Переход. (Про Юльку.)
Между тем с большой земли поступали не самые радостные вести.
Если ещё в конце сентября и начале октября были надежды на то, что наши войска соберутся с силами и перейдут в наступление, разгромят и погонят на запад ненавистного врага, то в середине октября в отряде стало известно, что немцы окружили под Вязьмой сразу несколько дивизий из разных наших армий и много других частей и чуть ли не обеспечили себе дорогу прямо на Москву.
Кто-то из партизан проболтался, что в столице паника, а правительство срочно удрало за Урал. И, мол, нечего сидеть в партизанах, нужно срочно арестовывать командиров и комиссаров и идти сдаваться немцам.
Начальник штаба отряда быстро вычислил нестойкого бойца-пораженца. Его арестовали и на следующий день расстреляли перед строем партизанского отряда.
После расстрела выступил комиссар отряда и сказал, что, действительно, время сейчас очень тяжёлое, враг рвётся к Москве, но партия и правительство верят в партизан. Верят в то, что и мы, собрав силы в кулак, дружно ударим в спину врагу. Нанесём удары по коммуникациям и сорвём планы гитлеровцев по быстрому захвату столицы.
Речь комиссара звучала пафосно, но слушавшие её партизаны стояли понуро, опустив головы, и понимали, что в стране далеко не всё так просто, и что расстрелянный партизан, может быть, и предатель, но сказал он горькую правду.
К концу октября от Бати пришёл приказ – части отряда остаться на этой, подготовленной к зиме, базе, а другой части, вместе с командиром и штабом, совершить рейд по лесам на север области в Слободской район, где в лесистой местности Батя организовал большой партизанский край.
Было приказано в санчасти оставить фельдшерский пункт. Туда уже назначили фельдшера из числа окруженцев. Самой же санитарной части двигаться вместе с оборудованием в обозе, чтобы усилить медицинское обеспечение вновь сформированной партизанской бригады.
Приказ обязывал подготовиться к переходу за два дня, но ни повозок, ни обычных телег для транспортировки имущества не хватало, потому пока начало перехода перенесли на более поздний срок.
Юлька отсортировала к перевозке всё необходимое и ждала, когда подгонят подводы для загрузки. В суматохе сборов кто-то из партизан стащил стеклянную бутыль со спиртом на десять литров, и теперь то в одном, то в другом конце лагеря собирались пьяные компании, разговаривали на повышенных тонах, спорили, куражились.
Юлька догадалась, что похищение произошло с помощью санитарки Глаши, особенно распутной и легкомысленной девушки, но докладывать Петру Ильичу пока не стала, опасаясь серьёзного с ней конфликта. И не напрасно она беспокоилась. Главный Глашин ухажёр, Алексей Голованов, напился значительно сильнее других, бегал по лагерю, словно чумной, обещая расправиться с врачом Никифоровым, и, в конце концов, принялся палить из автомата в воздух.
Его с трудом, но удалось скрутить, отобрать оружие, а затем посадить под арест в одну из землянок.
На следующий день Голованова судили за кражу и бесшабашное поведение, которое могло привести к обнаружению противником местоположения лагеря, и хотели уже расстрелять, но он, протрезвев в застенке за ночь, позорно упал на землю перед командирами, разрывая на груди гимнастёрку, ползая по грязи и умаляя не убивать его; обещая, что впредь с ним такое не повторится.
Командиры в тот раз Алексея пожалели. Никто тогда предположить не мог, что это была грубейшая ошибка, приведшая позднее к предательству и последствиям, повлекшим в бригаде тяжёлые потери.
Наконец, подводы с лошадьми по окрестным деревням собрали и доставили в лагерь. Их срочно загрузили, и в ночь двумя колоннами по двум разным просёлкам тронулись в путь. Одной из колонн лично руководил командир, а другой, где находилась санчасть, начальник штаба отряда.
Впереди каждой из колонн выслали конные дозоры, затем, на небольшом отдалении следовало ядро колонны из большинства партизан, а замыкал обоз с телегами и повозками хозяйственной и санитарной части.
Погода окончательно испортилась. Шёл мокрый снег в перемешку с дождём, иногда переходящий в настоящую метель.
Конечно же, для перехода такая погода считалась идеальной. Вероятность, встретиться с серьёзными силами противника, представлялась минимальной, но и само передвижение доставляло огромные трудности. Дорога раскисла окончательно, обувь увязала в грязи, лошади выбивались из сил и с трудом тянули повозки.
