Евгений Павлович ГРЕБЁНКА
ЗЛОЙ ЧЕЛОВЕК
I
Если вы любите сильные страсти, мелодраматические положения, хитросплетенные завязки, ужасы, порывы, неистовую любовь, проклятия и стоны, то не читайте моего рассказа: в нем нет ничего подобного. Здесь вы не найдете даже и мелочных огорчений жизни; я даже не стану рассказывать вам, как у моего приятеля украли из кармана платок, как один помещик кормит всех и каждого завтраками к общему восторгу всего города, и, для контраста, как один деловой человек тоже кормит всех и каждого завтраками, к общему неудовольствию того же города. Нет, я вам расскажу самый простой случай из нашей жизни; может быть, и вы были свидетелем, если не этого самого, то сотни других совершенно ему подобных. Мало этого: в моем рассказе нет ни одной знаменитости - ни Шиллера, ни Бальзака, ни Калиостро, ни Наполеона, нет ни одного непризнанного поэта или художника. Теперь я все сказал, что у меня лежало на душе; после этого вы вольны читать, вольны - нет. В городе Вишнеграде жил-был некогда один значительный чиновник, холостой, старик, но человек добрый и честный; он занимал важное место, но жил одним жалованьем, и когда умер, то едва могли похоронить его прилично, и то продав весь гардероб и библиотеку покойника.
Лет двадцать назад, он еще был жив и занимал в Вишнеграде важное место; у старика жила пожилая женщина с маленьким сыном; этот сын приходился родным племянником старику - значительному чиновнику, потому что пожилая женщина была замужем за покойным братом значительного чиновника. Пожилая женщина была своя в доме: разливала чай и являлась при гостях в темном ситцевом платье и в чепчике с коричневыми лептами; ее сын ходил учиться в гимназию.
Лет двадцать назад, приехал в Вишнеград богатый помещик из отдаленной губернии, человек небольшого роста, достаточно-толстый, с огромными золотыми часами, с пуком печаток у часов, висящих на золотой цепочке; он скоро познакомился почти со всем Вишнеградом, играл в бостон и вист, приятно улыбался, кормил вкусными обедами, и всегда ездил шестеркой в карете с двумя гайдуками, красиво-дрожавшими на запятках. Помещик приехал в Вишнеград получить богатое наследство.
В морозное декабрьское утро тихо скрипнула калитка у ворот квартиры значительного чиновника; из калитки вышла пожилая женщина, неся в руках большую связку, осторожно осмотрелась и скорыми шагами пошла по улице; вдруг из-за угла прямо против нее показалась тройка; в санях сидел помещике, закутанный в черную медвежью шубу.
- Боже мой! Вы ли это? - закричал помещик, поравнявшись с пожилой женщиной.
- Я, - отвечала пожилая женщина, по-видимому очень смущенная встречей. - Куда вы едете?
- Прямо к вам, т.е. к вашему братцу.
- Что так рано?
- Э! сударыня, вашего братца если не поймаешь до света, так и о деле с ним не успеешь поговорить - у него всегда люди. Видите, я даже инкогнито, в санях... А что, он уже встал?
- Нет еще. Прощайте.
- Ну, я и подожду, коли не встал. Да куда же вы, сударыня?
- Я, так иду, по делу, надобно... Прощайте!
- Нет, нет, тут что-то кроется! Ей-Богу, я вас так по отпущу, сударыня! Что вы несете?
- Ничего; какое вам дело? Поезжайте себе.
- Хорошо, я поеду, а ваша связка не уйдет от меня. Знаю я, сударыня, это какое-нибудь благотворение, и вы скрываете от меня! Хорошо, все расспрошу у вашего братца!.. До свидания.
- Нет, погодите, - торопливо сказала пожилая женщина, - если вы добрый и благородный человек, то не говорите ни слова о нашей встрече.
- Это отчего? - спросил помещик, глядя пристально на пожилую женщину.
- Оттого, что вы меня можете рассорить с моим благодетелем, с моим братом.
