Глава 3.
Аревик и Туана быстро продали гусынь на рынке и выручили неплохие деньги. Радостные женщины бродили по торговым рядам, любовались красочными халатами, необыкновенно красивой обувью, все это было украшено вышивкой и приобретало волшебный вид. Торговцы бесцеремонно рекламировали товар исключительно ручной работы, громко кричали, расстилали перед ногами ковры, всячески пытались притянуть внимание с одной единственной целью - эти покупатели будут непременно их.
Среди огромного изобилия, внимание Аревик привлекло белое платье с ярко – красными цветами из бисера и шелка, цветы были разного размера, сверху мелкие и к низу увеличивались, а по нижнему краю были просто огромные. Стоило Аревик остановиться, как резвый торговец уже снимал понравившееся платье и умолял приложить его к себе, понимая, что молодая женщина уже будет не в силах уйти без покупки. Туане оно тоже понравилось, но у нее не было с собой денег, да и ей оно совсем бы не подошло, маленький рост и выпирающий живот явно были не в ее пользу. Аревик взяла платье в руки, нежная на ощупь ткань пленила и в тот момент, когда женщина приложила его к стройному стану, поняла, больше не стоит ходить по рядам, она его купит, сколько бы оно не стоило. Торговец отвешивал комплименты, а Туана стала с ним торговаться, у нее был талант торговца, сбив цену почти в половину, довольные приобретением женщины пошли дальше.
- Да, платье очень красивое, но куда ты в нем пойдешь, оно такое маркое? – спросила Туана.
- Я не знаю, но оно мне очень понравилось, да и нарядного платья у меня нет, вот рожу сына и надену на крестины, – с мечтающим видом ответила Аревик.
- У меня есть мрачные платья, а это такое свежее и шикарное, – продолжала она.
- Как ты думаешь, Серопу понравится? – забеспокоилась Аревик.
- Думаю понравится, он тебя очень любит и ему без разницы во что ты одета, – с нескрываемой завистью ответила Туана.
- Он так на тебя смотрит, будто и женщин других нет, чем ты его приворожила? – женщины захихикали.
Апевик покраснела от этих слов. Туана задумалась. Купили они еще и тапочки, не уступающие по красоте платью - черные с красными цветочками, платок и сладости детям, мужчинам табак.
Подруги не спешили домой, ходили по торговым рядам и просто глазели на всю эту красоту. Иногда, они теряли друг друга из вида, но очень быстро находились. Невольно женщины слышали негромкие разговоры мужчин, которые с опаской обсуждали текущие события. Вот и сейчас, Аревик остановилась возле торговой лавки с коврами, она понимала, что в ближайшее время, они не смогут купить даже самый маленький коврик, но в данный момент рассматривать и любоваться ей никто не запрещал. Продавец, был занят обсуждением какой – то очень важной темы и не заметил, как женщина заинтересованно рассматривает его товар, гладит руками мягкую шерсть. Мужчины же, забыв о торговле, увлеченно беседовали, о состоявшемся в Эрзеруме съезде Армянской революционной партии «Дашнакцутюн». Аревик мало понимала, о чем идет разговор, но заговорчески тихий тон голосов притягивал ее внимание. Продолжая рассматривать ковры, женщина услышала, что на съезде были, и представители правительственной партии младотурков, «Единение и прогресс».
Туана в свою очередь, тоже глазела по сторонам, рассматривая разноцветные товары. В какой-то момент, обнаружила, что Аревик нет рядом, всматриваясь в лица покупателей, искала взглядом подругу. Успокоилась, когда увидела, как Аревик с задумчивым видом гладит рукой шерсть ковра. Подошла и хотела, что – то сказать, как Аревик подала знак молчания, прислонив указательный палец к губам. Туана прислушалась к разговору стоящих неподалеку мужчин.
- На съезде они предъявили армянам требования, – наклоняя голову, стараясь говорить, как можно тише шептал один из собеседников.
- Если начнется война, то армяне, проживающие на Западе Турции и на восточной российской территории, должны присягнуть в верности Турецкой империи, – тихо говорил мужчина, боясь, что его услышат посторонние.
- Создать отряды для борьбы против русских? – перебивая, добавил другой.
- А еще, требуют поднять волну возмущения и недовольства на Кавказе и в тылу Русской армии, – продолжил первый.
Осторожно оглядываясь, не замечая, что их разговор внимательно слушает Аревик, продолжил:
- Ели армяне займут сторону турков против русских, то по окончании войны получат право на создание своего независимого государства на некоторых армяно-населенных территориях Турции и России, – мужчина потер бороду, задумался и замолчал.
- А армяне, что? – спросил мужчина, который до этого момента, казалось, совсем был равнодушен к беседе.
- Они не согласились, сказали, что если начнется война то, армяне, проживающие в Османской империи и России, окажутся по разные стороны баррикад, должны будут убивать друг друга, – всеведущий опять замолчал и оглянулся.
- Да, это будет братоубийственная война для армян, – задумчиво прокомментировал другой.
- Армяне не примут такие условия, – в один голос, забыв о предосторожности, завопили мужики.
Туана дернула за руку Аревик, женщины пошли прочь с рынка. Подслушанный разговор мужчин отбил желание рассматривать товары.
В голове кружились мрачные мысли. Впереди них шли женщины и разговаривали так громко, что рядом идущим не нужно было даже прислушиваться. Женщина одна другой рассказывала в мельчайших подробностях страшную историю о том, как недавно вырезали полностью всю армянскую семью. Услышав разговор, Аревик подумала: «Врет, наверное». Но комок к горлу подкатил, и солнечное сплетение безжалостно сжалось. Аревик взяла за руку Туану и не выпускала до самого дома. Молодая женщина не особо поняла, о чем говорили мужчины, но разговор женщин приводил в ужас, страх леденил душу. Слова «война», «убивать» пугали. До самого дома подруги не проронили ни слова.
Женщины пришли домой. Туана не торопилась уходить, словно у нее не было домашних забот. Ей очень хотелось посмотреть на подругу в обновке:
- Ну, давай, примеряй быстрее, – командным голосом подгоняла она.
Аревик и самой не терпелось примерить обновку. Платье село на ее тонкий стан, словно сшитое под заказ, и тапки, и платок, все идеально подошло, сочеталось друг с другом. Свекровь тоже присутствовала при примерке, ей было очень приятно, что у сына такая красивая статная, добрая и отзывчивая жена. Соня, Лиза и Майрам хихикая, выглядывали из-за большого старинного сундука, это было их личное пространство, там девочки раскладывали самодельных кукол и игрались. Места между сундуком и стеной было не много, взрослому человеку не поместиться, а детям в самый раз.