К рассвету одолели вёрст двадцать пять–тридцать. В лесной деревеньке, где не оказалось ни фашистов, ни полицаев, расположились на днёвку. Выставили охранение, распрягли лошадей и задали им корм, а сами партизаны разбрелись по избам, наскоро перекусили и свалились спать.
Вторая ночь прошла чуть лучше. К вечеру подморозило, и грязь прихватило заморозком, идти и двигаться телегам стало легче.
И всё-таки идти было тяжело. Юлька, цепляясь за край повозки, машинально переставляла ноги. Порой казалось, что эта ночь никогда не кончится. Одежда сначала пропиталась потом, но потом высохла, на лице выступила соль, и когда Юлька облизывала спёкшиеся губы, чувствовала её острый вкус.
Ночью в колонну влилась группа бойцов-диверсантов, человек двадцать. На вооружении у них имелись необычные автоматы, а одеты были в специальные маскировочные костюмы болотного цвета.
Группа ещё в конце августа перешла линию фронта, вместе с кавалерийской дивизией Доватора, успешно подорвала железнодорожный мост, взорвала цистерну с горючим и несколько раз нападала на полицейские посты в деревнях.
В октябре в группе закончилась взрывчатка, подошли к концу боеприпасы, а фронт к этому времени далеко отступил на восток, и пришлось искать возможность присоединиться к партизанам.
Среди других бойцов в группе выделялся молодой парень, военный корреспондент Московской комсомольской газеты. Он сам напросился в диверсионную группу, чтобы сделать несколько репортажей для читателей.
Выделялся он своим желанием постоянно что-то делать, мягкой улыбкой, отчего ямочки в уголках рта придавали лицу выражение милой привлекательности и какой-то особой юношеской красоты.
Юлька вспомнила, что всего-то полгода назад, весной, читала в комсомолке статью про парашютный спорт, про то, что нужно готовиться защищать Родину от врага, и теперь удивлялась, что судьба свела с автором этой статьи.
На третью ночь пути они шагали рядом. Корреспондент шутил, рассказывал смешные истории из Московской и редакционной жизни. И действительно, идти вместе с ним становилось легче. Время не тянулось нескончаемой чёрной пеленой ночи, а уходило в прошлое поскрипыванием колёс повозки, с шумом ветра в верхушках деревьев, с каждым шагом приближая к заветной цели.
Немцы напали неожиданно, в предрассветной мгле, когда колонна почти целиком выкатилась из леска и готовилась пересечь большак из Демидова в Белый. Нападение оказалось столь неожиданным потому, что разведка установила отсутствие немцев на пути следования колонны.
По всему выходило так, что одна из немецких частей задержалась с переброской на новое место, и чтобы наверстать упущенное время, двигалась по большаку колонной даже в ночное время.
Немцы, вовремя заметив партизанский отряд, успели развернуться, установить миномёты и пушки, и ударили по колонне.
Свист и разрывы мин, подрывы артиллерийских снарядов, пулемётная стрельба с бронетранспортёров разметали партизанскую колонну.
Юлькина повозка только-только успела выехать из леса в поле, когда начался вражеский обстрел. Снаряд разорвался рядом, и взрывной волной её опрокинуло на бок, разбросало чемоданы с инструментами, к счастью не задев лошадь. При этом сильно контузило Никифорова, который самолично управлял самой важной подводой санчасти. Он лежал рядом с повозкой и едва подавал признаки жизни.
Лошадь заржала призывно, но сдвинуть опрокинутую подводу не смогла. Юлька попробовала поставить её на колёса, но одной ей это оказалось не под силу. Оглушённый разрывом снаряда корреспондент приподнялся с земли и бросился ей на помощь.
Вдвоём они кое-как умудрились поставить повозку на колёса. Юлька держала лошадку под уздцы, а корреспондент забрасывал вывалившиеся чемоданы обратно, и помог едва соображающему Петру Ильичу взобраться внутрь.
Почти всё было загружено, но корреспондент ринулся за портфелем с документами, откинутым взрывом на несколько метров в сторону.
Засвистевшая мина лопнула взрывом рядом, отбросив его на землю. В ту же секунду он попытался встать, но правая нога предательски подогнулась, и он с криком нестерпимой боли снова рухнул на землю.
Юлька, подбежав к нему, ужаснулась. Нога чуть выше ступни была фактически оторвана и держалась на задней части голенища сапога. Носок сапога вместе со стопой завернулся назад, а из открывшейся раны торчали изломанные кости, и толчками выливалась алая кровь.
