И ещё один документ. Как бы свидетельство того, что всё это было. Перефотографирован он в Музее почётных винничан несколько лет тому назад.
Есть такая пословица: «Обжегся на горячем — будешь дуть на холодное». На первый взгляд — простая. Но это — только на первый взгляд. И чем ранее в периоде развития человека, становления личности и т. п. произойдёт этот “ожог”, тем более глубоким и долговременным (нередко, пожизненным) останется от него след — установочный, поведенческий.
Казалось бы в мои годы такое — быстро заживающая, скоро забывающаяся царапина. Оказалось, что не всякое «горячее» определяется только градусами-температурой, но и - теплоёмкостью, вязкостью, клейкостью («прилипаемостью»), пр.
Если бы вы знали, как меня поразило открытие подделок в признаниях и свидетельствах Эрвина Бингеля! А они фигурировали на Нюрнбергском процессе, они считаются до сих пор одним из важных подтверждений Холокоста: Erwin Bingel testifies to the killings at Vinnitsa www.HolocaustResearchProject.org , я ими пользовался безо всяких комментариев с моей стороны до времени осознания того, что' там им - по указке или вообще за него (!) - написано. И перемешано, весьма дозированно, с правдой, чтобы не распознали подделку тут же.
И если для выявления разбавления оливкового масла более дешёвым рапсовым маслом достаточно быстрого физико-химического анализа, то ошарашенные зверствами нацистов читатели не замечают фальши в так называемых свидетельствах Э. Бингеля очень долго. Как это видно - из цитирования «свидетельств» с полным доверием и к «автору», и к ссылающимся на них официальным источникам - многие десятилетия.
К этому моему ошеломлению добавилось немного «винницкого»: как это так?! Не может быть, чтобы меня обдурили! Ме-еня!! Да я …
А ведь обдурили на все сто. Как я обрадовался, напав на Э. Бингеля! Ничего, что на английском — переведу. И переводил, взвешивая каждое слово, боясь что-то хоть самую малость переврать. Перевёл, опубликовал. Потом обнаружил, что для Нюрнбергского процесса «раскаяния Бингеля», написанные, естественно, на немецком языке (смотрите: вот вам рукопись — его почерк, можете сверить!) были переведены также на французский и русский языки (часть, несомненно, с р у с с к о г о — кагэбистского! — на три других). Но это дошло до меня - как до жирафа - позднее.
Никто сие моё озарение не опроверг, никто и не подхватил. Меня и это поражает! Неужели в наше время правда никому не нужна? Не верится в это … до момента включения компьютера и «окунания» в интернет. Открываешь некоторые страницы — сплошная ложь по всему спектру: от политики до рекламы (прежде всего, медикаментов, что особо прискорбно).
Но сам я уже не тот, что был. И каждый для меня новый факт, документ, чей-то рассказ проверяю всеми органами чувств и мысленным анализом.
***
Перечитал это письмо матери Л. Ратушной (13-14), написанное, судя по дате, в сороковины, через шесть недель после гибели дочери. Случайность или же получателям, для которых, как это вам не покажется невероятным, сие «совпадение» должно было на что-то намекать… (Не исключаю, что это — не единственное письмо подобного содержания: были и другие адресаты, чтобы именно такое свидетельство гибели Ляли оставалось в памяти).
Об адресате в перепечатке ничего не пояснено: кем приходилась, насколько близка была Марочка Наталье Степановне мы не знаем и не узнаем. Как и то, кем для Н. С. были Володя и его родители. Но они в этом представлении — статисты. «Исполнитель роли» в этом фрагменте огромного спектакля, сценарий которого писали по заказу НКВД, а распределение ролей происходило в само'м винницком комиссариате — один. Им и являлась Наталия Степановна, чьё амплуа для роли выразительницы истины было наиболее подходящим. Декорировали сцену специалисты оттуда же: с улицы Чкалова, а потом — Дзержинского.
Квинтэссенция всей совокупности атрибутов сего сценического действа — в пяти словах: «она убита осколком снаряда наповал.». С точкой после них. Чтобы никогда ни у кого не было сомнений в том, что могло быть по-другому. Кому нам ещё поверить, как не матери убитой?
Но ведь обещание: «расскажу все, все.», как его не читай, не было исполнено. Ни всех, всех деталей и обстоятельств, ни всего, всего, чем Ляля занималась вне материнского дома, мать не узнала, либо вынуждена была об этом навсегда забыть!
