Он внес последнюю правку и поставил свою подпись под документом. Это было быстро, просто, руку словно на несколько секунд свело судорогой, и осталась колючая удлиненная закорючка, аккуратно и ровно уместившаяся на отведенном ей месте в правом нижнем углу листа, рядом с расшифровкой подписи и датой. Он составил документ не прося ничьей помощи. Нет, ни камер, ни фото, ни каких-либо свидетелей (за минуту до того начался обеденный перерыв и кабинет опустел). Долгая гонка, порядком измучившая и надоевшая всем, в этот миг была завершена.
Нет, никто потом ничего не отмечал. Это не дурной фильм с хорошим концом. Усталость перевешивала ощущение от радости. Он более радовался тому, что смог скинуть груз со своих плеч, чем предвкушал будущие последствия того, что было сделано.
На обед против обыкновения взял куриное филе под сырной корочкой, гарниром служил рис с овощами, завершал все салат из капусты. Обычно он ел скромнее, но в тот день аппетит был зверским. Он молча жевал и думал о том, что ключевым моментом должен стать вписанный им в последний момент второй тезис. Именно эта формулировка в конечном счете обосновывала необходимость реализации заложенных далее предложений.
Стоило ему отнести эти несколько листов бумаги начальству, как он уже сел за составление нового проекта, не столь амбициозного и масштабного, но, тем не менее, требовавшего не меньшего вложения сил. Дело, впрочем, в тот день шло медленно, он просто устал.
А следующий день его вызвали к руководству, где задали дополнительные вопросы. Документ, конечно, был по своему скандален, и они предпочли еще раз переговорить о нем. Слишком много отделов одновременно могли быть задеты в ходе воплощения его идей. Тем не менее, все озвученное уже было освещено в обосновании к проекту, и ему не составило труда повторить то, что он уже писал, и писал, заметим, не раз. Это разговор утомил его, так, как утомляет общение с не слишком сообразительными новичками, которым приходится растолковывать основы, уже отпечатанные у тебя самого на внутренней стороне черепа. Руководство хмурилось, но скорее изображало сомнения, чем реально погружалось в них. Стало ясно: решение принято, этот разговор — ритуал и заклание, простая перестраховка, не более того. Оставалось лишь с лицом совершенно во всем убежденного человека повторять вновь и вновь истины, самому себе казавшиеся очевидными.
Затем, как обычно, презентация. Точнее, презентации. Выступления, выступления, выступления, перед публикой. Они ему представлялись долгими и скучными — собственно, дело ведь уже было сделано. Эти славословия и вечно праздные лица, глупые и восхищающиеся словеса никоим образом не заряжали его энергией. Сначала все это непосредственно касалось только его коллег, затем круг посетителей его выступлений начал значительно расширяться. Это сильно утомляло.
Впрочем, как и всякая новаторская инициатива, она иногда вызывала критические замечания — тогда, когда среди слушателей внезапно оказывались те, кто не был слишком утомлен или просто равнодушен. Однако все возможные возражения уже тщательно рассматривались, когда проект был в разработке. Практика показала: ничего принципиально нового сказать оказалось невозможно, и в ответ он просто повторял уже имевшиеся в его распоряжении контраргументы, либо молчал, признавая, что есть у проекта и свои теневые стороны, неисправимые, но в любом случае не настолько сильные, чтобы поколебать принятое решение.
Многие считали такое внимание своего рода вознаграждением, поощрением. Но не он. Вечное пустословие раздражало. Впрочем, не настолько, чтобы он от всех скрывался. Его направляли на очередную встречу, и он без возражений туда шел. Это была обязанность.
Разработанный им проект, однако, уже очень скоро перестал нуждаться в лишней рекламе. Стоило лишь внедрить содержащийся в нем комплекс предложений, как они демонстрировали свою высокую эффективность. Это было слишком очевидно. Идея быстро обрастала новыми и новыми сторонниками.
В течение года разработка была введена во всех ведущих предприятиях отрасли. Далее начал работать принцип домино, когда одна деталь тянула за собой другую, запуская цепь преобразований. Очень скоро нововведение охватило не только саму отрасль, но и смежные с ней. Изменения начали принимать тотальный, всепроникающий характер. Нет, мир не перевернулся, но стал чуточку иным. Впрочем, на это потребовалось чуть больше времени — срок измерялся двумя десятилетиями.
А его карьера пошла в гору. Нет, не рывком, не резко. Но уже через год он из ведущего сотрудника стал начальником отдела. Строго говоря, это не было наградой именно за разработанный им документ, это был итог всего, им сделанного, а проект был наиболее значимым среди всего. Да и оценить его подлинное значение на тот момент еще никто не мог — детище лишь начало свой путь по миру.
