Глава 6.
Армяне бережно относятся к своей вере, и символы ее помещали в надежном месте, как правило, это была скала, внутри, которой находился храм Божий.
По дороге, вдоль горной реки, по которой держали путь наши герои, был проложен «Шелковый путь». В спокойные, мирные времена, местный священник всем нуждающимся давал приют и лепешку с молоком, те в свою очередь благодарили его как могли. Церковь всегда была открыта для путников. Монахи любили гостей, ведь это была ниточка, которая их связывала с внешним миром, они внимательно слушали рассказы торговцев, иногда они им в дар приносили предметы первой необходимости: расчески, посуду, рукавицы и всякую безделицу, нередко жертвовали драгоценности и серебряную посуду.
Но в какой-то момент все резко изменилось. Причиной гонений и истребления армян была в первую очередь их христианская вера, их верность Армянской Апостольской Церкви, их нежелание отречься от веры своих предков. Бесчинства, происходящие в то время на территории османской империи, происходили под лозунгом истребления «неверных» армян, единственной виной которых стало то, что они были паствой армянской автокефальной церкви. Именно поэтому в первую очередь объектами уничтожения и унижения становились представители армянского духовенства.
Сероп посмотрел на детей, Лиза не шевелилась, ее лицо было мертвенно белым. Он переживал за дочку, нужен был лекарь. Кроме того, они были очень голодны.
Монахи часто врачевали, обладали секретами, которые передавали друг другу по наследству, поднимали, даже безнадежно больных людей.
Поэтому Сероп очень обрадовался, когда на горизонте показался купол церкви, он без колебания, направил повозку в сторону храма Божьего. Сероп еще не понимал, как опасно в это время находиться рядом со святыней.
Остановив повозку возле церкви, Серопу показалось, что там никого нет. Обычно монахи встречают первыми прихожан, а тут ни души. Сероп соскочил с повозки, детям сказал:
- Я скоро, сидите тихо, – посмотрев в черные, как маслины глаза Майрам.
- Если что, говори с ними на турецком, скажи, что родители пошли за едой, – давал наставления девочке и братишке, понимая, что и так все ясно, кто они такие.
Сероп толкнул дверь, она была не заперта. Запах гари ударил в нос, в глаза бросались следы недавнего пожара и погрома. Сероп направился к образам. Вдруг, из-за алтаря вышел мужчина, их взгляды встретились, они были полны недоверия и враждебности друг к другу. С одной стороны, стоял Сероп в окровавленной одежде, с другой человек, в руках у него был серебряный подсвечник, они оба были готовы к схватке. Человек с подсвечником пристально смотрел на Серопа, потом заговорил с ним на армянском языке:
- За тобой погоня? Они уже здесь? – тревожно, но без суеты и паники спросил незнакомец. Речь на родном языке мгновенно рассеяла все опасения.
- Нет, погони нет, но я, мы …. – Сероп не знал, кто этот человек, как обратиться к нему и сможет ли он помочь.
- Я не один, – сказал Сероп.
Мужчина напрягся, сильнее сжимая подсвечник в руке, готов был в любую минуту дать отпор.
- Со мной дети, дочка ранена, помоги, хороший человек, если можешь, – почувствовав напряжение, поспешил его успокоить Сероп.
Мужчина с подсвечником оказался настоятелем этой церкви, чудом избежавший смерти. Звали его отец Давид, по возрасту он годился Серопу в отцы, одежда была на нем не священнослужителя, а простого крестьянина.
Когда Сероп узнал, что перед ним служитель церкви, упал на колени, обхватив руками ноги священника и зарыдал, тело его дрожало, он плакал в голос. Казалось, все эти дни он ждал встречи с человеком, который излечит его душу и избавит от чувства вины перед теми, кого он не смог защитить и потерял, научит смирению. Сероп рассказывал священнику о том, что произошло с его семьей. Служитель церкви слушал не перебивая, позволил ему вдоволь наплакаться. До этой секунды Сероп держал все это в себе и вот сейчас из него текли реки горя, тоски, обиды, ему казалось, что так больно как ему сейчас, еще не было никому. Он ошибался. Те, кто сумел выжить на этой «дороге смерти», натыкались на церковь. И вели себя одинаково: сначала рыдали, потом просили временного убежища. Немного оправившись, отправлялись дальше в путь. Кто куда: в Армению, Грузию, Абхазию, Францию, Россию. Давид подлечивал их души и тела, давал последнее, что было (еду, одежду, лошадей, повозки) и провожал, а сам оставался здесь, на передовой, каждую секунду рискуя быть жестоко убитым, но он молился, взывал к помощи Всевышнего и плакал за каждого из них.
- Успокой меня отец, наставь на путь истинный, – не скрывая слез, просил Сероп.
Священник и без подробного рассказа понимал, что Сероп один из не многих, которым удалось выжить. А Сероп стоял на коленях, бессвязно, что-то говорил и всхлипывал, как ребенок.
Они стояли посредине сожженной дотла церкви, как памятник бесчинству и садизму варваров: священник, в руке, которого был подсвечник и коленопреклонённый убитый горем армянин.
Немного успокоившись, мужчины поспешили к оставленным возле входа в церковь детям.
- Подводу с лошадью пока оставим здесь, потом заберем, дальше нужно идти пешком, – сказал Давид Серопу.
