Глава 9
Вечером я явился на свидание с Марией.
—Итак, мой славный мушкетёр, вы пришли за наградой? —спросила она.
—Ни в малейшей степени! —ответил я. —Я пришёл на ваш зов. Вы пригласили – я явился. Мне не за что просить награду, я поступил так, как считал нужным, и ни с кого не собираюсь за это что-либо получать.
—Ах, благородный рыцарь! —воскликнула Мария. —Я и не предполагала, что во Франции ещё можно встретить бескорыстие и доблесть такого рода!
—Быть может, мы вращаемся в разных кругах, —ответил я. —Среди мушкетёров, коим я имею честь состоять, такой взгляд на вещи – не редкость.
—А среди придворных, к которым отношусь я, такой взгляд – редкость! —ответила Мария. —Я всё-таки намерена вас отблагодарить за ваше заступничество за слабую женщину.
—Я не беру с женщин денег или подарков, сударыня, —возразил я.
—А я и не намереваюсь вам предлагать что-либо материальное! —ответила Мария.
—О, сударыня, если вы хотите предложить мне что-то нематериальное, то я чувствую себя смущённым, —сказал я.
Действительно, я сам не понимал своего состояния. Молодые дворяне, и, тем более, мушкетёры, чья жизнь может оборваться в любой день, не пренебрегают возможностями получить от дам высшие доказательства благорасположения. Таков же был и я. Если бы Мария изображала недоступность, я, по-видимому, приложил бы все усилия, чтобы добиться от неё всего того, что она не намерена была предоставить. Здесь же она довольно недвусмысленно, как мне показалось, предлагала себя. Это было, как если бы кролик поймал удава и насильно залез к нему в пасть. Это было нарушением всех правил поведения. Добыча не охотится за охотником! На интуитивном уровне я ощущал какой-то подвох, поэтому у меня пропало какое-либо желание флиртовать с ней.
—Сударь! —воскликнула Мария. —Вы, очевидно, ошибочно меня поняли. Вы полагаете, что я предлагаю вам свою любовь? Но это не так! Я предлагаю вам свою дружбу, что намного дороже, поверьте мне. Вы не знаете, кто я такая, так я вам скажу.
В этот момент я почувствовал, что снова хочу добиться её любви. Всё встало на свои места, добыча не охотилась за охотником, а вновь избегала его, что заставляло охотника вновь стремиться охотиться за этой добычей.
—Сударыня, вы меня не любите? —спросил я, стараясь изображать холодность. —В таком случае, простите меня за то, что я не правильно истолковал ваши слова. Я не отказываюсь от дружбы с вами, но дружба предполагает многие взаимные обязательства, поэтому я для начала должен узнать, кто вы такая, какого рода дружеские услуги могут вам понадобиться от меня. Должен напомнить, что я нахожусь на службе у Короля, и любые действия или бездействия, вступающие в противоречие с моими обязанностями мушкетёра, для меня неприемлемы а просьбы о таковых ничтожны, я заранее отказываюсь принимать на себя какие-либо обязательства такого рода.
—Дружба со мной никоим образом не будет препятствовать вашей службе Королю, мой рыцарь! —ответила Мария. —Напротив, эти обязанности почти во всём совпадают.
—Это ваше «почти» меня настораживает, — ответил я как можно мягче, но настойчиво.
—Кто, по-вашему, управляет Францией? —спросила Мария.
—Разумеется, Его Величество Король, —ответил я.
—Как вы наивны! —засмеялась Мария. —Францией в настоящее время правят три мужчины и три женщины. Три мужчины – это Король Людовик XIII, коннетабль герцог де Люинь и епископ Люсонский господин де Ришельё. Три мужчины – это Королева-мать Мария Медичи, Королева Анна и её ближайшая подруга, супруга де Люиня, Мария де Люинь.
—Предположим, что так, сударыня, —сказал я. —Я далёк от двора, поэтому заранее согласен, что вам видней. Что же из того?
—А то, что вскоре один мужчина и одна женщина будут исключены из этого списка, —продолжала Мария. —Королева-мать стремительно теряет власть, а с ней её утратит и этот мерзкий Ришельё. Останутся четверо.
—Пусть так, —согласился я. —Какое до этого дело мне?