На этот раз, несмотря на ужасающую картину, Юлька не растерялась. Стащила с парня офицерский кожаный ремень и что есть силы перетянула им ногу выше колена. Кровь из раны почти перестала вытекать. Наскоро примотав рукавом, оторванным от маскхалата, больную ногу, она напрягла все имеющиеся силёнки и за шиворот потащила корреспондента к повозке.
Он был без сознания, и когда Юлька подтащила его к задней части повозки и попробовала приподнять, чтобы перевалить внутрь, тяжёлым кулём валился на землю.
-Ну, миленький, ну очнись на секундочку! – умоляла Юлька. – Помоги, миленький! Не справлюсь я одна!
В какой-то момент корреспондент пришёл в себя и, собрав силы, опершись на девушку, встал на здоровую ногу. Но до подводы оставалось метра полтора, и как преодолеть эти полтора метра Юлька не знала.
Лошадка, до этого момента стоявшая на месте, вдруг испугалась недалёкого разрыва и попятилась. Повозка сама подкатилась к ним и подшибла корреспондента. Он тяжёлым мешком повалился в серёдку, а Юлька с трудом, но завернула внутрь его ноги.
Немцы от дороги редкой цепочкой двигались в сторону партизан, изредка, словно нехотя, постреливали из винтовок и автоматов. Было видно, как партизаны короткими перебежками отступают к лесу, тоже изредка постреливая в немецкую сторону. Это происходило впереди, в сотне другой метров.
И снова Юлька не растерялась. Схватила лошадку под уздцы и повела с разворотом к лесу прямо по промёрзшей луговине, под свист редких пуль. Лошадка неожиданно побежала, да так, что девушка едва умудрялась передвигаться с ней вровень. Спустя минуту ветки спасительного соснового подлеска больно хлестанули её по лицу и голове.
Лошадка сбавила прыть и перешла на шаг. Впереди обозначилась колея от телеги, уходившая вглубь леса. Скорее всего по этой тропинке колхозники вывозили дрова или хлысты деревьев. Юлька направила лошадку по колее вглубь, а сама шагала рядом, чутко прислушивалась к звукам стихающего боя.
Сколько они отшагали, может быть версты две или три. Миновали две поляны со стогами сена и неожиданно уткнулись в подобие забора на следующей поляне.
Две жердины перегораживали тропу, а за ними чуть слева виднелся деревянный дом с постройками, с банькой. Из трубы дома клубился дым. Лошадь призывно заржала. На её ржание из будки выскочил лохматый крупный пёс и с лаем полетел навстречу.
На крыльцо вышел хозяин, мужчина лет пятидесяти, в овчиной безрукавке, с седыми волосами на голове и с короткой бородкой.
Он неспешно подошёл к жердям и поинтересовался:
-Ну и кого лешак к нам занёс?
-Мы из партизанской колонны, через большак хотели перейти, но на немцев наткнулись! - затараторила Юлька, и словно язык прикусила. Поняла, что, может, и сказала лишку, и совсем не ясно, что за человек – хозяин. Может быть, тоже полицай какой или предатель.
-Партизаны, говоришь? А в повозке кого везёшь? Вижу – мужики, в военной форме.
-Раненые они, дяденька. Им сейчас помощь оказать нужно, а то умереть могут.
В этот момент из дома вышли трое парней в маскхалатах с автоматами на изготовку. Юлька признала в них тех самых ребят, что вчера примкнули к колонне и были вместе с корреспондентом в диверсионной группе.
Один из них подбежал к повозке, заглянул внутрь и прокричал:
-Товарищ старший лейтенант! Жив, только тяжело ранен! И врач с ним рядом, правда, без сознания лежит.
Хозяин сдвинул жерди, лошадка понуро двинулась к дому. Юлька шла рядом и рассказывала старшему группы, как был ранен корреспондент.
-А что с врачом? –поинтересовался старший лейтенант.
-Глубокая контузия, похоже, - ответила девушка.
-Кто же тогда Володю Артова спасать будет?! – поперхнувшись, прохрипел он. – Мы же за него головой отвечаем! Ему никак нельзя погибнуть! Иначе всем нам хана! Нас всех под трибунал!
Он ещё раз осторожно осмотрел корреспондента, потрогал почти оторванную ногу. Потом добавил:
-Ты ж всего не знаешь. Он не просто корреспондент, он – сын члена ЦК товарища Артова.
-Ну и зачем его было посылать с диверсионной группой, если он такой важный товарищ? – удивилась Юлька.
-Дура! – возмутился старший лейтенант. – Его и послали специально с нами, чтобы мы его охраняли и оберегали от случайностей. И вот, получается, не справились!
Он в сердцах сорвал с головы шапку ушанку и со всей силой и злостью саданул ею о землю.
-И всё ведь шло нормально, пока с вами не встретились! И мост взорвали, и полицаев погоняли. Всего-то оставалось на большую землю Володю переправить!
Юлька вдруг вспомнила, что нога давно стянута ремнём, и что перетяжку нужно срочно снимать, иначе наступит некроз тканей ноги. Слово это она узнала от Никифорова, но смысл его поняла только сейчас, когда глянула на посиневшую, обескровленную, часть ноги.
-Его необходимо срочно оперировать! – вскричала Юлька, и тут же осеклась. Поняла глупость своего восклицания и негромко добавила: - Если не оперировать, то он умрёт или от потери крови, или от заражения крови.
-Так чего ты стоишь?! – заорал старший группы. – Давай готовь всё к операции!
-Дяденьки, я… я не умею! – взмолилась Юлька. – Я даже не медсестра по образованию. Я только этим летом десятилетку закончила. И только раз видела, как ампутацию делают.
-А доктор? Он сможет? – поинтересовался командир группы.
-Он сможет, - заверила Юлька, - только он без сознания.
-Тогда тебе придётся делать! – грозно проговорил старший. – Всё равно другого выхода нет! Откажешься – расстреляю! Есть у меня такое право!
По его распоряжению корреспондента затащили в дом, а следом и Петра Ильича. Хозяин поставил греть воду в печь. Стол в горнице застелили клеёнкой.
Сколько продолжалась операция – неизвестно. Парни из диверсионной группы во всём слушались Юльку. Они притащили и разложили на комоде медицинские инструменты, лежавшие в чемодане, приготовили лекарства, взятые из фанерного ящика.
Юлька дала Никифорову нюхнуть нашатырного спирта, в надежде, что он придёт в сознание и сможет хотя бы давать советы, но из этого ничего не получилось. Не вернулся Пётр Ильич в сознание.
Пришлось Юле самостоятельно действовать. Володю накрепко привязали к столу. Хозяин дома принёс кружку самогона и сам влил его раненому в рот, стараясь, чтобы находящийся без сознания корреспондент не захлебнулся. Осторожно отрезали часть сапога со стопой. Разрезали и завернули вверх штанину ватных брюк и нижнее бельё. Юлька протёрла остаток ноги самогоном.
Кровь из обрубка сочилась, но уже не так рьяно, как на поле, до момента перетяжки. Среди инструментов она нашла зажимы и перехватила ими крупную артерию и вену. Кое-как прошила их выше места перехвата, а чуть ниже для верности перетянула медицинскими нитками.
В горнице было жарко. Пот градом стекал по Юлькиному лицу, падал каплями ей на перчатки, а то и просто в рану. Она удалила кусочки мышц, осколки кости и лохмотья кожи. Попробовала натянуть на культю кожу, но не тут-то было. Из раны торчала малая лучевая кость, наверное, сантиметров на восемь-десять, и не давала стянуть кожу. Кость требовалось укорачивать, но пилы среди инструментов не оказалось.
Юлька присела на лавку и зарыдала от безнадёжности. Подошёл старший группы вместе с хозяином, поинтересовался, почему она сидит, ревёт и ничего не делает. Юлька кое-как объяснила, что необходимо укоротить торчащую малую кость, а сделать это не чем. По этой причине не получается натянуть на рану кожу, мешает торчащая кость.
Старший лейтенант ругнулся на Юльку матом, а дед отошёл на кухню. Через минуту он вернулся, неся небольшой острый топор и большую разделочную доску. Её подложили под ногу.
Дед поинтересовался у Юльки, насколько нужно укоротить кость. Она показала, что кость желательно сделать вровень с большой костью. Он попросил одного из диверсантов чуть сдвинуть повыше кожу и мышцы на ноге и почти без замаха отсёк топором кусок малой кости, точно угадав длину остатка.
Дальше рану снова зашивала Юлька. Стянула кожу к центру и толстыми нитками сформировала культю. Остаток ноги обработала самогоном и забинтовала толстым слоем бинтов.
Парня переложили на широкую лавку и отнесли из горницы в хозяйскую спаленку. Юлька собрала и обработала инструменты, убрала их в специальный чемодан и только тут сообразила, как она голодна и как ей хочется пить.
Хозяин на её просьбу притащил из клети большую кринку молока, которое она принялась пить небольшими глотками, чувствуя, как холодное молоко проваливается в желудок. Остатками молока она запивала кусочки ржаного хлеба, которые сами по себе никак не хотели проглатываться.
А ещё через пять минут она уже спала, устроившись на одной из лавок и подложив под голову свой личный вещмешок.
Проснулась Юля ранним утром, быстро сбегала по нужде во двор, а потом заглянула к корреспонденту и врачу Никифорову.
Никифоров по-прежнему находился без сознания и бормотал что-то несвязное. Парнишка-корреспондент очнулся от забытья и молча лежал на лавке, устремив равнодушный взгляд в потолок.
Юлька спросила, как он себя чувствует. Корреспондент, чуть помедлив, ответил, что страшно болит правая нога и при этом чешется. Про себя подумала, парень ещё не знает – именно этой ноги уже нет.
-Ничего, родненький, потерпи немного, - попросила Юлька, - нога очень сильно пострадала, рана тяжёлая, а лекарств почти нет.
Из глаз парня выкатились слезинки.
-Зачем ты мне врёшь? – зло спросил он. – Нет уже никакой ноги. Я ещё утром посмотрел. Куда вы мою ногу дели?!
Он попытался приподняться, но, то ли от большой потери крови, то ли от острой боли, снова повалился на лавку и впал в бессознательное состояние.
«Может, так-то и лучше будет, - про себя решила Юлька. – Как я тебе объясню, куда твоя нога делась».
Из сеней вошёл старший группы.
-Как тут наш писатель? – осведомился он.
-Он только что приходил в себя, - ответила девушка, – он уже знает, что ноги нет. Пробовал приподняться, но сил не хватило, и снова впал в беспамятство.
-Что же нам теперь с ним делать? – спросил старший лейтенант.
-Что делать? – возмутилась Юлька. – Срочно спасать нужно! Срочно в нормальные условия и оказать настоящую медицинскую помощь. Иначе все старания окажутся бесполезны.
В этот момент в горницу ввалился ещё один разведчик. Он доложил старшему:
-Немецкая часть с большака ушла. За большаком в пяти километрах в лесу находится отряд Бати. Из колонны встретил двух партизан, другие вроде бы откатились назад, в леса, и пока к Бате не вышли. У Бати есть связь с большой землёй, и я ему доложил о состоянии Володи Артова.
Старший немного подумал и подытожил:
-В общем так. Приказываю подготовиться к переброске через большак и идти на соединение с отрядом Бати. Врача оставляем здесь. Лесник за ним присмотрит, а медсестра идёт с нами. На случай, если Володе станет совсем плохо. Группу собрать за баней, раненого повезём в подводе. Взять все оставшиеся лекарства и инструменты.
Большак переходили днём. Старший направил в обе стороны по несколько человек из группы, чтобы обеспечить безопасность перехода.
Дорога в обе стороны оставалась пустынной. Погоняя лошадку, быстро перебрались на другую сторону и по колее спешно съехали за кусты.
До отряда Бати добрались только к вечеру. Он сам вышел встречать группу. Мельком глянул на раненого парня, а вот Юльку узнал. Приобнял её за плечи.
-Смотрю, совсем освоилась, дивчина? – пробурчал басом. – Слышал, сама операцию делала? Не испугалась! Молодец! Езжайте теперь по улице, пятый дом справа – санитарная изба. Там настоящий врач есть. Всё ему расскажешь про раненого.
Старший ушёл с Батей в штабную избу, а Юлька вместе с повозкой в сопровождении одного из разведчиков направилась к санитарной избе.
У неё на лавочке сидело трое раненых партизан. Переговаривались между собой, покуривали самокрутки.
Когда подъехали к дому, на крыльцо вышел медбрат в белом халате, со сложенными дерматиновыми носилками, и попросил разведчика и Юльку помочь переложить раненого на них.
В избе над операционным столом ярко горело несколько керосиновых ламп. Володю раздели, уложили на стол, и местный врач самолично принялся разрезать запёкшиеся бинты на пострадавшей ноге.
Освободив культю от бинтов, осмотрев рану, он поинтересовался, кто делал операцию.
Юлька честно призналась, что зашивала рану она, а торчавшую кость отрубил топором лесник.
Врач подробно расспросил, что и как делали и после Юлькиного рассказа приказал медбрату срочно сделать уколы противостолбнячной сыворотки и морфина и готовиться к переливанию крови.
На девушку больше не обращали внимания. Она спросила у санитарки, где можно расположиться на ночь и отправилась по указанному адресу.