Ключевые слова: уровень, разрушение, созидание, Высота, модель, деятельностная эволюция, увеличение жизни, ОТД (общая теория деятельности).
Расширенная аннотация.
Эта книга о психическом устройстве человека, той истории, которой оно его наградило, и том будущем, которое его ждёт. Автор первым в мире пришёл к пониманию принципа уровневости, определяющего деятельность вида "человек" и понял, что корни всех проблем последнего в недостаточно высоком уровне человечества в целом. В основу предлагаемой автором теории положена уровневая модель деятельности человека. Уровень – это найденный автором главный параметр деятельности живых существ. Разница в уровнях между людьми огромна, и это объясняет многие хитросплетения человеческой жизни. Человек, единственный из всех живых существ, помимо поддержания оптимальных значений параметров и продления себя в потомках обладает способностью увеличения жизни по своей воле. Самым эффективным способом увеличения жизни является повышение уровня деятельности. Результат этого - увеличение ценности получаемых результатов - является пока единственным известным случаем успеха алхимии, но не в превращении металлов, а в превращениях человека. Именно деятельность на высших уровнях, а не «культура» в представлении современной культурологии, ставит человека выше всех в мире живого. Приведено обоснование нового определения вида человек – человек многоуровневый.
Впервые в истории науки вводится знак деятельности и тем самым отрицательная деятельность (разрушение), которая упорно замалчивалась в человекознании. По существу разрушители и созидатели являются двумя подвидами вида человек. Приведена классификация разрушения.
История человеческих систем, как следует из выведенных автором законов, является следствием борьбы разрушителей и созидателей, судьба систем определяется результатом этой борьбы. Вводится фундаментальный критерий К1, отражающий соотношение созидательности и разрушительности в рассматриваемой деятельности и делающий возможной достоверную диагностику состояния и будущего системы. С использованием этого подхода дан анализ систем «Россия» и «Запад».
Следующим шагом в постижении сути человеческого является разбиение областей созидания и разрушения на уровни. Уровневые градации представляют собой отражение верхних ступеней эволюционного развития живого. Это своего рода виртуальная лестница, по которой человек может (и должен) подниматься. С появлением детально разработанной и описанной лестницы уровней, появятся и желающие осваивать её. Понятие «уровень» есть свёртка наших представлений о процессе развития, максимально ёмкая упаковка осознанной необходимости роста. Из уровневой модели следует, что совершенствоваться (то есть повышать уровень) - единственно правильный способ жить в системе, устроенной по уровневому принципу. Мы не можем жить дольше, но можем жить полнее; мы не можем стать моложе, но можем быть выше.
Уровневая модель позволяет объяснить многое непонятное до сих пор в деятельности человека, упорядочить терминологию, устранив противоречия, мешающие развитию человекознания. С помощью уровневой модели автору удалось отчасти преодолеть несовершенство существующей терминологии: он «разложил по полочкам» наиболее трудные для понимания вещи, связанные, в частности, с размытыми понятиями души, культуры, духа. Этими «полочками» являются уровни.
В настоящее время имеет место снижение среднего уровня деятельности человечества, наиболее существенны потери в результате ухода деятелей с самых высоких уровней. Модель позволяет понять причины и механизм деградации человеческой деятельности и найти лекарство от этой болезни. Переход к уровневой парадигме позволит решить ряд важнейших проблем человечества, что невозможно в довлеющей над человекознанием парадигме «человека гомогенного». Презентация научно обоснованной теории имеет целью наведение порядка в противоречивых, зачастую лишённых логики, порой доведенных до абсурда представлениях о человеке. Человек – это его деятельность, и судить о человеке следует по результатам его деятельности. Как это ни парадоксально, до сих пор достаточно общей теории деятельности не существует, автор предлагает свой вариант восполнения этого пробела, положив в основу будущей теории деятельности уровневую модель. Уровневый подход позволяет существенно скорректировать принципы и методы таких дисциплин, как психология, социология, культурология.Единственный путь спасения – это повышение уровня деятельности, приводящее к увеличению осознанности и скорости деятельностной эволюции. Использование по максимуму возможностей последней приведёт в будущем к превращению наших несовершенных представлений о функции и значении Высоты в метанауку Высоты.
Вторая задача книги – вдохновить тех, кто слышит в себе зов Высоты, и всех остальных, испытывающих неудовлетворение собой, на работу повышения уровня, и снабдить их соответствующим психическим инструментарием. Описана технология повышения уровня, включающая в себя так же известные методы совершенствования, и наделяющая их новым, более высоким бытийным смыслом. Наиглавнейшая цель, поставленная перед собою автором, – разбудить энтузиазм наиболее пассионарной, в первую очередь российской части человечества, воодушевить на работу повышения своего уровня, и сделать главенствующей целью и смыслом жизни увеличение высоты всего, до чего можно дотянуться своей деятельностью.
Данная книга "выросла" из статей, часть которых помещена ниже. Она представляет новый жанр, в котором научная рациональность естественно сочетается с трансцендентностью. Это первый в истории труд о Высоте, подойти достаточно близко к пониманию которой позволила созданная автором уровневая модель деятельности человека.
Одна из целей автора - заложить основы новой области науки "Общей теории деятельности" - неизбежно приводит к необходимости "объять необъятное", а сделать это в пределах одного текста менее, чем на 700 страницах оказалось невозможным. Дополнительную трудность для восприятия представляет сложная структура книги.
Она состоит из трёх блоков-пластов. Самый сложный из них требует серьёзной эрудиции читателя в философии, культурологии, социологии, психологии, а так же в области более точных наук (математике, физике, кибернетике) и ряде искусств. Трудно надеяться на то, что, если даже такое чудо природы в наши дни существует, книга когда-либо попадёт ему в руки. Остаётся последняя надежда на узких специалистов с широким кругозором.
Верхний же пласт рассчитан на людей с высоким потенциальным уровнем, достаточно молодых, лишённых цинизма, с ещё не замусоренными мозгами и не утраченными полностью надеждами. Их, как надеется автор, текст может вдохновить на работу повышения уровня.
И, наконец, самый нижний из трёх пластов, служит по своей сути ликбезу (ликвидации безграмотности). Он прост для восприятия и, будучи опубликован отдельной книжечкой, вполне мог бы иметь такое число читателей, за которое автору не было бы стыдно. Но эти три пласта органично связаны друг с другом, и такое расчленение стало бы существенным препятствием для передачи автором тех глубоких смыслов, которые скрыты в книге.