Сундук был очень старый, настолько старый, что никто из домочадцев не мог точно сказать, откуда он появился. Казалось, что сначала поставили сундук, а потом вокруг него построили жилище. Рождались дети, умирали старики, а сундук стоял строго на своем месте. Он настолько хорошо был изготовлен, что разбить, поломать, даже поднять его было невозможно. Это был большой короб, смастеренный из очень массивного и прочного дерева. Настолько вместительный, что, когда родителям было не до детей, те забирались в сундук и игрались там. Детям не мешало даже то, что он почти доверху был набит вещами домашнего обихода. Только крышка сундука прилегала не очень плотно и, находясь за сундуком, дети могли видеть, что происходит в комнате. Там был наблюдательный пункт, особенно интересно было, когда кто-то о чем-то спорил или секретничал, так что дети, находясь вне поля зрения, были в полном курсе всех событий. Да и смотреть из-за сундука всегда было забавно, ты видишь все, а тебя никто. Казалось, сундук был частью семьи, он знал обо всех тревогах и радостях, когда родители наказывали детей, те прятались за сундук «зализывать» душевные раны. Находясь там, дети чувствовали себя в полной безопасности. Вот так наплачутся за сундуком и незаметно уснут, а взрослые не могут их оттуда вытащить, так и спят, пока сами не проснутся. Даже маленький Левон, который недавно начал ползать, облюбовал это место и с удовольствием там находился. Если в доме не могли найти вещь – точно за сундуком. Поэтому земляной пол взрослые заботливо застелили шкурами животных, это была своеобразная «детская комната».
Тем временем Крикор лежал в своей постели и слышал кудахтанье женщин и хихиканье детей, ему тоже хотелось посмотреть обновки снохи, он крикнул:
- Кнарик, иди сюда, что вы там кудахчите?
Жена подошла, поправила подушку и скомканное одеяло.
- Что, воды принести? Скоро кушать будем, – скороговоркой говорила она.
- Пусть Аревик зайдет, хочу посмотреть, что она себе купила, – строго сказал Крикор.
Территория родителей была обозначена шторой от потолка до пола, Аревик обошла печь, отодвинув рукой штору, попала в поле зрения свекра, он посмотрел, в душе ему очень понравилось, а вслух сказал:
- Только деньги тратить на всякие тряпки, все, иди, – показал рукой на выход, а сам отвернулся к стенке, по щеке его текла слеза. Крикор иногда плакал, но этого никто, никогда не видел, даже жена. Вот и сейчас, без видимой причины, слезы подкатили к горлу, он уткнулся лицом в висевший на стене ковер. Женщины поспешно вышли.
Туана и Аревик наперебой рассказывали свекрови, что видели на рынке, а еще, что слышали. О начинающейся войне, о мобилизации мужского населения и страшных бесчинствах курдов, которые вырезали семьи армян, не щадя женщин, стариков и детей, о том, что армяне уходят в горы, мужчины объединяются, создают новые партизанские отряды в надежде защитить семьи.
На Кнарик опять навалилась тревога. Слишком часто, в последнее время, она слышала подобные разговоры: на рынке, у соседей, вот теперь невестка ….
- С Божьей помощью обойдется, – перекрестившись, сказала женщина.
Аревик повесила платье на дверцу шкафа, который стоял прямо напротив их с Серопом кровати, он служил и шифоньером, и буфетом одновременно, по бокам с обеих сторон были дверцы, там хранились кухонные принадлежности, посредине шкаф, где на полочках хранилось белье. Тапки она поставила под шкаф. Рядом с кроватью стоял знаменитый тот самый сундук, он отгораживал спальное место родителей и служил кроватью для Лизы, с другой стороны кровати родителей висела прикрепленная к потолку самодельная люлька Левона. Это была одна большая комната (сейчас, ее назвали бы «студией»), где пространство было разделено печью: по одну сторону печи жили Сероп со своей семьей, по другую мать с отцом. В зимнее время года печь топили, на ней же готовили еду. Их жилище не отличалось роскошью и большим пространством, а наоборот. Предметы быта в то время имели большую ценность, так как делались вручную из натуральных материалов и бережно передавались от поколения к поколению, то, где они жили сложно назвать домом, скорее хижина. Сюда приходили уставшие от работы члены семьи, чтобы отдохнуть. И только в сильные зимние холода эта хибара собирала всех вместе. Но и тогда они не мешали друг другу: старики как правило занимали место возле печи, у свекрови всегда было кому связать носки или починить одежду, сноха хлопотала по дому, готовила незатейливые блюда, мужчины после работы по – хозяйству коротали время играя в нарды и травили разные байки, дети старались не попадаться на глаза, а то смотри, заставят помогать, поэтому, как мышки игрались тихонько за сундуком.
«Вот придёт Сероп, а я быстро переоденусь», – подумала Аревик.
Сероп появился на пороге мрачнее тучи.
- Накрой стол, – спокойно сказал жене, направляясь к кровати отца, следом за ним вошли родные братья: старший Асатур, за ним шел Оганез, потом Карен.
Мужчины расположились на полу возле кровати Крикора. Старший брат потер бороду рукой, не зная, как начать разговор. Подошел и поцеловал щеку отца.
- Ну, что там брешут? – спросил отец.
- Неспокойно, – задумчиво сказал Асатур.
- Младотурки требуют, выступить против России, – поддержал его Оганез.
- Призывают всех в армию, – продолжил Оганез.
- При этом, оружие армянским солдатам не выдают, используют их как строительных рабочих, тех, кто останется дома, насильно заберут, что делать отец? – спросил старший сын Асатур.
- Каждую ночь курды совершают кровавые набеги, женщинам и детям вскрывают животы, мужчинам перерезают горло, практически никто не остается в живых. Что делать отец? – и еще раз потер рукой бороду.
- Все, кому удалось избежать мобилизации ушли в горы. Мы не можем их победить, слишком малы наши силы, а их поддерживают власти, им дали оружие, – возбужденно продолжал Асатур, все остальные молча кивали на его слова.
- Некоторые семьями перешли жить в пещеры, думают пересидеть неспокойное время.