Лиза была очень слаба, самостоятельно не могла передвигаться и мужчины, взяв ее под руки, тихонько повели к месту, которое показывал священник. Они поднимались по узкой горной дорожке вдоль горы. Дойдя до пещеры, остановились, Давид с опаской осмотрелся, не видит ли кто, куда они дальше пойдут. Протиснувшись в узкий лаз между скалами, они стали спускаться вниз, словно под землю.
- Куда ты ведешь нас, Отец, – тихонько спросил Сероп.
Священник не ответил. Они продолжали путь, поддерживая Лизу каждый со своей стороны, Майрам с братишкой шли следом.
Наконец они добрались до места. Природа подарила им убежище в виде подземного дворца с множеством пещер, сообщающихся между собой, похожих на большие залы.
Навстречу вновь прибывшим вышли мальчишки разных возрастов, многие из них были ранены, о чем свидетельствовали перевязанные головы, руки и ноги. Было видно, что эти мальчики из разных семей, но у каждого из них была одна история – они видели жестокую смерть своих родных, видели, как насиловали матерей и сестер. А им удалось выжить. Некоторых из них священник нашел на дороге и лесу, некоторые прибились к нему сами, надеясь найти еду и приют в церкви.
За время пребывания там, дети привыкли, что священник возвращался почти всегда с «новенькими», поэтому появлению Серопа с детьми никого не удивило.
Давид давал распоряжения, дети беспрекословно их выполняли.
Вновь прибывшие, расположились вместе со всеми остальными беженцами. Лизу уложили на шкуры животных, Давид осмотрел рану на голове девочки.
- Череп пробит, рана глубокая, но нагноения нет, - священник чем-то, резко пахнущим обработал рану, приложил самодельное лекарство, перевязал голову тряпицей.
- Отец, она ничего не кушает, – взволнованно сказал Сероп.
- Воду пьет? - спросил священник со знанием дела.
- Да, но совсем немного и иногда открывается рвота, - тихонько, чтобы никто не услышал, сказал Сероп.
- Ей нужен покой, думаю, у нее еще и ребра сломаны. Организм молодой, должен справиться с болезнью, – присаживаясь рядом с Серопом, успокоил отец Давид.
- Откуда у Вас столько детей, они ваши? – удивленно спросил отца Сероп.
- Нет, конечно, их родителей убили, пойдем к костру, – призывным движением показал идти за ним.
Все, кто были там сели за импровизированный стол, сооруженный из камней пещеры, на нем стояли глиняные кувшины с молоком и водой, на краю стола стояли глиняные миски и деревянные ложки. В стороне у стены пещеры теплился костер, дым от которого вытягивало сквозняком наружу и направление ветра не влияло на естественную вытяжку дыма. На тлеющих углях стоял чан с едой, присутствующие подходили к нему, накладывали черпаком содержимое и садились на камни, укрытые шкурами животных.
Несмотря на то, что это были дети, за исключением Серопа и Давида, в пещере стояла гробовая тишина, несвойственная для детского коллектива. Казалось, «дети гор» прислушиваются к каждому шороху и всегда готовы обратиться в бегство.
Ребята свободно ориентировались в лабиринте пещеры, им не нужно было освещение, они научились передвигаться без шума, точно определяя, где выход. Эти мальчики приспособились к тем условиям, в которых были вынуждены жить, они почти не разговаривали, в основном использовали жесты и мимику, исключили все, что может вызывать шум, отец Давид научил их выживать, преподавая простые жизненные навыки, которые в обыденной жизни им бы не пригодились.
Если кому-то из них удавалось найти еду (зайцы, крысы, мыши, змеи) приносили сюда, готовили, потом все вместе кушали. Сюда же Давид приносил еду, которую находил в повозках растерзанных людей, которую не забрали курды и еще не успели съесть животные, иногда на хлебе или лепешках была кровь их хозяев. Там же можно было раздобыть и крупы.
После ужина мальчишки разбрелись как тени, так быстро и тихо, что Сероп даже не понял, куда они подевались.
А мужчины расположились возле костра, от углей исходил свет и тепло. Здесь было спокойно и уютно.
Сероп не моргая смотрел на угли. Потом встрепенулся, словно не мог понять, где находится.
- Давид, эти дети будут с тобой? Чем ты их кормишь? – спросил Сероп священника.
- Я собираю детей по этой ужасной дороге, потом отправляю при любой возможности в Александрополь (Ленинакан (Армения)), там есть детские дома. Всех найденных детей везут туда. Кого –то потом забирают родственники, некоторые остаются там, ждут, когда их найдут, – священник палкой пошевелил угли, они запылали огнем.
- Старшие знают имена и фамилии своих родителей, а у малышей есть записки, так что узнать, кто их родители, нет сложности, – Давид протянул Серопу лепешку.
- Малыш здесь всего один, – задумчиво продолжил он.
- Церковь давно сожгли? - поинтересовался Сероп.
- Ее жгут постоянно, – старик посмотрел на Серопа и продолжил - я все время навожу там порядок, убирая следы осквернения, но варвары приходят снова и снова, – с особым безразличием говорил Давид.
- Мы только отслужили службу, курды налетели как вороны: убили всех монахов, меня избили, до потери сознания, это меня и спасло, они приняли меня за мертвого. – Давид потер глаза, потом бороду.