Одной из тем третьего пласта является история России, увиденная не предвзятым взглядом через призму уровневой модели. История России была так извращена, испоганена большевиками, и в этом виде так основательно забита в головы её граждан, что сегодня стала едва ли не самым существенным тормозом в её развитии. Нас превратили в Иванов, родства не помнящих, и с такой историей не стоит даже и мечтать о возрождении России. Так уж устроено человеческое общество, что подлинная история, конечно, в меру приукрашенная и отчасти превращённая в легенду, является становым хребтом любого объединения большого числа людей. У России такой истории сегодня нет.
Наш президент, который в своих выступлениях последнего времени произвёл большое впечатление на отечественную и зарубежную аудиторию своим знанием истории, объясняя причины присоединения Ульяновым к сфабрикованной им УССР исторически русских Донбасса и Новороссии, а затем передачу Хрущёвым той же необычайно везучей республике исторически русского Крыма, в качестве причин этого называет "почему-то". А в интервью, данном Т. Карлсону, на вопрос о причинах рвения, проявленного премьер-министром Великобритании Джонсоном в том, чтобы помешать заключению Стамбульских соглашений, отвечает: "А хрен его знает!" Но история, которая ни хрена не знает, мало чему может научить. И страна вновь и вновь будет наступать на те же грабли. Так скорее всего и получится с денацификацией Украины, которую "почему-то" не смогли провести в СССР, хотя страна обладала статусом победителя во Второй мировой войне, а сейчас обладает существенно меньшими возможностями, фактически находясь в состоянии войны с третью мира.
В подлинной истории всё называется своими именами, это приучает в текущем моменте видеть всё так, как оно есть. Вот главный французский болтун что то вякнул про ввод войск НАТО на Украину, всё! отныне он уже не Макрон, а Микрон. И вести себя с ним надо соответственно его величине и безответственности. То же самое и с остальными микрополитиками Запада. Надо начинать называть своих "партнёров" тем, кем они являются на самом деле - врагами, но это самое малое, что необходимо сделать. Гораздо важнее не поощрять их своей нерешительностью и слабостью, ещё важнее действовать на опережение.
Сражаться, годами сидя в окопах, с роями дронов очевидно бесперспективно. Чтобы победить наглого врага, неизбежно придётся воспользоваться тем очевидным преимуществом, которым ты в реальности обладаешь. У России - это ядерное оружие, и его придётся применить: ударить по самым болевым точкам жизнеобеспечения и принятия решений. Без показательной порки микронов не обойтись, США при этом самоустранятся. Правильно понятая история поможет это сделать в нужный момент. Одна из важнейших истин, обеспечивающих существование больших систем, говорит, что только та страна, которая питается своей подлинной историей, в состоянии правильно оценивать обстановку, вовремя принимать судьбоносные решения, и вообще вести себя достойно.
Новый взгляд на историю без "почему-то", а с указанием истинных причин произошедшего, изложен в "Дефиците Высоты". Указать эти причины позволило новое понимание движущих сил истории, следующее из уровневой модели. Доказательства
решающей роли этих сил в историческом процессе довольно сложны для восприятия, но описание нашего исторического беспамятства, принадлежащее к нижнему пласту текста, относятся к самым понятным местам книги, и в качестве примера такового приводятся ниже. Ещё один отрывок посвящён роли разрушения в русском искусстве. Он о важности умения видеть и категорировать разрушение как разрушение, которое разрушители всеми силами хотят выдать за вполне естественный нормальный ход событий. Тоже история, но в области искусства.
1.11. Историческая шизофрения
Наше общество сегодня находится в состоянии шизофрении (раздвоения сознания). Реальность кардинально поменялась, а на центральных площадях и улицах большинства городов по прежнему торчат подпрыгивающие от нетерпения устроить России гнусное будущее Ленины. Да, это монументальная пропаганда, но не нашей истории, а нашей оккупации. Это всё равно, что вместо символа Победы – легендарной тридцатьчетвёрки - на постаменте стоял бы немецкий «Тигр», а скорбящие солдаты со склонённой головой на братских могилах были одеты в немецкую форму.
Уставшие от своей истории люди не очень стремятся расставаться с этой абсурдной монументальностью. Отчасти из равнодушия, отчасти из за бедности жизни, но ещё потому, что в них материализуется мечта о начальнике. И вот что интересно, памятников Сталину нет, а он в сознании народном ещё живее, чем Ленин. С ним ассоциируются успехи страны и справедливость, конечно, весьма странная, но, по мнению некоторых, сегодня и такой в стране нет. В реальности у нас начальство такое, что не дай Бог. Ворует! Да ещё олигархи прибавились. Вот и живёт в людях вера в такого начальника, который и работу даст, и страну поднимет. Где то в самой глубине своего существа люди понимают, что надо, надо что то делать, как то улучшать жизнь. А для этого работать, созидать. Но надо, чтобы это возглавил настоящий вождь. Тоска, рождаемая его отсутствием, и порождает ностальгию по одиозным личностям.
Конечно, жаль, что на Ленина не нашёлся свой Хрущёв. Снёс бы он все памятники, и народ этого Ленина с его «ленинским путём» просто забыл. Результатом нового витка абсурда на фоне стоящего до сих пор по всем городам и весям России памятника её палачу стало разрушение «памятников Ленину» по всей Украине. А ведь именно Ульянов заложил основы украинской государственности, и никто не сделал в реальности для этого больше, чем он. И вот новый виток абсурда: в Донецке, русское население которого стало жертвой ленинского преступления, главная площадь носит имя Ленина, и памятник там ему есть, кроме этого есть ещё проспект Ленина. А в Макеевке кроме главной улицы Ленина есть ещё с десяток (!) улиц Ленина (по данным из интернета), и местные жители, чтобы ориентироваться в них, дали им свои названия. Кто же этот повредившийся умом ленинец, наплодивший такое количество милых его сердцу улиц?
Да, Ульянов - часть нашей истории, если быть точным, одна из худших частей нашей истории. Но это не значит, что его истукан должен обязательно торчать на центральных площадях наших городов. Батыю ведь памятников нет. Почему же мы между Батыем и Ульяновым выбрали последнего? Потому что он лапшу на уши навесил (да простит меня требовательный читатель, но по другому не сказать) про Советы и конец эксплуатации? Но это не более, чем обман. Почему же памятники этому вздору стоят до сих пор? И на это ответ есть: по привычке. Как бы нам по привычке не остаться в дураках навсегда.