Воцарилась мертвая тишина, все с мольбой смотрели на родителя, в надежде, что он им подскажет единственно верное решение. Отец молчал, нарушил тишину старший брат Асатур:
- Мы не можем защитить свои семьи. Что будем делать отец? Оставаться здесь опасно, нас всех вырежут как скот, – Асатур беспомощно развел руками в отчаянии.
Крикор за все это время не проронил ни слова, внимательно слушал, потом подал сыновьям знак, чтобы помогли ему принять положение сидя, задумчивым видом сказал:
- Собирайте свои семьи, сегодня же уходите, идите не скопом, а по одной повозке, чтобы не было так заметно. Детям зашейте в одежду записки с именем фамилией и отчеством, годом рождения. Детей на повозках хорошенько накройте соломой. Ждать милости не приходится, защитить вас не кому, а справиться с курдами нам не удастся, бегите в Армению или на Кавказ, там вам обязательно помогут, – Крикор говорил спокойно, твердо, тоном вожака, но в какой-то момент закашлялся, сыновья увидели, что у него задрожали губы и руки.
- Мы не можем все уйти, а ты, а мать? – спросил Сероп, который до этого момента молчал и тупо смотрел в пол, слушая старших.
- Мы с матерью жизнь прожили и уходить отсюда не будем, если суждено принять смерть, так в родном доме, да и с нами вы далеко не убежите, у каждого из вас больше трех детей, – повышая голос до крика, говорил отец. Потом Крикор показал рукой на выход, это означало, что он все сказал и не хочет больше обсуждать эту тему.
Братья вышли от отца еще более встревоженные, чем заходили. Во дворе, сели за стол, где стоял кувшин с молоком, кукурузные лепешки, в глиняных пиалах сметана. Сероп сказал жене:
- Забери детей, и идите в дом, нам нужно поговорить.
Аревик послушно взяла на руки Левона, Соня и Лиза пошли гуськом за матерью.
Братья перебрали множество вариантов и пришли к одному мнению, что выезжать нужно немедленно. Первыми едут старшие братья, максимально забирают всех.
Младшие, попытаются продать скот, соберут родителей и выдвинутся через пару дней во Владикавказ, где их уже будут ждать старшие братья. Но до отъезда было решено каждую ночь уходить с отрядом в горы, чтобы сохранить свои жизни и если придется сообща противостоять нападкам курдов.
Пока братья обсуждали переезд, Аревик находившаяся в доме, сгорала от любопытства, ей не терпелось узнать, о чем идет речь. Она тихонько, на цыпочках подошла к двери, чтобы послушать, о чем говорят мужчины, слова старшего брата Серопа привели ее в панику:
- Брат, я заберу Аревик с детьми, ты должен быть в горах, тебя все равно не будет рядом с ними. Милостивый Бог пощадит наших родителей. А потом, тебе с родителями проще будет убежать, да и отец не будет противиться, когда узнает, что ты остался один, – беспокойно предложил Асатур.
- Отца и мать нужно спрятать в коровнике, если придут, они не пощадят никого, а так есть шанс выжить. Нам нужно немедленно выдвигаться к границе Армении, если успеем, подготовим жилье для остальных, разведаем что, к чему.
- Будем дежурить на границе, пока не соберемся все вместе, – говорил Оганез.
Они, как и многие другие не знали, что Османская империя, во главе с правительством млатурков, уже официально вступило в первую мировую войну на стороне Германии. А 18 февраля 1915г. партия младотурков официально объявит о планах по уничтожению армян Османской империи и намерении «окончательно решить армянский вопрос». Начнется оно с призыва в армию военнослужащих армян. Армянское население окончательно лишится поддержки своих мужчин. В селах останутся старики, женщины, дети. Будет создан «исполнительный комитет трех». Младотурецкая тройка возьмет на себя ответственность за организацию и осуществление депортации и переселению, а по сути, уничтожению армян, они разработают сроки исполнения, места концентрации с целью дальнейшего истребления «неверных». По большому счету это был приговор для армянского населения всей Османской Империи и, в частности, коренных жителей Карса их всех ждала смерть, это был вопрос времени….. Но вернемся к нашим героям.
Сероп вошел в дом, там стояла гробовая тишина, слышен был только стук спиц, которыми мать вязала носки. Он прямиком направился к отцу. Сел на пол рядом с кроватью отца. Крикор посмотрел на сына глазами полными надежд, что его разумные сыновья приняли самое верное решение. Старик понимал, что сын собирается с мыслями, он не торопил его, а терпеливо ждал начала разговора.
- Отец, Асатур и Оганез решили ехать сегодня в Армению, забирают всех детей и всех наших жен. Мы с Кареном пока остаемся, а они тем временем пусть там найдут, где остановиться, – спокойным голосом говорил Сероп.
- Почему вы остаетесь? Поезжайте сегодня же, уходите, спасайтесь, – словно одержимый кричал Крикор.
- Они поедут со всем скарбом, а мы налегке, может даже, и догоним их, – без эмоций ответил Сероп.
- Нужно подготовить лошадей, завтра пойду на рынок, постараюсь продать корову, Карен тоже погонит скот на рынок, отдадим, за сколько возьмут, – обстоятельно говорил Сероп.
И его доводы подействовали на старика. Хозяйство – это единственное, чем кормились семьи того времени, отсутствие земли, не позволяло выращивать в больших количествах овощи. Местные жители продавали мясо, молоко, сыр и масло, взамен покупали овощи, крупы, муку и предметы быта. Крикору тоже стало жалко корову, поэтому он прислушался к словам сына. Отец достал из-под подушки деньги, они были смяты, словно их владелец держал зажатыми в кулаке долгое время.
- Отдай братьям, скажи матери, пусть все золотые украшенья тоже снимет и отдаст сыновьям, – задумчиво проговорил Крикор. В голове его мелькнуло: «Они ей больше не понадобятся», - от этой мысли он вздрогнул. Сероп увидел страх в глазах отца и понял, от каких мыслей вздрогнул отец. Сердце Серопа сжалось, он взял руку Крикора в свои руки:
- Отец, прошу тебя Всеми, Святыми, поехали с нами, мы закопаем тебя в сено, довезем, я не смогу уехать без тебя, – слезно просил отца Сероп.
Крикор резко отдернул руку, приподнялся на локтях, глаза его налились кровью:
- Я сказал тебе, что никуда со своего двора не поеду, ослушаться меня решили, за дурака меня держите, взрослые? – бешено кричал Крикор.
- Мать забирайте, а я не поеду, – стихая, сказал отец.