И только сейчас, присмотревшись к лицу старца, Сероп увидел, что у него нет одного глаза. Через все лицо проходил шрам до самой шеи. За все это время, пока они были вместе, Сероп так был занят своими мыслями и жалостью самого себя, не замечая, что боль и горе повсюду. Глядя на лицо священника, Сероп понимал, в какой страшной битве он побывал.
- А я выжил с Божьей помощью, – спокойно сказал Давид.
- Наверное, у Бога на меня свои планы, – его единственный глаз наполнился слезами, то ли от того, что он смотрел безотрывно на угли, то ли от ужаса воспоминаний.
- Мальчишек стараюсь не выпускать отсюда, а сам, хожу к алтарю и молюсь, – слезы не могли больше уместиться и стали стекать по щеке.
- Чем ты кормишь ребят? – жуя лепешку, спросил Сероп.
- Тем, что найду в кибитках убитых, – спокойно сказал Давид, глядя в глаза Серопа ожидая осуждения.
- Им уже это не нужно, а мальчишки хотят есть, - словно оправдываясь, говорил священник.
- В горах пасется корова, пока ее не убили, у нас есть молоко, – священник встал, и откуда - то, из темноты принес несколько бревнышек для поддержания огня.
- Мальчишки хотят мне помочь и делают вылазки, принося дрова, иногда раздобудут еду, – выживаем потихоньку, священник замолчал, слезы высохли.
- Отец, скажи, что происходит, за что нас армян режут? – спросил Сероп, который не был силен в политических вопросах.
- Ты не первый, кто пришел ко мне передохнуть, – сказал Давид, помолчав некоторое время, продолжил - и дальше в путь. Люди говорят, что всех подданных армян Османской империи старше пяти лет выселяют из городов, потом уничтожают, а тех армян, кто служит в армии, изолируют от воинских частей и расстреливают, так, что ты правильно сделал, что двинулся в путь, – он снова посмотрел на Серопа и продолжил.
- Да, могут, конечно, по дороге убить, а может и доедете живые, – он говорил о таких страшных вещах спокойно, даже смиренно, что становилось жутко.
- Да, обратно дороги нам нет, – так же спокойно ответил ему Сероп.
- Знаешь отец, я думал, что все это успокоится, и я вернусь сюда, но то, что я видел на дороге, – к горлу Серопа подступил комок, он не мог справиться с волнением, воздух перехватило, Давиду показалось, что Сероп сейчас задохнется. Давид посмотрел на мужчину одним своим глазом и спросил:
- Ты в порядке?
- Да, прости, я столько не плакал никогда, как за эти несколько дней. Не могу справиться с собой, слезы текут, как у женщины, – оправдываясь, говорил Сероп.
- Я столько слез и рыданий вижу, думал привыкну, но не могу, рыдаю вместе с вами. Шакалы, что творят, кто их остановит, кто накажет? – говорил Давид, сжимая кулаки.
- Простые крестьяне - турки не хотят этой резни, знаю семьи, которые рискуют жизнью детей и своей собственной, но помогают армянам, прячут их, – говорил Давид.
- Наши соседи Туана и Искандер тоже погибли, хотели помочь моей семье, – сказал Сероп.
Перед его глазами возникли лица соседей, он улыбнулся, вспоминая посиделки с ними. Впервые за все это время, он подумал: «Правильно я сделал, что забрал Майрам с братом с собой. Выращу детей и тем самым отблагодарю Искандера. Получается Искандер погиб зря, ведь тех, кого он хотел защитить и спасти все равно убили». Сероп закрыл глаза, пребывая в своих мыслях. Давид прервал молчание:
- Турецким властям не нравится дружба с армянами, они играют на религиозных чувствах простых мусульман, провоцируя их и вместо защиты своих соседей-армян, должны заставить их принять ислам, а в случае отказа – убить, – Давид говорил очень тихо, почти не шевеля губами, так, что со стороны можно было подумать, что он спит.
- Самое интересное, что даже тех, кто примет ислам, тоже убьют, только немного позже, – продолжал священник. Посмотрел вверх, перекрестился, что-то прошептал, перебирая губами. Обращаясь к Серопу сказал:
- К служителям церкви они относятся еще кровожаднее, чем к мирному населению: раненый солдат-армянин из Цилеха рассказал мне что, вернувшись с фронта в родные места, он увидел, как к ступням сивасского епископа были подбиты лошадиные подковы. Варвары, видишь ли, издевательски объясняли, что нельзя было допустить, чтобы епископ шел босиком, – продолжил свой рассказ Давид.
- А правда, что в Диарбекире и Трапезунде в тюрьмах убили двадцать шесть знатных армян, среди которых был и священник Арпиар. Пятерых священников раздели, обмазали смолой и голых вели по улицам городов? – спросил Сероп.
- Да, сын мой все это хоть и похоже на сказки, но это, чистая правда, – Давид закрыл глаз.
- Церковь сейчас переживает страшные дни испытаний. Религия, святыни и семейная честь армян, — возмутительно оскверняются турецкими аскерами и курдами. Вот и тебе здесь задерживаться долго не стоит – он похлопал Серпа по плечу.
- А я буду нести свой крест до конца, пока буду дышать, за мальчишек душа болит, старшие еще могут о себе позаботиться, а вот малыши, – мужчины перестали говорить, услышали слабый шорох, насторожились. Давид взял подсвечник, готовый пуститься в бой, но увидев маленькую фигуру мальчика, немного расслабился и тихонько позвал его:
- Петя, сынок, иди сюда, – получив одобрение, ребенок радостно подбежал к священнику.