Помещик двусмысленно улыбнулся и спросил:
- Кому же это посылает посылочку так рано ваш братец? Да еще с такой тайной!.. Мы его стороной порасспросим об этом!
- Послушайте, - сказала вполголоса пожилая женщина, - это моя тайна; вы человек благородный и оправдаете меня. Я вам признаюсь: мой сыне принят в одно из казенных учебных заведений в Петербурге, и мне пишут, чтоб я поторопилась его доставить, а не то пройдет срок, и его вакансию займет другой. Я должна ехать, ехать не медля, скоро; а Петербург от нас очень далеко, на прогоны у меня нет денег, и я должна продать кое-что...
- Продать? Что же вы продаете?..
- Не кричите так, Бога ради!.. Я несу к знакомому купцу свою лисью шубу; он мне обещал за нее дать двести рублей: этого мне станет на дорогу, и я, может быть, завтра уеду...
- В чем же вы поедете, если продадите вашу шубу? Теперь зима, морозы жестокие.
- Вот в этой, что на мне; станет холодно, мы, люди бедные, не побрезгаем и овчинным тулупом прикрыться...
- Неужели ваш братец откажет вам в прогонах? Я всегда думал, он вас так любит!
- Не думайте о нем худого; это добрейший человек; да я скорей все продам с себя, чем попрошу у него денег. Мало ли мы ему и так стоим! Мало ли он для нас делает! А за что? - За то, что его брат был женат на мне... Я знаю, теперь у него нет денег... и сказала ему, что давно приберегла себе прогоны... Вот почему я прошу вас не говорить ему ничего: он, когда узнает, рассердится на меня... огорчится... А он такой доброй! Так много для нас делает!.. Нет, ради Бога, не говорите ему!.. Вы не скажете?..
- Не скажу, только с условием: не продавайте вашей шубы.
- Откуда же я возьму денег?
- Займите у меня.
- Благодарю вас за участие, а денег у вас я не возьму взаймы, ни за что не возьму! Занимая, надобно отдавать. Бог знает, смогу ли еще хоть до смерти уплатить... Нет, спасибо!..
- Послушайте, сударыня, - сказал помещик решительным тоном, вынимая из бумажника двухсотенную ассигнацию, - вы бедны, я богат, вы нуждаетесь в деньгах не на прихоти, а на необходимое - я их имею с излишком; для вас двести рублей теперь значат много, для меня ничего. Возьмите их от меня взаймы; когда разбогатеете, тогда мне отдадите. - Возьмите же!..
- Ни за что!.. Я продам шубу, и у меня будут деньги.
- Вы продадите шубу за бесценок, а после станете мерзнуть в дороге; этого я не позволю... Вы возьмете у меня деньги.
- Не возьму.
- Если вы меня обидите отказом, я сейчас еду к вашему братцу и расскажу, что вы ходите по городу, продаете шубы... мараете его имя... Уж я знаю, что скажу на вас...
- Вы не скажете!
- Вот вам Бог свидетель, скажу! Вы меня обижаете, и я вас не пощажу. Прощайте.
- Послушайте! Но если я вам не отдам их скоро?
- Когда будут, тогда и отдадите, - сказал помещик, насильно втискивая в руку пожилой женщине двухсотенную ассигнацию, бросился в сани и ускакал к дому значительного чиновника.
- Боже мой! Так есть еще на свете добрые люди, - сказала пожилая женщина, отирая платком глаза, спрятала ассигнацию и скорыми шагами пошла домой.
II
Очень странно составляются репутации на белом свете. Иной целый век работает за четверых, да никому не рассказывает об этом; притом у него физиономия веселая, беззаботная, и все говорят о нем: «Добрый малый, а пустой человек»; другой никогда ничего не делает, только всем жалуется на свою горькую участь, на тяжелую, трудную жизнь, да ходит важно, глядит на свет мрачно, задумчиво - и пользуется репутацией умного, делового человека. Сколько злых людей, отъявленных бездельников (с позволения сказать) пользуются именем добрых людей, и сколько благородных натур, людей благонамеренных, добрых, в основании, ни за что ни про что называют в свете злыми; и даже представят вам много фактов, по которым с виду ваши добряки покажутся вам самим маленькими Неронами, карманными чудовищами. Отчего это?
