Ночь за ночью в том сентябре я просиживал у окна своей гостиной с раздвинутыми шторами, наблюдая, как полосы света поблескивают на пыльных кустах в сквере. Авианалёты прекратились, и спать стало легче; часто я задавался вопросом, когда я получу сообщение из Барфорда с указанием даты второй попытки запуска.
Я решил не ехать в этот раз; но известна ли дата? Судя по состоянию Мартина, она могла быть назначена.
Сидя у открытого окна, впервые с 1939 года наслаждаясь осенними ночами, я с сожалением подумал о своих собственных прошлых неприятностях - с сожалением не потому, что я через них прошел, а потому, что я жил в тихом, одиноком месте. Иногда я думал о Мартине: сколько месяцев он не знал тревог? Была ли эта грядущая самой большой? Иногда, находясь в тишине, я жалел, что не был на его месте.
Однажды ночью в конце месяца телефонный звонок разбудил меня от глубокого сна. Он звучал из холла слегка размыто, как будто издалека. Когда, наконец, я понял, что это за шум, я со страхом направился туда.
Лампа в холле всё ещё была покрашена в синий. В сумеречном, багровом свете я нашел трубку: я услышал голос Мартина, резкий, повторяющий "Алло, алло, алло". До этого момента я не думал о нем, только о том, что на меня обрушатся плохие новости, какие-нибудь плохие новости.
Когда я пробормотал что-то, раздался его голос: "Это ты?"
- Да.
- Получилось.
Я был ошеломлен; я понимал слова, но всё казалось сном:
- Что получилось?
Я услышал: "Куча" заработала час назад. 3,5 часа ночи, ночь с 27 на 28 сентября — для отчёта".
Слова были произнесены твердо, но сквозь них пробивались ростки радости.
- Почему не сказал раньше? - Я восторгался, но почувствовал, как во мне закипает гнев.
- Думал, так лучше.
Я поздравил его.
- Да, это что-то. И теперь это наше.
В его голосе я слышал чистый триумф; эти слова говорил победитель. Наконец он добился успеха. Если бы так говорил друг, даже самый близкий, я бы обозлился: "Почему не я?"
Слушая брата в "гордости триумфа", я не чувствовал этой занозы. То же самое было, когда я услышал новость о его ребенке. Точно так же, как в "бескорыстной" любви можно ожесточиться (каким был я в "неудаче Мартина", о которой мы оба не забыли), так и по той же причине я не завидовал сейчас. Чем более радовался он, тем полнее была и моя радость: ибо это была моя собственная.
Он не смог удержаться и рассказал мне некоторые подробности, прямо здесь и сейчас, посреди ночи. Это была его идея провести "генеральную репетицию". Летом они построили установку для подачи тяжелой воды, поэтому им не потребовалось много рабочих рук: даже из присутствующих немногие поняли, что это "настоящая вещь". Они начали сразу после полуночи, и подача воды продолжалась. В течение десяти минут, на промежуточной стадии, казалось, что точки графика снова идут не так, как надо. "Это немного изматывало", - сказал Мартин. Затем точки пошли в соответствии с расчетом. На самом деле, они выходили немного лучше, чем расчет. Мартин на этот раз забыл о своем слушателе и перешел на технический язык: "K" уже составляет 1,2, слишком жарко, чтобы долить сверх тех трех четвертей тяжелой воды".
- Даже неловко, что прошло так гладко, - добавил он. - Но это классная неловкость.
На следующий день, когда он встретил меня на вокзале, он оставался столь же счастливым. В его лице не было и следа сдержанности; брат лучился счастьем; он был не из тех, кто легко успокаивается после победы.
Мы пожали друг другу руки, что делали нечасто.
- Эта куча, - сказал Мартин, не спрашивая меня, куда нам следует пойти в первую очередь. Он добавил, когда мы шли вперёд:
- Прошлой ночью казалось, снова оплошаем; было близко.
Удовлетворённо глядя на место сегодняшнего представления, Мартин повёл меня в ангар. Там было пусто, я никого не увидел; не доносилось ни звука; "куча" безмолвно стояла в пустом пространстве.
- Вот она, - сказал брат. Он не видел непривычно зловещей пустоты. Он думал не о безмолвной "куче" с пустым лицом, а о реакции, происходящей внутри. Он отвел меня в диспетчерскую, закуток, полный блестящих клапанов, с одним кухонным стулом, домашним и неуместным, перед панелью индикаторов. Там сидел единственный парень, которого я тут увидел.
- Всё хорошо? - спросил Мартин.
- Всё хорошо, - ответил служащий.
- До сих пор не верится, - брат обратился ко мне.
Когда мы выходили, я услышал крик рядом; Льюк, только пришедший, позвал нас в свой кабинет.
- Ну, Льюис, - сказал он. - Стало чуть лучше.
- Кстати, об этом, - начал я.
- Им бы знать, что лучше сделать было бы нельзя. - "Ими" были все враги и недоброжелатели Уолтера. Тот отмахнулся от них без особого интереса. Он сидел за столом, и вдруг наполнился энергией.
- Сейчас важно только одно, я уже сказал Мартину. Как скоро мы закончим?
