За окном догорает заря, бросая прощальный отблеск на позолоту массивной рамы, обрамляющей старинное зеркало.
На стекле тонкая геометрия обнаженных веток, тихонько гудит камин, в фарфоровой чашке тяжелым сгустком янтаря дымится чай. Вечерний сумеречный свет выхватывает атласный бок яблока с потемневшего от времени натюрморта, висящего на стене.
Задумчиво поскрипывая, зеркало почтительно отражает дремлющую в кресле хрупкую старуху. Поникший тонкий профиль хранит былую привлекательность. Седая кичка, не потерявшая густоту, кружевное оплечье тончайшей работы, шерстяное темно-синее платье, на тонком пальце голубой топаз…
Дубовые часы-ходики, вечный символ времени, отбивают свою всегдашнюю чечетку: тик-так, тик-так, тик-так… Потускневшее зеркало помнит эту старуху маленькой застенчивой девчушкой с огромным бантом в смешных кудряшках, а в квартире жизнь и смех, счастливую суету, перешептывание фамильного фарфора, переходящее в гордый перезвон столового серебра…
Старухе снится обморочная синева летнего питерского неба, душистые созвездия сирени, щеголеватый молодой человек, высокий и стройный, рассеяно поглаживающий рыжеватую бородку. Солнце играет на цепочке карманных часов веселыми бликами. Это ее муж. Она в легком белом платье и очаровательной шляпке, рыжие кудри кажутся золотыми в лучах летнего солнца, кружевная перчатка облегают изящную ручку…
— Дорогая, а не прогуляться ли нам до набережной?
— Пожалуй, милый.
Они выходят на набережную Невы. Жаркий полдень, утомленные неожиданным зноем горожане… Чайки с победными криками носятся над водой, в воздухе разлиты спокойствие и нега… На душе хорошо и радостно, впереди жизнь, похожая на эту бесконечную реку, отражающую небо и ослепительное солнце. И также как эта вечная река, пересыпанная яркими бликами, как драгоценными камнями, жизнь будет усеяна приключениями и планами, встречами и расставаниями, радостями и горестями…
Старуха улыбается во сне, по морщинистой щеке стекает алмазная слеза, одна, другая… Какой это век: 19, 20, а может быть 21?