Кассира не было видно, только руки в горящем окошке, считающие ритмы танцем пальцев, крутящие пачку программ и последних билетов.
Две стороны звенящего рубля мерцали и зеркалили. Слишком многим хочется в зал – доберется к нему не каждый.
По ответу все бланки и связи оказались почти не нужны. Квитанции-справки-инструкции – тоже в корзину.
Добровольный швейцар размахивал жезлом, посылая наверх и вниз. Коридоры и подвалы входят в лифты разных зданий и подъездов – ступай и лети куда успеешь.
Очень вязкие слои, резиновые двери с нечеткими границами.
Покуда нет точности взгляда и ловкости рук, будем рубить мечом. Справа налево, потом наизнанку.
Войти простым путем никак нельзя, занудный напор ветра отбросит все устремления.
Не так прямолинейно, полезно чуть расслабиться и тень перешагнуть.
Такая хитрая игра.
Петляя по рельсам и черным тоннелям, переходи по мостам и лестницам между ступенями бытия и платформами понимания.
Брюссельские подземные вокзалы, хотя и не грозят безумьем, не склонны баловать душевным светом и теплом.
Поезда гремели рывками, возвращая вспышки навстречу.
Сеанс давненько начался, сюжет трагический, завязка большинству осталась неизвестной, но это и не важно – все схвачены на нить.
Колесо молотить не устанет, ты в центре событий. Оно прочное, чуть изгибается.
Землю трясет, не спастись небоскребам.
Прошлые века стирались вдребезги, будто стекляшки в калейдоскопе, распадаясь на отражения, без крутых перемен к лучшему.
Серебристый туман нарастает, если так – не попасть назад.
Оно и кстати – скорее кончится вся эта тягота и хаос.
Умножались обороты пленки, ложились витки смысла, будто перекрученным ремнем, расширяясь волнами и вонзаясь спиралями.
Злодеев-осьминогов – в центрифугу на чернила.
Герои жмутся по углам и в кадр не рвутся. Напрасный страх, надежды нет, не плачьте и не смейтесь до конца.
Цветы сгорают в пепел, а муравьям не больно.
Проникаем в мелкую сеть, привычно болтая ногами. Тонко гудит голова, все ощутимее и строже реальность бытия.
Что там еще, за последним экраном?
Блаженства райские сады.
По ступенькам шагать не надо.
Сразу всё – и никаких гвоздей в мозоли.
Вдруг больше ничего уже не будет.
Если станет ярко и остро, прикрыть и не грузить глаза, они потом пригодятся, на них опора в дальнейших штудиях и странствиях.
Под крылом самолета темно-зеленые рощи.
Подводит трение и память, и видишь ясно не столь уж далеко и долго, размах и гибкость постепенно никнут, объем теряется в неплотном сером облаке.
Любовь чересчур буквально земная, грозит провалом.
Технический прогресс и стереоэффекты пока хромают, всего полметра от пола, руки привязаны к телу, проскальзывает взор.
Голос за кадром был тих и скромен, но верить ему все равно не стоит.
Фильм так и не мог захватить до конца, немного не достало наивной и наглой свежести.
Практика на этой стороне излишне въелась в кожу соленым панцирем.
Теперь однозначно прогонят, хотя без суеты и скуки – в запасе есть задачки на дом.
Выйти из глубин наружу без фатальных и грустных потерь.
Поворачивать очень муторно, скоро кончится анестезия.
Кессонная болезнь и перебои сердца.
Уходя, не оставляйте в кресле ран и дыр – не ты последний.