Лужанка был поселок, как поселок, может немного зажиточный. Пара винокурен, мельница и даже запруда у мелкой речушки, в которой, конечно же, водились местные утопленницы и был водяной. Поодаль, за вечно пыльной дорогой, расположились хутора, на одном из которых обустроили пасеку. В селе поговаривали, что пасечники были бандюками и просто тут затаились, ожидая того времени, когда советская власть отступит.
Да что уж говорить, даже последние сельские бедняки не могли понять, зачем им нужно это коллективное хозяйство. Жить лучше они не стали, а вот те, кто и раньше всех в кулаке держал, так и остались при своем, стали новым начальством.
Владо, как по-местному кликали невысокого симпатичного чернявого паренька, любил бегать на пасеку. Его завораживали пчелы, толпами вылетающие из улья и потом покорно приносящие назад в дом свой добычу. А на местных он обижался, повторял, что зовут его Владимиром, как крестителя Руси, а не Владом, как упыря.
Местные только посмеивались и не говорили мальчику, что он больше похож на шустрого цыганёнка, чем на русского князя. Мать парнишки пришла в Черновцы, еле держась на ногах и ни слова не могла понять или сказать. Было это давно, когда власть менялась, словно по распорядку дня, в завтрак одно, в обед другое, а уж к ужину и вовсе то бой, то беспредел. С города, как местные с гордостью именовали Черновцы, беженку забрала сердобольная женщина, возившая молоко на продажу. Так и появились в селе новые люди. Хату им справили, помогли. Чужая так и осталась малахольной, а вот ее парнишка рос шустрым, умным и любопытным.
---
Владо проснулся на сеновале от того, что его трясла за плечи мать. В глазах женщины был страх, она что-то лепетала на непонятном ее сыну языке. Паренек сел, уронив библиотечную книжку с тремя фигурами русских богатырей на обложке. Он понял, что произошло нечто из-ряда вон выходящее не потому, что его мать была испугана, а потому что услышал чужую резкую, похожую на отрывистый марш, речь. Он обнял мать и тихо приложил ладонь к ее рту, женщина сразу же замолчала. Владо забрался на сено и выглянул в щель – по пыльной дороге, проходящей сквозь село, шагали люди в серой невзрачной форме и их было очень много.
Паренек кувырком скатился вниз и побежал к выходу из сарая. У дверей он остановился, оглянулся на мать, приложил палец к губам и выбрался через лаз, небрежно замаскированный сеном. Огородами он добрался до маленькой площадки перед домом председателя колхоза.
Тот же низко кланялся людям в сером, которые не пришли пешком, а прикатили на черной машине. Владо пытался хоть что-то разобрать, но не понял ничего из их речи. В этот момент его кто-то крепко схватил за ухо, так, что аж в глазах потемнело.
-Ты тута шо шукаешь, малец?
-Ой, дядь хохол, ну пусти, больно ж.
-Я тэьэ какой якой хохол? Я тэбэ дядька Степан. С казаков я, вообще то, с Дону.
Мужчина отпустил ухо паренька, которое тут же опухло и стало багровым.
-А я знаю тебя, у тебя кузня на дальнем хуторе, тебя все хохлом кличут.
-Все малец, нет почитай, кузни, немец пришел.
-Немец?
-Враг наш, всегда с немцем воевали.
-А говорили, ты против советов, как все с хуторов?
-Тут, парень, против, не против, чужие пришли. Свои, они хоть какого цвету, все свои.
-А чего делать то?
-Чего чего…выжить, мальчик, выжить.
Так для жителей маленького села началась война. Они не слышали объявление, потому что радио еще не провели. Они просто увидели колонну одетых в серое, неспешно шагающих по их пыльной дороге. Конечно же, все побежали к председателю колхоза, а тот, сам ничего не понимая, решил встретить с хлебом солью, ну мало ли, вдруг власть меняется.
---
Уже неделю Владо пробирался к Киеву. Он именно пробирался, ориентируясь на старый компас и молясь о том, чтобы его не схватили. Владо очень боялся попасть в плен, ведь тогда было бы все потеряно. Он нес киевскому подполью весть о том, что окраинные хутора за деревней Лужанка не перешли на сторону немцев и всячески им сопротивляются. Только вот где искать то самое подполье парень понятия не имел. Да и внешность его не располагала к поискам партизан, черные вьющиеся волосы, яркие карие глаза…вмиг расстреляют. Но, как это ни странно, до Киева он добрался.
Город паренька удручил. Разбитые, сияющие сквозными дырами, огромные дома, невероятное количество столбов с указателями на непонятном Владо немецком языке. Он прятался по подворотням и в какой-то момент решил, что нужно найти священника. Парень рассудил просто, попов немцы не трогают, значит именно попы и возглавят сопротивление или, хотя бы, будут связными. Если бы в голове подростка хоть на секунду возникла мысль о том, что батюшки – такие же люди….но такой мысли не возникло.
---
-Lassen Sie ihn in Ruhe, Colonel, sehen Sie nicht, dass es nur ein Kind ist, das von der Romantik des Kommunismus geblendet ist? (Оставьте его в покое, полковник, вы разве не видите, что это просто ребенок, ослепленный романтикой коммунизма?)
-Nein. Ich glaube, er ist schlau. (Нет. Я полагаю, что он хитрый)
Как это ни странно, но Владо выдержал полгода допросов, а потом подтянутый немецкий полковник потерял к нему интерес. Что еще более странно, в те моменты, когда боль переставала что-то значить, Владо начинал понимать язык захватчиков. Он губами проговаривал слова, а те делали паузу, пытаясь понять, что парень шепчет.
Потом, когда о нем забыли, Владо пытался собрать себя по частям. Он понимал, что сразу же бы рассказал все, если б знал хоть что-то. В его деревенскую историю немцы не поверили, а он, после каждого тычка насильника, после каждого окунания в рассол, после каждого втыкания иголок продолжал ее повторять, ведь больше он ничего не знал.
«Выжить, главное выжить», - с этой мыслью он вышел и темной ямы, в которой сидел, никому не нужный, очень долго. А понадобился он странному человеку, носившему немецкую форму, но подкручивавшему усы, как настоящий атаман.
---
-Владик, ты че тут залег?
-Так побегнут же.
-Да и пусть бегнут, все одно сгорят.
-Э, не..люблю я, понимаешь, горячих бить..история вот была…
-Да ну тя, Влад, чистой воды душегуб ты.
-Я не Влад, я Владимир.
-Ну и че?
-Ни че, иди давай.
Бритый наголо паренек зажал палец на курке автомата и уставился на двери сарая. Поправил ленту и опять внимательно посмотрел на сарай. Да и какой это был сарай, амбар, такой же, в котором он спал когда-то. А значит там есть лаз и оттуда драпанут.
Как только появились горящие фигуры, он дал очередь. Потом еще. И в самом конце, когда не было живых факелов, он вдарил еще одну, прицельно. Он не любил, когда его называли Владом, как упыря. И еще он помнил одно – «выжить» и знал, что сгореть хуже, чем умереть от пули.
--
Марсель кипел, подпольщики не боялись нацистов, а те, в свою очередь, не замечали подпольщиков. Владо усмехнулся и пошел прямиком в домик с надписью gu;rillero, то есть – «партизаны». Так начался его путь во французский легион, туда, откуда мало кто возвращается.