Был здесь в Петербурге один молодой человек, которого все знакомые называли злым человеком, насмешником; между тем, он никогда никому не делал зла, был добрым христианином, служил честно, добросовестно, никогда не выезжал на спине своих сослуживцев и даже любил всегда говорить правду. Улыбался ли он, глядя на притворные стоны и обмороки молодой жены над гробом старого мужа, оставившего ей богатое наследство - сотни указательных перстов протягивались к нему, сотни уст шептали: «Посмотрите, посмотрите - и здесь смеется! Рад чужому горю! Злой человек!..». Задумывался ли он, глядя на невесту, проданную жадным родителем золотому скелету, - соседка толкала локтем соседку, выразительно показывала на него глазами, и шептала: «Посмотрите, как загрустил, завидует чужому счастию! Злой человек!».
Он всегда ходил в черном галстухе; и так будем мы его называть «молодым человеком в черном галстухе».
Молодой человек в черном галстухе собрался ехать в отпуск, в деревню, и зашел проститься к своему сослуживцу Григорью Ильичу. Григорий Ильич занимал порядочное место, получал тысячи две жалованья и скромно жил с своей старушкой-матушкой, которая очень редко показывалась гостям.
Молодой человек в черном галстухе застал в гостиной Григорья Ильича его матушку и еще какого-то гостя. Григорий Ильич очень обрадовался и представил молодого человека в черном галстухе своей матушке. Матушка тоже обрадовалась, и сказала: «Я, вот уже год, как слышу, что вы посещаете моего сына и все собиралась вас увидеть».
Молодой человек в черном галстухе хотел было сказать то же, да посовестился, и молча поклонился старухе, а потом гостю - гость тоже поклонился и сказал что-то сквозь зубы. Я думаю, он и сам не знает, что сказал.
За чаем, старуха разговорилась, начала расспрашивать молодого человека в черном галстухе, куда он поедет, в какую губернию, надолго ли, на почтовых или на долгих, и т.п.
Молодой человек в черном галстухе отвечал, что поедет на почтовых, месяца на три, в Умеренную Губернию.
- Ах, батюшка! - вскрикнула старуха. - Да там золотое дно, а не край; там и люди живут все предобрые.
- Кому везет, тому везде золотое дно, а люди в Умеренной Губернии, как и везде, есть всякие.
- Я говорю не даром; не слыхали ли вы в этой губернии фамилии Степняк?
- И очень...
- Один помещик из этой фамилии получил наследство в Вишнеградской Губернии, давно уже...
- Знаю, пятьсот душ под Вишнеградом.
- Он, он, он! А что вы о нем скажете?
- Пустой человек!..
- Так вы его не знаете!
- Он мне дядя; я его хорошо знаю.
Лицо у гостя вытянулось; он посмотрел на всех, будто спрашивая: «Да законно ли так отзываться о дядюшке?».
- Все-таки вы его не знаете, хоть он вам и дядюшка; он так, кажется, с виду и балагур, и прикрасит что-нибудь в разговоре, а в душе ангел, не человек! Никогда не забуду, как он меня выручил из беды; и утром, и вечером за него молю Бога; не будь он, может быть, мой Гриша не был бы теперь человеком, или я бы не жила на свете; право, так!..
И старуха рассказала историю о своем отъезде в Петербург из Вишнеграда, которую я уже передал вам в первой главе.
- Вот теперь, - продолжала старуха, - мой Гриша получает, слава Богу, порядочное жалованье, и мы только оправимся, сейчас соберем двести рублей и отправим вашему дядюшке. Жаль, что теперь этого нельзя сделать; живем из жалованья, немного задолжали, а то бы отправили с вами. Знаете, долг тяготит, на душе лежит!..