—Если вы согласны с тем, что я сказала, —продолжала Мария, —тогда вы согласитесь и с тем, что Король, которого с детства воспитывали так, что он ненавидит деятельность по управлению государством, во всём полагается на своего лучшего друга и наперсника, на своего важнейшего советника герцога де Люиня. Королева же во всём советуется со своей лучшей подругой герцогиней де Люинь. Таким образом, Францией фактически управляют не шесть человек и не четыре, а двое. Причём, герцог де Люинь ничего никогда не сделает во вред своей супруге, Марии де Люинь.
—Вероятно, всё, что вы сказали, очень занятно, но я по-прежнему не понимаю, для чего вы мне это рассказываете, —сказал я.
—В настоящий момент вы находитесь в доме герцога де Люиня и разговариваете с хозяйкой этого дома, Мари Эме де Люинь, —сказала Мария торжественно.
—Шевалье д’Арамиц, аббат д’Эрбле, сударыня, —ответил я с поклоном.
— Аббат, вот как? —удивилась Мария. —Мне сказали, что вас зовут просто Арамис. Мои сведения были не точны?
—Вполне точны, сударыня, поскольку среди мушкетёров меня именно так и зовут, Арамис, —ответил я.
—Но вы не сообщили мне ваше имя, господин Арамис, —сказала Мария. —Как мне вас называть, если вы, действительно, будете моим другом? Жан? Рене? Шарль?
—Родственники, которые обращаются ко мне по имени, называют меня так, как окрестили меня родители, то есть Анри, —ответил я. —Но я не думаю, что такое обращение уместно со стороны герцогини, которая, по её собственному утверждению, управляет Францией.
—Вы не верите мне, Арамис, —расхохоталась Мария. —Но как же вы сможете называть меня Марией, если не позволите мне называть вас Анри?
—Я не собирался называть вас Марией, сударыня, —ответил я по возможности холодно.
—Это не имеет никакого значения, —отмахнулась Мария. —То, что вы собирались делать, или чего не собирались делать, уже не столь важно. Важно, что вы будете делать. А вы будете моим другом, и потому я буду называть вас Анри, а вы будете называть меня Марией.
—Чего хочет женщина, тому не станет противиться даже Бог, —сказал я скромно.
—Всё было бы так при условии, если бы Бог знал, чего она действительно хочет, — рассмеялась Мария. — Или хотя бы если бы сама женщина знала это! В настоящий момент я хотела бы вас отхлестать по щекам за все те дерзости, которые вы мне наговорили, господин Арамис, но вместо этого я просто поцелую вас, Анри!
С этими словами она подошла и одарила меня сладчайшим в мире поцелуем.
С этой минуты я был ей покорён. Я ответил на её поцелуй, и не только. На следующий день я чуть было не опоздал на утреннее построение. Если бы Мария не дала мне свежую сорочку из бесчисленного гардероба ей супруга, мне пришлось бы явиться в казарму в несвежей сорочке, чего со мной никогда не случалось. По счастью, мы с герцогом де Люинем были примерно одного роста и объёма, а также, по счастью, герцог чаще ночевал в Лувре, нежели у себя дома. Впрочем, Мария заверила меня, что герцог не ревнив. В эту ночь я имел возможность убедиться в чрезвычайной страстности и опытности Марии. Эта связь затянулась на тридцать пять лет. Видит Бог, если бы Мария не была за мужем, и если бы я был в те годы герцогом, то после той ночи я решился бы связать с ней всю свою жизнь. По счастью эти условия не выполнялись, поэтому наша связь не была освящена Господом, она оставалась чем-то больше, чем дружба, но меньше, чем супружество. Разве же я мог знать тогда, что Мария вступала в такие отношения далеко не только лишь со мной?
—Анри! —сказала мне на прощание этим утром Мария. —Умоляю, избавьтесь от этого вашего гасконского акцента и никому не говорите, что вы – гасконец. Даже Король Генрих IV, ваш тёзка, так поступил. Берите с него пример.
Я хотел было возразить, но Мария запечатала мой рот своими губами. Возражать не было времени. Я кивнул и помчался в казарму.
Мария поставляла мне кучу книг по истории, по политике, даже по фортификационному делу, а, кроме того, книги на испанском языке с параллельным переводом на французский, дабы я обучался этому языку. Всякий раз, когда я делал вид, что молюсь, я читал эти книги. Молитва – пустое занятие. Если бы Господь прислушивался к ним, мир был бы иным. Тот факт, что святоши, посвящающие всё своё время молитвам, всегда испрашивают одно и то же, доказывает, что они этого не получают. Впрочем, молитвы и не должны быть услышаны Господом, в противном случае это были бы уже не молитвы, а беседы.
(Продолжение следует)