Приверженцы большевизма – это нередко дети и внуки крупных партийных функционеров, у которых от социализма остались самые лучшие воспоминания, потому что они жили в условиях номенклатурного коммунизма и по множеству примет ощущали своё превосходство над просто людьми, находящимися на положении полурабов. Один из них категорически против сноса памятников советского периода, потому что это якобы приведёт к утрате нашей идентичности. Но знающие историю и находящиеся в здравом уме не желают идентифицироваться с упырями. В Москве напротив Большого театра стоит памятник тому, чья разрушительность прямо и открыто была направлена против России и кто поучал: «Остановить Россию является важнейшей задачей Европы». Он призывал к тому, чтобы заставить Россию «очистить Крым и Закавказье», сжечь Одессу. Украинские националисты последнюю задачу отчасти выполнили, но даже полностью сожжённая Одесса ни в какое сравнение не шла бы с теми ужасами, к которым реально привели Россию бредовые теории Маркса. И вот теперь мы в страхе утерять свою идентичность должны сохранять памятник этому мерзавцу?
В тридцатые годы в Петербурге был снесён храм Рождества Христова, что рядом с Суворовским проспектом, а пересекающие последний Рождественские улицы в честь «победы над мракобесием» переименовали в Советские. Сегодня этот храм восстановлен, благо фундамент сохранился под газонами возникшего на его месте скверика. Но улицы по-прежнему Советские. А что же в них советского? Мракобесие большевиков, которое материализовалось в памятных досках, сообщающих о том, что здесь Ленин произнёс речь, здесь совещался, здесь скрывался… И из-за этих лениных мы все поневоле ленинцы. Хуже ничего невозможно придумать!
Для лучшего уразумения проблемы можно провести параллели с тем, как это устроено во Франции. Там нет памятников Робеспьеру. Но есть памятники человеку, который по сути осуществил реставрацию, после бессмысленной разрухи поднял дух французов, вселил в них уверенность. Правда сделано это было весьма специфическими методами, но это другой вопрос. Наполеон оставил Франции «Кодекс Наполеона», от Ульянова осталось несколько вздорных лозунгов, и больше ни-че-го! Единственное, что он сделал в деле строительства страны – подготовил её к скорейшему распаду.
Преступления Ульянова против своего народа несравненно более тяжкие, чем Гитлера против своего. Гитлер не преследовал немцев за великонемецкий шовинизм, ничего подобного этому ублюдочному ленинскому слогану «великорусская шваль» он в адрес немецкого народа не говорил, поэтому у немцев гораздо больше оснований украшать улицы своих городов изваяниями Гитлера, но там памятников ему нет! Так почему же у нас истуканы Ленина есть? Почти во всех городах, за исключением двух столиц, главные улицы названы партийной кличкой человека, который вверг страну в самую крупную катастрофу за всю её историю. Фамилией террористки Коноплянниковой, убившей командира лейб-гвардии Семёновского полка, до сих пор называется одна из улиц Твери. В центре Петербурга фамилии террористов убрали из названий, но в окраинном районе, г. Павловске, улица Халтурина осталась. Рядом улицы Р. Люксембург и К. Либкнехта. Какой след они оставили в истории Павловска или, может быть, истории России? Оказывается, оставили! Но какой, читателю ни за что не догадаться. В ответ на убийство в Германии Р. Люксембург и К. Либкнехта большевики расстреляли в 1919 году Великого князя Дмитрия Константиновича, родного брата поэта «К. Р.». А Павловск был летней резиденцией многочисленной ветви «Константиновичей». Вот это месть, так месть: «Константиновичей» из русской истории выметаем, чтобы и духу их там не было, и, восстанавливая пролетарскую справедливость, Розой с Карлом замещаем.
Главная улица этого милого, напитанного историей городка, - улица Революции. Революция (вы понимаете, какая) след в истории России, конечно, оставила. Но сегодня, когда уже достаточно многое понято, существование улиц с такими названиями больше всего похоже на изуверство. Последнее отнюдь не преувеличение, если понять, что происходит с сознанием тех, кто живёт на этих улицах, а так же на улицах Дыбенко и Бела Куна в Петербурге. Да и тех, кто то и дело натыкается на рассеянные в огромном количестве по всей стране названия - реликты эпохи тотального разрушения России. Эта цивилизационная бесчувственность и душевная лень пробираются в русских людей, деморализуют их, порождая неразбериху в сознании, а затем разруху в окружающей нас действительности.
На одном из ток-шоу А. Проханов, редактор газеты «Завтра», фигура харизматичная, говорит, что он по состоянию души и своим убеждениям – красный, а С. Станкевич, тоже известный человек, правда с несколько полинявшим либеральным имиджем, говорит, что он – белый, и 1991 год воспринял, как первую веху в возрождении России. Картину такого единодушия поляризованности довершает серебряный крестик на груди красного Проханова. Для завершённости картины не хватает третьего, померещившегося тронувшемуся умом А. Блоку: «… в белом венчике из роз, впереди Иисус Христос». Впереди кого? Тогда впереди двенадцати мародёров.
Те, кто в ту пору остались в здравом уме, оказались в явном меньшинстве. Отчасти это продолжается до сих пор. А З. Гиппиус, когда началось «уплотнение», пожелала Блоку, чтобы ему подселили двенадцать красноармейцев.
И что делать стране с кашей в головах из венчиков, крестиков и кумачовых знамён в той патовой ситуации, в которую её загнала история? Появилась идея примирения и её материализации в виде монумента примирения, где стоят, склонив головы, белогвардеец и красноармеец. Предводитель Дворянского собрания Крыма, потомок адмирала Ушакова, А. Ушаков считает: «Это всё равно, что установить памятник маньяку и его жертве». Примирение созидания с разрушением в принципе не может дать позитивных результатов, потому что, по сути, это согласие на новое разрушение. Поэтому примирение с палачами недопустимо, примирение с искажённой историей тоже. Примириться можно со своей подлинной историей.
Синтез «белого» и «красного» - эта затея в принципе невыполнима. Благородство несоединимо с предательством, высота несоединима с зоологической разрушительностью. Синтезировать следует различные формы исторического созидательного, но прежде от него надо отделить разрушение, которое должно быть безоговорочно осуждено. Для «красного» это процедура особенно болезненная, и оно будет всеми силами ей сопротивляться.
Тем более, что до сих пор оно поддерживается мифологией большевиков, одержавшей в своё время беспрецедентную победу над здравым смыслом, и до сих пор цепко держащей сознание многих из нас. История не знает другого феномена, где всё в такой степени было бы построено на лжи. Все эти истории про «ходоков», любовь Ульянова к детям, «Апассионате» сочинены теми, чья разрушительная страсть к вранью неожиданно оказалась востребованной. По видимому самый известный памятник «вождю мирового пролетариата» стоит в Петербурге на площади у Финляндского вокзала. Ленин, переправленный немцами в Россию, появляется в Петрограде, где его встречают толпы народа, взбирается на броневик и произносит свою знаменитую речь. Но не было броневика, не было речи, не было народа. Ульянова, давно уже не жившего в России, к тому времени прочно забыли. Увидев на вокзале группу вооружённых людей, он сказал Крупской: «Наденька, кажется нас сейчас арестуют». К сожалению, не арестовали. По другой версии его всё таки встречали. Но кому верить? История того периода так искажена большевиками, что пробраться через завалы лжи по прошествии ста лет удаётся лишь кое-где и с большим трудом.
