили силы, сжал ладонь друга:

       –    Ладно, созвонимся. Ну а этому работодателю позвони. Чем черт не шутит, может, и правда, вырвешься из финансовой кабалы… Только взвешивай все, не руби с плеча…

       Гриша развернулся и с пакетом в руке медленно побрел в свою палату.

   Глава 9

       Роман проводил его взглядом, затем взял девушку за палец правой руки и, наклонившись к уху, прошептал:

       –    Ну что, пойдем?

       –    Да-да, – торопливо проговорила она, не отводя глаз, в которых стояли слезы, от медленно идущего Гриши. Наклонилась, чтобы незаметно смахнуть их и, тяжело вздохнув, крепко сжала ладонь Романа.

       Они вышли на улицу. Промозглый ветер, словно обрадовавшись их появлению, пробрался под одежду, заставляя запахнуться плотнее. Подхватил вихрем, толкнул в спину и тонко завыл в натянутых между столбами проводах.

       –    Сильно они его, – все еще думая об изуродованном Грише, сочувственно проговорила Софья и уже зло добавила: – Эти детдомовские уроды никого не жалеют…
Голос ее дрожал от возмущения:

       –    У них есть какой-то главный на полигоне, нерусский, вроде Маратом кличут. Так вот эта сволочь подчинила себе местных отморозков и учит их всем премудростям криминала. Сам-то он опытный – дважды судим за разбой и кражи…

       –    М-да… Таких тварей сейчас полно, – задумчиво поддержал ее Роман. – Ладно, с этим мы потом разберемся…

       –    Так он, представляешь, только Олега Николаевича слушается, – горячо продолжала девушка, затронутая за живое. – Я слышала, как он его матом поносил, говорил, что из-за его пацанов могут быть серьезные проблемы…

       Роман шел молча, опустив голову и думая о чем-то своем. Софье стало неловко. Спохватившись, она подумала, что слишком много говорит, оборвала себя на полуслове и с испугом посмотрела на своего спутника. Тот остановился, заглянул в ее искрящиеся темные глаза и улыбнулся.

       –    Прости меня, пожалуйста… – прошептала она. – Наверное, я несу какую-то чушь, правда…

       –    Полную, – проговорил он с нежностью. И, взяв ее обеими руками за плечи, притянул к себе…

       Софья подняла лицо и хотела что-то сказать, но все вокруг нее неожиданно закружилось и поплыло. Непослушное сердце сорвалось и застучало в бешеном ритме. В ответ на робкое прикосновение губы ее приоткрылись сами собой, тело дрогнуло и потянулось ему навстречу. Всепоглощающая нежность окутала их облаком, оставляя вдвоем.

       Но природа, не желавшая потакать эмоциям влюбленных, властно проявила свой капризный осенний характер. Холодный дождь обрушился с небес совершенно некстати, хлынул потоками, громко барабаня по домам и деревьям, размывая землю…
       Ветер, природный помощник стихий, по-разбойничьи заулюлюкал, засвистел, с силой отрывая их друг от друга… И он победил!
       Сопротивляясь сумасшедшим порывам, Роман стянул с себя мгновенно промокшую куртку и набросил на худенькие плечи. Схватил ее за руку и потащил за собой под молодой высокий тополь.

       –    Жди!

       Он шагнул к дороге и замахал поднятыми вверх руками, пытаясь остановить проносившиеся мимо машины. В шуме дождя утонул крик:

       –    Такси! Такси-и!

       Свет фар проезжавших автомобилей время от времени выхватывал из темноты его фигуру, стоявшую на обочине. Двигатели, взревев, набирали обороты, и железные монстры равнодушно мчались дальше, поднимая фонтаны брызг. В эти короткие мгновения он успевал заметить, как дождь мощной стеной падает на покорную стихии землю…

       Молодых никто не замечал, а дерево, под которым они прятались, было плохой защитой, отдавая холодом и кислой сыростью… Впрочем, это их мало волновало…
       Они не сразу поняли, что произошло, когда раздался резкий визг тормозов и совсем рядом, напротив тополя, затормозил жигуленок. Передняя пассажирская дверь распахнулась, изнутри весело прокричали:

       –    Эй! Молодежь! А ну, быстро в мерседес…

       И уже в салоне водитель приговаривал:

       –    Жалеть себя надо, молодежь, а то такой дождь может и смыть ненароком…

       Он подмигнул, оглядывая своих насквозь промокших озябших пассажиров, и звучно захохотал.
       Они со счастливыми мокрыми лицами сидели, прижавшись друг к другу на заднем сиденье, и безмятежно улыбались, слушая болтовню пожилого водителя.