Ещё раз прочтите это письмо, написанное матерью, потерявшей единственного ребёнка. Одарённого, жизнерадостного, достигшего уже немалого (МГУ!). Написанное учительницей, то есть, образованным человеком. Не кажется ли оно вам каким-то отстранённым? Как будто Наталья Степановна пишет о не очень близкой - как Марочке, так и ей самой - общей знакомой. Пишет с печалью, но сердце не разрывается. Лишь «когда есть возможность радоваться, я не могу отдаться радости всей душой...». Только «всей душой» не может. Всей. А так …
Да, бывают люди, отключающиеся от мира после потери близкого им человека. Они не рыдают, не рвут на себе волосы, не молятся истово за упокой души умершего. Они - оцепеневшие, закостеневшие, душевно окоченелые. И писем не пишут, и не отдаются радости даже малейшей частицей души. Нередко их душу и тело «парализует» надолго, на очень значительный срок. И «теплеют», «оживают» они не к сороковинам. И го'да, нескольких лет бывает недостаточно для прекращения траура: для освобождения души и зеркал в доме от чёрного крепа.
Но столь выраженная форма выражения горя и печали встречается редко.
И всё же, всё же, всё же …
А кому-то из «органов» сочинить такое вот письмецо — всегда по силам. Подчёркнуто патриотическое, с ударением - « н а ш а Красная Армия … », как будто была ещё другая. И отчитаться о завершении создания очередной легенды. Соревновались в стране «победившего социализма» не только по удоям молока и центнерам пшеницы, но и по числу стахановцев и Героев (битвы за урожай, борьбы со стихией — наводнениями, землетрясениями, пр.)
Методы «производства» таковых разрабатывались в обкомах и наркоматах, там были отделы, ответственные за подобные «иллюзионы».
Считаете, что я «перешёл красную линию»? - пожалуйста: я и сам этого побаиваюсь. Но если вы задумаетесь при этом, а не отве'ргните всё по присущему вам рефлексу неприемлемости нового, непривычного, чужого — мне этого будет достаточно. Когда-то и плоды поспеют, хотя семена — до того неведомые и почва — весьма не подходящая для ростков правды. К тому же слишком она отравлена удобрениями дезинформации.
Биться со мной об заклад, что треугольник В. Я. Куликов — Л. С. Ратушная — Ф. А. Маргенфельд существовал, я никому из вас не предлагаю.
И непрерывно думаю о том, не «дую ли я на холодное».
***
Не только вас, но и, как это ни странно, меня самого интересует, почему я публикую вот такие истории, трачу много усилий на их как можно более глубокое раскрытие и понимание. У меня была статья, где я по сему поводу исповедовался: О чём и почему я пишу - ответ читателю (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) .
Но за один раз всё не объяснишь: слишком разнятся по тематике мои публикации. Попытаюсь коснуться того же вопроса, но касательно именно этой статьи.
Отмечал не раз и повторяю снова: считаю своим долгом донести до следующих поколений правду о былом их страны. Чтобы они не думали, что их радости и печали — «впервые в истории», чтобы знали истоки их побед и поражений, чтобы использовали наш опыт и избегали повторения наших ошибок.
Всё остальное, что кривить душой, присутствует тоже. Включая даже «стремление к славе», хотя о какой славе (это ещё надо уточнить, кем ты предстаёшь - после подобных статей - перед читателем) и какого масштаба, если постоянных читателей у тебя максимум несколько десятков. Остальные — заблудившиеся или шатающиеся от скуки в интернете.
Это - не кокетство. Это — констатация факта. Щёлкнувшие по названию статьи — ещё не читатели. Ни - так именуемые тут - «неизвестные», ни уже зарегистрированные на Проза.ру. Последние — как правило, из тех, что щёлкают по всем страницам, дабы привлечь (даже не к своим публикациям, к себе!) внимание — и заработать ещё одного такого же «читателя». Но и щёлкнувшие просто из-за чем-то заинтересовавшего их названия — тоже, преимущественно, не читатели, а любопытствующие. Единицы прочитывают статью до конца.
Не выдерживают - длинных и требующих некого напряжения при чтении - моих публикаций очень многие. Жаждут развлечений, чем, собственно, и привлекает их интернет. И так далее. Это всё можно и при анализе «неизвестных» читателей понять: они же опознаются по номерам, которые за ними некое время сохраняются, а также по скорости перескакивания от одной статьи к другой.