Отвернулся к стенке и уперся головой в ковер. В этот момент он как никогда раньше желал себе смерти, понимая, какой обузой является сейчас для сыновей.
Аревик сидела на кровати обняв двумя руками Левона, она слышала разговор отца и Серопа, понимая, что подкрадывается к ним что - то очень ужасное. Сероп вышел от отца, сел рядом с женой, помолчав некоторое время, сказал шёпотом:
- Поедешь с детьми с Оганезом, Асатуром и семьей Карена во Владикавказ, мы с Кареном уговорим отца и с родителями приедем позже.
- Как ?! – всплеснула руками Аревик - их больше 15 человек вместе с детьми, как мы все поместимся? Умоляю, Сероп давай вместе поедем, прошу тебя, у нас подвода больше, давай маму отправим с Оганезом, прошу, – шепотом «кричала» Аревик.
Сероп обхватил голову руками, подумал: «Жена права, их много, как всех поместить, да и у Оганеза одни пацаны, все подростки, а нас пятеро - Соня и Левон маленькие, да и Лиза много места не займет. Родители разместятся на повозке Карена». Вслух сказал:
- Ладно, не реви, придумаю, что-нибудь, – посмотрел на жену, взгляд упал на платье, висевшее на двери шкафа.
- Купила? - и не дожидаясь ответа задумчиво продолжил – Красивое…. – думая совсем не о платье. сказал Сероп. Жена утвердительно кивнула, утирая слезы.
Сероп метался: вышел во двор, потом за забор, потом опять зашел. Сосед Искандер давно почувствовал, что - то неладное. Подошел к Серопу и спросил:
- Что, братья приходили?
- Думаем нужно бежать, что скажешь, сосед? – вопросительно посмотрев на Искандера Сероп.
- Да, нужно бежать, я слышал, что сегодня тоже будут резать, не знаю, только на какой улице, – сказал Искандер.
- Братья сегодня уезжают, вот не знаю, может Аревик с ними отправить, потом с родителями приеду, но она плачет как ребенок, не хочет без меня ехать, наверное, беременность так сказывается, – пожав плечами, сказал Сероп.
- Мы с соседями, которые пока остаются, сегодняшней ночью будем прикрывать отъезд братьев и тех, кто решил двинуться в путь. Курды не дают уходить, непременно хотят всех убить. Не могу понять, что им нужно. Мы оставляем свои дома, скот, земли, хотим увезти семьи и детей, почему не дать нам это сделать. Почему власти делают вид, что ничего не происходит? Кто дал им столько прав? – жестикулируя руками, пожимая плечами недоумевая, говорил Сероп.
- Слушай, сосед, а давай, оставляй жену, детей дома, отца перенесем в хлев, там соорудим ему постель, – сказал Искандер.
- Думаю, вы с соседями будете не далеко, – Искандер посмотрел озабочено другу в глаза, немного подумав, продолжил:
- Вот здесь, в стороне от тропинки, так, чтобы не бросалось в глаза сделаем заготовку для костра, – говорил сосед.
- Если придут Курды, я разожгу костер, это будет для вас знак, – почесав рукой затылок, продолжал Искандер.
- Что тут, рукой подать, через 5 минут, и вы здесь, – не унимался он.
- Подумаю, – озабочено сказал Сероп. Зашел во двор, оставив соседа стоять одного на дороге.
Сероп сел за стол, за которым недавно сидели с братьями, опять обхватил голову руками, навалилась тревога, грудь распирало непонятное чувство, голова гудела, а сознание пыталось успокоить: «Все будет хорошо, мы останемся живы, Всевышний не оставит нас….» - так сидел какое - то время. А Искандер уже делал заготовку для костра: дрова, щедро перекладывая хворостом и соломой, чтобы конструкция быстрее вспыхнула, он делал это с особым энтузиазмом, энергично, даже задорно, словно сооружает что-то очень важное, как строил бы дом или сарай для животных.
- Сегодня дождя не будет, смотри, какое небо, – указал рукой вверх, продолжая складывать костер, говорил Искандер, понимая, что его никто не слушает. Оптимизма этому человеку было не занимать, он мог видеть хорошее даже в самой безнадежной ситуации. Искандер искренне верил в то, что костер, который он сложил, спасет соседей. Казалось, внутри его сознания проснулся хищник, который обязан защитить свою территорию и близких. Несмотря на свой балагуристый характер, Искандер был настоящим мужчиной, умел дружить, содержал семью в достатке, правильно воспитывал детей, бережно относился к родителям и старикам.
Сероп молча подошел к соседу, посмотрел на сооружение, ничего не сказал, пошел по улице. В воздухе ощущалась тревога людей, возле каждого дома была суета и возня, никто не улыбался, не смеялся, даже не ругался. Люди навьючивали кибитки, подковывали лошадей, раздавали нажитое имущество, домашних животных, бросали свои дома, прощаясь с соседями, уезжали. Каждый испытывал те же чувства, что и Сероп. Вокруг была полная неразбериха, неведомые силы нарушили покой этих людей, и они не понимали, как дальше жить. В один момент произошла переоценка всех ценностей. Люди брали с собой только, то, что было дорого: близких, драгоценности и деньги. Некоторые пытались убедить себя и домочадцев, что они скоро вернуться в свои дома и заживут, как прежде.
Чем дальше Сероп шел, тем сильнее переживания распирали его грудь, сердце билось с такой силой, что, казалось выскочит сию минуту. Вены на височной части головы вздулись, образовывая непонятный рисунок, который был похож на хребет неведомой горы, глядя на их пульсацию, можно было отследить ритм сердца.
Вернувшись домой, Сероп рассказал свой план Аревик: старшие братья уезжают ночью, он мужчинами соседями сопровождают их до выезда из города и потом будут всю ночь в горах следить за дорогами, чтобы в случае опасности быть готовыми дать отпор курдам. Она с детьми и родителями эту ночь проведут дома, а завтра все вместе двинутся в путь. В случае нападения Искандер зажжет костер, и они с отрядом успеют прийти на помощь. Аревик поддержала мужа, а идея с костром ее немного успокоила.
Сделали, как запланировали: Кнарик проколола Левону ушки и вставила сережки, так как курды убивали в основном мужское население, женщинам иногда удавалось выжить; Аревик достала маленькое платье Сонечки, надела его на Левона, и он превратился в хорошенькую девчушку; перенесли отца в хлев. На куче соломы сделали ему лежанку, если не знать, что здесь кто – то прячется, то и найти невозможно, а, чтобы его обнаружить, нужно было подняться по лестнице, прислоненной к стогу, которую мужчины хорошо замаскировали; Кнарик, Аревик и дети оставались в доме.