       –    Если можно, – проговорил Роман, – на Арбатской, двадцать восемь, остановите, пожалуйста.

       –    Сделаем, – согласно кивнул дедушка и заботливо добавил: – Ты, парень, ее береги, чтоб не заболела…

        И разулыбался, поглядывая в зеркало заднего вида.

        Роман повернулся к девушке и внимательно, словно заново узнавая, посмотрел на ее мокрые черные волосы, падающие на лоб прядями, вздрагивающие припухшие губы и огромные глаза… Любуясь тонкими чертами, отвел волосы в сторону, глубоко вздохнул и крепко прижал к себе. Столько тепла и нежности было в этих движениях, что она поняла все без слов и, пряча счастливые глаза, уткнулась лицом в его плечо.
       Они медленно поднимались по лестничным маршам, оставляя за собой темные пятна луж.

       –    Рома, долго еще? Я уже устала…

       –    Осталось совсем чуть-чуть… Еще несколько метров, – подбадривал он, – и мы дома.

       Открыв дверь квартиры, он отступил шаг назад, пропуская девушку вперед. Та в нерешительности остановилась в проеме дверей, не зная, как поступить дальше.

       –    А вот медлить не надо, – твердым голосом произнес Роман и, уверенно взяв ее за плечи, подтолкнул к входу. – Еще не хватало простыть…

       Он закрыл дверь, помог Софье снять мокрый плащ и аккуратно повесил на плечики. Прижав к себе, поцеловал и командным тоном, не терпящим возражений, приказал:

       –    А теперь быстро под горячий душ. Полотенце – справа, сейчас найду, во что переодеться, и будем пить кофе.

       Она робко кивнула и зашла в ванную комнату…

       Через минуту он постучал и просунул в приоткрытую дверь чистые шорты и футболку.
       С мокрыми волосами, утонувшая в его казавшейся на ней огромной футболке, она вошла в комнату и застенчиво остановилась на пороге.

       –    Кофе уже готов, – он смотрел на нее и широко улыбался.

       –    Я, наверное, смешно выгляжу, – смущенно оглядывая себя, попыталась она придержать спадающую с плеч футболку.

       –    Да нет, я бы даже сказал – восхитительно, – ничуть не кривя душой, выпалил он. Это была чистая правда. Девушка вся светилась изнутри удивительно нежной неяркой красотой. Разглядывая ее, он улыбался. – Тебе этот наряд очень идет…

       –    Ты опять шутишь, Роман, хватит уже вгонять меня в краску, – залилась она румянцем и, отвернувшись, чтобы скрыть смущение, села в маленькое кресло около стола, обтянутое коричневым велюром. Она видела его сияющее лицо и не могла оторвать от него взгляда. Сделав над собой усилие, огляделась, привыкая к непривычной обстановке, и тихо спросила: – У тебя есть вино?

       –    Да, конечно, – он достал из холодильника уже начатую бутылку красного вина и поставил на стол. – Это такое же вино, что мы пили в кафе.

      Она слегка кивнула и подняла на него глаза, искрящиеся смехом:

      –    Мы с тобой так сопьемся…

      –    И пусть сопьемся…

      Они сидели за столом и, глядя друг на друга, говорили, говорили… О том прекрасном времени, когда жили в одном доме… Об общих знакомых в школе, которых судьба разбросала по всей стране… Безвозвратно ушедшей юности с ее безумно наивными и чистыми представлениями о жизни… и навсегда оставшихся в прошлом надеждах и мечтах…

      Опьянев то ли от бокала вина, то ли от собственной смелости, она открыто смотрела на Романа и впервые в своей жизни, не таясь, говорила о том, что чувствовала:

      –    И вот ты рядом… и я в замешательстве… Я помню, когда там, на лавочке, у твоего подъезда… Это было, конечно, безумие, но я все время думала только о тебе… голова была занята мыслями о том… где ты, что делаешь…
Каждая девчонка в юности мечтает стать счастливой. Но судьба все поворачивает по-своему. Она разделяет людей, посылает им испытания, заставляет делать выбор… Кто по какой дороге пошел, тот то и нашел…

       Она сделала глоток вина и надолго замолчала, думая о чем-то своем.

