Мои друзья-художники были людьми разными, и одни, как полагается деятелям кисти и карандаша, носили бороды, а другие – гладко брились. В нашей компании, художников-акварелистов, все были, в основном безбородые. Вадим, правда, носил лёгкую небритость в виде диджеевской бородки. Продавец акварелей и ядовитый шутник Игорь «Праздник» - тоже был брит и пользовался одеколоном (особенно когда бывал с похмелья). Тихий и задумчивый Серёжа Долганов носил пушкинские бакенбарды, да и сам он сильно походил на погрустневшего поэта Пушкина. Мрачноватый и саркастичный Боря Чижов бывал частенько просто небрит, и он ещё носил длинные рано поседевшие волосы, которые завязывал в хвост. Маленький улыбчивый фотограф Саша Репин всегда брился и аккуратно стригся (и он тоже частенько бывал с похмелья). Худой и строго-молчаливый Валя Фёдоров тоже брился… Я в те времена тоже, в основном, брил своё худощавое лицо одноразовыми лёгкими бритвами «Шик», примерно, раз в три дня. Механической бритвы у меня так никогда и не появилось (мой папа всегда брился именно электробритвой). Это я к тому, что бород мы особо не отпускали, и даже, можно сказать, молодились.
Хотя, тогда всем было не так уж и много годиков, - немного за тридцать. Все мы, торгующие акварельными картинками, родились в 1962-1966 годах. Всё равно, тогда уже казалось, что молодость ушла безвозвратно и всё хорошее позади. И поэтому, надо сказать, юношеского глупого веселья особого среди нас не наблюдалось: ведь мы сюда, на этот вернисаж, приходили как на работу, а не просто потусить, поболтать и весело провести время. Разве что, когда была хорошая продажа, - шло расслабление, и многие находились под воздействием алкоголя, которым угощал тот, кто хорошо продался (чаще всего это была водка). Сильно выпивали далеко не все, но и трезвенников было мало. Малопьющими были Валя Фёдоров и Серёжа Долганов. Я тоже сильно не напивался, ибо умел себя контролировать, да мне и мало было надо (особенно водки, которую я никогда не любил). Самая так называемая «разгрузка» происходила в воскресенье, во второй половине дня, когда вернисаж заканчивался. И это было также самое драматичное время, если ты ничего не продал, и надо было возвращаться домой без денег; в печальных думах у кого бы занять немного на жизнь. В будние дни художники тоже стояли, но это было скучное и грустное зрелище. В рабочие дни покупатели там ходили редко; да и стояли, в основном, продавцы, ходя туда-сюда, или тупо скучали сидя в своих машинах, в ожидании клиентов. Опять же, поздней весной и летом было неплохо и в будние дни…
Самым коммерческим из нашей компании был Чижов, что неудивительно, ибо он закончил «Сурик» (Московский художественный институт имени Сурикова). Чижов был настоящим мастером кисточки и акварели. Он продавал, в основном, так называемые «колбасы». Это такие вот сильно вытянутые работы, небольшого размера (примерно 20 на 80 см), и именно на них сильно западали западные туристы. В его картинках чувствовалось сильное влияние одного известного югославского художника-примитивиста Ивана Генералича. Чижов и не скрывал, что он его копирует и как-бы по-своему развивает. Такие вот зимние деревенские мотивы с домиками и местными жителями. Незатейливо, весело и довольно трудоёмко. Его «колбасы» быстро улетали, и Чижов редко уходил с пустым кошельком. Он был очень искусным и кропотливым автором. Лично меня удивляло его мастерство, и он был на голову выше нас всех и, возможно, даже на две головы. Работал быстро и аккуратно. Не воображал из себя непризнанного гения. Чижов был циник и немного мизантроп, но при этом был обаятелен. Любил выпить дорогого виски «Джонни Уолкера» и курил импортные сигареты. И на нас поглядывал немного сверху вниз. Мне он даже нравился своим высокомерием и барской вальяжностью. При этом он не был москвичом, - приехал в Москву из Ижевска. Был женат и супруга у него тоже окончила этот же художественный институт. Она рисовала портреты маслом на заказ. Была тиха и скромна. Иногда появлялась в конце дня на нашем вернисаже, ни с кем особо не общаясь. Она тоже была не из Москвы…
Из Москвы у нас был только Вадим Кляшев, который жил в ближнем Подмосковье, в Реутово, и я про это уже писал: про то, как я с ним познакомился на Арбате в начале 1989 года. Ну и мы с тех пор как-бы общались, и даже одно время дружили. А все остальные были, в основном из далёкого удмуртского города Ижевска, - Чижов, «Праздник», Репин, Долганов. Валя Фёдоров, который тоже, как и Чижов, закончил «Сурик», прибыл в столицу откуда-то из Орла (если память мне не изменяет). Так что вся наша та компания была, как говорится, понаехавшая в эту резиновую Москву, которая всех примет и накормит. И никто из нас нигде не работал, и мы зарабатывали на жизнь на этом вернисаже, на Крымском валу. Сей вернисаж кормил многих и это было довольно хорошее время, позволявшее художникам существовать. Бандиты туда особо не захаживали, а если и захаживали, то «наезжали» на продавцов больших масляных картин (один раз я был свидетелем). Опять же, такое происходило крайне редко, несмотря на то, что времена были довольно бандитские. Ну и, бандиты, как бы, художников немного уважали, и видимо, поэтому вернисаж был довольно безопасным местом.