И ещё есть способ определить, с какой целью меня читают. По реакции читателей. И не только по т. н. их рецензиям — ругательным или ободряющим. Но и по их письменным вопросам или претензиям «в личку». Убеждаешься, что читают наскоком, вчитываться не пытаются. Даже правнук В. Я. Куликова — одарённый профессор-нейрохирург, автор несметного числа статей в русско-язычной «ВикипедиИ» (причём не только по своей специальности), пытавшийся указать мне на мои, по его мнению, беспредметные упрёки прадеду (в рецензиях на книгу В. Я. Куликова), показал свою малую осведомлённость в основаниях моей негативной оценки некоторых пассажей книги. И после моего ответа больше жалоб не предъявлял. То ли времени не нашлось, то ли стыдновато было.
Можно меня подозревать и в личном интересе: кому-то отомстить, кого-то возвеличить. И это присутствует. Но опять же, конечная цель таких мотивов — обнародование истины. Да и кому я могу насыпать соли на хвост: требовать привлечь давно пристреленного Якова Шепеля к уголовной ответственности за бандитизм и убийства? Или ходатайствовать о присвоении Цалю Вайнштейну, умершему в XIX-м веке, звания «Почётный гражданин Винницы» (как никак - бесплатный проезд в городском общественном транспорте) за пожертвование денег на постройку зданий Реального училища в 1889-1897 годах? Нет, ни-ко-му. Просто я понимаю, что чествование былого злодейства и забывание прошлых благодеяний ухудшает - с далеко идущими последствиями - нравственное состояние общества.
В случае с Л. С. Ратушной я колебался очень долго, да и теперь побаиваюсь совершить что-то дурное. Конкретно: осудить молодую женщину, боровшуюся с захватчиками её (и моей) родины. Погибшую в этой борьбе. Тогда нет и мне пощады.
Но чем более я погружаюсь - на основании различных свидетельств того или последующего времени - в эту, как мне представляется, легенду — результат совместного творчества «родной партии» и её охранки, тем настойчивее моя совесть требует анализа и публикации всех имеющихся у меня материалов. Это - не легко. Я имею в виду не столько сбор и анализ материалов, сколько обнародование находок и их интерпретацию (разъяснение сути).
Но мне - я об этом тоже не забываю - критиковать и требовать всё же легче, чем тем, кто может и должен принять решение: оставить, как было, или же, наконец, пересмотреть указы того режима, который канул в прошлое уже более трёх десятилетий тому назад.
Меня-то ограничивает только собственная совесть. А их (вынужденных решать) - ко всему прочему - давление со всех сторон оболваненного пропагандой электората и, особенно сверху, — указов и распоряжений вышестоящих…
***
Бывают ситуации покруче. Отвлекусь на минутку, дам вам передышку.
Я, начиная с «Моей Винницы», упоминал о семействе Шехтман - Кессель во многих статьях. Мои мать и отчим дружили с этим семейством (мать — ещё с довоенного времени). Часто бывал у нас дома сын того стоматолога Моисея Шехтмана, чьи дом и старогородская дача многократно отображались на дореволюционных почтовых открытках - Оскар (Оня). И его супруга Мирра - дочь другого стоматолога - Михаила Кесселя. Очень дружная и приятная пара.
Мирра обменивалась с моими родителями новостями, а Оскар почему-то охотнее рассказывал различные истории мне. Я этих супругов знал с конца сороковых: у них родился первенец — и мы ходили на него посмотреть. А сейчас я веду речь о восьмидесятых, когда я уже после Казани работал в Тернополе и часто приезжал в Винницу.
Оскар был умницей, интересным и, так сказать, тематическим рассказчиком. То есть, коль я — житель Западной Украины, то мне — его рассказы о случившемся там. Самые различные. Например, зашла речь у нас о моей адаптации в Тернополе. Я ему — о том, что тамошний обком стремится заполучить в вузы единичных преподавателей разных национальностей (для демонстрации дружбы народов СССР), но я уже успел засвидетельствовать, как приезжие из Закавказья, с юга России, даже из Белоруссии быстро распрощались с Восточной Галицией. И сами не вписались в новую среду, и жена-дети начинали роптать. Важнейшими препятствиями для «вживления» в тернопольскую почву были тамошние нравы и язык.
Так вот в ответ Оскар Моисеевич поведал мне следующую историю. В середине сороковых прошлого столетия, после утряски с образованием Закарпатской области в составе УССР, Сталину «на смотрины» доставили из Ужгорода предлагаемого Киевом 1-го секретаря обкома (из местных, дабы кое-как утихомирить народ, попавший с 1944-го в совершенно иные миры: из капиталистических венгерского и чехословацкого — в коммунистический советско-украинский, подвластный московскому). После обращения гостя к «шановному добродію Сталіну» и ещё нескольких его слов на украинском языке, да ещё в закарпатском выговоре, «представление» было поспешно завершено. Так же, как и был положен конец мечтам о «первосекретарстве» ставленника Киева. Достаточно было молчания Сталина и его вопросительного взгляда на сопровождающих представителя бывшей Карпатской Украины в составе Венгрии. (Написал я о Закарпатье, но не уверен: могло произойти и в другой из новых областей Западной Украины.)