       –    Мы все хотим быть любимыми… Жаль, что такое счастье дается не каждому. Оказывается, в жизни так много подлости и предательства… Мир наполнен уродами, не способными любить… и от этого становится все более жестоким и безжалостным… В таком мире страшно жить…

       От волнения она раскраснелась, и такой нравилась ему еще больше. Он не мог отвести от нее глаз и, любуясь, вбирал в себя, запоминал каждое движение, каждую черточку милого лица…

       –    Знаешь, – сказал он тихо, – я во многом с тобой согласен. Но… мне все же кажется, что в мире больше доброты и милосердия. Иначе это будет неправильно, понимаешь. А так не должно быть… Просто ты пока еще мало чего о жизни знаешь… Меня она тоже не баловала, но сейчас я чувствую, что я счастливый человек. Ты даже не представляешь, какой я счастливый! Наверное, счастье похоже на могучие волны, которые поднимаются, наполняя тебя изнутри и смывая все мелкое и ненужное. Его так много, что оно в тебе не вмещается и выплескивается… Вот мне сейчас хочется просто выйти и кричать во все горло, чтобы поделиться счастьем с другими, и они тоже станут счастливыми…

       Он потянулся к ней и нежно провел по ее теплой раскрытой ладони своей дрогнувшей рукой.

       –    Рома, я… – прошептала она, – я боюсь… Мне так хорошо, что кажется, будто это происходит не со мной. Я боюсь, что все может вдруг исчезнуть... Вот так – раз, и как будто ничего и не было… Можно еще немного вина?

       Роман кивнул и подошел к холодильнику.

       Любовь к красному вину появилась у него после возвращения из армии, когда они с друзьями отмечали окончание службы в кафе. Ему понравился яркий насыщенный аромат и приятный вкус напитка, который, быстро снимая усталость и напряжение, вносил в мысли ясность и поднимал настроение. После этого водка и другие алкогольные жидкости стали вызывать у него отвращение.

       Он налил себе и ей по полстакана и проговорил:

       –    Я хочу выпить за нас, за здоровье, которого часто не хватает хорошим людям.

       Софья поправила то и дело норовившую упасть с плеча футболку и, взяв стакан обеими руками, поддержала:

       –    Я согласна, это действительно очень важно.

       Расхрабрившись, открыто глянула Роману в глаза и призналась:

       –    Знаешь, там, на полигоне, я всегда смотрела, как ты разгружаешься. Конечно, я не собиралась подходить. Но, когда ты какое-то время не появлялся… мне становилось не по себе… Не улыбайся, я серьезно.

      Она глубоко вздохнула и сделала глоток вина.

      –    Ты не представляешь, как пусто становилось на душе. Не знаю почему, но я места себе не могла найти. Это странное ощущение преследовало меня до тех пор, пока не засну…

      Роман подошел к ней, взял маленькую горячую ладошку в свои руки и, наклонившись, поцеловал в мочку уха. Оба замолчали, наслаждаясь присутствием рядом другого человека, от которого исходили тепло и понимание.

       –    Софья, – тихо проговорил он, – я улыбаюсь, потому что я сейчас на седьмом небе от счастья. Никогда не думал, что так бывает… До сих пор не могу поверить, что моя жизнь переменилась… и уже никогда не будет пустой и одинокой. Ведь теперь у меня есть ты… Ты и Гриша… самые дорогие мне и близкие люди.

       Неотрывно глядя в ее глаза, он прошептал:

       –    Какая же ты красивая! Мне даже смотреть на тебя больно, кажется, я просто схожу с ума…

       Софья поднялась со стула, не замечая, как футболка съехала на правое плечо, и порывисто прильнула к его губам. В этом поцелуе было все – невысказанная боль, благодарность и переполнявшее ее острое щемящее чувство, непохожее ни на одно из тех, которые были ей знакомы.