Сероп зашел в хлев к отцу, стал у входа в сарай, спокойно сказал:
- Был на улице, соседи собираются ехать.
Крикор молчал.
- Пойду, помогу братьям навьючить телеги, а когда тронуться, мы с мужиками прикроем их отъезд. Потом поднимемся в горы, оттуда дорога, как на ладони, да и наш дом хорошо просматривается. Если что примем бой, не переживай они доберутся до места живыми, – оптимистично говорил Сероп.
Крикор собрался с мыслями и тихо, не так, как всегда сказал:
- Спаси вас Бог, – поманил сына пальцем.
Сероп наклонился к отцу, тот в свою очередь обнял, видимо хотел сильно прижать к себе сына, но получилось очень слабо и все тело, особенно руки тряслись, как при болезни Паркинсона (постоянный тремор во всем теле). Сероп почувствовал желание отца и прижал его к себе, приподнимая с лежанки сеновала. Так и держал, пока отец не постучал рукой по спине, давая знак отпустить. Это было последнее прощание, больше они не встретятся никогда, самое страшное, что отец и сын это почувствовали, но вслух ничего не сказали. Сероп подумал: «Показалось, не буду кликать беду. Не думать о плохом, оно и не случится».
Крикор в свою очередь подумал: «Господи, пусть это буду я. Пощади моего сына, не дай мне увидеть его смерть!!!!».
Вслух Сероп сказал:
- Пойду, а то уедут без меня. До утра не вернусь, держитесь тут, если что Искандер обещал поднять шум, – нервно жестикулируя, говорил Сероп. Отец понимал, что сын хочет скрыть волнение.
- Иди, делай, что нужно, за нас не переживай, – помолчав секунду, добавил,
– Свидимся, иди.
Сероп двинулся, чтобы еще раз прижаться к щеке родного человека, но Крикор остановил его жестом руки, показал на выход. Подумал: «Долгие проводы, лишние слезы».
Оставшись наедине со своими мыслями, тело Крикора задрожало, лоб покрылся испариной, губы посинели, ему не хватало воздуха. Через некоторое время, преодолев волнение, он без перерыва стал молиться.
Уезжая, Сероп крепко прижал к груди жену, поцеловал детей и маму. Оседлал коня и поскакал, не оглядываясь, мать долго крестила его удаляющийся образ. Аревик не плакала, только сердце сильно сжалось в огромной тревоге за них всех. Это прощание, как и прощание с отцом было последним, они больше не встретятся никогда.
Времени на сборы у братьев Серопа, они решили выезжать вечером, не было, да и что собирать?! Поместиться бы всем на двух повозках!
Мысль о скором возвращении была в душе каждого покидающего родные края. Они просили соседей турков присмотреть за жилищем, хозяйством и домашними животными в их отсутствие.
Братья жили не далеко друг от друга. Сероп прибыл, когда уже все были собраны и сидели на повозках. Братья обнялись, перекрестились и отправились в неизвестность. Повозки лениво тронулись в путь. Уезжающие люди были в подавленном состоянии, даже дети сидели тихо. За повозками бежали домашние собаки, радостно виляя хвостами, которых хозяева отпустили с привязи. Домашние животные наслаждались свободным передвижением, не подозревая, что теперь они сами будут о себе заботиться – находить еду и укрываться от непогоды.
Сопровождающие: родственники, друзья, соседи ехали верхом, некоторые из уезжающих давали наставления, последние распоряжения, кто-то тихонько молился, крестил всадников.
На мой взгляд, уезжать всегда легче, чем оставаться. Уезжающий человек стремится к чему – то новому, неизведанному. Но в их случае непонятно, кому можно позавидовать, тем, кто покидал родные края или, тем, кто оставался. Это было похоже на испытание судьбы или игру в «Рулетку», где на кону стояла жизнь. Да перед смертью все равны и все беззащитны. Кто окажется счастливчиком и выживет, а после этого сможет жить, не завидуя мертвым? Да и можно ли назвать счастьем - чудом сохраненную собственную жизнь, когда в ней нет родных, и ты присутствовал на их казни?
Грустный караван продолжал свое движение. Прикрывающие были вооружены топорами, дубинами, ножами, у кого-то было охотничье ружье, они были готовы в любую секунду вступить в бой. Все было тихо и сопровождающие стали сознательно отставать. За населенным пунктом, дорога сужалась, обрамленная с двух сторон горами. На этом месте всадники поднялись в горы, где установили наблюдательный пункт. Оттуда дорога была, как на ладони. Если будет погоня, они увидят догоняющих курдов и мужчины смогут спуститься и отвлечь их на себя, тем самым давая уйти беженцам.
Вечер был обычным, спокойным, и только шум реки нарушал тишину. Сверчки стрекотали, как и каждый вечер, ничего не предвещало беды.
Аревик, уложив детей спать, зашла в хлев, где расположился свёкр. Она присоединилась к сидящим на сене вокруг Крикора Искандеру, Туане и Кнарик, в эту ночь всем не спалось.
Искандер давал последние рекомендации, что нужно делать, если курды будут в сарае, как прятаться, а если найдут, что говорить. Со стороны казалось, что он знает ответы на все вопросы.
Женщины и Крикор слушали, надеясь, что это непременно пригодится и спасет их всех от гибели.
- Нам бы эту ночь пережить, а завтра все поедем, старуха уговорила меня, – говорил Крикор, похлопывая сидевшую рядом жену по коленке. Крикор явно был в хорошем расположении духа, все уже забыли, что глава семейства может быть таким. Последнее время эмоции и нервы брали верх, осознание своей беспомощности вызывало злость, которая выливалась на любого, кто попадался на глаза. Домочадцы старались терпеливо переносить ворчание и недовольство Крикора, не спорили, слушали его, а делали, каждый как считал нужным. Все привыкли к его хроническому плохому настроению, у него было два режима: плохое настроение, которое сопровождалось ворчанием и очень плохое настроение, при котором он кричал, так, что слышно было даже соседям.
И вот теперь, спокойный тон, приветливое настроение, он шутил и смеялся, окружающие были приятно удивлены, Крикор, словно вернулся к ним из долгой далекой поездки, смотрел на каждого, как будто давно не видел. Он напоминал человека, который внезапно прозрел и любовался лицами присутствующих. Крикор рассказывал смешные истории из жизни. Обстановка на сеновале была такой комфортной и теплой, что присутствующие забыли о неприятных событиях, о страхе. Тревога отступила. Они ели лепешки и пили молоко, разговаривали и смеялись.