- Не беспокоитесь, - заметил молодой человек в черном галстухе, - если вам мой дядюшка дал деньги с условием отдать, когда у вас будут лишние, так вы себя не стесняйте, ему они ничего не значат: у него тысяча душ, да, я думаю, он и забыл уже об этих деньгах.
- Все равно, а я пошлю; теперь мы задолжали; на следующий год Гриша получит чин, вычтут за месяц; да еще кое-что из теплого платья нужно сделать - опять будем жить день за день; а чрез год непременно возьму у вас адрес и отправлю долг.
Молодой человек задумался и скоро ушёл, во всю дорогу рассуждая сам с собою, и упрекая себя за то, как он мог думать худо о дядюшке и говорить, что он пустой человек.
А знакомый чиновник, оставшись один, сказал Григорию Ильичу и его матушке:
- Не нравится мне этот молодой человек; как можно так говорить о добрейшем человеке!.. По-моему, хоть бы он был и вправду с грешком - лучше смолчать: каков ни есть, а все дядюшка!..
III
Приехав в деревню, молодой человек в черном галстухе отдохнул только один день с дороги и поехал к своему дядюшке Степняку. Отец и мать молодого человека в черном галстухе не могли понять, откуда взялась такая любовь их сына к дядюшке.
Когда вошел молодой человек в черном галстухе в залу Степняка, Степняк сидел в углу на диване; перед ним, на столе, стояли банки разной величины с вареньем; на столе стоял письменный прибор, лежала шнуровая книга, ножницы и лист бумаги; у стола стояли две красивые, здоровые горничные – одна в красном сарафане, смуглянка, с черными бровями, с черными быстрыми глазами; другая голубоглазая, белокурая, в платьице шоколадного цвета. У дверей человек пятнадцать доморощенных музыкантов бойко играли увертюру из «Фенеллы» .
Старик Степняк приказывал черноокой горничной взвешивать каждую банку с вареньем, вырезывал билетики, записывал на них вес варенья, например: «Банка № 7-й полубелого стекла, варенье сахарное, клубника гишпанская беспримерная, весу с банкой три фунта пять лотов и четыре золотника, 1842 года, июня 12 дня». Потом наклеивал билет на банку, записывал в шнуровую книгу, и передавал голубоокой для сохранения.
- А! любезный племянник, здорово! - закричал Степняк, приветствуя входящего в комнату молодого человека в черном галстухе. - Давно ли из Питера? А я, вот видишь, занимаюсь сладеньким; люблю аккуратность; вот спроси хоть у Сашки.
Черноглазая улыбнулась и потупила глаза...
- Ну, расскажи-ка, брат, что там у вас, нового, в столице, а?.. - Убирайтесь вы теперь с вареньем, полно глазеть на приезжего франта; что вы его так едите глазами? Вот я вас!..
Девки ушли, бросив два-три косвенные взгляда на приезжего. Оркестр понатужился, заревел сильнее прежнего и умолк.
- Каково отхватывают? - спросил Степняк.
- Громко!
- Это и мне не очень по нраву, а ведь хорошо, и знаешь, все новейшие пьесы; вот и эту играли для пробы, знаешь, из Москвы прислали самую новейшую… Стёпка! а Стёпка? Какую-бишь это штуку играли?
- «Фенеллу», - отвечал капельмейстер.
- Хорошо, брат; только она нас как-то дурацки начинается; вдруг, еще и не прислушаешься хорошенько, как грянет, словно сарай обрушился, словно на потолок кто-нибудь телегу каменьев вывалил; это не годится. Ты ее как-нибудь, Стёпка, переделай по-своему: сначала не худо на этих, на тоненьких пискуликах пройтись, а там уж и покрепче можно. Понимаешь?
- Слушаю-с.
- Теперь сыграйте мне мой любимым вальс Ипсилантия. Ну, что же у вас новенького?