Мартин улыбнулся. Что касается его самого, то брат был бы рад передышке, чтобы насладиться успехом; для него это был настоящий успех, первый, который у него был. Но с другой стороны, Мартин, как человек менее скромный, чем Льюк, был гораздо более скромен как ученый. Уолтер знал свои силы; он знал, что этот проект не дал ничего нового; он проверил его характер, но с точки зрения научного воображения для этого мало что требовалось. Он не слишком гордился своим достижением; здесь было не место для отдыха; он хотел двигаться дальше со всеми силами.
- Мы должны сделать чёртову бомбу, пока сидим тут, - продолжил Льюк. - Пока не освоим плутоний, я не смогу закрыть эти дела и вернуться к чему-то стоящему.
Как я уже знал, приведение в действие "кучи" было лишь первым этапом, хотя и самым важным, в производстве бомбы; секунда за секундой кучи превращали мельчайшие количества урана в плутоний. По их подсчетам, через сто пятьдесят-двести дней материала было бы достаточно: затем еще примерно через девяносто дней Льюк и Мартин могли бы начать извлекать плутоний. Уолтер сказал, что они могли бы немного сократить эти периоды, но не сильно.
- Увы, мы сможем начать добычу только в марте, - сказал Льюк. - А если к тому времени война закончится?
Это было в конце сентября 1944 года: мы все согласились, что в том году война бы не закончилась. Разведывательные группы в Германии сообщали, что немцы ничего не добились с ураном, но Льюк и другие сотрудники в Барфорде с трудом в это верили.
- Если мы смогли, они тоже смогут, - заметил Уолтер. - Поэтому я и хочу разделаться с плутонием. Будет чертовски глупо, если они нас обгонят.
- И только поэтому?
Льюк вскоре ответил:
- Честно говоря, Льюис, лучше бы мы его получили первыми - чтобы мы хоть что-то могли, если какой-то псих захочет использовать эту штуку.
Это был первый раз, когда я услышал от Льюка про возможное применение бомбы.
- В этом есть смысл, - сказал Мартин.
- Нет никакого смысла, - ответил Уолтер. Он смотрел открыто и яростно. - Скажу как есть, Льюис. Да, это важная причина, но не совсем та - ну да вы оба поняли. Меня просто бесит, что я могу опоздать.
Они не могли притрагиваться к стержням до первого марта; когда они бы получили первую партию плутония?
Брат произнёс:
- Ключевое слово - возможно.
- Мы получим плутоний за шесть недель после первого марта; даже если больше мне ничего не останется.
- Это возможно, - сказал Мартин.
- Что-то случилось? - я вмешался в разговор.
Льюк и Мартин переглянулись.
- Так, кое-какие опасности, - сказал Уолтер.
Это был термин, который они использовали для обозначения физической опасности. Льюк рассказывал со всей прямотой. "Опасности" могут быть огромными. Никто почти ничего не знал об обращении с плутонием; он вполне мог обладать скрытыми токсичными свойствами. Не было бы времени проверять каждый шаг на безопасность, они могли бы подхватить болезнь: предположительно тяжелую болезнь или что-то похуже.
- И это справедливо? - Льюк закончил и обратился к Мартину.
- Вполне возможно, - ответил брат.
Они замолчали, пока Мартин не произнёс:
- Согласен. Причины работать веские.
- Рад, что ты согласен, - ответил Уолтер.
- Я готов идти на некоторые риски, - сказал брат. - Но я не думаю, что смог бы рисковать так же, как ты. Не думаю, что даже такие причины достаточно веские.
- Предельно веские.
- Я так не думаю, - ответил Мартин.
- Я не слишком уверен, - признался Льюк. - Не до конца обдумал. Но если нужно, я должен рискнуть.
- В этом занят не только ты.
- Слушай, никто не знает, чего ждать. Я не собираюсь отвечать за кого-то кроме себя.
Некоторые из их слов звучали так, как будто они повторяли утренний спор; но в течение нескольких прошедших мгновений они, казалось, удивлялись друг другу. Голос Мартина был резким:
- О чём ты?
- О том, что я не могу попросить кого-либо из наших парней совать руки в это чертово рагу, - ответил Люк. - Если кто-то и собирается заниматься этой сомнительной химией, так это я.
- До прихода Льюиса, - сказал Мартин, добавляя что-то новое. - Кто-то хотел записаться добровольцем.
- Кто?
- Сэбридж.
- Рад за него, - сказал Люк, - но я не могу ему этого позволить.
- Да, я тоже думаю, - медленно произнес брат. - Мы не можем попросить кого-либо или даже разрешить им идти добровольцами.
Лицо Льюка раскраснелось; его тон был тихим и искренним.
- Тебя и не смею просить, - произнес он.
Мартин задумался, потирая тыльной стороной указательного пальца губу. Он был уверен в благополучии; но он также обиделся, его мучил стыд, как бывает с осмотрительным человеком, когда его подгоняет лидер, гораздо более храбрый, чем он сам.
- Наверно, ты был бы рад рискнуть. Если бы было оправдано...
- Лучше я сделаю это сам.
- Я так не думаю.
Уолтер выскочил из-за стола.
- Что ж... Пока незачем об этом. Мы дураки, если рискнем, не изучив всё.
- А что до меня, - брат снова потрогал губу. - Думаю, я всё решил.