Милиция на вернисаж тоже захаживала, с целью поживиться и проверить у художников документы на наличие московской регистрации. Это и было лично для меня самым нервным событием, так как я, в основном, эту регистрацию не имел… И полицаи, как правило, проверяли паспорта у художников с не очень славянской внешностью (такой вот наш местный расизм). И частенько тех же армян и грузин отвозили в местное отделение милиции, чтобы составить протокол, оштрафовать и немного подзаработать. Лично я там ни разу так и не побывал. Забирали так же за распитие спиртных напитков, и поэтому открыто никто особо не распивал. В процессе забирания людей, не было какой-то там агрессии, - лично я не был свидетелем насилия со стороны властей, всё происходило довольно уважительно и даже вежливо. Возможно, уже в отделении что-то и происходило, - тут я не ручаюсь. Особенно если художник был сильно пьян и вёл себя неподобающе. Но я сомневаюсь, что что-то ужасное там происходило. Всё-таки это был центр Москвы, а не какая-то там дикая периферия. Опять же, я не хочу сказать, что московская милиция всегда была на высоте и не нарушала прав, так сказать, нашего человека. Просто лично я с произволом не сталкивался. Видимо, по причине своей славянской наружности лица. Того же Игоря «Праздника» останавливали часто, так как он был сильно похож на жителя Закавказья…
Мой дружок Валера (бывший огранщик алмазов и настоящий москвич) тоже стоял на нашем вернисаже, но продавал свои работы в другом месте. Это был такой вот армяно-русский закуток или пятачок. Ну и они там хорошо выпивали и у них, надо сказать, атмосфера была подушевней и повеселее, чем у нас. Я туда иногда наведывался, и меня угощали водкой. Валеру все любили, за его миролюбивый нрав, и за его незлобивость. У них там иногда бывали какие-то разборки между собой, но Валера в этом не принимал участия. Мне там нравился один рыжий бородатый ереванский армянин, которого звали Аравик (у него было филологическое образование), - он сам не рисовал, - торговал чужими работами. Он всегда был в хорошем настроении и навеселе. И у него был брат художник, Сурен, который там тоже стоял, и который пребывал всегда в тихом меланхолическом настроении. А с остальными армянами я как-то не общался. Славяне же там все были в основном москвичи. Фамилий не помню. Помню только худого печального графика Носкова (он торговал маленькими офортами). Ну и там были ещё профессиональные акварелисты-пейзажисты (Костя и Илья). В общем, в той компании любили выпить и закусить. Наша компания называла их колхозниками. Это, наверное, наш Игорёк «Праздник» им дал такую, вот, смешную кликуху. «Пойду, схожу в колхоз, проведаю, как у них там». А расстояние между нами было всего-то шагов двадцать-тридцать… Ну, может, пятьдесят, но не более…
Бывший житель города Ижевска - Серёжа Долганов был женат на москвичке и таким вот образом перебрался в Москву. Его жена когда-то работала в кино, где была гримёром, и у них были съёмки в Ижевске, - там она и познакомилась со своим будущим мужем. Долганов был единственным из нас, можно сказать, настоящим христианином и православным (даже фамилия у него была какая-то кармически-трагическая с корнем - «Долг»). Он был крайне незлобивым и спокойным человеком. Рисовал акварели с картами древней Москвы, довольно большого размера. И его работы были коммерческими и хорошо продавались, и он, таким образом, мог неплохо содержать свою семью (хотя и не богател). Жена у него была довольно нервная (москвички часто страдают этим) и её звали редким именем Кира. И у них был маленький сын. Несмотря на свою пушкинскую внешность, Серёжа совсем не был бабником и пьяницей. Он был погружён в какой-то свой мистический мир, и находился частенько в как-бы полусне. Долганов не осуждал моё увлечение астрологией, и даже этим тоже немного интересовался. В нём не было этой заскорузлой зашоренности, которая свойственна многим нашим, так называемым, христианам. Тогда, правда, я с ним особо не общался, но потом я ему предложил снять у меня в мастерской угол, и он с большим удовольствием это сделал (это произошло в начале осени 1998 года).