- Ничего особенного, - отвечал молодой человек в черном галстухе. - А вот, дядюшка, новость, за что я приехал благодарить вас; вы доставили мне несколько минут истинного наслаждения.
- Шутишь, брат! Кажется, я тебе не присылал ничего этакого...
- Не обо мне речь, дядюшка... А вас благословляет одна добрая старушка в Петербурге, которой вы когда-то помогли… Она рассказывала эту историю, не зная, что я ваш родственник, - и, можете представить, как мне было это приятно!..
- Никогда, никогда не помогал никакой старушке; напраслина, братец!
- Полноте скрываться, я все знаю.
- Ей-Богу , как живу на свете, ни одной старухе ни гроша не давал, и даже, признаться, не очень их жалую: они народ некрасивый и прекапризный.
- Ну, этому было лет двадцать назад; она еще не была старухой.
- А! другое дело; кто, братец, молод не бывал! Кто же бы это такой?..
- Помните, в Випшеграде, когда вы получали наследство, вы дали прогоны сестре значительного чиновника.
- Да, да, да, я и забыл было; это опять совсем другое дело... Знаешь, брат, я имел дела; ее брат был мне нужен, взяток он не брал: надобно же было как-нибудь расположить его к себе.
- Перестаньте, дядюшка, скрываться; вы сделали доброе дело, да еще оправдываетесь... Хотел бы я, чтоб вы видели, с каким чувством говорит о вас эта старуха, как она благословляет вас, утирает слезы признательности... Верите, дядюшка, извините меня, я и не подозревал... Вы всегда так странно рассуждаете... Я ошибочно понимал вас. Простите...
Молодой человек в черном галстухе с чувством пожал руку дядюшке.
- Глупости, братец, полно! - сказал Степняк. - Так ты знаешь эту женщину?
- Я служу вместе с ее сыном.
- Вот что! Он порядочный малый? Получает хорошее жалованье?
- Тысячи две.
- Браво!.. Вот что, подумаешь, значит служит; живи себе и получай жалованье; не то, что наш брат: и паши, и сей, и продавай, и корми крестьян, а в итоге ровно ничего!.. Придет неурожай, скотский падеж, еще и в долги залезешь...
- Пожалуйте, барин, ключ от уголья; самовар пора ставить, - сказал лакей, одетый в ливрею с галунами.
- На, возьми, - отвечал Степняк, - да смотри у меня, не очень много жги.
- Разве здесь так дороги уголья? - спросил Степняка молодой человек в черном гастухе.
- Да, дело степное, дров мало, а эти бездельники сейчас снесут кузнецу... Наша жизнь трудная... Что там еще нужно?
- Генеральша NN прислала вам коробочку вишень, - сказал, возвратясь, тот же ливрейный лакей, - привез форейтор, говорит: барыня говорила «своего саду» и приказала кланяться.
- Спасибо, спасибо, хорошо! А ключ ты там бросил, болван? Ступай на свое место... Спасибо; вот удружила ее превосходительство.
- У вас разве нет своих вишень?..
- Пропасть, братец, воробьи не клюют, да память дорога, а ее превосходительство меня помнит; вот что вышло! Своего, говорит, саду!.. Стёпка, на целковый, отдай форейтору на водку, да скажи, что я кланяюсь и очень благодарю ее превосходительство. Слышишь? Очень кланяюсь.
- Слушаю-с.
Капельмейстер взял целковый и, прихрамывая, вышел из залы.
- Чудный у меня человек Стёпка, да охромел... Слышал я и Липинского и Дрейшока - оба дрянь против Стёпки!.. Грусть берет, что он хромает.
- Отчего?