На фоне всего этого в Петербурге происходит следующий историко-судебный курьёз: суд постановил снять мемориальную доску адмиралу Колчаку на доме по улице Большой Зелениной, где он жил. Для суда неважно, что Колчак был выдающимся учёным, крупнейшим исследователем Севера, который отчасти пришедшая в себя страна через сто лет снова начинает осваивать. Если бы не большевики, Колчак мог бы получить Нобелевскую премию и стать символом русской науки. Зачем суду понадобилось стереть из народной памяти адрес адмирала в Петербурге? При том, что город испакощен «мемориальными» досками, отмечающими места выступлений Ульянова. А на доме №24 по 10-й линии Васильевского острова вы можете и сегодня прочесть, что здесь находилась динамитная мастерская «Народной воли». Чувства, которые овладевают автором каждый раз, когда он проходит мимо, невозможно передать. Менее, чем через квартал вы увидите доску, сообщающую, что в этом здании помещались Бестужевские курсы, которые окончили Крупская, сёстры Ульяновы и «другие видные деятельницы революционного движения».
Так почему не эти доски, а посвящённую Колчаку суд постановил снять? Колчак сделал для России несоизмеримо больше, чем эти предатели с их сёстрами и жёнами. Колчак и командующий румынским фронтом генерал Сахаров не ответили согласием на провокационную телеграмму начальника штаба Алексеева и не предали царя. Почему человек чести у нас не достоин памятной доски, а уже развенчанным проходимцам и предателям они так повсюду и стоят? Не потому ли, что они символ покорности народа разрушению, а имя Колчака – это символ борьбы и сопротивления? Белые проиграли гражданскую войну с честью, красные покрыли себя навечно позором. Так почему русская земля буквально утыкана памятниками бесчестью, и нет ни одного памятника настоящим героям?
Буквально в это же время в Кремле открывается реплика памятного креста работы Васнецова на месте убийства Генерал-губернатора Москвы Великого князя Сергея Александровича. Этот крест большевики разрушили в Кремле первым, а затем сравняли с землёй Чудов монастырь, где была могила Великого князя. Эти противоречащие одно другому события свидетельство того, как тяжело приходит в себя страна от исторического беспамятства. В дополнение к пропасти, разделяющей богатых и бедных, властных и безгласных, это ещё один опасный и кровоточащий разрыв - в сознании и душах людей. «Успехи» страны в экономике, борьбе с коррупцией и бедностью, увы! не способствуют его изживанию. А время идёт и, как известно, ни одна система не может бесконечно долго существовать в состоянии раскола. Истории вопроса о реабилитации Колчака уже двадцать лет, им занимались Военный суд Забайкальского округа, Верховный суд, Конституционный суд, хотя решать в судебном порядке вопрос о реабилитации человека, убитого без суда и следствия – это совершенная бессмыслица. Как церковный раскол внёс свой вклад в трагедию русского народа, так и этот не исчезнет сам собой, не оставив следа. Оставит, но дай Бог, чтобы он не был таким ужасным, как в начале прошлого века.
Оттого, что все памятники Джугашвили были уничтожены, страна мало что потеряла, но стало чище. Памятники другим палачам надо снять, но можно и не уничтожать, а свезти в некий колумбарий памятников, чтобы народ видел, каковы были истинные масштабы оккупации. Всем, кто боролся за Россию против её палачей, должны быть установлены памятники: Колчаку, Юденичу, Корнилову, Деникину, Врангелю, Кутепову, Шкуро, Каппелю, Унгерн-Штернбергу, Солоневичу. Кладбище на Марсовом поле следует ликвидировать, перезахоронив останки тех, кто покоится там в соответствующем месте, а на Марсовом поле поставить памятник трём адмиралам Балтийского флота: Эссену, Щасному и Колчаку. И когда они появятся за спиной стоящего ближе к Троицкому мосту Суворова, Александр Васильевич, наконец, с облегчением вздохнёт.
В этом списке есть спорные фамилии тех, кого советская историография маркировала, как палачей. Но это не они развязали красный террор, убили Романовых. Все они были отважными воинами, в отличие от Джугашвили, как бы руководившего обороной Ленинграда Жданова, ввергшего его в блокаду Ворошилова, чуть ли не решившего исход Второй мировой войны Брежнева. Они не были предателями, как Ульянов, Бронштейн, палачами, как Свердлов и его сын, служивший в ЧК, они сражались за свою страну, за Родину в отличие от безродных большевиков. Обстоятельства вынудили их на крайние меры, на которые они бы не пошли в честной борьбе, но не их вина в том, что Россия стала добычей предателей. Корнилов, Кутепов были известны своей невероятной храбростью. Солоневич – это вообще человек-легенда. Он бежал из советского лагеря на крайнем севере, пробрался через тайгу и болота в Финляндию, и потом до конца жизни боролся с большевиками, издавая газеты, постоянно переезжая из страны в страну, рискуя жизнью, теряя близких, ставших жертвами покушений, организованных КГБ. Вот кому надо хвалу воздавать, в честь кого песни сочинять. А не мародёрам Первой конной армии.
Юденич, командуя Закавказским фронтом во время Первой мировой войны, не проиграл ни одного сражения, отвоевал у Турции территорию, по площади большую современных Грузии, Азербайджана, Армении. Большевики её вернули туркам, присовкупив к ним территории, отошедшие к России в 19 веке. Дружба с турками и мировая революция не задались, а влияние в этой части Азии было утрачено. Таковы плоды геополитики, замешанной на национальном предательстве.
Внимательное знакомство с биографиями монархистов показывает поразительную вещь, хотя, если вдуматься, в ней нет ничего удивительного. Монархисты были гораздо чище, отважнее, благороднее и честнее большевиков! Именно среди большевиков были те, кто может служить эталоном подлости и совершенно дикой жестокости: Бронштейн, Свердлов, Землячка, Б. Кун и далее по списку. Самые порядочные были отнюдь не среди либералов, конституционных демократов - поджигателей пожара, полыхнувшего в России. Последние были откровенно неумны, безответственны, трусливы. Всех их надо тщательно взвесить на весах созидательности-разрушительности, а пока этого не будет сделано, и мы не избавимся от мифологии большевизма, мы не сможем быть полноценным народом, да и вообще остаться существовать.