Почему именно ему я предложил снять в мастерской угол?.. Видимо потому, что он вызывал доверие своей правильностью и предсказуемостью. Я не хотел в мастерской устраивать бардаки и распивочные. Всё-таки я всегда тянулся к Свету, несмотря на то, что был полон внутри себя тьмы и некой армянской печали. А Долганов потом в моей мастерской даже начал постоянно жить, ибо его супруга окончательно тронулась умом и выгнала его из дома. И он в мастерской прожил до 2005 года. А потом перебрался в город Переславль-Залесский, купив там старенький деревянный домик. Жена же его как-то трагично покинула наш мир от какой-то непонятной болезни, и Серёжа стал вдовцом с двумя мальчиками. В общем, жизнь у него довольно драматична (как у настоящего христианина). Он так и не женился и живёт до сих пор в этом замечательном городке, на берегу Плещеева озера. По гороскопу Долганов – Рыба, ибо он родился 24 февраля 1964 года. И что самое интересное именно сегодня, когда я пишу этот отрывок своих воспоминаний, ему исполнилось 59 годков. Что тоже само по себя довольно странно и мистично, ибо я специально не подгадывал. Так вот получилось. В нашей жизни много мистики, но мы этого не замечаем, так как пребываем в руках невежества и глупого самодовольства…
Саша Репин рисовал незатейливые акварельки с домиками, окошками и красными крышами в мрачноватой слегка похмельной гамме. Он не был профессиональным художником, и в прошлом - Саша был фотографом. Я не видел его фото-творчества, но по словам того же Игоря «Праздника», у Репина были авангардные работы, которые даже участвовали в зарубежных выставках. Саша снимал какие-то мрачные чёрно-белые фотографии в городе Ижевске, такой вот соц-арт. Потом почему-то ушёл из большого фотоискусства и начал рисовать акварельки, чтобы прокормиться. Саша не был женат и довольно много выпивал. Снимал однокомнатную квартирку, где-то на краю юго-востока Москвы (я был один раз у него в гостях). Ему тоже, как и мне, надо было каждый месяц платить аренду, и это его тоже психически выматывало. Саша частенько задерживал оплату, и у него росли многомесячные долги. Хозяйка у него даже арестовала все его дорогие фото-принадлежности, чтобы он случайно не сбежал. В общем, Саша часто пребывал в нерадостном настроении и поэтому радовал себя алкоголем. Многие фотографы, как и художники, спиваются, - видимо общение с фотокамерой не даётся даром. Они чрезмерно погружаются в наш чувственный плотский мир, и поэтому сильно страдают. И даже во сне их мучают разные там наваждения, где они бродят с фотоаппаратом по лабиринтам своего греховного подсознания, пытаясь что-то там сфотографировать, гениальное и бессмертное. У меня тоже были такие сны, когда я увлёкся фотографированием. А тогда я не знал всего этого. Какая это страшная и опасная для психики болезнь!..