- Захромал от усердия ко мне, единственно от усердия... Вот видишь, у меня все музыканты в свободное время занимаются ремеслом, почти все на винокурне; только вот один, что играет на контрбасе, коновал, и искусный коновал; за ним часто присылает вот моя соседка... прочие - кто у кадей, кто у печек занимаются; а капельмейстер Стёпка главный винокур. Вот прошлую зиму, какая-то жадная собака повадилась на заводе объедать вокруг котла хлебную замазку; с вечера обмажут все швы, все щели тестом - к свету ничего нет: все объедено. Стёпка и засел у котла: я, говорит, поймаю собаку, а вы, братцы, возьмите дубьё, да отваляем ее, - пускай барского добра не ест. Погасили огни; в винокурне стало темно, как в сапоге. Стёпка надел рукавицы и сел у котла; немного погодя, говорит, послышал шорох, потом соп, а потом стало слышно, что ест кто-то обмазку; все ближе и ближе, и подошла собака к самому Стёпке; он хвать ее за уши да и гаркнул: «Сюда, ребята, сюда, держи»... Сбежались ребята с дубьем и говорят: «Надобно огня вздуть, не видно, где собака».
- Бей скорее, - закричал Стёпка, - пока огонь, она вырвется; мочи нет держать, такая сильная.
- Чтоб не задеть вас, Степан Иванович, - сказал кларнет.
- Бей на голос! - закричал Стёпка. - Слышишь ли голос? Бери правее, да и дуй; тут она.
Кларнет - как хватит, да прямо по ноге Стёпку; Стёпка закричал и пустил собаку. Собака ушла, а Стёпке ногу перешибли; три месяца не ходил, и теперь все еще прихрамывает... Вот какая история!.. Так ваша старушка еще помнит меня?
- Как же, помнит! Всякий день, говорит, за вас Богу молится.
- Ну, слава Богу! Я думал, забыла меня в столице... Так она вот так при всех рассказывала?
- Тут я, ее сын, да еще какой-то чиновник из министерства.
- Из министерства? Спасибо ей! И вам спасибо!.. А я вот это недавно убил быка... для домашнего обихода. Сегодня вас попотчую отличной говядиной...
Подобным образом поговорили дядюшка с племянником, напились чаю, попробовали говядины, и племянник уехал домой, не зная, что и подумать о дядюшке.
IV
С месяц уже, как возвратился из деревни в Петербург молодой человек в черном галстухе. Была осень довольно-глубокая; по небу тяжело ходили снеговые тучи. Восьмой день Петербургцы не видели солнца, и этот восьмой день был морозный; экипажи сильно гремели по мерзлой мостовой, холодная пыль из-под колес неслась столбом и крутилась в воздухе; в подобные дни, как и в дождливые, очень хорошо спится. Молодой человек в черном галстухе пообедал, раскурил сигару и хотел было лечь спать; но зазвенел у двери колокольчик; минуту спустя, слуга принес письмо.
Молодой человек в черном галстухе с изумлением прочел письмо, внимательно посмотрел на подпись, будто не веря глазам своим, еще раз прочел, измял его в руке с негодованием и бросил под стол.
Верно письмо было неприятное, потому что молодой человек не мог уснуть: он был чем-то взволнован, долго ходил по комнате, пожимая плечами, горько улыбался и наконец, надев теплый сюртук, вышел бродить по улицам, кажется, без цели, без намерения. Где-то в переулке, поймал его сослуживец, Григорий Ильич, сын известной нам старухи, и затащил к себе напиться чаю. Старуха была именинница; а как молодой человек в черном галстухе обедал поздно, гости же к старухе сходились рано, то он и застал уже человек пять разных виц-мундиров. Хозяйка очень обрадовалась новому гостю и благодарила, что он не забыл ее именин.
- Я вовсе не знал об этом, - отвечал молодой человек в черном галстухе, - и очень благодарен вашему сыну, что он меня позвал.
- Да, матушка, - заметил Гриша, - я шел от начальника, который меня сегодня так нечаянно изволил потребовать, встретил их и пригласил, не говоря о ваших именинах, чтоб сделать сюрприз.
- Ох, ты у меня вечно на сюрпризах! Верите ли, он мне и родился почти сюрпризом, я и не ожидала, а он родился.
- Скажите!.. а! видите! гм!.. - заметили гости.