В одну из наших встреч Оскар, сразу же после обмена банальными приветствиями, пожаловался мне на своё угнетённое состояние. И начал объяснять его причину. Был он в командировке, в одном из районных центров (точно не вспомню: Бережаны?) на Западной Украине. В гостинице познакомился с другим постояльцем лет где-то около 45-ти отроду. Тот оказался то ли из Канады, то ли из США (и эту деталь я уже забыл), его украинский был «западенским» (Оскар свободно говорил по-украински). И вот этот североамериканец, узнав, что его собеседник — еврей, изложил Оскару свои переживания, из которых выбраться вроде бы не было никакой возможности.
Истории такого рода мне рассказывали в нескольких местах Тернопольской области, где я бывал в качестве профессора-консультанта. Иногда в ответ на мои расспросы «а что, а как было здесь до войны?» или, догадаться было не трудно, учитывая моё еврейство. О том, как в войну издевались нацисты над украинцами, заставляя их — добрых соседей и друзей евреев, парней любимых ими еврейских девушек — расстреливать еврейские семьи, включая малых детей. Находились полицаи, представлявшие оккупантам необходимые сведения, которыми изуверы с животным наслаждением спешили воспользоваться. Меня даже один раз водили на место такой трагедии, показывая кто где находился во время столь ужасной не только для самих смертников экзекуции. Но сообщённого Оскаром продолжения подобных историй мне ранее слышать не приходилось.
Сосед Оскара по гостинице прожил (как он думал, минимум с того времени, как он себя помнит) все годы за океаном. Сначала — с отцом, потом появилась мачеха и братья-сёстры. Их было несколько, но отец всегда относился к старшему ребёнку лучшего всего, объясняя всем и ему самому, что мальчик рос без матери, которая погибла во время войны. Что жили они тогда в Украине. До'ма они разговаривали на украинском языке, читали украинские книжки, посещали собрания и совместные празднования в украинской общине близлежащего к их поселению города.
Он - приехавший на родину отца - даже был женат на украинке, но брак распался. Детей не было и нет.
Теперь они снова остались вдвоём с отцом. Мачеха умерла, её дети от отца разъехались по стране. Отец часто болеет, уже несколько лет — на пенсии.
Постоянно стал вспоминать свою родину, показывать на карте местечко, в котором он родился, где началась жизнь и его старшего сына. И сын решил сделать отцу сюрприз: слетать в Украину, привезти оттуда фотографии, видеозапись, вышиванку, какие-либо памятные сувениры и, возможно, даже новости от его очень давних земляков.
Отцу сказал, что отправляется в служебную поездку, обеспечил ему уход на время своего отсутствия. И — был таков.
В Украине всё шло как по маслу. Индивидуальный туризм — хоть и дорогое удовольствие, но освобождает от всяческих забот. Переводчик был ему не нужен, а сопровождающего выделили. И в местечке быстро вспомнили о родне его отца. И поведали, что это отец расстрелял всю его большую семью, а вот его, са'мого малого, оставил живым. И с ним, сбежав от наказания, очутился в Северной Америке.
Не буду сочинять шоковые переживания заокеанского туриста — об этом Оскар мне не сообщил: подобрать подходящие слова почти невозможно. Но то, что он непрестанно задавалcя вопросами и задавал таковые не только себе и богу, но и Оскару: как дальше жить с любимым отцом, как скрыть правду о том, где он побывал и что' он узнал? Или же добить больного отца расспросами и обвинениями? - тут сомнений нет: отец такое не переживёт. Потому он и завёл этот разговор почти с «первым встречным», пытаясь не только поделиться, но и хоть чуточку и на время разделить внезапно выпавшую на его долю ношу.
Вы понимаете, что я сам не видел и не слышал того человека, потерявшего вмиг ориентацию и устойчивость в жизни. Но если не разумом, то чувствами могу представить его состояние (эмпа'тия, или вчувствование, в той или иной мере должно присутствовать у любого врача).
Однако никакого совета дать другому, тем более, тебе мало знакомому человеку, в подобных случаях никто не в состоянии. Может быть, лишь опытный психолог, уже работавший с людьми, попавшими в сходные обстоятельства, смог бы найти здесь подходящие, но всё же только «общие слова».