Малышу было не более двух лет. Светло-русые кудрявые волосы и бездонные зеленые глаза. Мальчишка забрался к Отцу на руки, посмотрел на Серопа своими чудными ангельскими глазками и сию секунду уснул. Давид гладил мальчика по голове, словно это был его любимый сын.
- Вот что с ним будешь делать, не засыпает без меня, такой лучезарный мальчишка, совсем не плачет, а спит только со мной, – удивленно произнес Отец. Давид потянулся и откуда-то из темноты достал овечью шкуру, заботливо прикрыл спящего мальчика.
Сероп смотрел на Петю не отрываясь, думал о Левоне и опять солнечное сплетение начало безжалостно болеть, в голове снова пронеслись картины убийства семьи.
- Я шел по дороге, увидел очередную кибитку, подхожу, а там растерзанные курдами тела мужчины и женщины, а под колесом телеги сидит он, – Давид взглядом показал на мальчика.
-Дергает меня за штанину, не плачет, просто сидит, как его волки не съели, не знаю, – Давид погладил мальчика Петю по голове.
- Думаю, в той кибитке были еще старшие дети, мать их, наверное, выпустила раньше, как только увидела клубы пыли догоняющих курдов. Они все так делают - детей спускают с повозок, а сами принимают смерть, – Давид говорил об этом, будто рассказывал историю с хорошим концом.
- А этого, – он опять погладил мальчика по голове – держала, наверное, до последнего, обрекая на верную гибель, давала возможность старшим убежать, ведь с малышом на руках не убежишь, - рассуждал священник.
- Вот, она его последним и выкинула из повозки, только не пойму, как он выжил, не плакал, что ли? А может сознание потерял? А потом пришел к повозке, да залезть не смог? И волки не тронули, – Давид опять с любовью посмотрел на мальчика.
- Как он выжил, не пойму, ну раз выжил, значит, жить будет долго, очень долго, – эти слова Давид говорил самоотверженно и победоносно, как лозунг, сжимая свободную руку в кулак, словно хотел, чтобы его мысли и слова долетели до извергов, лишивших малыша родителей. Он так радовался, что Петр остался жив врагам назло, как будто Петя сможет отомстить всем курдам своей жизнью, делами или поступками. Серопу казалось, что для Давида сохранение жизни этому малышу важнее всех остальных дел.
- Только не знаю, как его в детский дом переправить, я к нему так привязался, – говорил. Давид.
- Где хожу, а сам про него думаю, мне нельзя погибать, с кем он будет, мой ангелочек, – говорил он это с любовью глядя на мирно спящего мальчика.
- Откуда ты знаешь, что его Пером зовут? - спросил Сероп.
- В нательной рубашке была записка, вот так и узнал: Мартиросов Петр Никитович 9 сентября 1912 года рождения. Может родственников его, где встретишь, так скажи, что Петя жив, – с надеждой и заботой говорил Давид.
- Я уже старый, боюсь, не смогу его поставить на ноги, да и изуверы все время рыщут, как волки, у них цель - истребить всех армян. Они следуют принципам Джихада и ставят армян вне закона, признавая их врагами ислама, – говорил старый священник своему слушателю.
- Наша жизнь, честь и имущество отныне принадлежат туркам; убийства, насилия и грабежи – это теперь их религиозный долг, – тяжелый вздох вырвался из груди служителя Бога. Он поправил шкуру, которой был укрыт ребенок. Посмотрел на Серопа, тот сидел, словно статуя, не моргая смотрел на тлеющий костер. Так подробно и доступно, ему еще никто не объяснял, что происходит, а теперь все стало ясно и понятно. Понятно было, что они, армяне, все до одного должны умереть, не уехать, не убежать, не принять мусульманство, а именно умереть. Если курды и турки покусились на самое святое, что есть у каждого человека – веру, то они уже ни перед чем не остановятся. Мужчины были в полном отчаянии и скорби, что и сами не понимали, как им дальше жить.
- Меня тоже убьют, это вопрос времени, – обреченно сказал священник, потом продолжил:
- Говорят, что даже, – Давид стал перечислять, загибая пальцы на руке - Армянский епархиальный викарий преподобный архимандрит Мкртыч Члгатян с семью священниками; предводитель армян-католиков преосвященный архиепископ Андреас Челяпян с тремя священниками; и армянский протестантский пастор Акоп Антонян - все арестованы, – священник перекрестился и продолжил – кто нас теперь защитит, если архимандрита Мкртыча Члгатяна убили, да еще таким ужасным способом, – Давид посмотрел на потолок пещеры, может, хотел увидеть звезды, а может душу убиенного архимандрита.
- Сей живой страстотерпец подвергся неслыханному поруганию. Сначала, его голым провели под барабанную дробь шейхов и дервишей по улицам и базарам Тигранакерта на обозрение мусульман. Потом возвратили во двор мечети. Дервиши продолжали барабанить. А его, в присутствии чиновников и разношерстой толпы мусульман, облили керосином и сожгли живьем, – Давид заплакал, как ребенок. Слезы ручьями текли по его морщинистому, загорелому лицу и падали на мирно спавшего на его руках мальчика, поливая его маленькую голову.