- Право, - продолжала старуха. - А что начальник?
- Ничего, - отвечал Гриша. - «Я, - говорит, - звал затем, чтоб сказать вам, чтоб вы никуда не отлучались из дому сегодня, в случае, какое дело будет». - Я поклонился и сказал: «Слушаю, ваше превосходительство; больше ничего не будет?». - «Ничего, - сказал он мне, - прощайте». Я поклонился и пошел домой, да вот и встретился с ними.
- И прекрасно! - сказала старуха. - Милости просим! Что за предобрейший у тебя начальник! Ангельская душа!.. А вы давно из деревни?
- С месяц, - отвечал молодой человеке в черном галстухе.
- Все у вас там здоровы?
- Слава Богу.
- И слава Богу! А ваш добрейший дядюшка Степняк?
- Живет.
- И слава Богу!.. Ангельская душа!.. Садитесь; будете гостем... Акулина, давай поскорее самовар!
Хозяйка начала хлопотать об угощении; молодой человек в черном галстухе сел; возле него сидел, вытянув ноги во всю комнату, должно быть важный человек, высокого роста, с орденом на шее. Прочие вицмундиры разговаривали вполголоса о доброте души Макара Ивановича и о доброте двойного трико, почтительно посматривая на высокого человека.
Высокий человек не судил ни о трико, ни о Макаре Ивановиче, а вздумал удостоить разговором нового гостя и, медленно понюхав табаку, глядя в землю, спросил густым басом:
- А в которую губернию вы ездили?
- В Умеренную, - отвечал молодой человек в черном галстухе.
- А!.. В какой уезд?
- В такой-то.
- Гм! По делам службы?
- Нет.
- По домашним обстоятельствам?
- Точно так.
- Вы здесь на службе?
- Да.
- В каком департаменте?
- В таком-то.
- Занимаете штатное место?
- Да.
- Смею спросить, какое?
- Такое-то.
Верно, место, занимаемое молодым человеком в черном галстухе, показалось высокому человеку очень мелким, потому что он более ничего не спрашивал, совершенно прекратил свой допрос, и, не подымая глаз, громко сказал:
- А вы, милостивый государь, бываете у Макара Ивановича?
- Довольно часто имею эту честь, - отвечал один вицмундир, - даже третьего дни, смею доложить вашему превосходительству, только что мы вышли из департамента...
- У него цветет, говорят, редкий цветок.
- Точно так, ваше превосходительство, в горшочках редкостнейшая резеда; запах, можно сказать...
- Я не об резеде говорю, милостивый государь...
- Извините, ваше превосходительство, я ослышался.
- У него, мне говорили, вот тайный советник А. и статский советник Б., цветет удивительный цветок в роде благоуханного букета и с виду очень похожий на кавалерственную звезду...
- Не видал-с, ваше превосходительство.
- Вероятно, он не в приемной, а там где-нибудь подалее... Мне говорила одна придворная дама, что и за границей редко таких цветов... А вот в проезде через Карльсбад, где я пил шпрудель, я видел много замечательных растений, так называемых экзотик... Я, совестно сказать, чуть не заплакал от удовольствия, нюхая подобные вещи.
Так поговорили добрые люди с час, пока отпили чай, потом сели играть в преферанс, потом подали ужин.
За ужином, когда налили в бокалы шампанское, и высокий человек предложил тост хозяйки-именинницы, старуха закричала: «Нет, погодите; сделаем честь одному благодетельному человеку».
- Как вам угодно, - сказал высокий человек, поставил бокал и спокойно опустился в кресла, будто чего ожидая.
- Выпьем за здоровье их дядюшки, господина помещика Степняка, - продолжала старуха.
Высокий человек посмотрел на хозяйку такими глазами, которые ясно говорили: «Так это не мое здоровье вы намерены пить?».
- Не удивляйтесь, мои почтеннейшие гости: Степняк выручил меня когда-то из беды... - И старуха со слезами рассказала известное вам приключение в Вишнеграде, когда Степняк дал ей прогоны до Петербурга.