Да и винить человека, совершившего в аффектном состоянии что-то, на наш взгляд, неблагоразумное или безрассудное, следует с большой осторожностью.
***
Это так же, как узнав о чьём-то отвратительном поступке, тут же заявить: я бы на его (её) м е с т е так не поступил. Потому что, даже зная его (её), вы не ведаете всех характеристик «места». Более того, мы не может исчерпывающе представить с е б я на том «месте», если ранее в подобных обстоятельствах не бывали. А если и бывали, то — очень давно. А ведь и мы меняемся: наше отношение к тому-сему, наши возможности так или иначе реагировать … А такие длинные рассуждения, как «если я был(а) помоложе, если бы у меня не было детей - и далее в том же сослагательном духе - тоже неуместны: вы себя того (той) - в молодости, бездетных - уже не так уж и хорошо помните.
Посему, если даже то, о чём я предполагаю, твёрдо подтвердится, обвинять Лялю Ратушную я не могу, не имею права и другим не советую. Во'йны, что бы о них не писали, показывали и рассказывали, коренным образом меняют установки людей. Вся целевая направленность их переориентируется на выживание. Потому что инстинкт самосохранения у всего живого — самый сильный. Процесс эволюции (постепенного развития) вырабатывал его у всех видов флоры и фауны миллионы лет, усовершенствовал для сохранения вида (видов): ведь стихийные бедствия, межвидовая и внутривидовая борьба, приводящие к количественным потерям, происходили постоянно. Примеры отклоняющегося поведения (включая альтруизм) при их глубоком анализе показывают, что и они направлены на сохранение вида, хотя и предполагают потерю отдельных особей этого вида. Как и эгоизм, который всегда противопоставляют альтруизму, хотя направлены они на одно и то же: на с о х р а н е н и е биологического в и д а . Не отдельных, кажущихся вам более, чем другие, симпатичными, или, наоборот, особей, не вызывающих у вас симпатий.
Поэтому бросаться словами типа «малодушие», «предательство», «» и так далее надо с немалой сдержанностью. Но и прославлять поступки (поведение), противоречащие социальным представлениям в том или ином обществе, не сто'ит. Есть биологическое, заложенное в генах, есть социальное, обусловленное общественным строем, воспитанием, наконец, действующим законодательством. Найти гармонию между этими, многогранными уже самим по себе, половинками нашего «Я» удаётся далеко не каждому. Иногда оказывается сильнее генетическое — и однояйцевые близнецы, выросшие в разных частях планеты, показывают потрясающую похожесть не только во внешности, но и в социальном поведении. И, наоборот, вымуштрованные в одинаковых условиях представители даже различных человеческих рас — разительно отличающиеся соматически (телесно), ведут себя в сходных условиях, словно отштампованные на одном и том же конвейере. Верх взяло социальное.
Посему превозносить не совершивших ничего, что принято понимать под героическим, не только не сто'ит, этого делать ни в коем случае нельзя. Это, повторяю, не сплачивает, а разрушает социальные структуры, общество. Особенно, когда общество узнаёт, какими методами творились «предпосылки» для сего ложного славословия.
Когда знаешь, что никто в Виннице не взялся за придание конкретных черт тысячам расстрелянных гражданских лиц в 1941-1942-м годах, ни одна душа не откликнулась на мои статьи по этому поводу: Девять сосен - свидетельниц гибели (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) , Мартиролог Книга памяти жертв Холокоста в Виннице (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) , никто не попытался определить личность жертвы на потрясшей мир фотографии: До конца не раскрытая история одной фотографии (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru). Никто не взялся перепроверить сообщённые мною данные (а я подчёркивал, что до первоисточника я не добрался), хотя город Хмельницкий всего в сотне километров…
Когда уверен, что и сейчас, после этой публикации, никто не поинтересуется жильцами той квартиры, в которую въехала семья В. Я. Куликова …
Я «вычислил», что это было жильё расстрелянных, пользуясь тем же перекрестным анализом, необходимость которого справедливо подчёркивал С. Гула. Но анализом не архивов, а бахвальских мемуаров В. Я. Куликова, уповавшего на то, что к далёкому сроку, определённому им для выхода их в печать, все возможные свидетели его лукавства вымрут или потеряют способность соображать.