С этой целью явление революционизма в исполнении большевиков должно получить должную оценку, красные террористы должны быть осуждены. И после этого, только после этого, мы сможем примириться, но не с палачами, а со своей историей. Тогда поредеет (хорошо бы - исчезла) толпа бронзовых и каменных Ильичей, в порядке восстановления исторической справедливости будут поставлены памятники вождям Белого движения, убрана мумия с Красной площади, установлены достойные памятники жертвам красного террора и ГУЛАГа. Мы неизбежно придём к этому, только вот когда? Желательно как можно быстрее, потому что без этого нас не собрать, а страна искромсанная и всюду разделённая – не боец. А вот результаты опроса более, чем 20 000 человек в октябре 2017 года, вносящие некоторую ясность в поставленный выше вопрос: октябрьским переворотом мы обязаны Ленину, Троцкому и Ко – 46,4%, немецкому золоту и «цветным технологиям» - 30,9%, народным массам – 22,7%. С течением времени эти цифры ещё будут изменяться, читатель уже сам знает, как.
Сегодня ситуация быстро меняется, и не в пользу России. Поэтому работу возвращения подлинной истории необходимо проводить в крайне сжатые сроки, если мы хотим остаться. Заодно и Александра Сергеевича надо избавить от груза западноевропейской живописи. Какие-нибудь "женщины" Пикассо ему не могли присниться даже в самом страшном сне. Музей должен носить имя его основателя И. В. Цветаева. Этим, наконец, будет увековечена эта славная в истории России фамилия. Слова его знаменитой дочери можно сделать эпиграфом предстоящей исторической работы: «Я хочу воскресить весь тот мир – чтобы все они не даром жили – и чтобы я не даром жила!»
6.5. А что же с русским искусством?
Последним большим жанром, получившим развитие в ХIХ веке был пейзаж. Обратив своё внимание на природу живописцы смогли «увидеть» солнечное освещение и погружённость в воздух. Это прозрение имело место одновременно в нескольких странах, но живописные приёмы для передачи эффектов солнца и воздуха были разные. Наибольшую известность из художников этого направления получили французские импрессионисты, а самые замечательные произведения были написаны в России. Нет у импрессионистов ничего даже близкого по своим достоинствам к «Девочке с персиками» В. Серова (1887), к «Московскому дворику» В. Поленова (1878), «Марту» И. Левитана (1895). Причём российский зритель гораздо быстрее оценил достоинства этих картин, чем французский достоинства импрессионистов. Слишком они были очевидны. Но у них были и существенные недостатки: они были написаны не французами, и их не снабдили звонким «измом».
У русской пейзажной живописи было ещё одно достоинство – лиричность. В полной мере она впервые проявилась в шедевре А. Саврасова «Грачи прилетели» (1871) и затем во многих пейзажах Левитана. Но это качество вообще недосягаемо для понимания западного зрителя. Поэтому лучшее в русской живописи прошло мимо европейского зрителя, который лишь позже среагировал на русский авангард, а потом на андеграунд.
Русская живопись на рубеже ХIX и ХХ вв. является выдающимся достижением, не оценённым должным образом ни в России, ни на Западе. Последнему это сделать особенно трудно, потому что западное изобразительное искусство тяготеет к декоративности, а русское к духовности. Эта линия идёт ещё от древнерусской иконописи. «Увы, пишет С. Ямщиков, пейзаж сейчас на задворках и в обучении студентов, и в самом искусстве. У нас были Ф. Васильев, Левитан, Саврасов, Серов, Коровин, а позднее Крымов, Пластов, Рылов… Я уверен, что эта традиция не прервётся. Люди устали от мишуры, от постмодерна, от выкрутасов. Мы вернёмся к настоящему наследию. То, что сделали наши художники-пейзажисты в ХIХ – ХХ веках, это как античность, как помпейские фрески, как византийские иконы. Это не может умереть». Поразительное подтверждение получили эти слова в конце 2015 - начале 2016 года, когда в Третьяковской галерее проходила выставка, посвящённая 150-летию со дня рождения В. Серова. Люди стояли по три часа на морозе, чтобы попасть на выставку. Такого успеха не знала ни одна выставка даже при советской власти, когда интерес к искусству был, безусловно, выше.
Помимо содержательности русская живопись отличалась высокой техникой владения кистью. Вместо французского дрязга кистью, русские художники пользовались свободным артистическим мазком. Это линия Коровина, Архипова, Фешина. «Умер бог живописи» - так писали о смерти Фешина американские газеты. Возможно ли подняться ещё выше? Да, но это огромный труд. Труд, который оказывается не по плечу тем, кто стремится не к новым достижениям, а шумному успеху.
Понимание разницы между искренним и тонким чувствованием русского и механистической театральностью западного художника, и даже ещё более очевидной разницы в уровне мастерства, недоступно зашоренному сознанию российского искусствоведа. Это один из многих примеров, когда действительно высокое российское нашими же «знатоками» автоматически полагается вторичным, плетущимся в хвосте у Запада. Следствие этого следующие одна за другой выставки «русского импрессионизма». Неспособность нашего искусствоведения оценить и принести в дар миру искренность и чистоту русского изобразительного искусства – результат искалеченного событиями бурного прошлого сознания и вкуса. Когда всё бурлит и сверх всякой меры идеологизировано, разобраться человеческими мозгами, где же подлинные ценности, становится просто невозможно. Тем более, если это бурление подпитывается такими гипрактивными разрушительными личностям, как Д. Бурлюк и В. Маяковский. Последнего И. Бунин называл «подпевалой кровавых большевиков». Фальшь его «поэзии» со временем становится всё более очевидной.
Был ли он поэтом – это вопрос дискуссионный, а вот то. что он был бузотёром, это вполне очевидно, как и то, что поэтического чувства в нём было гораздо меньше, чем тщеславия. Сначала неистовый ниспровергатель-футурист, потом пролетарской поэт-трибун, затем трибун опускается до вульгарных «Окон РОСТа», затем становится агентом ЧК и по совместительству… «советским денди». Т. Яковлева, у которой с Маяковским в Париже (его положение это ему позволяло) начался роман вспоминала: «Он скорее напоминал английского аристократа и выправкой, и одеждой». И это после жёлтой блузы, розового муарового смокинга с чёрными атласными отворотами, красного бархатного жилета и прочими клоунскими атрибутами. Для деятелей такого типа главное быть на виду. Для этого и весь шум, и нелепые наряды. При всей его напускной брутальности человек он был малодушный, попал в полную психологическую зависимость от Бриков, одна за другой на него наваливались депрессии. Поводы для этого могли быть самые разные. Например, у Л. Брик появлялся новый любовник, и она на два месяца запрещала пролетарскому поэту появляться ей на глаза. Он страшно страдал. Переписка их полна какого-то неправдоподобного сюсюканья.
