Мы с мамой частенько вспоминали этот случай.
Однажды летом, как впрочем, и каждый год, я поехал в пионерский лагерь на одну смену. Мамы с редкими папами приезжали в выходные. Этот день был праздником обжорства и счастья.
Все ребята с мамами расползались по территории и мирно чавкали сладостями под кустами, на разных подстилках и это при том, что нас кормили как на убой. Недаром одним из показателей хорошего отдыха была прибавка ребенка в весе. Но привезенное мамой всегда было вкуснее.
В тот раз, за первую неделю, я вдребезги разбил свои плетенки, сбил ноготь на пальце, изрезал ступни, и что-то там еще загноилось, и поэтому я ходил с трудом, только на короткие дистанции.
В общем, когда мама увидела мои ноги, она побледнела, но тут же взяла себя в руки. Налила теплой воды в тазик, мыло, бинты, йод, полотенца и начала мыть и обрабатывать то, во что я превратил свои ноги.
Помню ее голову, склонившуюся над тазом, ее невесомые прикосновения к ранам. Ее шёпот: «Сыночек потерпи, еще немножко потерпи и сразу станет легче! Еще чуть, чуть, еще….». Ее руки ни разу не сделали мне больно. Она все обработала, надела чистые носки, и новенькие кеды, к счастью, больше по размеру. Как я шел по территории лагеря, я просто плыл, как пароход.
Прошло шестьдесят лет, но я помню все те ощущения. Помню лёгкость в ногах, помню прикосновения маминых рук. Удивительная вещь - я рос далеко не домашним ребенком, о чем говорят многочисленные шрамы на теле. Каждую мою рану обрабатывали мамины руки, и ни разу они не сделала мне больно. Видя, что не справится сама, особенно когда раны были рваные, она накладывала повязку и отправляла нас с отцом в больницу.
Я думаю, что руки матерей растут из самого сердца и это дано только матерям, которые любят нас беззаветно и больше всего на свете. Наверное, поэтому их руки так нежны, легки и ласковы до самого конца.