Надо же было так не рассчитать! Хотя книга В. Я. Куликова и вышла даже намного позже этого срока, немало напечатанного в ней как бы нейтрально - чёрным по белому, оказалось, по моему мнению, в оригинале выведенным чернилами совсем не подходящего для того или иного случая цвета. Кое-где отчасти затушёванным, кое-где, наоборот, ярко раскрашенным, хотя было, по сути, бледноватым. Наконец, там, где страница должна была бы быть чистой (нет фактов), присутствует чёткий, каллиграфически выведенный текст, сочинённый автором небывалого. А многие страницы, где должно было бы появиться сообщение той или иной информации о событиях, имевших место в жизни автора, либо отсутствуют по «забывчивости» автора, либо кем-то «вырваны». Самый напрашивающийся пример: ни слова о Ляле Ратушной, к которой - умирающей или уже мёртвой - был вызван доктор Куликов.
Я закипаю всегда, думая об этом. Объясню ещё раз — почему.
Никакого предвзятого отношения к В. Я. Куликову у меня не было и нет сейчас тоже. Раньше — быть не могло, потому что мы почти не общались: здоровкались — и всё. Может быть, произносили ещё пару слов. С его женой -Натальей Ивановной — несравненно больше, она была симпатичной словоохотливой женщиной. Со старшими детьми контактов у меня не было. Владислав был скуп на слова (с нами — детьми и подростками) ещё в большей степени, чем его отец, потом он перебрался в собственный дом — и я встречал его очень редко на улицах. Марина уехала в Киев ещё в 1950-м — и я её видел один единственный раз, когда она приезжала к родителям с сыном-подростком (нынешним академиком и публикатором мемуаров деда).
А с его младшим сыном Димкой дружил - почти два десятилетия - без единой ссоры. Как-то особо легко дружил, весело. Кроме школы и института — во время праздников, походов на речку, стадион, совместных велосипедных прогулок (добирались и до склепа Пирогова, и до аэродрома, и даже до бывшей ставки фюрера).
Я считал и остаюсь при первом моём высказанном мнении о книге В. Я. Куликова: автор [вместе с дочерью (теперь я и об этом догадался) и её сыном (своим внуком) - публикатором книги] оставил новым поколениям единственное в своём роде свидетельство об оккупации Винницы вермахтом в 1941-1944 годах. Ничего подобного нет и не появится, хотя чудеса случаются. Книга эта произвела фурор при её появлении и останется вызывающей интерес на далёкие от нас времена. Но, прежде всего, потому, что сия книга — единственная в своём роде.
И я не нахожу себе места ещё и оттого, что, оказывается (мне никто об этом не сообщал, но я в этом уверен даже в большей степени, чем в существовании треугольника В. Куликов — Л. Ратушная — Ф. Маргенфельд), не только внук — Евгений Педаченко, но и его мать готовили мемуары отца и деда к публикации.
Марина Васильевна Куликова (1927- 2016) после смерти мужа проф. Г. А. Педаченко (1923-2001) возвратилась из Киева в Винницу, где проживала в доме, когда-то построенном её братом Владиславом (в конце нынешней улицы Скалецкого, почти у самого берега Южного Буга). А я, будучи в Виннице в 2010-м году, об этом ничего не знал! Правда, я о готовящейся книге тоже ничего не знал. Только мог бы посмотреть на дом, в котором я бывал в первой половине пятидесятых, расспросить её, отчего так рано ушёл из жизни её младший брат — мой друг с первого класса школы. И — всё.
Все известные и ныне изредка всплывающие на поверхность сведения (для дозированного познания как бы истинной истории оккупации города) во многом и по сути своей — в большей или меньшей степени были фиктивны: они не могли быть иными в тот период по внутренним причинам и внешним обстоятельствам. Эти документы — от партийно-советской переписки, сообщений из этих органов и НКВД, всяких там интервью, воспоминаний, пр., заключая актами и сообщениями Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР — требуют при их толковании тщательной коррекции.
В. Я. Куликов описал основной персонаж книги, то есть, самого себя (что вполне объяснимо), не совсем честно, свои действия и мысли - довольно часто совершенно надуманно, нарочито. Он хотел предстать для потомков намного более «правильным», чем был на самом деле. И это — слабость очень многих людей: простых, чем-то малым отличившихся, и даже великих, которые, казалось бы, и без того запомнятся на века.
Почему он это сделал? Думаю, что, во-первых, дабы выделить себя из массы (большинства) иных. Во-вторых, чтобы предупредить вероятное возникновение у читателей подозрения по поводу его как бы подыгрыванию оккупантам. В-третьих, чтобы скрыть из им содеянного то, чего он сам стыдился. Потому что назвать его плохим человеком или, тем более, как-то ещё хуже, у меня не поворачивается язык. И — на основании книги, и — впечатлений о его послевоенной жизни (личных или полученных от нескольких винницких врачей, которых я разыскал в разных странах).