       Затем она слегка отстранила его от себя и отвела свои руки:

       –    Роман, не будем торопиться… нам надо о многом поговорить…

       Задумчиво поправила волосы и, запрокинув голову, удивленно замерла: там, под потолком, на тонкой леске висела большая бабочка, похожая на чудесный яркий цветок. В невидимых потоках воздуха она вздрагивала и шевелила разноцветными крыльями, как живая…

       Завороженная, девушка протянула к бабочке руки, боясь дотронуться, чтобы не спугнуть цветное чудо. Роман видел, как ее красивое бледное лицо вытянулось, а темные глаза, прикованные к насекомому, словно гипнотизировали его, приглашая сесть на раскрытые ладони.

       По-детски восторженный радостный смех неожиданно нарушил тишину комнаты:

       –    Роман! Смотри! Роман!

       Бабочка, шевеля крылышками, устроилась на ее ладони.

       –    Она что, живая?!

       Склонившись над сложенными лодочкой ладонями, Софья что-то шептала и улыбалась, а глаза ее светились нежностью и теплотой… Роман ошеломленно смотрел на девушку, потрясенный искренностью и непосредственностью ее чувств…

       Затем насекомое куда-то пропало…

       В порыве захлестнувшей его нежности Роман шагнул к ней,  осторожно развернул и прижал к себе.

       –    Это счастье – видеть, как ты улыбаешься, – выдохнул он горячим шепотом. – Хочу, чтобы так было всегда… И, верь мне,  сделаю для этого все… все, что в моих силах! Ты со мной… рядом – и это лучший подарок… Я благодарен судьбе…

       Она взяла его лицо в свои ладони и прижалась к горячим шепчущим губам, не давая говорить. Любые слова сейчас казались лишними, глаза говорили сами за себя, …

       Влюбленные прижались друг к другу так, что никакая сила не могла их разъединить.

       Они не слышали, как по стеклу барабанной дробью бил холодный дождь. Резкий ветер срывал с деревьев и уносил в неведомую даль последние листья уходящей осени... Все окружающее отодвинулось и исчезло… растворилось в монотонном ритме ненастной ночи, не дожидаясь сырого утра…

       Его сильные уверенные руки легко подхватили ее и понесли.

       И вдруг она снова увидела бабочку… ее разноцветные крылышки мягко шевелились и переливались огнями… Она улетала в темноту, оставляя их вдвоем, чтобы не потревожить хрупкое счастье…

       А ночь… ночь приняла влюбленных в свои объятия…

       Где они задыхались от счастья…

       Уже под утро, бледная и притихшая от усталости, она с нежностью гладила его лицо и шептала:

       –    Все… все… мы теперь не одиноки, – она глубоко вздохнула и потерлась носом о его щеку. Затем вдруг отстранилась и посмотрела как-то пронзительно и остро, будто пытаясь заглянуть в самую глубину его души. – Прости, я нарисовала счастливую картинку про нас двоих… Но я все понимаю… Жизнь научила меня не ждать чуда и не питать никаких иллюзий… Только страшно представить, что… Боюсь… и не хочу разочаровываться… Не знаю, что ждет нас в будущем, но сегодня… сейчас…

       Она уткнулась в его плечо, и он ощутил на своей груди горячее прерывистое дыхание.

       –    Рома, ты не представляешь, какой счастливой я себя сейчас чувствую… Мне от этого даже дышать трудно. Ты и я… до сих пор не могу поверить… Я ведь всю жизнь об этом мечтала… постоянно думала о тебе… и очень привязалась… Ты только не подумай, что… То, что между нами произошло, очень важно… но ты совсем не должен...
       Может, мои слова покажутся тебе смешными… ну и пусть… Об одном прошу: не предавай меня… – с такой болью выдохнула она, что Роман опешил от неожиданности.

       Потрясенный, он оторвал ее от своей груди и повернул к себе.
Крепко сжав обеими руками ее мокрое от слез лицо, горячо и невнятно забормотал:

       –    Что ты… что ты… милая… даже думать об этом не смей! Да я бога благодарю за то, что он мне тебя послал… – он целовал ее дрожащие губы, глаза, волосы. – Я хочу, чтобы ты забыла эти тяжелые дни… свое прошлое… Только будь всегда рядом…  я не могу тебя потерять…

       Не говоря ни слова, она прижалась к его груди и неожиданно тихо по-детски заплакала, вздрагивая от сотрясавших ее рыданий и вытирая бегущие по щекам слезы. Выплакавшись, затихла в его объятиях...
       Роман осторожно приподнялся и сел, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не спугнуть счастливую улыбку на ее лице.