Потом Крикор почему – то взял руку Аревик и поцеловал – добавив: – «Дочка, иди к детям, ложись спать, быстрее наступит утро.»
От неожиданной нежности со стороны свекра, у молодой женщины «загорелись» щеки, за все время пребывания в их доме, она впервые ощутила поистине родительскую заботу.
- Идите и вы, – сказал всем присутствующим Крикор.
- Да, идите отдыхать, – подхватила Кнарик – а мы тут устроимся, я тоже себе лежанку подготовила, – продолжила женщина.
Соседи вышли и как всегда, перевалили через забор к себе домой.
Крикор взял руку жены, и с какой – то нежностью сказал:
- Иди и ты в дом, родная моя, нельзя невестку с детьми оставлять одну, я сейчас усну быстро, намаялся за день, что со мной здесь произойдет, иди, – тяжело вздохнув, сказал Крикор. Он говорил с особой нежностью и жену переполнило чувство любви, которое, казалось, ушло безвозвратно, рутина семейной жизни все стерла и оставила этим людям лишь привязанность, обязанность и терпимость, но в этот момент у нее было такое чувство, какое она испытывала к мужу сразу после свадьбы. Кнарик наклонилась к Крикору поправить подушку, он обнял ее, целовал щеки, губы, руки, отпустив, дрожащим голосом сказал:
- Все, иди, – отвернулся, чтобы не видеть, как она уйдет, предчувствие беды промелькнуло в голове и слезы снова покатились из глаз.
Мы живем друг с другом, любим и ненавидим, обижаемся и обижаем, но никогда не задумываемся, а вдруг это последние слова, которые мы сказали друг другу, а если это последнее мгновение, проведенное вместе, что тогда? Как это должно произойти? Действия и слова должны быть особенными, чтобы, тот, кто останется, простил бы обиды и вспоминал, только хорошее. Как правило, никто не готовится к этому решающему моменту, люди прощаются с уверенностью встречи.
Кнарик заметила, как дрогнуло плечо мужа, поняла, что он плачет, но не стала задавать вопросы или утешать, на секунду задержалась и пошла в дом.
Аревик смотрела на спящих детей и думала: «Мои ангелочки», снова вышла из дома и пошла за калитку, поправила аккуратно сложенные в пирамиду дрова, потрогала хворост и опилки, убедившись, что они сухие, пошла в дом.
В это время Сероп с товарищами рассредоточились по наблюдательным точкам. Это место им всем было очень знакомо. На скалистой местности были луга, как островки зелени и цветов, раньше, сюда гоняли на пастбище скот, оно было и впрямь недалеко, можно было слышать лай собак. Сероп знал здесь каждую кочку и камешек. В иные времена, он часто сидел на мягком мхе, прислонившись к дереву, и смотрел на небо, пока стадо овец мирно паслось, жуя траву. Сейчас его очень беспокоило, то что жена, родители и дети находятся без защиты, он нашел место, где лучше всего просматривалась их улица, ему казалось, что он видит даже свой забор. Сероп присел на камень. Он совершенно не думал о тех, кто находился в пути, но готов был в любой момент сорваться с места и бежать в сторону дома, как только увидит языки пламени сигнального костра. Напряжение немного проходило, и он задумался, стал планировать, как они завтра утром отправятся в путь. «Что же делать с животными? Отдам их Искандеру, ну не тянуть же за собой корову, овец и птиц, пусть пользуются». В голове кружились мысли, как все уложить на одну подводу и что самое нужное забирать. Его мысли прервал крик сыча (совы), сначала он не поверил, подумал: «Показалось», но звук раздался снова, Сероп насторожился, есть такая примета, что крик сыча предрекает скорую смерть. Правда, этот крик не является угрозой для того, кто его услышит, скорее, служит предупреждением о скорой смерти близкого по крови родственника, а сам услышавший крик - останется жив.
Сероп поднялся и постарался увидеть, откуда идет звук, но темнота не позволила определить, где находится птица, на всякий случай он взял камень с земли и бросил в сторону исходящего крика. Но сова начала кричать снова и снова с еще большей силой. Сероп, забыв об осторожности, пронзительно свистнул и опять запустил камень, птица не успокаивалась, словно дразнила воображение встревоженного мужчины - «Это полнейшие предрассудки, да и потом их здесь человек десять, может это у них кто - то умрет, а не у него» - подумал Сероп. И все же беспокойство усилилось.
Мужчины, наблюдавшие за дорогой, встрепенулись, тревожно смотрели в сторону свиста, они уже были готовы к схватке. Как из темноты появился Сероп.
- Что случилось, почему ты свистишь? – поинтересовался один из мужчин. Остальные, вопросительно смотрели на Серопа, в ожидании объяснений его тревожного состояния.
- Слышите? – Сероп поднял вверх указательный палец, прислушался, продолжил:
- Сыч кричит, – озабочено сказал он.
- Я не слышу, где? - сказал один из соседей.
- Я тоже не слышу, не придумывай, да пусть себе кричит, – поддержал его другой.
- Прислушайтесь, вот, вот, слышите? – сказал Сероп.
После того, как все замолчали, они и впрямь услышали этот бешеный крик совы. Она кричала очень громко. Каждый, кто там находился, конечно, знал о примете, и все думали: «Этот крик адресован не его семье, ведь их здесь больше десятка». Потом беспокойная птица стала перелетать с ветки на ветку, издавая отвратительные звуки. Было что – то зловещее в этом крике, но предупреждение не сработало, да и кто знает, откуда ждать беды: те, кто только что уехали, попадут в засаду и их убьют, или страшное случится с семьями, которые дрожа от страха, ждут их по домам, а может их самих убьют жаждущие крови курды.
Сероп не отрываясь, смотрел в сторону, где должен был загореться сигнальный огонь, про себя думал: «Искандер не подведет, зажжет огонь, он обещал, раз нет костра, значит все нормально». Но предательское предчувствие беды не оставляло шанса на покой, да еще эта сова не угомонится никак. В какой - то момент, Сероп решил возвращаться домой. Тревога и беспокойство за семью перевесило чувство долга перед соседями и земляками, с которыми они условились совместно дежурить до утра. Но мужики остановили его:
- Мы все волнуемся за своих родных и находимся в равном положении, но сейчас очень важно дать уйти родным, – говорил один из соседей - если будет погоня, кто ее остановит, – продолжил он.