- Пошли спать, Бог даст, завтра будет день, – тяжело поднимаясь, сказал Давид. Сероп взял на руки спящего малыша, прижал его к груди и таким он ему показался родным и близким, что сердце впервые застучало с нотками радости внутри.
Ночь была жуткой, слышны были стоны и крики убиваемых людей, плачь детей, лязги ножей, все происходящее на «дороге смерти» было отчетливо слышно, словно находилось совсем рядом, в нескольких метрах от их ночлега. Некоторые дети становились на колени и молились. Под утро все стихло, пришло время волков и шакалов, хруст костей раздавался по всей округе. Сероп лежал с открытыми глазами и не понимал, что дальше делать, как он сможет увезти из этого адского места своих детей. И только на рассвете усталость сморила и сон овладел телом.
Проснулся Сероп от того, что кто – то нежно гладит его усы. Он открыл глаза, а перед ним сидел маленький мальчик Петя и тихонько, пальчиком дотрагивался до колючих усов. Глаза этого ребенка были беззаботны и чисты, он улыбался. На мгновение Сероп забыл, что вокруг происходит, этот ребенок заставил его в ответ улыбнуться, за последние дни Сероп точно знал вкус собственных слез, а про смех и улыбку забыл. Сероп сел, взял мальчика на руки, и снова заныло сердце. Образ Левона, в очередной раз привиделся ему в этом мальчике и опять слезы скорби душили его.
Майрам так освоилась, что стала маленькой хозяйкой подземелья, она подмела пол, сложила вещи, сразу почувствовалась женская рука, посуда перемыта, везде порядок.
- Кто это у нас так славно похозяйничал? – поставленным голосом спросил священник. В этом месте все говорили очень тихо, боясь выдать свое присутствие. Поэтому голос Давида звучал, как песнопение или удар колокола, что все мальчишки сбежались на него.
- Ай да умница, ай, да хозяюшка, – не успокаивался Давид.
На руках Давид держал испуганного «новенького» мальчика двух лет, ребенок уткнулся священнику в плечо и ни на кого не смотрел.
- Петя, сынок, смотри, я тебе братика нашел, смотри, какой он смелый, – священник посадил ребенка на одну руку и поднял повыше. Мальчик заплакал, а Давид, успокаивая ему сказал:
- Не плачь, родной, здесь плакать нельзя, а то нас всех найдут и убьют, – мальчик замолчал, словно понял, о чем говорит Отец.
Петя, услышав голос Давида, прибежал и стал внимательно смотреть на ребенка, который только что перестал плакать. Священник поставил мальчика на ноги и стал рассматривать нательную рубашку малыша, приговаривая:
- Сейчас узнаем, как тебя зовут, малец.
Давид нашел записку, прочел вслух, громко, словно боялся, что кто - то забудет или перепутает имя мальчика:
- Мкртчян Мкртыч Карапетович, родился в г. Вортакилиса 12 января 1912 года.
- Ну вот, я говорил же - братишка твой родной, – сказал Давид, потрепав курчавую голову Петра.
Тем временем, мальчики взялись за руки и уже больше никогда не расставались, всю жизнь так и прошли рядом. Забегая вперед, скажу, что Петя и Митя (Мкртыч) передали свою дружбу своим женам, детям, внукам и правнукам.
Священник вытащил из холщовой сумки лепешки, поделил их на всех. Сероп понял, откуда эти лепешки, но ничего не сказал. Давид поймал взгляд Серопа:
- Ешь, голод не тетка, – сказал, похлопав его по плечу.
В это утро Давид привел еще несколько детей, один из них был сильно ранен. Этого мальчика он буквально вырвал из пасти хищников, волки разорвали кожу на голове, на теле было много ран от укусов. Давид нагрел воду, обработал раны, но по его виду было видно, что он сомневается: выживет мальчик или нет.
Лиза была еще слаба, она старалась садиться, но голова начинала болеть и кружиться. Майрам кормила ее и помогала вставать, чтобы справить нужду. Петя и его новоиспеченный брат Митя бегали за Майрам, как хвостики, им не хватало материнской ласки и заботы, а Майрам была щедра на заботу и доброе материнское отношение. Та носила их по очереди на руках, целовала, словно это были ее братики или собственные дети. У Лизы, особенно к Пете были другие чувства, она, глядя на него вспоминала, как убили Левона, от этого начинала плакать, следом за слезами приходила головная боль. Сероп со стороны наблюдал за детьми, однажды подойдя к Давиду попросил:
- Отец, поговори с Лизой, она плачет все время, я не смогу ей объяснить, как дальше жить с потерей. Она была за сундуком, видела, как их убивали, – Сероп весь затрясся, руки, губы, горло перехватило волнение.
- Я не смогу, а ты мудрый человек, да и ближе к Богу, прошу тебя, – Сероп хотел дотронуться до плеча старика, но не решался и засунул руку в карман.
- Хорошо, я подберу удачный момент для разговора, – спокойно, без эмоций ответил ему Давид.
Сероп с детьми находились здесь не более суток, а им казалось, что прошли годы после их приезда. Здесь ничего не напоминало о том, что хотелось забыть и вычеркнуть из памяти навсегда. Только с приходом ночи, продолжали плакать и кричать люди на дороге, это приводило всех в леденящий ужас.