И какова цена всей его писанины? Кого-то она чему-то научит, чувства добрые возбудит, подвигнет созидать? Нет, конечно! И поэма «Ленин», и что то про водосточные трубы, и «облако в штанах» и «паспортина из широких штанин», всё это, находящееся не выше штанов, у читателя со вкусом может вызвать только чувство брезгливости. Возможно, из всего написанного им останется стихотворное назидание о том, «что такое хорошо, и что такое плохо». Плохо то, что вы насочиняли, товарищ Маяковский, очень плохо! Тот, кто умел производить такой шум, оказался пустышкой. И не так важно, от него решили избавиться, или он сам решил избавиться от жизни. Его жизнь с конъюнктурной лживостью, дешёвой эпатажностью рифм оказалась неподлинной. И он, будучи человеком неглупым, это понял. Нелепость его жизни и смерти - это неизбежное следствие разрушительности и гибкости, превосходящих одарённость. Конечно, трагически нелепым было и само время. Но не он ли столько сил приложил, чтобы оно пришло.
Существенным фактором подлинности является искренность. Особое свойство поэзии в том, что настоящей поэзии без исповедальной искренности быть не может. Поэтому в Байроне с его напыщенной трескотнёй (хотя человеком он был в высшей степени незаурядным) подлинности меньше, чем в Р. Бернсе. И если судить не по видимости, а по сути, Маяковский, Вознесенский, Евтушенко, Бродский – это не поэзия. Кстати, по свидетельству Довлатова для Бродского Евтушенко был человеком другой профессии. Если бы и по отношению к себе он был бы столь же самокритичен, но нет! Как сам по себе довольно случайный набор слов, так и подрамник, холст, масляные краски в сумме не являются произведениями искусства. Нужен ещё некий неуловимый элемент, но в том то и дело, что внести его может только деятель высокого уровня.
Верным признаком разрушительности – она может быть шумной или тихой – является совмещение в одном человеке того, что у приличных людей считается несовместимым. А где же принципы, спросите вы? А у разрушителей принципов нет. «Английский аристократ» пишет поэму «Ленин», а другой поэт непонятного окраса пишет поэму о БАМе. Потом, не дождавшись окончания его строительства, уезжает на постоянное место жительства и работы в США. Вот такая рокировка: А. Солженицын из Америки, Е. Евтушенко в Америку. Первый возвращается потому, что надеется что то сделать для Родины, второй уезжает потому его родины, СССР, а с ней и обкомов, которые ценили его поэмы, не стало. Первый не прижился ни в СССР, ни в США, второму при его гибкости было вполне комфортно и там, и здесь.
Сегодня творческая изобретательность в художественных сферах исчерпала себя, уступив место стихии разрушительности. Сегодня новые «культурные» пространства осваиваются посредством неприкрытого изголения над самым святым, попранием канона, высоких идеалов, что пропагандируется и воспринимается какой-то частью публики как новое слово в искусстве. Чтобы занять место под солнцем, надо сначала вытеснить оттуда подлинных мастеров. Тогда мартовское солнце Левитана можно будет беспрепятственно заменить на тающие сосульки из мочи.
Нечто подобное автору довелось увидеть в Петербурге. Это были развешанные на ниточках мужские гениталии из папье-маше. Если бы эта выставка располагалась в железобетонной коробке, подобной музеям современного искусства в Европе, это было бы ещё полбеды. Но она была устроена в … Мраморном дворце. Этот дворец представляет собой уникальный памятник высокого стиля с богатейшей историей, начиная от Г. Орлова до благороднейшего Великого князя Константина Константиновича. Но это же верх абсурда!
Мраморный дворец входит в состав Русского музея, а устроитель этой выставки, крупный «знаток» современного «искусства» М. Гельман, как раз принадлежит к особой касте тех, кто ненавидит русскую культуру и всё русское. Впрочем, чему удивляться, если в этом же дворце директор Русского музея Гусев насобирал массу околохудожественного хлама, носящего название «Музей Людвига». Какое отношение к русскому искусству имеет это убожество, завезенное из Германии? Или мы до сих пор не поняли, что блокада Ленинграда всё-таки закончилась немецкой оккупацией? И кто дал право этому директору так капитально перегадить этот архитектурный шедевр? Впрочем о каком праве мы говорим, если в 1990-е всё продавалось и покупалось?
Гельман, как и этот загадочный немецкий Людвиг, тоже сумел поладить с Гусевым, и в результате в Петербурге появилась упомянутая композиция из мужских членов. Далее Гельман решил соорудить Центр современного искусства в Перми, но менее искушённая провинциальная публика встретила это начинание в штыки. И неудачливый «галерист» на многие годы исчез где то за границей. Тем временем в отлаженной машине гельминтизации русского искусства в 2016 году произошёл слом: массы людей в столице валом повалили на выставки В. Серова, И. Айвазовского, В. Верещагина. Очереди были невиданные! Сколько лет народ одурманивали «современным искусством», побеждающим всё несовременное и отсталое, и вот у людей спала пелена с глаз. Здоровое взяло верх над болезнью.
Но в этот момент торжества здравого смысла и вкуса в массах вдруг в полной мере обозначилась другая проблема с деятелями, по своему уровню во всём мире стоящих существенно выше массы. Но только не в России. Речь о директорах ведущих музеев. Специфика российского музейного дела в том, что большинство директоров ведущих музеев страны – назначенцы, которые ещё в советские времена назначались по критериям, никакого отношения к искусству не имеющим. Это сугубо российская специфика - люди сидят не на своих местах. Среди них есть и такие, как Гусев, формально имеющий высшее художественное образование, но не имеющий вкуса и ещё кое-чего необходимого для деятеля такого ранга. Один из результатов его трудов на ниве русского искусства - Летний сад, ставший жертвой его непрофессионализма.
И вот эсэсэрии давно уже нет, а советский дух продолжает жить. По этому же принципу назначили Дементьеву директором Павловского музея-заповедника, по видимому, и Трегулову директором Третьяковской галереи. С назначением последней пал один из последних оплотов подлинного искусства, чей основатель завещал не брать в экспозицию сомнительных вещей. Запрет продержался столетие. И вот новый директор прозрела и поняла, что артефакты актуального искусства таки дорожают. Какой-нибудь сварной каркас из прутьев и погнутых кусков железа всего десять лет тому назад стоил в несколько раз дешевле. А что же будет через несколько десятилетий? И она приняла единственно правильное в её понимании решение - пока не поздно броситься в погоню и ликвидировать отставание.