       –    Роман, давай хоть капельку поспим, я никакая, – утомленно шепнула она, взглянув на него сонными глазами.

       –    Конечно, милая, спи.

       Он прикрыл ее одеялом до подбородка и поцеловал.

       –    Пойду в подъезд покурю.

    Глава 10

       Роман набрал легко запоминающийся номер мобильника. Долгая спокойная музыка несколько раз повторялась, завершая проигрыш и возвращаясь к началу.
Так и не дождавшись ответа, он уже хотел нажать кнопку отключения, как вдруг в трубке что-то щелкнуло и хриплый голос тихо произнес:

        –    Слушаю…

                ***

       Время было позднее. Чувствуя, как усталость давит на веки, Олег Николаевич сонно закрыл глаза. Мысли в голове смешались, и где-то там, на темной стороне сознания, дико хохоча, заплясали и забегали волки.

       Внутри все сжалось и затрепетало, страх вонзился в мозг острым копьем, вызывая ощущение растущей паники.
       Он непроизвольно содрогнулся, словно от конвульсии, и, широко раскрыв глаза, бессмысленно уставился в маленькое темное окно вагончика.

       –    Черт, что со мной… – хрипло вырвалось у него. – Нервишки, что ли, шалят…

       Коньяк сделал свое дело: по телу разлилось приятное тепло, мышцы расслабились, а вкус горького шоколада начисто унес его тревоги…

       –    Ну, что теперь… жду… жду с нетерпением… – не замечая, что говорит вслух, машинально произнес он и тяжело опустился в заскрипевшее под ним удобное кресло. – Когда все это закончится…
Мысли о камазисте, который попал в аварию и все еще находился в тяжелом положении, не давали ему покоя…

       «Это пока он в тяжелом состоянии, – крутилось у него в голове, – а когда оклемается, соображать начнет… естественно, к нему припрутся менты… а он кладезь информации. Этот придурок и так уже засветился… обозначился со своей недвижимостью… Сколько раз говорил: деньги любят тишину… Так нет, сладкой жизни захотелось… напоказ… А теперь разгребай… Нет, должен же быть какой-то выход… И, как ни крути, путь один – камазист должен исчезнуть. А с ним и все концы в воду…»

       Мысленно он все время возвращался к ситуации с этим идиотом, из-за которого под угрозой оказалось все, что он выстраивал долгие годы. Тревога и с годами выработавшееся чутье, предвещавшее беду, не отпускали его. При одной только мысли о том, что может произойти в самом крайнем случае, он бледнел, пальцы начинали мелко трястись…

       Усилием воли взяв себя в руки, Олег Николаевич погрузился в размышления. Сколько он себя помнил, с тех пор как оказался на свалке, мечтал только об одном: как можно скорее исчезнуть с этого полигона, умчаться на райские золотые пески и навсегда вычеркнуть этот период из своей жизни. Стереть из памяти, забыть как страшный сон…

       Он прикладывал для этого огромные усилия… из кожи вон лез, не жалея себя,  чувствовал: вот-вот… еще немного – и он достигнет успеха. И тогда раздаст всем сестрам по серьгам…

       А пока… Пока приходилось мириться с окружающим его нервным, по большей части тупым и грубым криминалом. Ему было на руку, что представители этого мира живут иллюзиями, обманывают сами себя, не замечая, что их искаженные понятия находятся в постоянном столкновении с действительностью и часто противоречат истинному положению вещей…
       Всех их объединяло  сознание того, что так, как сейчас, будет не всегда…
       Что вот еще немного – и все изменится, они будут богаты… Ох, как же они заблуждались! Никто из этих опустившихся личностей не желал проснуться, открыть глаза и увидеть реальность своего положения… Впрочем, это чертовски соответствовало его интересам…

       На каждой встрече в уютном кафе «Сандаловое дерево» он умело внушал им, что любая поставленная задача должна выполняться беспрекословно. От них требовались послушание и уважение к его авторитету. Грамотно, со знанием дела он направлял все это жулье в нужное ему русло, твердо считая, что каждый без колебаний и раздумий обязан делать то, за что получал деньги. «Я говорю – вы делаете», – заявлял он в конце, пресекая любые попытки усомниться в правильности своего решения.
        Олег Николаевич всегда думал… нет, не думал, а был железно убежден в том, что хочет как можно скорее покончить со всей той мерзостью, которой ему приходилось заниматься. Но как же мало порой мы знаем сами себя! Ведь при этом он даже не подозревал, что подсознание его требовало жажды наживы.
        Власть денег давно уже превратила его в своего раба, сделала одиноким волком в стае.
       Основным принципом его существования стало простое правило – не доверять никому, ни одной живой душе. В каждом своем собеседнике он видел прежде всего предателя, врага, с которым надо держаться настороже. И это постоянное ощущение одиночества и враждебности окружающего мира вызывало нестерпимую боль в его душе…

       Это было вполне объяснимо.