Новый круг обязанностей, новая ответственность. Работы стало больше. Сложно сказать, то ли это помогало ему отвлекаться от бесконечного пережевывания на очередных встречах и выступлениях того, что он уже давно рассчитал, то ли, напротив, давило и загружало. К счастью, по мере внедрения разработок он уже смог сосредоточиться на своих непосредственных обязанностях.
То, что он делал, так или иначе, конечно, было связано с проектом. Однако это была лишь часть того, чем он должен был заниматься. В основном же это было то, что принято называть рутиной, действиями, направленными на сохранение и воспроизводство того, что есть. А они требовали усилий не меньше, чем любая новаторская инициатива.
Вскоре он сменил место работы, при этом получив повышение. Ценность его как единицы на рынке труда явна выросла. Он был ответственным и обязанности свои выполнял должным образом. Впрочем, если вдуматься, ничего особенного не произошло.
Дальше все то же. Работа, расставание, встречи, работа, жена, работа, дети, много работы, повышение, развод, много работы, повышение, новая жена, много работы, конкуренты, работа. Проблемы со здоровьем — всегда, и они усиливались. Он перестал тянуть. На пенсию выходить не хотел, но…
Он сидел перед листом бумаги. Идея написать хотя бы коротенькие воспоминания приходила в голову уже несколько лет подряд. Рано или поздно каждая мысль, если ее долго носить в себе, начинает искать путь к реализации. Он осторожно вывел в начале страницы: «Я родился», на несколько секунд остановился, и…
А ведь это действительно забавно. Если определять себя через то, что я сделал, все будет сходиться именно к этому проекту, к решению, что было принято тогда. Да, если я и изменил мир, то именно так. Сформулировав несколько удачных гипотез, почти все из которых потом оказались неверны, но дали нам старт, отбросив тупиковые пути (большую их часть, во всяком случае), доведя до завершения все логические цепочки…
Но ведь не первая такая задача. Верно? Не последняя. Малое и большое, масштабное и микроскопическое требуют часто одинаковых усилий и времени. Затратил ли я их на нее больше, чем на все прочее?
Так в чем дело? Если все так, то почему сейчас я не понимаю, что я делал до того и после? Нет, не маразм. Я помню, я помню: даты, имена, события, должности. Могу восстановить, над чем работал, как работал, с кем, каким образом, как долго. Так почему в итоге ничто не может стоять в одном ряду с тем, что было сделано именно в тот момент?
Рутина. Рутина затянула? Можно и так сказать. Но проект был рутиной. Рутина породила его, рутина его затем и реализовала. Без этой скучной, малорезультативной работы ничего бы не было.
Так что я? О чем? Да, вот. Это как эпизод спектакля: сцена темнеет, включается прожектор, луч выхватывает одного из второстепенных персонажей. Тот внезапно произносит свою речь. А дальше… Ну, допустим, луч перемещается к другому или даже (что точнее) затемнение исчезает, луч на светлом фоне не виден или истончается. И персонаж этот тут же теряется на фоне других. Действие пьесы продолжается, и сказанное в круге света включается в него, может, даже становится ее ключевым моментом, но сам персонаж уже не нужен или не важен.
Ничего жуткого. Стечение обстоятельств, не более того. Совпадения, слияние ряда удачных факторов. Они могли соединиться в ином формате. Кто-то другой говорил бы так со сцены, своими словами, иными интонациями. И судьба его, возможно, состоялась бы иначе, может, более ярко и эффектно.
Ха, забавная аллюзия, да? Может, Розенкранц и Гильденстерн мертвы, так? Нет, пульс есть, руки и ноги на месте, так, как и голова, и авторучка лежит в правой руке, направленная острием на белый лист бумаги. Жизнь была комфортна. Не хуже других, во всяком случае. И никакого картинного похмелья после пира, и за полеты не просили платы. Напротив — карьерный рост. И это вполне себе жизнь, и можно пафосно порассуждать о ее уникальности, и искать, искать в ней неповторимое, что-то свое. И находить. Но…
Но вот сейчас, когда можно подбить итоги, процесс уже идет к завершению, что с этим делать? Это что? Вот то, что видели зрители, вот оно. А персонаж? Что для него все это? Вспышка света на миг и полная тьма до и после? Может. Именно в этот момент я выполнил свое предназначение, а потом — что? Дожитие? Или, напротив, как раз этот момент жизнью и не был, а вот его обтекала та самая жизнь, и писать сейчас надо именно о ней? Наполеон без Аустерлица? А я не Наполеон. Или просто — соприкоснулись два пласта, две плоскости, история большая и малая, чтобы затем вновь разойтись?
Да неужели все?
Он отложил авторучку. Потер переносицу. Потом вновь взял авторучку, притянул к себе лист бумаги, замер.
Май 2022 г., февраль 2023 г.