Вечером, Давид и Сероп, опять устроились у костра охраняя покой и сон детей. Было видно, что Давид хочет сказать Серопу, что – то очень важное, но не знает, как начать разговор.
- Сероп, послушай меня, не перебивай, – священник потер рукой бороду, потом перекрестился и продолжил, – вам всем оставаться здесь опасно, сегодня во время молитвы я видел, как курды ходили неподалеку от нашей пещеры. Они чувствуют, что здесь есть люди. Они все равно нас найдут, это вопрос времени. Когда беженцы на дороге закончатся, они пойдут в горы в поисках новых жертв, – Давид посмотрел наполненные ужасом глаза Серопа, ведь он надеялся, что они тут в полной безопасности.
- Я подготовил две повозки для детей, там есть вода и немного еды, – рассудительно продолжал Давид.
- Ты хочешь, чтобы мы ушли? – разочарованно спросил Сероп.
- Да. Ты должен вывести этих мальчишек, я слышу, как они шепчутся, хотят мстить за родителей, братьев и сестер, – опять перекрестившись, сказал Давид.
- Думаешь, они хотят убежать? – спросил священника Сероп.
- Я не знаю, что они там задумывают, знаю только, что силы не равны, курды этих птенцов порежут в раз, жалко мне этих парней, – немного помолчав, продолжил:
– Cпаси их, Сероп, довези до Александрополя (Ленинакана (Армения)) – там есть детский дом. Ну, помнишь, я тебе рассказывал про него? – спросил священник.
- Моя душа тоже, как и у этих мальчишек переполнена злостью и ненависть, я готов убить любого турка или курда, чтобы отомстить за смерть родных мне людей, – говорил Сероп, опустив голову.
- Мне мерещатся мама и отец, а Аревик недавно приснилась, – продолжал Сероп. Он рассказал священнику сон, который видел, когда уснул у реки.
- Неправильно мыслишь, – спокойно сказал Давид, выслушав Серопа.
- Ты не сможешь ничего сейчас сделать, а вот отпустить убитых ты можешь. - Им сейчас там, – Давид посмотрел на потолок пещеры, – хорошо, им ни холодно, ни больно, их души летают вокруг вас с Лизой.
- Так будет сорок дней, а потом они улетят в бесконечность, туда, где не нужно будет искать еду, кров, им даже воздух не нужен, – говорил Давид со знанием дела, с великим смирением и верой.
- Если бы они могли, они наверняка тебе сказали бы, что ты должен жить, продолжить ваш род, во имя памяти, тех, кого потерял, – Давид перекрестился, закрыл единственный свой глаз и продолжил – подумай о Лизе, ей будет в разы хуже, если она будет видеть рядом с собой растоптанного и уничтоженного морально отца.
- А как же ты? Поехали с нами, мы спрячем тебя, – Сероп говорил эти слова, и образ Крикора встал перед глазами. Несколько дней назад он также уговаривал своего отца ехать с ними, опять тоска навалилась. Сероп обхватил голову руками, воспоминания терзали его душу.
- Прошу тебя поехали с нами, мне страшно подумать, что они сделают с тобой, если найдут, эти нелюди, – не отрывая рук от головы, говорил Сероп, при этом раскачиваясь из стороны в сторону.
- Нет, Сероп я нужен здесь, буду помогать раненным, собирать и отправлять детей, а если судьба умереть умру с молитвой к Богу. Я не могу бросить церковь, это место где жили мои предки, я не могу его оставить, – обреченно произнес Давид.
- Тебе видней, – не стал спорить Сероп.
Какое – то время они сидели молча, каждый думал о своем. Вдруг Сероп словно в бреду сказал:
- Майрам и ее брат - турки.
Давид не шевелился, только сжал кулаки, да так сильно, что кисти побелели. Серопу стало страшно за Майрам и брата, он поспешил добавить:
- В ту ночь, когда убивали мою семью, их родители, тоже погибли, хотели спасти моих, – Сероп опять обхватил голову руками.
- Майрам и братишка бежали за повозкой, очень просили их взять, и я забрал, – опуская руки, говорил Сероп.
- Скажи, отец, я неправильно сделал? – Сероп вопросительно смотрел на священника.
Давид не спешил отвечать. Смотрел на угли и размышлял. Серопу показалось, что он не ответит на вопрос. Но переспрашивать не стал.
- Взял, так взял, мальчишкам только не говори, а то убьют, – неожиданно сказал Давид.
- Им все равно: виноваты они или нет, их родители, братья и сестры тоже ни в чем не виноваты, а их как баранов порезали прямо на глазах у этих детей, насиловали матерей и сестер, заставляли смотреть на весь этот ужас.
Впервые за все проведенное там время, Сероп почувствовал в словах старца великую ненависть. На протяжении всего времени Давид убеждал себя и окружающих, что нужно смириться, что рано или поздно произвол прекратиться. Шли дни, убийства не прекращались. Он был в эпицентре событий, видел каждого выжившего, эти люди были на грани бешенства и самоубийства, а он не мог им помочь, не спасала даже молитва по усопшим. Он не мог похоронить всех убиенных. Но в какой - то момент, ненависть и жажда мести охватывали душу, ему хотелось выйти на дорогу и принять смерть вместе с очередной партией смертников, хотел хоть одного курда отправить к праотцам. Мысли о собственной смерти отступали, когда он спасал хотя бы одного армянина, душа ликовала. Многие люди были обязаны ему жизнью.