Валя Фёдоров рисовал тоже акварелью, и на картинках его в основном были изображены так называемые стрельцы или опричники времён Ивана Грозного. Были ещё какие-то другие темы, что-то там, на тему русских сказок в стиле Ивана Билибина. Валя был человеком крайне сдержанным и скромным. Он родился, как и я, летом 1966 года, но на месяц позже, в начале августа. После окончания Суриковского института, Валя жил со своей симпатичной разговорчивой женой (тоже художницей и её звали Оксана), рядом со мной, на Покровском бульваре, в доме, где когда-то жил сам Исаак Левитан. Там были какие-то студенческие мастерские. Я у них был пару раз в гостях. С Валей крепко дружил Долганов, и они друг другу очень подходили своими темпераментами: тихие, спокойные художники с незлобивым характером. Валя потом тоже переедет жить в Переславль-Залесский, - в Москве он не останется. Я с Валей особо близко не общался, и мы как-то сохраняли дистанцию. Он таким и был человеком, немного походившим на стрельца, времён Ивана Васильевича. В нём чувствовалось что-то такое военное, правильное, молчаливое и волевое. Валя любил природу и рыбалку. Он писал маслом пейзажи (на вернисаж не выносил). А людей он, видимо, не особо любил и на нашу «толкучку» приходил только, чтобы заработать денег. И я его никогда не видел пьяным, хотя он мог немного выпить и не был таким уж аскетом, как тот же Долганов…
Вадим Кляшев, как и я, создавал симпатичные акварельки со зверушками. И он был моим, как-бы, конкурентом. У нас покупали одни и те же клиенты (были даже постоянные). Вадим, в отличие от меня, умел торговаться и быстро цену не сбавлял. У него не было ежемесячных арендных плат за мастерскую, и он мог подождать лучшего предложения. Его работы были более попсовые и лёгкие. Я же иногда впадал в депрессию и от этого мои коты и зайцы становились не такими радостными (я имею в виду раскраску). Вадим же был всегда в довольно ровном и спокойном настроении. Этим-то мне он и нравился. Он не страдал приступами неожиданной неврастении и чёрной меланхолии. Он тоже, в основном, рисовал коров, котов и зайцев. Я же коров никогда не рисовал, - с коровами у меня были проблемы. Рисовать Бурёнок с добрыми глазами я так и не сумел себя заставить. А Вадиму было всё равно кого рисовать. В общем, он не страдал творческой гордыней, коей страдал я. Мне и так бывало тошно от чувства, что когда-то я рисовал странные чёрно-белые графики с эротикой, и меня многие за это уважали. А тут я стал обычным художником с ограниченным творческим репертуаром. На этом вернисаже не нужны были какие-то там авангардные работы. Каждый рисовал то, что продавалось. К тому же мы были ограничены в пространстве. Стояли все очень плотно, и у каждого был небольшой личный кусок. Тут уж не до творческих экспериментов и размахов…
Ну и последний акварелист из нашей компании – это Игорь «Праздник» (хотя фамилия у него была Останин). Про него я уже писал, - про его алкоголизм и не очень «добрый» характер. «Праздник» сам тоже немного потом начал рисовать, но, в основном, он продавал акварели ижевского художника и наркомана Саши Любимова. Очень достойные акварели рисовал этот загадочный художник, который иногда появлялся в Москве. Он рисовал романтичные средневековые замки и безлюдные города с многочисленными домиками. Игорёк на нём много зарабатывал. Такое вот многолетнее взаимовыгодное сотрудничество. По словам Игоря, Сашу надо было всегда ограничивать в деньгах, чтобы он окончательно не скололся (Любимов сидел на героине). Сам «Праздник» никогда не был наркоманом, - он был простым русским алкоголиком, который то держал себя в руках, то расслаблялся где-то на несколько дней. Выпивать умеренно он вообще не умел. Игорь был прекрасный продавец, и он торговался до последнего доллара, и в этом он был полная моя противоположность (я торговаться вообще не умел). Я даже допускаю, что он обладал неким даром гипнотизёра. Ну и ещё он любил поэзию и даже сам сочинял странные стихи. Меня он уважал, но иногда надо мной шутливо подтрунивал, обзывал хачиком, и меня это тогда обижало. Ну да ладно, - с тех пор прошло много лет и «Праздник» давно уже не на физическом плане (с весны 2004 год). Саша Репин тоже уже Там (где-то в 2005 году его не стало, по словам Долганова). А остальные акварелисты, с кем я стоял на вернисаже, еще вроде бы живы…