В это время Аревик снова вышла на порог, смотрела в темноту, прислушивалась к каждому шороху, потом взяла пустое ведро и поставила его возле калитки: «Если кто зайдет, наткнется на ведро, оно загрохочет и будет ясно, что во дворе кто - то ходит, услышит отец, поднимет шум, Искандер зажжет огонь» - подумала женщина. Зайдя в дом, она закрутила ручку поясом, в надежде, что он сможет предотвратить проникновение незваных гостей в дом, для убедительности повесила на ручку еще одно пустое ведро: «Ручку потянут, ведро упадет, и она услышит» - подумала Аревик. Все это немного успокоило молодую женщину, но сердце колотилось, словно она убегала от кого-то. Наконец Аревик, не раздеваясь, легла в кровать, сон не приходил, она ворочалась и прислушивалась. Свекровь, тоже не спала. Та стонала и вздыхала, потом что - то бубнила, наверное, молилась, ходила, укрывала спящих детей. Аревик окликнула ее:
- Мама, идите ко мне, может, вместе быстрее уснем, да и не так страшно будет.
Женщины лежали на разных концах кровати, вглядываясь в темноту, сон не приходил, каждая ждала с нетерпением утра, словно спасения.
Аревик закрыла глаза, и усталость сморила ее вмиг. Она вздрогнула от прикосновения свекрови, та услышала посторонние звуки во дворе и уже вместе женщины услышали грохот падающего ведра в доме. Свекровь вскочила и стала будить детей, шепотом сказала: «За сундук, быстро». Лиза поняла, о чем говорит бабушка и с ловкостью перепрыгнула через сундук, затаилась как мышка. Сонечка не поняла, что происходит, смотрела на маму и бабушку, Левон начал плакать. Дверь была хлипкой, она скорее оберегала от заблудших зверей, нежели от людей, не спас положение и пояс. Курды ворвались огромной толпой в их маленькое жилище, Аревик показалось, что пришла целая армия мужчин. Кнарик перегородила дорогу:
- Здравствуйте, мы уже спим, – старалась вежливо говорить испуганная женщина.
- Мужчин нет, они поехали на заработки, мы здесь совсем одни, не верите, посмотрите, – она провела рукой в сторону невестки и детей.
- А ведра что понаставили, нас ждали? – громко прокричал один из варваров. Хохотом разразились все остальные. Тем самым напугав Левона, сонный ребенок начал плакать, да так сильно, что невозможно было успокоить. Аревик взяла его на руки, стала качать, боясь назвать ребенка по имени. За ним следом стала плакать и Соня. Кнарик обратилась к мужчинам:
- Давайте во двор выйдем, детей напугали, здесь мужчин нет, – дрожащим голосом сказала женщина. Она старалась держаться спокойно, но трясущийся голос и руки выдавали волнение. Это заметили и курды, они как дикие волки питались испугом женщин, их забавляла эта минутная власть, они чувствовали себя хозяевами положения и выходить из жилища не собирались. Кто - то начал шарить по печке в поисках еды, Кнарик увидела это и ободряюще сказала:
- Вся еда во дворе, давайте я вам стол накрою, – бодро сказала женщина. При этом дети не успокаивались, Аревик старалась успокоить Левона, качая его из стороны в сторону. Соне, пыталась рукой закрыть ротик, понимая, что крик детей раздражает не прошеных гостей. Мать наклонилась к дочери и тихонько сказала:
- Сонечка успокойся, милая, дяди не сделают тебе ничего плохого.
Соня перестала плакать, уткнулась носом матери в живот, обхватив ее за талию. Аревик не останавливаясь, качала Левона, сын не переставал кричать. На мгновение женщинам показалось, что изверги собрались выйти из дома, как Сонечка подняла голову и тихо сказала:
- Левон, перестань плакать, – погладила брата по ножке.
- Левон? – закричал курд.
- Левон? – угрожающе подходя, к Аревик заорал он.
- Дай мне своего сына, дай сюда! – кричал и тянул мальчика за ножку, от этого Левон стал кричать еще сильнее, его крик перекрывал все звуки в доме.
Курд ударил Аревик по лицу кулаком, но женщина не выпускала сына, она вцепилась в него мертвой хваткой, тогда удары стали усиливаться, лицо молодой женщины было разбито в кровь, но она не кричала, а молча держала ребенка. Соня снова заплакала. Свекровь, стоя на коленях, умоляла не трогать детей и невестку, призывала их к милости, но ее никто не слышал, а только откидывали в другой край комнаты, она подбегала обратно, хватая за руки налетчиков, принимая удары, старалась защитить беззащитных детей.
- Вы хотели обмануть нас, хотели спасти своего мальчишку, – яростно кричал один из курдов.
- Мы вас всех порежем, как свиней, – орал другой.
Выдернув из - за пояса нож, полоснул руку Аревик, кровь лилась струей, да так сильно, что Сонечка и Левон в миг были перепачканы.
Подонки, как дикие волки, почувствовали запах крови, неистово начали избивать женщин. Соня бросилась защищать мать и брата. Она била своими маленькими кулачками, кричала. В этот момент один из налетчиков перерезал девочке горло и бросил тело матери. Аревик выпустила из рук Левона, схватила умирающее тело дочки, рукой пытаясь остановить кровь. В этот момент другой схватил Левона за ножку и ударил его головой о стену, мальчик перестал плакать, воцарилась гробовая тишина, для точности он еще раз ударил мальчика о стену и бросил его бездыханное тело матери. В этот момент, Кнарик, словно озверела, мольба о пощаде сменилась гневом, и она с отчаянием кинулась на врагов, била их руками, проклинала. Но все это только разжигало аппетит зверей, они избивали женщину ногами, удары приходились на голову, тело. Аревик целовала бездыханное личико сына, брала за ручки, пытаясь воскресить, еще не осознавая, что ее дети мертвы. Один из изуверов подошел к ней и с насмешкой сказал:
- Мертвы твои дети, их больше нет! Где твой муж трус? Убежал? Бросил вас на погибель! – все хором захохотали, подначивая, разными репликами друг друга.