Автору этот случай с директором, который умеет смотреть вперёд и считать деньги, напомнил другую историю. Он тогда работал в очень секретном НИИ, откуда в конце восьмидесятых рискнули послать под строгим надзором группу отдохнуть в Болгарию. Пусть не совсем заграница, но всё-таки. И вот самая смышлёная часть группы быстро обнаружила, что стоившие одинаково на родине болгарские «Плиска» и «Слынчев бряг», здесь отличаются по цене более, чем в два раза. А дело в том, что «Плиска» пятилетней выдержки, а «Слынчев бряг» - двухлетней. И тогда они налегли изо всех сил на более дешёвый вариант, вдохновляемые тем, что экономия с каждым днём увеличивается в размере. Знающие нравы той эпохи понимают, что это была самая сознательная и политически грамотная часть группы. Они работали на Опытном заводе в составе этого гигантского научного комплекса. В отличие от менее сознательной части группы, которая покупала книги и альбомы, которые в Ленинграде в те времена было практически не купить, политически более благонадёжная часть все сравнительно небольшие деньги, которые были обменяны при отъезде, потратили на достижение максимальной экономии, к тому же таким приятным способом. По прилёте в аэропорту некоторые представители «передового класса» резко выделялись своей бледностью, если не сказать синюшностью, на фоне остальной загорелой части группы, озадачив результатами своего отдыха встречавших их родственников. Трегулова тоже какое-то количество рублей сэкономит, но вот сколько потеряем мы – не подсчитать.
И вот в 2020 году Гельман снова возникает в России (куда, строго говоря, въезд ему в целях безопасности страны должен быть запрещён), и не где-нибудь, а в Третьяковке, да ещё с дарами «современного искусства» музею. Какой удар по репутации музея этим нанесён, Трегулова не понимает, не тот уровень. Она в это время выставляет своё самое удачное приобретение, «Ветку» некоего Монастырского. Это «концептуальное» произведение демонстрируется на фоне «Явления Христа народу» А. Иванова, с которым, по мысли Трегуловой, у неё есть сложные, скрытые от глаз мало чего понимающего в искусстве обывателя, связи. Далее Трегулова, ободрённая тем, что выставка «Ветки» прошла без особых эксцессов, совсем обнаглела и устроила по этому же образцу выставку «арт-объектов» уже 25 зарубежных шарлатанов (это в Третьяковке!) на фоне шедевров русской живописи. И тут случилось нечто из ряда вон выходящее: министерство культуры, среди прочего финансирующее похабно-авангардные спектакли некоторых московских театров, выставку закрыло. Невольно вспоминается одна из историй с Ф. Раневской. Она часто меняла театры и объясняла это тем, что «искала святое искусство». И хотя театры того времени были почище и повыше многих нынешних, «святое искусство» она нашла не в театре, а… «в Третьяковской галерее» (!) Ну да, тогда там ещё не подвизались Трегулова с Гельманом.
Автору довелось увидеть фильм, задачей которого является подготовка общественного и официального мнения к уже начавшемуся ползучему превращению Эрмитажа в музей «современного искусства». Как утверждает Пиотровский, основательница Эрмитажа Екатерина Великая тоже собирала современное искусство. На самом деле она собирала произведения искусства, созданные её современниками, такими, как Антонио Канова. Она жила в то время, когда ещё было живо подлинное искусство, о чём свидетельствуют такие шедевры Царского Села, как Камеронова галерея, Агатовые комнаты, Лионский зал, Янтарный кабинет. А такие отходы деятельности нашего времени, как артефакты, на фоне которых вещал Пиотровский, поражают убожеством мысли и отсутствием профессионализма. Эта «скульптура» в совершенно другом духе: какие то бесформенные куски то ли шлака, то ли окалины.
Теоретическим стержнем, на котором держится весь материал кинофильма, является утверждение Пиотровского о том, что «большой принципиальной разницы между современным и классическим искусством нет». Есть! И она колоссальна. Эта разница в Высоте. Но не всем дано это понимать. Голос за кадром с горечью говорит, что большинство зрителей проходит мимо «Красного вагона» работы Кабакова даже не поворачивая головы. И понятно, почему. Они воспринимают это дощатое сооружение величиной с небольшой вагон как времянку, обычную спутницу строительных работ. Выглядит она поаккуратнее, ну так ведь Эрмитаж. И хотя к её стенке прибита аннотация, объясняющая, что это произведение искусства «отражает» и даже «воплощает», неискушённые в артефактах зрители эту аннотацию отнюдь не стремятся прочесть. Такова сила «современного искусства», оставляющего зрителей, в лучшем случае, равнодушными, в худшем, вызывающая у них чувство брезгливости.
Видимо, дерево, это любимый материал Кабакова, большинство же из того, что выставлено в самом современном отделе Эрмитажа, представляет собой комки, мотки тросов, конструкции из кусков металла. Все эти композиции из утиля правильнее было бы называть не артефактами, а вторфактами, превратившими внутренние дворики бывшего Главного штаба в пункт сбора вторсырья. Конечно, цены, по которым принимают вторсырьё, безумные. Так ведь это Эрмитаж!
По сути Монастырский, Кабаков, Фабр, Людвиг ничем не отличаются от вышеупомянутого Маслова, только тот «дурит» одиноких мамочек, а эти директоров ведущих музеев России, хотя здесь не обходится без меркантильных соображений. Как же шаток ум человека, и в целом его психика! Насколько же ему не хватает опоры на здравый смысл, вкуса и принципов, если она уязвима даже для самого примитивного мошенничества. И тут уже возникает вопрос, к министерству культуры. Ведь в мире существует давно устоявшаяся, общепринятая практика: артефакты «современного искусства» демонстрируются в музеях современного искусства, но ни в Лувре, Прадо.
Что же случилось с директорами наших музеев? Сегодня торговля артефактами – это целая индустрия, где в начале производственной цепочки стоит шулер, выдающий себя за художника, далее критики, маршаны, директора музеев а уже потом коллекционеры. Музеи очень важное звено для этого процесса. Какая-нибудь швабра так и остаётся шваброй до тех пор, пока её не выставят в музее с мировым именем. Тем более на фоне картин Иванова, Куинджи, Айвазовского. После этого швабра приобретает статус произведения искусства, и цены на швабры, помойные вёдра, мотки проволоки, «изваянные» руками проходимца сильно поднимаются в цене. Методика давно отлажена, а сыгранность этих ансамблей, впаривающих коллекционерам произведения «современного искусства» просто поразительна! Это та же история, как со «звёздами» на телевидении, которые платят большие деньги, чтобы мелькать на экранах, что существенно повышает их заработки на корпоративах.
Впечатляет то, как в области, оставшейся после искусства, сумели объединиться разрушители всех стран (Гельман приехал, и сразу масштабный «международный проект» с Трегуловой!), воплотив в жизнь устаревший лозунг, обращённый к трудящимся. У пролетариев соединиться не получилось, зато какой Интернационал сложился у разрушителей! И к катастрофе каких масштабов уже привёл этот интернациональный дикоданс (термин И. Глазунова).
