Из раннего детства в Чертанове не помню ничего. Родители рассказывали, что наши дома были совсем новыми и стояли на самом краю городской застройки, из окон было видно пасущихся коров в деревне Бирюлёво. Сейчас это сильно урбанизированный район за станцией метро “Пражская”. Но в 1975 году мы переехали в большую “сталинскую” квартиру много ближе к центру Москвы. И началась совсем другая жизнь.
Я был довольно активным ребёнком, много чем интересовался и очень хотел пойти в школу, потому что там должно быть много чего нового и интересного.
Сейчас, с высоты своего возраста, понимаю, что я был находкой для учителя, очень удобным, благодарным учеником, с радостью воспринимающим все новые знания. Однако советская школа встретила совсем по-другому. Есть такое расхожее мнение, что, мол, советское образование “лучшее в мире”. Это далеко не так. http://proza.ru/2020/12/26/1075
“Ты не думай, а делай, что говорят”. “Не высовывайся”. “Самый умный, что ли?”. Это было постоянным фоном, внушалось с первых классов. Муштра, зубрёжка, моральное давление. Многие произведения были недоступны: “Собачье сердце” Булгакова, "Град обреченный" Стругацких, “Мир как воля и представление” Шопенгауэра, “1984” Оруэлла, мы даже не знали, что такие книги существуют. Мы не ездили по миру. Была недоступна современная, актуальная экономическая наука, политология, психология (отсутствие нормальных знаний в этих областях заметно сказалось в 1990-е). Мы не знали языков (меня до сих пор не понимают носители английского, хотя всегда были пятёрки по этому предмету, даже в МГУ). При этом в школах процветала дедовщина, издевательства, травля, и только фильм Ролана Быкова “Чучело” прорвал завесу молчания на эту тему.
С другой стороны, была и возможность убежать от всего этого, хотя бы на время. Летние каникулы на все три месяца в деревне — и там совсем другие взаимоотношения. Там взаимовыручка, “все за одного”, причём неважно, какого ты возраста, здоровый подросток вступится за малыша, а не пнёт его, как в Москве. В деревне мы были предоставлены сами себе, мы были свободны, мы занимались любимыми делами, и никто нас не доставал зубрёжкой своею. Мы сооружали “тарзанки”, некоторые над обрывами, некоторые над рекой. Мы могли собрать велосипед из частей, найденных на свалках. В деревне семья автослесарей строила самодельные автомобили, и я очень жалею, что не пришло в голову сфотографировать хоть один, они казались в порядке вещей, мол, ничего особенного. Нас катали на этих самоделках, я и машину водить там научился. Считал, что, когда вырасту, останусь здесь, в деревне. Но в Москве перешёл в физматшколу, новую, экспериментальную, которая показала, что и школьное образование может быть совсем другим, творческим и перспективным, потом началась студенческая жизнь, тоже по-своему интересная. На стипендию можно было прожить, 55 рублей в МИФИ (а с апреля 1991 добавили ещё 60, то есть 115 в целом). В деревню я так и не вернулся, там всё сильно изменилось. Но если кто просит вспомнить о советском времени, для меня это всегда два полюса: советская школа и свободная деревенская жизнь.