Глава 053. Моцарт. Восьмая соната

Валентин Великий
Вольфганг Амадей Моцарт
Соната для фортепиано №8 ля-минор
Андраш Шифф (фортепиано)

Aelina: Соната написана Моцартом на смерть матери.

precipitato: Элина, ну зачем уж так в лоб? Моцарт не романтик, чтобы в сонатах слезы по матери лить, тогда это еще не практиковалось. Написана соната все-таки не на смерть матери, а одновременно с этой смертью.

kozakol2008: Все так, однако, и жизненный опыт никто не отменял. Да, формы строгие, правила жесткие, десятилетиями неизменные, но переживания (в любую эпоху) — это «Energizer» для художника. Разве не так?

precipitato: По-моему, не так. Самовыражение в музыке появилось не так давно. Тут Ярунский заливал авторов, у которых по сотне реквиемов, что же все они некроманы были? Требовалось по работе — вот и писали. Моцарт, конечно, поближе к нам, но отношение к работе — еще такое же. Нужна соната — пишет сонату. В это время мать умирает. Эти дела, по-моему, никак не связаны.

kozakol2008: «Ремесло
поставил я подножием искусству:
я сделался ремесленник: перстам
придал послушную, сухую беглость
и верность уху. Звуки умертвив,
музы;ку я разъял, как труп.
Поверил я алгеброй гармонию.
Тогда уже дерзнул, в науке искушенный,
предаться неге творческой мечты»

Это говорит не совсем Моцарт. Точнее, совсем не Моцарт, а Пушкин, но дух времени отражен точно. Оба жили почти в одно и то же время.

precipitato: Это написано уже в послебетховенское время, как раз с Бетховена самовыражение и началось.

Aelina: Во время слушания второй части глаза увлажнились...

karapyzik: «Беда пришла не вдруг. Она подкрадывалась уже давно, все сильней и крепче вцепляясь в горло. Моцарт ясно видел, к чему это в конце концов приведет, и ничего не мог изменить. Собственное бессилие горестно. Бессилие же, когда дело касается спасения самого близкого человека, — трагично. Но что он мог сделать, чтобы отвратить беду?

С первых же дней пребывания в Париже Анна Мария начала чахнуть.

Темная, низкая комната с маленьким окошком, в которое уныло глядит облупленная стена грязного парижского дворика. Сырость, раздирающая грудь сухим, надсадным кашлем. Непреходящие сероватые сумерки, от которых болят глаза, уставшие следить за вязаньем. Пища, настолько дурная, что даже Анна Мария, такая неприхотливая, не выдержала и пожаловалась мужу:

«На обед — три блюда: на первое суп с маслом, я его терпеть не могу; на второе кусочек плохого мяса; на третье немножечко от телячьей ноги с грязной подливкой или твердая как камень печенка. На ужин ничего не заказываем, а фрау Майер покупает пару фунтов телятины и зажаривает у пекаря. Сперва едим ее горячей, а потом, пока всю не съедим, холодной, как это принято в Англии. Супа у нас по вечерам никогда не бывает. А постные дни, так просто нельзя ни описать, ни выдержать»

Но хуже всего было одиночество. Целые дни проводила Анна Мария одна в сырой, темной комнате. Не зная языка, не могла даже словом с кем-нибудь перекинуться. Единственным утешением были маннгеймские артисты, приехавшие в Париж. Особенно тенор Рааф. Он нет-нет да заходил к Анне Марии в трактир и скрашивал своим чудесным пением тоскливые дни фрау Моцарт. Но вот маннгеймцы уехали домой, и еще печальней стала жизнь одинокой, всеми заброшенной женщины.

В погоне за заработком Вольфганг целыми днями пропадал в городе. Домой возвращался поздно вечером, усталый и разбитый. Едва успев поужинать, он быстро засыпал, чтобы утром чуть свет снова начать борьбу с нуждой.

Так проходили дни, недели, месяцы. Промозглая парижская весна сменилась знойным летом. Лицо Анны Марии пожелтело, щеки впали, и на резко обозначавшиеся скулы легла тень. Ясные глаза, так часто загоравшиеся искорками смеха, потухли. В них стыли тоска, жалоба, затаенная боль.

В середине июня Анна Мария слегла. Ей пустили кровь. Это помогло, но лишь на короткое время. Несколько дней спустя у больной начался жар, озноб, появились сильные головные боли. В довершение всего она потеряла слух и речь.

В середине июня Анна Мария слегла. Ей пустили кровь. Это помогло, но лишь на короткое время. Несколько дней спустя у больной начался жар, озноб, появились сильные головные боли. В довершение всего она потеряла слух и речь.

Так продолжалось две недели. За эти полмесяца Вольфганг извелся. Он метался по Парижу — от постели больной к врачам, из аптеки в аптеку в поисках редкого лекарства — маленький, терзаемый тревогой человек в большом, равнодушном городе.

3 июля 1778 года Анна Мария Моцарт скончалась»

Кремнев Б. Г. Моцарт. М: Молодая гвардия, 1958.