Аревик подняла голову, ярость овладела ею, она бросилась на убийцу детей, вцепилась ему в волосы, кусала его руки, царапала лицо, казалось, она его загрызет. Мужчины стали избивать ее, рвать одежду, она падала, и снова вставала, и снова вцеплялась в лица без разбора. Такая агрессия и сопротивление возбуждало убийц еще больше, они изорвали всю одежду на ней, избивали ногами, надругались над почти бездыханным телом женщины. Свекровь полуживая лежала на полу и уже ничего не могла поделать. Она громко кричала и слала проклятия на весь их род. На родителей, которые дали им жизнь, воспитали зверей. На их детей, чтобы с их женами поступили так же, как они с ее внуками и невесткой, но ее никто не слышал, варвары с азартом предавались первобытным утехам.
- Убейте меня, прошу вас, если, хоть что – то человеческое в вас осталось, убейте, молю, я не могу это больше переживать, – кричала во все голо Кнарик.
Один из подонков подошел к истерзанному телу женщины, схватил за волосы и точным движением полоснул по горлу, тем самым прекратив мучения физические и душевные.
Крикор слышал крики, понимал, что происходит. Усилием воли он старался встать, но ноги не слушались. От переживания и волнения не слушались и руки, он пытался выползти из хлева, думая, что сможет помочь близким, но ничего не получалось, горло перехватило, он раскрытым ртом хватал воздух, но звук извлечь так и не смог.
Искандер, услышал шум и крики. Взял спички, потихоньку пробрался за ворота и готов был поджечь костер, как бродившие во дворе курды увидели зажженную спичку, тут же схватили его, поволокли в дом, так и не дав осуществить задуманное, спасительный костер разжечь не удалось.
Туана тоже выскочила на порог, за ней и Майрам. Туана поняла, что Сероп не увидит сигнала и шепотом, на ухо сказала дочери:
- Беги в горы, позови Серопа, – перелезая через забор.
Когда Майрам выбежала за калитку, услышала в соседнем доме крики и плачь. Девочка испугалась и спряталась в кустах забора, закрыв руками уши и зажмурив глаза, так и просидела до утра под этим забором, дрожа от холода и страха.
А Туана отважно вошла в дом, как в преисподнюю. То, что она увидела, не могла представить даже в самом страшном сне. Курды, как мясники были все в крови, кровь была на их лицах и одежде, на полу и кровати, в неестественных позах лежали убитые дети, Кнарик сидела, прислонившись спиной о комод, голова ее свисала, пропитанная кровью одежда изорвана, ноги широко расставлены, она тоже была мертва. Тело Аревик лежало возле кровати, в луже крови, лицо было обезображено, невозможно было понять, где глаза, рот и нос, на ней не было живого места. Руки и ноги были переломаны, одежды почти не было.
Убийцы избивали Искандера ногами, наступая на тела убитых.
- Аааа хотел зажечь костер? Хотел предупредить этих мерзких армян, что мы режим их семьи? – избивая Искандера, кричал изувер.
- Что, жалко их? Ты предатель! Эти неверные не должны жить на земле, кого ты хотел спасти? – орал другой, продолжая ожесточенно бить ногами в живот.
В этот момент Туана, громко закричала:
- Не бейте его, он не виноват, пощадите! - она бросилась курдам в ноги, целовала их сапоги, умоляла прекратить избиение, говорила, что они с мужем турки, призывала на помощь Аллаха.
Главарь отбросил ногой плачущую женщину, приказал молодому: «Убей и их, раз они на стороне армян». Молодой быстрым движением перерезал горло Искандера, Туана бросилась к умирающему мужу, сидя на полу обхватив голову руками, она кричала во все горло.
- Заткни ей уже рот, – перекрикивая Туану, приказал главарь убийце, который несколько минут назад лишил жизни мужа Туаны. Тот отработанным движением схватил за волосы женщину, провел острым ножом по горлу. Воцарилась гробовая тишина. Курды ходили по комнате, наступая на трупы, в поисках ценностей, еды, искали, чем можно поживиться, человеческая кровь «чавкала» под их сапогами.
Лиза все это время была за сундуком, она видела почти все происходящее, но не в силах была даже пошевелиться, ее тело, словно парализовало. Один из курдов подошел к сундуку, открыл массивную крышку и стал доставать содержимое, но ничего из того, что он доставал, ему не нравилось, порывшись еще какое-то время, понял, что кроме старых вещей, там ничего нет. С грохотом закрыл крышку, заглянув за сундук, увидел Лизу.
- Ой, кто это тут прячется? – схватив за волосы, потянул девочку. Лиза стояла не моргая. Она не могла сказать ни слова, она не могла ни кричать, ни плакать, то, что она видела, погрузило ее в полнейший ступор.
- Что с ней делать? – спросил молодой у вожака, который копался в шкафу с бельем.
- Оставим ее живой, брось их всех в колодец, а ее в самый низ, если выживет, пусть расскажет своему трусу отцу, как мы убивали его семью, – не отрываясь от поисков ценностей, сказал садист. Убийцы уже устали от кровожадных потех. Молодой ударил Лизу, она упала на пол, он схватил ее за ногу, потащил к колодцу, выполняя указание. Девочка не сопротивлялась, от страха, она даже не чувствовала боли. Бросив Лизу в колодец, посмотрел, она не шевелилась.
- Все уходим! Давайте быстрее кидайте трупы в колодец, чтобы эта мелкая тварь захлебнулась кровью своей матери, – скомандовал главарь.
Изуверы волокли тела Кнарик и Аревик, бросали их в колодец, Сонечку и Левона кинули туда же. Только тела Искандера и Туаны остались в доме, Туана так и не выпустила голову мужа из рук они лежали в огромной луже собственной крови.
В расстеленные на полу простыни бандиты сваливали одежду, постельное белье, посуду и все что понравилось. Они показывали друг другу понравившиеся вещи, как ни в чем не бывало, смеялись, выбирая своим детям, женам и матерям трофеи только, что убитых в этом доме людей. Потом завязав углы простынь, так что получились мешки, набитые добром, в руках держали гусынь и кур, с полными карманами мелочевки в виде детских игрушек или свистулек, ножниц, курды на рассвете покидали дом.
В ту ночь на этой улице были жестоко убиты все дети, женщины, старики из армянских семей и те, кто пытался им помочь. Курды так себя вели, ощущая полную безнаказанность, с четкой уверенностью, что делают важное, правильное дело, убивая и издеваясь над беззащитными людьми.
Я часто думаю: «Почему так? Убийство одного человека - это преступление, люди судят, тех, кто это сделал. А убийство этих и еще сотен тысяч таких же, как они людей, остается безнаказанным, и непризнанным по сей день».