Как только я проснулся, вечернее поражение вновь вспыхнуло в утреннем свете. Был полдень; прошло не так много часов с тех пор, как я оставил Мартина у его дома.
Не в силах удержаться, я спешил в лабораторию - услышать замечания, которые я не хотел слышать. Уолтер и брат уже были там. Возможно, они следовали первому правилу старины Бевилла для любых дел: если становится трудно, если кто-то может навредить или помочь, он обычно говорил: держитесь просто; не волнуйтесь о достоинстве и страхах; всегда приходите лично.
Даже в то утро Мартину, возможно, хватило бы самообладания последовать такому совету: но в случае Льюка было более вероятно, что они пришли для того, чтобы обсудить критические замечания и приступить к работе в тот же день.
Критические замечания шли одно за другим. Там было - для человека, привыкшего к менее активным и более лицемерным беседам - удивительно мало сочувствия. Большинство людей не задумывались о чувствах Уолтера или Мартина; их беспокоило, почему "куча" не запустилась; был ли верен диагноз Льюка; сколько времени займут "моды" (усовершенствования).
Учёные шутили. Было ли это, спросил Маунтни, самым дорогостоящим отрицательным результатом в истории науки? Эту шутку, отвлеченную, не особенно злобную, они придумали сами. Я бы слушал дальше, но приходилось возвращаться в Лондон и готовить отчет Гектору Роузу.
Придя в офис поздно вечером того же дня, я обнаружил, что меня ждет сообщение: поздравления от сэра Гектора и, когда у меня будет свободное время, не воспользуюсь ли я возможностью навестить его?
Я сразу же отправился с визитом. Кабинет Роуза, который находился на противоположной от моей стороне здания, выходил окнами на деревья Сент-Джеймсского парка, колышущиеся в тот вечер на ветру и яркие в холодном солнечном свете. Роуз встал, кланяясь в пояс, приветствуя меня со своей изысканной вежливостью.
- Это очень, очень мило с вашей стороны уделить мне минутку, мой дорогой Элиот. - Он усадил меня в кресло рядом со своим письменным столом, откуда я чувствовал запах гиацинтов на маленьком столике у окна: даже в военное время он каждый день менял свои цветы. Затем он предложил мне свой портсигар. Это было похоже на него - носить сигареты для своих посетителей, хотя сам он не курил. Было ли мое путешествие в тот день чрезмерно неудобным, спросил он, смог ли я нормально пообедать?
Затем он посмотрел на меня светлыми глазами; лицо все еще казалось слишком юным, невыразительным.
- Я так понимаю, что все прошло не совсем так, как ожидалось?
Я сказал, что, боюсь, нет.
- Понимаете, мой дорогой Элиот, это довольно прискорбно. С самого начала этот проект подвергался слишком большой критике и доставлял немало хлопот.
Я прекрасно это понимал.
- Если это ошибка, - сказал Роуз. - Мы можем идти по... Не самому лёгкому пути и не отправлять наших ребят в Америку.
- Возможно, это так, - ответил я. - Но я им помогал.
- Боюсь, что это так, - согласился Роуз холодно и рассудительно. Он добавил с той же рассудительностью. - Я тоже.
- Возможно, мы ошиблись, - продолжил он. - Но именно доктор Льюк и его команда нас провели.
Внезапно ровный, властный официальный тон дал трещину: в нем вспыхнуло обычное человеческое раздражение.
- Боже милостивый, - рявкнул он, - они слишком много говорят и слишком мало делают!
Роуз обладал даром отключать свои эмоции. Иногда я думал, что это самый полезный дар, которым может обладать деловой человек, иногда - самый пугающий.
- Однако, - Роуз смягчился. - Все это может подождать. Теперь я хотел бы воспользоваться вашим советом, мой дорогой Элиот. Что вы предлагаете в качестве следующего шага?
Я ждал этого.
Я сказал, настолько честно, насколько мог, что, на мой взгляд, есть два возможных пути: первый - сократить наши потери, разогнать Барфорд и распределить ученых в американские проекты (для Уолтера и брата это было бы откровенным провалом); второй - ещё раз довериться Льюку.
- А вы бы что выбрали?
- Я едва ли мог бы судить беспристрастно, - начал я.
- Думаю, вы способны говорить объективно, - заметил Роуз. Замечание звучало язвительно, но оно не было насмешкой. Роуз умел отойти от личных интересов; он бы разочаровался, если бы я не мог так же.
Я пытался. Я сказал, что большинство людей в Барфорде искренне верили, что "куча" в конечном счете сработает; это могло занять месяцы, это могло (если диагноз Льюка был неправильным) занять несколько лет. Была вероятность, которую я и не предполагал, что "куча" все равно сработает быстро; если дать Льюку еще больше денег, еще больше людей.
- Если вы не готовы, - произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал отстраненно. - Компромисс невозможен. Вы должны либо довериться сейчас, либо наша страна отказывается от этого.
- Пан или пропал, - произнес Роуз. - Если я правильно понял вас, дорогой друг.
Я кивнул.
- И опять же, если я вас правильно понял, вы бы предпочли - хоть и не очень определенно - рискнуть?
Я кивнул ещё раз.
Роуз задумался, собирая воедино нити проблемы, научные прогнозы, борьбу в своих комитетах, мнения министров.
- Довольно неловко, - сказал он. Он встал и вежливо по-юношески поклонился.
- Итак, - заключил он. - Я в большом долгу перед вами, и мне жаль, что я отнял у вас так много драгоценного времени. Я должен обдумать это, но я чрезвычайно благодарен за ваши предложения.