- Знаешь Сероп, – обратился священник – я хочу окрестить детей: Петра, Митю, давай Майрам и ее брата окрестим, это поможет им выжить, – предложил Серопу Давид.
- Давай, – с радостью откликнулся на предложение Давида Сероп.
На следующий день, рискуя жизнями всех присутствующих, отец Давид произвел таинство крещения детей в разгромленной церкви. И так легко стало Серопу на душе, может от молитв, может от запаха ладана, а может от смирения, которое пришло к израненному сердцу. Майрам и братишке надели крестики, Майрам не снимала его до самой смерти.
Вечером, когда все собрались за столом принять простую и скудную пищу, Давид сел с видом вожака во главе стола. Все понимали, что сейчас будет мужской разговор. За время пребывания здесь подростки очень привязались к священнику. Он старался подлечить их души молитвой и верой, но понимал, то, что эти мальчики пережили, оставит отпечаток на всю их жизнь, в результате: кто - то останется замкнутым, кто - то злым, кто - то затаит месть и сделает это целью своей жизни.
Давид выпил стакан воды, окинул взглядом каждого из присутствующих, начал говорить:
- Завтра вы все поедите с Серопом в Армению, путь будет не легким. Мы подобрали подводы, будете ехать днем и ночью, спать нельзя, останавливаться только чтобы сходить в туалет или набрать воды, ни с кем не разговаривать, даже между собой, байки не травить, запомните - армянская речь опасна, в бои не ввязываться, вы их победить не сможете. Мальчишки слушали Давида внимательно.
- Запомните, ваша задача живыми добраться до границы, здесь слишком опасно находиться. Там вам дадут еду и приют. Вы должны выжить и рассказать людям, что здесь происходит, рассказать своим детям и внукам, ведь если мы все погибнем, никто так и не узнает правду, – Давид замолчал, воцарилась мертвая тишина.
- Отец, поехали с нами, – сказал мальчишка, с задатками лидера.
- Нет, сынки, я останусь. Буду вам переправлять таких же мальчишек, как вы. Если я уеду, кто им поможет добраться до вас? А я буду передавать с ними приветы, и вы будете знать, что я жив, – Давид постарался выдавить улыбку, эта фраза должна была быть похожа на шутку, только никто почему - то не улыбнулся.
Наступило утро. Все были заняты сборами, готовились к отъезду. Мальчишек было много и у каждого из них было поручение: вдоволь напоить и накормить лошадей, проверить подковы, колеса подвод. За время пребывания здесь, они словно разучились говорить и прекрасно общались жестами.
Получилось две повозки, третья была Серопа. День прошел быстро в сплошных хлопотах. Вечером, когда все собрались за ужином, Давид сидел с задумчивым видом. Каждый раз, когда он отправлял беженцев в путь, для него это было особое испытание. Ему очень хотелось, чтобы те, кого он так тщательно собирал в дорогу, остались живы. Обратной связи не было, и он не мог знать, как они доберутся до назначенного места.
Священник посмотрел каждому, сидящему за столом, прямо в глаза, словно гипнотизируя взглядом, а может просто хотел запомнить сам и запомниться этим совсем еще юным ребятам. После затянувшегося молчания, Давид перечислил имена ребят, которые поедут в первой подводе и соответственно, будут отъезжать первыми. После назвал поименно, тех, кто поедет на другой. - Держитесь на расстоянии друг от друга. И если будет нападение, не пытайтесь им противостоять, - Давид потер бороду, перекрестился и продолжил:
- Бегите в рассыпную, все время молчите, ничего не говорите, если, что, добирайтесь по одиночке, за одним мальчишкой они гоняться по горам не станут, – священник говорил тихо и четко, но по его виду было видно, как он переживает.
- Завтра на рассвете попробуем выехать, за ночь курды измотаются, и им будет уже не до погони. Лошади отдохнувшие, можете их гнать пока в галоп, до ночи, а там спешитесь и пойдете тихо, тихо, – похлопав по спине одного из мальчиков, говорил Давид.
- Сероп с детьми будут ехать за вами, если что, прикроет, – Давиду стало сложно говорить, ком подошел к горлу, речь стала прерывистой. Все присутствующие понимали, как он переживает.
За время пребывания рядом со священником дети уяснили, что главная их задача – остаться живыми, выжить любой ценой.
- Петруша, Никита и раненный мальчик остаются со мной, они слишком малы, вдруг начнут плакать и выдадут вас, – продолжил говорить совсем тихо Давид. Он понимал, что дети чувствуют его волнение, которое, временами было очень сложно подавить. Отец закрыл глаз и опустил голову, читая молитву.
Каждый из подростков думал: «Я выживу, я не подведу тебя Отец!».
Сероп был активным участником сборов, а теперь вместе со всеми слушал указания старца. Мысли роились в голове Серопа, он думал, как должен будет задержать курдов, чтобы дать пацанам уйти. Да, он это непременно сделает, самоотверженно думал Сероп: «Лизу и Майрам с братом высажу из повозки и вступлю в последний бой». Потом он подумал: «А как же Лиза? Она слишком слаба. Она не доберется до границы!». От этих мыслей Серопу становилось не по себе.
В эту ночь никто, кроме Петра, Никиты и искусанного волками мальчика, не спал. Как и в предыдущие дни, на дороге была резня.
Давид вышел из пещеры, свежий воздух кружил голову. Он устроился неподалеку от того места, где стояли повозки, готовые к отъезду. Как только все угомонилось, курды с победоносными криками покинули дорогу, Давид спустился к ребятам и Серопу, которые ждали команды на отъезд.
- Поторапливайтесь, нужно выезжать, - подгоняя всех, говорил Давид.
Петя проснулся и подбежал к Майрам, подергал ее за конец юбки, чтобы она взяла его на руки. Мальчик внимательно наблюдал за происходящим, потом обнял Майрам и положил ей головку на плечо. Серопу показалось, что Майрам хочет взять его с собой.
Все вышли на улицу, Майрам продолжала нести Петю на руках.
Подростки прощались с Отцом молча, без слов. Каждый из них понимал, что они уже не встретятся никогда, но останутся в памяти друг друга на всю оставшуюся жизнь. Давид обнял каждого из них, мальчишки утыкались в плечо старца, шмыгая носом и утирая слезы, потом он пожал каждому руку и перекрестил. Мальчики рассредоточились по повозкам, первая тронулась в путь. Давид всматривался в темноту, которая только, что поглотила ребят, крестил их путь, перебирая губами молитву. Выждав минут десять, тронулась вторая подвода. Давид снова крестил и молился. Подростки не жалея гнали лошадей, покидая родные места навсегда.
Сероп взял у Майрам Петра и предал его Давиду, ребенок смирно сидел, а глазенками смотрел на Майрам. Давид нашел в кармане сухой кусок лепешки и сунул ее мальчику. Лизу удобно уложили, накрыли одеялом, а Майрам с братишкой сели рядом с Лизой в подводу, щедро уложенную свежим сеном. Дети испуганно смотрели в сторону дороги. Священник достал из - за пазухи сверток, протянул его Серопу, сказал:
- Это столовое серебро, ложки, вилки и ножи, продашь на базаре и купишь еду, путь вам предстоит долгий, – взволнованно говорил Отец.
- Там же икона Божьей матери, пусть она вас спасет и покажет верный путь, – крестясь, продолжил говорить Давид.
- Спасибо Отец, ты настоящий герой, если мы выживем, я расскажу о твоем подвиге людям, – со слезами на глазах говорил Сероп.
Петя все это время сидел на руках и так внимательно слушал, словно все понимал.
- Может, мы Петра заберем с собой? – спросил Давида Сероп.
- Нет, он слишком мал, вдруг испугается чего, заплачет, а эти шакалы найдут вас по детскому плачу, – ответил Давид.
Прощаясь, мужчины обнялись, невольно в памяти Серопа возникло прощание с Крикором, он крепко прижимал к себе священника, как недавно обнимал родного отца. Сидевший на руках священника мальчик тоже обнял ручками Серопа.
- Живи сынок, за моего Левона живи, за всех убитых здесь детей – живи, – задыхаясь от слез, говорил несмышленышу Сероп.
Повозка тронулась. Давид долго стоял у дороги с Петей на руках, прислушивался и крестом «освещал» их путь. Стук копыт отдалялся, становился все тише и тише.
Давид пришел в пещеру, где до этого «яблоку» негде было упасть, теперь царила пустота. Священник положил спящего Петю рядом с Митей, а сам принялся молиться, кланяясь до земли, слезы текли ручьями, теперь, когда, все уехали, он мог их не прятать, дать волю чувствам.
Петр Мартиросов и Митя (Мкртыч) Мкртычян были у Давида еще долго. Он растил мальчиков, как собственных детей, привил им самые важные жизненные качества, научил их дружить, помогать слабым, уважать старших, жить по Божьим законам. Подрастая, мальчики впитывали от Отца милосердие, стремление прийти вовремя на помощь.
Если мы хотим вырастить хороших людей, то непременно должны начинать с воспитания самого себя. Самое действенное воспитание детей – воспитание собственным примером. И если мы говорим ребенку: «Я взрослый, мне можно», будьте уверенны – ваш ребенок ждет, взросления с нетерпением, чтобы начать вашу «взрослую жизнь».
Отцу Давиду не было смысла прятать от детей свои пороки, жизнь его была простой и правильной, он никогда не унижал мальчиков. Они видели, как священник спасает людей и подрастая помогали ему, как могли: убирали в пещере, которая стала им домом, ухаживали за раненными, а когда стали подростками, добывали пищу и готовили ее. Не забывали о молитвах, заботились об их единственном Отце. Когда священник стал совсем немощным, а мальчикам исполнилось по 8 лет, он переправил их в Ленинаканский детский дом. Ребята пронесли свою дружбу через всю жизнь, были роднее родных. Друзья были разные по - характеру, гармонично добавляли друг друга: Петр, веселый, очень находчивый и порой отчаянный, мог найти выход из любой ситуации, любил рассказывать разные истории, а Митя спокойный немногословный, преданный и исполнительный. Проявлял особый интерес к изучению наук. Со стороны казалось, что если их соединить вместе, то получится идеальный человек.
Пути господние неисповедимы и все, что с нами происходит, неслучайно. Эти люди прошли испытания и выжили. Петя, впоследствии, стал моим дедушкой. Он рассказывал бабушке смутные воспоминания детства, о священнике, который находясь на своем месте совершал подвиг, спасая жизни людей.
«Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где живешь».