Но - и это меня приводит в раж - чтобы «выделить себя из массы», В. Я. Куликов вынужден был исказить, принизить, даже «опустить» в своих описаниях других. А вот разобраться - кого поделом, кого незаслуженно, кого больше, кого меньше, прояснить это в наше время — трудно до невозможного. В отношении тех из описанных им лиц, кого я знал, было проще — и я возражал, я поправлял высказывания, характеристики, данные В. Я. Куликовым. В отношении других — повторно вчитываясь в книгу, обнаруживая противоречия в повествовании В. Я. Куликова, приводя иные отзывы - из других источников - об этих же лицах. Но многие персонажи, я уверен, так и остались окарикатуренными или, возможно даже, оклеветанными В. Я. Куликовым. А иные, достойные добрых воспоминаний о них — забытыми.
И ничего с этим не поделаешь — опровержений читателей не поступало. Сказать, что это меня бесит, мало. Пассивность молодых — пугает. Пассивность переживших оккупацию, запомнивших её по-иному — обескураживает Пассивность специалистов-историков — ужасает, приводит к мрачным мыслям о будущем страны.
Марина была свидетельницей оккупации, училась - непосредственно после окончания войны - пять лет в Винницком медицинском институте, но последующее полустолетие проживала в Киеве. Все дискуссии того времени, начавшиеся после смерти генералиссимуса, прошли мимо неё: и о партизанах, и о подпольщиках. Редкие и кратковременные приезды в Винницу к родителям в этом отношении ей ничего не приносили. Её это не интересовало, да и отец навряд ли с ней на эти темы заговаривал. Так мне это представляется — и возможность выяснить сие уже никому не будет дана. Можно только предполагать…
А публикатор - внук В. Я. Куликова по материнской линии, скрывающийся от критики уже много лет, в готовящуюся к изданию книгу не вник: ему было в действительности сие невпроворот. Он ведь — см. сами, кто есть: ПЕДАЧЕНКО Євгеній Георгійович – НАМН України (amnu.gov.ua) .
Но как было можно заявлять такое:
«В. Я. Куликов был патриотом, но никогда не спекулировал этим понятием. Откровением для меня стали строки из книги Д. Т. Бурченко, секретаря Винницкого подпольного обкома партии и комиссара партизанского соединения, «Рейд к Южному Бугу» (Политиздат Украины, 1978; с. 125), вышедшей уже после смерти деда. Там В. Я. Куликов упоминается в числе отобранных в июле 1941 г. надежных людей для работы во вражеском тылу в случае оккупации Винницы. И действительно, доктор Куликов, единственный врач-отоларинголог в захваченном врагом городе, благодаря смелости, эрудиции, стойкости, превосходному владению немецким, включая
диалекты (ведь он ведь вырос на Саратовщине, и среди его друзей было немало немцев-колонистов), не запятнав себя сотрудничеством с оккупантами, стал спасителем многих пациентов и просто невинных людей.» (Медична газета «Здоров’я України» № 22 (371), листопад 2015 p.)?
Между тем, в книге, вышедшей в 2012-м году В. Я. Куликов морочит голову читателям, придумывая одну за другой нелепые истории, помешавшие ему с семьёй эвакуироваться?
Я уже по этому поводу писал: Увертюра к будущей рецензии (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) и Рецензия в мажорных и минорных ладах. Кто Вы, д-р К. (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) — и не хочу повторяться. Как вы считаете, не следовало бы публикатору вмешаться и дать свой комментарий сумбурным оправданиям В. Я. Куликова. Именно «вмешаться», так как публикатор к тому же подобрал прямо таки комического автора вступительной статьи — некого доктора искусствоведения. Пожелаете, почитайте мою оценку его «искусства» абсурда.
Д. Т. Бурченко я упоминал в пяти разных публикациях, которые можно найти в именном каталоге тут: В помощь читателю - I (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) . Почитаете о нём - убедитесь, что после освобождения Украины от гитлеровцев (или, правильнее — ещё ранее) начали сочиняться легенды (как взаимодополняющие и подтверждающие одна другую). И нет этому конца, никто не разорвёт напрочь, окончательно, до последней эти спаянные друг с другом цепочки лжи. Конечно, процесс пошёл ещё во времена короткой «Перестройки», но «улита едет, когда-то будет».
Винницкие же историки всех направлений и научных степеней отнеслись к «Свидетельствам очевидца», как к «Новому завету» - верить надо каждому слову, а как трактовать не совсем понятные места — скажут известно кто. Толмачи из СБУ. Отсюда — какие рецензии?! Так и н и к т о не высказался.
