По всем правилам «жизни как надо» Аля влюбилась не вовремя и не к месту — на похоронах бабушки. Бабушка ушла так скоро и так неожиданно для всех – никто не был к этому готов. Да и едва ли к такому вообще возможно подготовиться.
Только вот осенью Аля обнимала бабушку, уткнувшись ей в передник, обещала хорошо учиться и не забывать звонить. И вот зима, и она возвращается, чтобы проводить бабушку в последний путь.
Аля ехала на ночном скором, вместе с семьей, в деревню, в тот самый дом, где проводила время в своём детстве, а в голове вертелось лишь одно: жизнь не будет прежней.
— Теперь нас выгонят из этого дома, — Аля улавливала лишь обрывки фраз родителей, когда те говорили между собой.
— Не говори ерунды, они же не бессердечные! — папин бас врывался в тишину спящего купе.
И Аля не совсем понимала, о чем говорят родители, только чувствовала как неопределенность и страх расползаются по телу. Она сидела в ночном купе, наблюдая как по стене медленно ползут тени деревьев, вырастающие в огромных чудовищ в свете теней проезжающих фонарей, и смотрела на старшего брата, который сидел напротив и молчал.
— Ты веришь, что её больше нет? — шёпотом спросила Аля, чтобы не услышали остальные.
Брат молчал и продолжал всматриваться в ночное отражение окна спящего купе. Але хотелось подойти к нему, присесть рядом, обняться, чтобы хоть немного разделить с ним горечь и холод внутри, но брат был как неприступная скала. На пару часов Аля проваливалась в тяжёлый беспокойный сон, и просыпаясь, сразу искала брата глазами, а он всё продолжал так же неподвижно сидеть, облокотившись о стол и смотрел как пролетает ночь за окном под стук колёс.
Потом был долгий день, состоящий из больницы, оформления похорон, разговоров соседей, суеты и взрослых слез. В этой суете взрослых, они с братом казались Але самыми одинокими на свете. Але хотелось подойти к маме или папе, рассказать как ей сейчас страшно, но внутри как будто стянуло железными тисками. Невозможно сильно хотелось быть с кем-то рядом, и так же невозможно страшно подойти и признаться в этом — всем было не до неё.
После похорон ощущение одиночества ещё больше стянуло скулы и хотелось бежать куда глаза глядят, только бы не оставаться в доме. В доме, где Аля когда-то была по-детски счастлива. Вот тут, под старыми половицами, они с братом прятали клад, тут грелись на печке холодной зимой, пока бабушка что-то пекла, а тут сидели на крыльце, открыв настежь двери во время грозы, а тут… тут наряжали елку и обещали друг другу всегда быть рядом. А вон там, за печкой, прятали яблоки, которые украли ночью у соседа, чтобы бабушка не наругала…
— Я к друзьям, — металлическим голосом сказал брат, и резко встал из-за стола.
— Ты прямо сейчас хочешь уйти? — удивлённо спросила мама. Было видно, как она устала и у неё нет сил спорить с ним.
Брат молча продолжал надевать на себя старую дедову телогрейку с валенками.
— Возьми меня с собой, — Аля спрыгнула с печки. — Можно я пойду с тобой сейчас? — она подошла к брату и взяла его за руку.
В комнате повисла тишина. Брат по-прежнему молчал и смотрел на Алю, будто видел сестру в первый раз. Потом сжал её руку так сильно, что Але даже стало немножечко больно.
— Хорошо, пойдём, — всё так же чеканя слова, произнёс он. И это было единственное, что Аля услышала от него за всё это время.
Потом они долго и молча шли по ночной деревенской улице. Брат курил сигареты, которые стащил незаметно у отца. И Аля ничего не спрашивала у него, просто тихонечко шла и слушала, как скрипит снег под ногами.
А потом Аля встретила любовь. И за одну ночь, вне бабушкиного дома, успела влюбиться. Только лишь потому, что это был первый человек, который с Алей заговорил.И все то время, пока они говорили, он просто гладил ее по плечу и нежно целовал в макушку. И это казалось Але самым безмятежным мгновением жизни — мгновением, где она была не одна. И хотелось остаться в этом обволакивающем тепле навсегда.
***
— Доченька, попрощайся с домом, мы больше сюда никогда не приедем, — сказала мама утром, когда Аля только пришла, заворачивая старую икону в расшитый бабушкой белый рушник. Аля ожидала каких угодно слов. Ожидала, что мама будет ругать и осуждать ее за то, что она убежала ночью, что будет недовольна, что скажет, как она могла, вот так вот уйти на всю ночь. Вместо этого мамины слова оказались такими тяжёлыми,что упали бетонной плитой внутри. Что бы не расплакаться при маме Аля выбежала на улицу. Брат выбежал за ней.
Она стояла у полуразвалившейся калитки дома, в старой бабушкиной фуфайке и глубоко дышала. Аля вдруг поняла, что всё, что она сейчас видит — это в последний раз. От фуфайки всё ещё пахло сухим сеном, домом и бабушкой… И только в этот момент Аля отчётливо ощутила, что бабушку она тоже больше не увидит. Никогда. И впервые заплакала. Горько и навзрыд. Так когда-то она плакала, уткнувшись носом бабушке в живот, когда ее обидел деревенский мальчишка. Плакала и сжимала в руке уголок бабушкиной тёплой фуфайки.
Аля почувствовала, как брат подошёл к ней и крепко обнял сзади, уткнулся носом ей в плечо и тоже заплакал. Она пыталась убедить себя, что плачет сейчас по любви, которую нашла и тут же потеряла, но это было обманом.Они оба плакали сейчас по своему детству, которого больше не будет. По бабушке, с уходом которой детство для них с братом перестало быть тёплым и заставило повзрослеть. Она больше никогда не прибежит к бабушке в трудный момент и не сможет прижаться к ней. И бабушка больше никогда не погладит Алю по голове.
И только внутри навсегда останется звучать бабушкино тёплое «Милая, поплачь. Чего ж не поплакать, когда болит. Поболит, и пройдёт». И Аля верила, что это навсегда будет так.