       Когда-то давно, еще до назначения на должность прокурора, он был совсем другим. Человеком широких взглядов, не без амбиций, конечно, но с крепким стержнем внутри. Попав в номенклатурную обойму, ощутил вкус власти и понял – вот они, возможности, свобода от всяких условностей и финансовая независимость.
Удержаться на орбите было непросто, пришлось как-то приспособиться, стать своим, нужным системе. Не сразу, год за годом, постепенно менялись его жизненные взгляды и ценности. Со временем он превратился в безотказный винтик огромной бюрократической махины, исправно делающий то, что от него требовалось. Система воспользовалась им, выжала из него все, а после равнодушно выплюнула и отвернулась в поисках новой жертвы…

       Уроки, усвоенные за годы работы в чиновничьей среде, не прошли бесследно – выплеснутый когда-то на него ушат негатива заставил служить другим богам…
       Все лучшее, что когда-то было в нем, ушло под хвост бешеной лошади, топчущей каменными копытами все: мораль, честь, семью, работу…

       Теперь он, словно темной шалью, был полностью накрыт непроницаемым панцирем злодейства. И, прикрываясь благими намерениями, под видом заботы об окружающих людях вершил свои темные дела….

       Незримая нить подтягивала нужные элементы криминала, которые не знали, что такое честь и совесть… которых не трогали чужие горе и слезы…
       Жажда денег, больших денег, а вместе с ними свободы и власти, гипнотизировала его, манила и заставляла спускаться все ниже, на самое дно подлых преступлений.

       Только при взгляде на Софью в душе его просыпались давно забытые чувства сострадания и симпатии. Наивная и чувствительная к своему положению девушка вызывала у него искреннее желание помочь и защитить от жестокой реальности. Его отношение к ней было трогательно заботливым. Он на самом деле желал ей добра и собирался часть заработанных денег пустить на приобретение жилья для нее. Ну а пока она была ему нужна… для поддержания в глазах окружающих образа добродетельного человека, радеющего за их судьбы. Отеческая забота о девушке, участие в ее жизни служили весьма приличным фоном для всей его деятельности. Слишком много было вокруг недоброжелательных глаз и слухов…


                ***


       –    Олег Николаевич, извините, что поздно, это я, Роман.

       –    Я это понял, – голос что-то невнятно пробурчал и уже четко добавил:
      
       –    То, что поздно, ничего, я все равно не спал… Что для себя решил?

       –    Я согласен…

       –    Ну и хорошо. Завтра у тебя как день складывается?

       –    Взял выходной.

       –    Так… так, – голос что-то бормотал, прикидывал, после заявил: – Значит, так: завтра приходи в кафе «Сандаловое дерево» к шестнадцати часам, столик справа у окна. Там с тобой переговорят…


                ***

       Было уже начало пятого. «Что-то тот, кто должен прийти, задерживается», – подумал Роман, с любопытством разглядывая обстановку в кафе. На фоне белого пола из керамогранита яркими пятнами выделялись красного цвета скатерти на столах. Мягкие сиденья и спинки стульев тоже были обтянуты чем-то ядовито-красным.

       –    Фу ты, – пробормотал он, – аж глаза режет… и кровью отдает…

       На входе в кафе послышался странный грохот, будто что-то огромное толкнули – и оно бухнулось на пол.