[О себе - из-за присущей мне скромности - лишний раз не упоминаю. Увы, не смешно…]
Правда, при (выборочно: материалы по Холокосту в Виннице) приватизированном Г о с у д а р с т в е н н о м архиве Винницкой области его заместителем директора кандидатом исторических наук Фаиной Авраамовной Винокуровой сделать это невозможно: вас не подпустят на расстояние пулемётного выстрела. В этом убедился я в 2015-м году, о том же я получил несколько сообщений от просивших помощи у зам. по науке, но оставшихся с (их длинными еврейскими) носами...
Сама Ф. А. Винокурова многое исследовала в этом направлении, но опубликовала совсем мало (скажем так, лишь сжатый текст диссертации), а об уже готовой большой книге идёт речь, наверное, более пяти лет. И недавно — снова. А так хочется успеть увидеть результат допуска к этому разделу архива только одного человека. Явление, что ни говорите, весьма редкое: наблюдалось в последний раз, наверное, в сталинские времена — семь и более десятилетий тому назад!
P. S.
1. Ратушна Лариса Степанівна — Вікіпедія (wikipedia.org)
У 1965 році за рішенням міськвиконкому Палацу піонерів і школярів присвоєне ім'я Героя Радянського Союзу Лариси Степанівни Ратушної. Перед Палацом дітей та юнацтва встановлене погруддя мужньої вінничанки. Її ім'ям названа одна з вулиць міста Вінниці, а по Південному Бузі ходить теплохід «Ляля Ратушна».
Развязать этот гордиев узел — раз плюнуть для істориків – членів Ради з питань історії, культурної спадщини та топоніміки міста Вінниці: рассекут одним взмахом своей учёности, что почище меча Александра Македонского. А свою « … неистовую, исступлённую прямолинейность … » (определение из незавершённого романа «Жизнь Клима Самгина» «деколонизированного», сброшенного с пьедестала М. Горького) демонстрировали они неоднократно.
2. Что же касается мемориальной доски, то предлагаю следующее.
Размером не меньшим, чем упомянутая реклама експертів майна (15) [ещё лучше, с целью экономии средств, на оборотной стороне этого самовольно (?) присобаченного на месте мемориальной доски, захватившего всё пространство самопредставления экспертов (в сине-белых тонах)] , надо сделать мемориальную надпись (16) следующего содержания:
"На месте этого дома находился дом, на стене которого находилась мемориальная доска с надписью на ней:
«У цьому будинку проживала підпільниця-комсомолка періоду Великої Вітчизняної війни 1941-1945 р. р. ЛЯЛЯ (ЛАРІСА) СТЕПАНІВНА РАТУШНА, котра загинула у героїчній боротьбі с фашистськими загарбниками»,
которую неизвестные лица в никому не известный день сняли и унесли в неизвестном направлении в связи с тем, что достоверность подпольной героической борьбы с немецкими захватчиками награждённой (посмертно) медалью «Золотая Звезда», орденом Ленина и, соответственно, грамотой Президиума Верховного Совета СССР Героини Советского Союза Ляли Степановны Ратушной не доказана, а обстоятельства её гибели до настоящего времени остаются не выясненными."
Конечно, - на единственном государственном. Это я тренировался на другом, вспоминая язык самой Героини, её матери, её подруги-одноклассницы — Муси Осадчук, которую я хорошо знал …
"На місці цього будинку знаходився будинок, на стіні якого знаходилася меморіальна дошка з написом на ній:
«У цьому будинку проживала підпільниця-комсомолка періоду Великої Вітчизняної війни 1941-1945 р. р. ЛЯЛЯ (ЛАРІСА) СТЕПАНІВНА РАТУШНА, котра загинула у героїчній боротьбі с фашистськими загарбниками»,
яку невідомі особи в нікому не відомий день зняли і забрали в невідомому напрямку у зв'язку з тим, що достовірність підпільної героїчної боротьби з німецькими загарбниками нагородженої (посмертно) медаллю "Золота Зірка", орденом Леніна і, відповідно, грамотою Президії Верховної Ради СРСР героїні Радянського Союзу Лялі Степанівни Ратушної не доведена, а обставини загибелі до теперішнього часу залишаються нез'ясованими."
Как-никак — примечательная страница истории города Винницы. Очень подходящая для книг издательства das BafmW: Всё течёт, всё меняется (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) .
Продолжение:
http://proza.ru/2023/03/01/1366.