Вот оценка сложившейся ситуации, данная Ю. Поляковым, автором маленького шедевра на комсомольскую тему: «Если политика Кремля направлена на укрепление страны, то значительная часть деятельности культурного сообщества направлена на расшатывание государства. Нужна внятно сформулированная культурная политика». Хорошо же это культурное сообщество! Но ведь и государство как то вяло противится своему расшатыванию. Увы, прошло тридцать лет, но ни национальной идеи, ни идеологии, ни культурной политики у России так и не появилось. Но это уже другая история.
Увы, отсутствие Высоты не является специфическим заболеванием исключительно одних директоров музеев. В фильме в качестве весомого аргумента приводится мнение Т. Черниговской, учёного, находящегося, так сказать, на самом передовом рубеже науки: «Любая вещь может быть произведением искусства, если она помещена в соответствующий контекст». Или как утверждает один из самых крупных специалистов по созданию контекста Э. Уорхолл: «Всё может быть искусством, если вставить его в раму, и написать «искусство». Но между этими высказываниями есть разница: Уорхолл говорит с сарказмом человека, который на одурачивании простаков сделал большие деньги, Черниговская с простодушием невежды.
Превратить что-либо в искусство способен только труд его автора. А любая вещь, не являющаяся контекстом для произведения искусства, убивает его. Низкое убивает Высокое. Любая «женщина» Пикассо, «авиньонская» или прописанная в Эрмитаже, безусловно убьёт Терборха, Кальфа и любого другого малого голландца. А чучела птиц, дело рук беспокойного Фабра, расставленные среди шедевров живописи, превращают их в куски раскрашенного холста. Эта закономерность известна мало-мальски образованному музейному работнику, но не директору Эрмитажа. Точно так же контекст из табличек, режущих глаз своей белизной, убил самое знаковое место в Павловском парке, а контекст из нелепых деревянных решёток, которые натыкали в Летнем саду, опустил полный тайн вековой парк до уровня мещанского сада.
Далеко не «любая вещь может быть произведением…», а во-первых, искусно сделанная, в которой видна рука большого мастера, во-вторых, нечто явное или, пусть даже с трудом уловимое, должно связывать её с Высотой. Нет присутствия Высоты – нет произведения искусства. Это уже произведение чего то другого. Оно может быть функционально удобным, социально востребованным, или, наоборот, похабно эпатажным, но это не произведение искусства. Где-то в другом месте Черниговская объясняет, что для того, чтобы понимать произведение искусства, мало иметь уши и глаза, надо знать код. И вот в этом она совершенно права. Но если кода не существует просто потому, что художник оказался его не в состоянии создать, то понимать зрителю нечего. И заменить отсутствие кода контекст не в состоянии.
Как правило, к «современному искусству» относится то, что ни в каком случае не может быть ценностью. Но парадокс в том, что цена у него есть. Виртуальная цена определяется тем, как это покупается, и, в ещё большей степени, как будет покупаться в будущем, ну лет через двадцать-сорок. Но последнее практически невозможно угадать: кто же может знать, сколько эта дрянь будет стоить через пятьдесят лет. Казалось бы, ситуация тупиковая. Но мы то знаем, что проблема, что покупать, а что не покупать, имеет своё решение, и не последнюю роль здесь играют музеи. У Трегуловой проблемы с ценами как бы вообще не существует: всё современное дорожает, поэтому надо брать всё. В Эрмитаже подход тоньше: чтобы покупать, надо понимать, а чтобы понимать, надо быть знатоком. И вот удача, в отделе современного искусства Эрмитажа как раз подобрались знатоки из знатоков. А если кому то кажется, что за что то заплачено слишком дорого, ну так ведь он не знаток.
Понимание живописи – это очень редкий дар, не менее, а, может быть, даже более редкий, чем абсолютный музыкальный слух. И это объясняет тот, на первый взгляд парадоксальный факт, что коллекционеры большей частью мало что понимают в живописи, поэтому фактически приобретают не картины, а подписи. Что там написано – пейзаж, портрет, квадраты, кубы, какие-то разводы – не так важно, было бы имя. Но частного коллекционера в какой-то степени дисциплинирует то, что он за приобретения платит свои деньги. А искусствовед музея ни за что не платит из своего кармана и ни за что не отвечает.
У Пиотровского, исполняющего в фильме роль гуру, объяснение носит не экономический, а – вы будете удивлены – уровневый характер: «Если ты имеешь счастье понимать прелесть современного искусства, ты на несколько делений выше других». Не скрою, на меня, как автора уровневой модели, всегда производит впечатление встреча с элементами уровневого мышления Да, «на несколько делений выше других» - это уровневое мышление, но, увы! вывернутое наизнанку. С распределением деятелей по уровням Пиотровский напутал. Фильм называется «Почему собаки не ходят в музей». Авторы делят всех на понимающих «современное искусство», остановившихся в своём развитии профанов, тяготеющих к устаревшему искусству, и собак, которые никакого искусства не понимают, а потому в музей не ходят. На самом деле те, кто «понимает» современное искусство, стоят на несколько уровней ниже тех, кто его не приемлет. И не просто ниже, они зачастую находятся в отрицательной области. «Понимающие» почти со стопроцентной вероятностью являются разрушителями.
Возникает закономерный вопрос, почему директора ведущих музеев назначаются как раз из тех, кто хотя и выше собак, но всё-таки не настолько, насколько хотелось бы? Причина в том, что в системах, лишённых естественности, действует отрицательный отбор. В человеческих системах отрицательный отбор осуществляют разрушители. Они назначают и получают должности не в соответствии с деловыми качествами, а по совсем другим критериям. Продвижение по административной лестнице обеспечивается либо родственным связям, либо «заслугами» в совсем другой области, большей частью в профсоюзной, комсомольской, партийной. Пиотровский был назначен директором как сын бывшего директора. Как следует из фильма и некоторых выставок, которые «наследник» устраивает в музее, в искусстве он мало что понимает. Конечно, всех трёх директоров пунктов сбора утильсырья, действующих под вывеской музеев, надо снимать. Но эти продукты отрицательного отбора сидят на своих местах прочнее, чем кто либо. Природа разрушительности такова, что разрушители очень цепки в удержании столь необходимой им неестественности...(конец цитирования). Думаю, на этом следует остановиться. Всё остальное можно прочесть в книге.
Полностью книгу можно прочесть на двадцати сайтах бесплатно и без регистрации, наиболее удобный для чтения Университетская библиотека онлайн
https://biblioclub.ru/index.php?page=book&id=709892