       Он резко повернулся и увидел огромного мужика, который стоял в дверях, ничуть не заботясь о том, что загораживает проход, и медленно обводил помещение взглядом.
       Поражал рост этого гиганта: чтобы пройти в дверь, ему пришлось слегка наклонить голову на толстой бычьей шее. Глубоко посаженные, будто вдавленные глаза смотрели исподлобья.
       Роман сразу признал в мужике боксера, правда, может, бывшего: сплюснутый и повернутый немного влево нос явно свидетельствовал о бойцовском характере своего обладателя.
       Его огромные пальцы почесывали выступающий вперед массивный квадратный подбородок, который постоянно стремился вниз – складывалось впечатление, что он так и норовил отвалиться и упасть на пол. Губы великана при этом размыкались, обнажая полусгнившие желтые зубы.
       Его блуждающий взгляд наконец остановился на столике, за которым сидел Роман. Боксер уставился на Романа и принялся его разглядывать, что-то прикидывая и соображая. Огромная пятерня поднялась до уровня глаз, костяшкой указательного пальца он потер висок и медленно опустил ладонь на свою круглую, напоминающую глобус голову, придавив короткий седеющий ежик.
       При виде верзилы у Романа появилось подспудное желание смыться с возможного места столкновения. Он подавил его усилием воли и заставил себя открыто посмотреть на застывшего у входа посетителя. 
       Верзила, похоже, почувствовал в холодном взгляде оппонента скрытую угрозу и готовность к стычке и не стал громить все кругом сразу. В ожидании дальнейшего развития событий он переминался с ноги на ногу и не сводил с Романа равнодушного немигающего взгляда.

       –    Я так понимаю, – решился тот первым нарушить затянувшееся молчание, прищурив глаза и всем своим видом демонстрируя безразличие, – вы хотите мне что-то сказать?

       Большой человек, медленно соображая, по-прежнему разглядывал камазиста и, видимо, подыскивал нужные слова.

       –    Ну, я… – голос его шел откуда-то изнутри огромного тела, – побазарить пришел...

       Неуклюже развернув стоявший недалеко стул, он оседлал его, торжественно водрузив пятую точку на мягкое сиденье. Деревяшка под ним жалобно запищала, но груз выдержала.

       –    Гм… Я – Тур.

       Роман глянул на него и, подняв брови, расширил глаза.

       –    Это мне ни о чем не говорит.

       –    Значит, так, – здоровяк сфокусировал на Романе пристальный взгляд и медленно пробасил: – Так как ты теперь в нашей команде… от тебя требуется точное соблюдение всех инструкций…

       Роман с интересом разглядывал издававшую звуки огромную тушу, которая при разговоре шевелилась. Стул под ней по-собачьи скулил, но еще держался.

       –    Ты будь спокоен… В городе тебя никто не тронет. Твой комбайн может ездить везде свободно. Но одно условие: ты должен вовремя появляться в том месте, какое тебе будет указано…

       Добродушно улыбнувшись, Роман поинтересовался у здоровяка:

       –    Стесняюсь спросить, а в чем будет заключаться моя работа?

       Тот пропустил вопрос мимо ушей, колыхнулся всей тушей и проурчал:

       –    Телефон твой знаем… ну а все остальное по ходу…

       Роман посмотрел на его огромную говорящую голову, встал и, улыбаясь одними глазами, проговорил:

       –    Ну что, Тур, ты меня ничем не удивил. Будем следовать инструкциям, если так надо…

       Здоровяк глубоко вздохнул, вновь окинул водителя пристальным взглядом, словно что-то вспоминая, и грубо буркнул:

       –    Я не собирался удивлять. Я сказал то, что должен был сказать…

       Сузившиеся глаза боксера не сулили ничего хорошего.

       –    Чего вскочил? – он вытащил из внутреннего кармана куртки сложенный вдвое листок бумаги и протянул собеседнику. – Вот, заполни и подпиши. Ну, типа договор… на оказание услуг.

       Роман развернул желтый листок бумаги и пробежал глазами. Это было стандартное отпечатанное на компьютере соглашение, где требовалось ответить на вопросы и подписать свое согласие на выполнение услуг по требованию.
Вроде никакого подвоха. Он заполнил нужные строки и поставил подпись в конце.

       –    А где второй экземпляр?

       Громила придержал свою челюсть и гулко протрубил:

       –    Перебьешься!

       Затем накрыл листок громадной рукой, и тот мгновенно исчез, будто растворился.

       Угрюмо глянув на Романа напоследок, великан грузно поднялся, развернулся, как туча, заслонив собой окно кафе, и зашагал к выходу.
       Какое-то время Роман наблюдал через стекло, как он с трудом в несколько приемов устраивал свое необъятное тело в джипе, осевшем под его весом.
       И только когда машина с бандитом отъехала, встал и вышел из кафе.