- Удивительный человек! - сказал, возвыся голос, высокий человек. - Дать деньги, не надеясь никогда получить их обратно; это заслуга.
Все гости заохали, заахали и дружно опорожнили бокалы во здравие Степняка.
Молодому человеку в черном галстухе сделалось как-то неловко; он протянул руку к бокалу, поднес его ко рту и опять поставил, горько улыбаясь.
- Что же вы не пьете здоровье дядюшки? - спросила его хозяйка.
- Благодарю, - бормотал молодой человек в черном галстухе, - я... не пью вина, я...
- Однако, вы пили прежде, - заметил высокий человек.
- Да, но теперь не могу; я пил много.
- Нет, вы, кажется, не любите вашего дядюшки, - спросила хозяйка.
- Он будет здоров и без моего бокала.
- У вас, милостивый государь, должны быть с дядюшкой какие-нибудь фамильные неудовольствия, - заметил высокий человек, - а это худо; счеты счетами, а доброе дело должно находить сочувствие в благородных сердцах.
- Я никому не обязан давать отчет в моем поведении; но пить более не могу. Степняк и без меня будет здоров.
Ужин кончился, и молодой человек в черном галстухе сейчас же ушел домой.
Гости долго еще просидели у именинницы, судили, рядили о поступке молодого человека в черном галстухе, называли его злым человеком, насмешником.
- А вы что о нем думаете? - спросила хозяйка у высокого человека.
- По-моему, извините за выражение, сударыня: он грубиян и самая бесчувственная скотина!
Гости преклонили головы пред этим решительным приговором.
Молодого человека в черном галстухе очень ласково встретила на квартире его лягавая собака, визжала, прыгала... Очень было видно, что она хотела кушать, и начала выполнять перед своим хозяином разные шутки, за которые ей обыкновенно давали съестного. Она и лаяла, и ползала, и прикидывалась издохшей, и приводила за полу слугу в кабинет молодого человека в черном галстух; но видя, что он не замечает ее проделок и задумчиво сидит в креслах, бросилась под стол, схватила какую-то измятую бумажку, и, став передними лапами на кресла, ласково вытянула к своему хозяину морду с поноской.
Молодой человек узнал письмо, которое он получил в тот день и бросил под стол, взял его, прочел снова, покачал головой, разорвал и бросил за окно.
Разорванное письмо, не знаю как, попало в руки одного моего знакомого, великого охотника до рукописей вообще, и писем в особенности. Вот оно от слова до слова:
«Любезный племянник!
В бытность твою дома, ты сказал мне, что старуха NN, взявшая у меня в 18.. году взаймы двести рублей государственными ассигнациями, лично призналась тебе в оном долге в присутствии какого-то чиновника министерства; а посему прошу тебя, явись к ней и истребуй означенные деньги, хоть без процентов; в случае ее запирательства, можешь сослаться на вышеозначенного чиновника: он может лично об этом сказать министру. - А на означенные деньги вышли мне с оказией баночку макассарского масла, и возьми билет в польскую лотерею; да нельзя ли десятка два каких-нибудь новомодных шляп для моих музыкантов. Я недавно купил двести душ в ***ой Губернии, и туда сейчас уезжаю. - Времена у нас худые, хлеб не уродился, сена мало, одна надежда на милосердого Бога в наших тяжких обстоятельствах. - Кланяйся N.N.N.N.N.N.
Любящий тебя дядя
Степняк.
Р.S. Постарайся уладить дело с бабою; я тебе отблагодарю со временем. - Ей, теперь получая столько жалованья, можно бы и проценты заплатить».
Е. ГРЕБЕНКА.
Рисунки Александра Алексеевича Агина
(Литературная Газета. 1844. № 36 (14 сентября). С. 599 - 604. (Рисунки на С. 599, 600, 602); № 37 (21 сентября). С. 615 - 617. (Рисунок на С. 616)).
Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой.