Письма одноклассника

ПИСЬМА  ОДНОКЛАССНИКА
(1968 – 1972)*
(Из личного архива В. Леф)
___________________________

1
Июнь 1968 г.
Здравствуй, Рита. Мне не хочется долго ждать от тебя письма. Я не могу. Я тебе расскажу всё.
Тогда, когда мы пошли после вечера, я понял, что только с тобой буду счастлив. И ты не обижайся на меня за то, что я не так вёл себя на вечере, но я не знал, что мне делать.
И когда мы пошли в лес, я хотел пойти с тобой и только с тобой, но увидев тебя с Г.Ч., я не знал, что и думать.
Ты плакала, и я не знаю, почему, но я хотел успокоить тебя. Прикоснуться к тебе и целовать, целовать, чтобы навсегда, навсегда с тобой.
Ты не думай, что это просто мимолетная любовь, нет, такой любовь не бывает, – есть только мимолетное увлечение, но не любовь.
Утром ты приходила в школу, я хотел тебе рассказать обо всём, но спазма сдавила мне горло.
И хотя мне Людмила Ивановна сказала подождать до трёх часов, я уехал. Я не мог ждать, когда уже всё кончено, и решил уехать домой, не попрощавшись ни с кем. Не знаю, как не расплакался в автобусе. Не мог спокойно сидеть и уезжать из Дневальска, от тебя.
Дома я разрыдался, лёг на кровать и плакал, плакал долго. Мне не хотелось уезжать, не увидев тебя. Наверное, я бы вернулся попрощаться, но было уже темно.
Утром я появился в Дневальске с желанием увидеть тебя, Рита. И я увидел. Как мало мы пробыли вдвоём! Ты же ничего не сказала даже на прощанье. Мне было так горько. Я приехал только из-за тебя, увидеть, поговорить, взять адрес. Но всё вышло так быстро, так скомканно.
Конечно, я не виню тебя, но я рассчитывал на взаимность. Мне ребята сказали, что ты в исполкоме, и я бросился туда. О, если бы ты была там! Я б не отпустил тебя никуда до вечера.
Рита, ты теперь цель в моей жизни. Вот увидишь, я без тебя умру. Мне так горестно, так пусто. Вот сейчас пишу, а слёзы уже стоят в глазах, и в горле давит, голова болит. Но чтобы быть с тобой, я готов на всё.
Я знаю, ты скажешь, что нет, это неправда, это не любовь. Но это так. В письме трудно рассказать… Если б я мог быть всегда с тобой! Но это можешь решить только ты.
Ещё в девятом классе я мечтал об этом, но ты была неумолима в своём выборе и остановилась на другом.
Я любил и буду любить тебя всегда. Я знал о тебе все – кто ты, чем увлекаешься и остальное. Некоторые языки любят разбалтывать тайны, но я не мог объяснить тебе что-нибудь.
Был один случай в десятом классе. Ты спросила: "Почему вы так меня ненавидите?" Я ответил: "Почему ты спрашиваешь у меня? Ты самая умная и красивая девочка". Это было чуть-чуть признание в любви. Но я не получил от тебя ответа, или ты не поняла, или не хотела понять. Вернее, я не мог истолковать в свою пользу твои слова: "А ты не догадываешься?", то есть, я не смел подумать, что ты меня любишь… Так я догадался, а может и нет, сейчас уже всё равно.
Наверное, я завтра уеду. Может, мы ещё и увидимся в столице, не знаю. Я бы очень желал до окончания моей жизни видеть тебя рядом, и это не каприз. Это, наверное, и есть настоящая любовь. Просто дружить с тобой, наверное, не сумею. Говорю от всего сердца.  И ты, пожалуйста, не обманывай меня в своих чувствах.
Я рассчитывал, что мы будем жить вместе, вместе учиться. Я строил планы, но они рухнули сегодня в автобусе. Твоё холодное обращение обожгло мне сердце. Я не знал, что делать. Ты не сказала мне ничего, кроме "До свидания". Я спросил "где?", ты не поняла. Почему же тогда "до свидания", а не "прощай"?
Напиши мне сразу, как получишь это письмо. Пиши всё, что думаешь. Я люблю тебя, настоящее чувство моё не вызывает сомнений. Когда будешь ехать на вступительные экзамены, напиши мне или дай телеграмму, я приеду. Если наша любовь взаимна, конечно, иной я не смогу стерпеть.
До скорого свидания, до встречи. Передай привет сестре Ж. Её фотография у меня, та, что висела на Доске Почета. Я снял, она чем-то похожа на тебя.
Целую (хоть мысленно). Твой всегда Гена.
2
Здравствуй, Рита! Пишу тебе с городского почтамта. Только что вернулся из Дневальска. Еду домой завтра, в понедельник. Сегодня, в воскресенье, так хотел увидеть тебя. Ходил по всему городку, но тебя не увидел. Когда шёл к тебе (решил сходить), встретил Зину и передал ей письмо для тебя. Так неохота было, чтобы ты получила его через почту. Очевидно, она тебе его передала. Сейчас пишу и жалею, что не встретился с тобой сам.
Очень прошу тебя не порывать со мной. Хоть в письмах, да с тобой. А, может, и встретимся ещё. Так бы хотелось. Не знаю, как тебе. Ведь я от тебя не слышал ещё ни одного слова (сама знаешь, о чём). А только сам пишу и пишу. Можешь прекратить это, если не любишь, воля твоя. Но я не смогу так жить. Я тогда уеду и никуда не стану поступать, а после армии завербуюсь на любую комсомольскую стройку и навсегда замурую себя там. Это от всего сердца.
А если бы мы учились вместе, как было бы хорошо. Писали бы вместе. Всё-таки желание это можно исполнить. Напиши, если в Москву поедешь, я приеду и буду поступать там только ради тебя. Я приеду всегда, только позови.
…Позови меня,
Позови меня,
Хоть когда-нибудь позови..
Ехал к тебе и пел эту песню.
Рита, пиши, пожалуйста.
До скорой встречи!
Твой Гена, всегда твой. 30 июня 1968 г.
3
Дорогая Рита! Добрый вечер! Это, конечно, сейчас для меня вечер, письмо придёт к тебе днём. Значит, добрый день.
Сейчас я еду ещё к Москве. Я тебе написал, что поеду в понедельник, но не смог взять билет. Достал на вторник, Симферополь-Москва. Только мягкие места. Хорошо, выслали из дому достаточно денег, взял в десятый вагон.
Прошло всего два часа после отправления, а не спится. Сижу и думаю, то есть, мечтаю. Ехали бы мы с тобой сейчас вдвоём. Так хорошо, но, видно, не суждено. А может, и суждено. Очевидно, я сам тут ничего не решу. Ведь ты ещё не сказала ни слова. Пусть любого. Я согласен.
Дома буду в пятницу. Значит, в воскресенье буду уже готовиться. Пока приеду, да и друзья, ну, в общем, ты понимаешь, что значит приехать домой, где не был два года.
Я ведь в воскресенье, 30 июня, был в Дневальске, хотел увидеть тебя, не нашёл. Встретил Зину и отдал ей письмо. Кажется, совершил ошибку, доверил свои мысли чужому. Но я был тогда дурным, то есть, думал только о том, чтобы или увидеть тебя, или чтобы поскорей ты прочла и узнала…в общем, не могу выразиться. Может, ты поймешь.
Письмо брошу утром, на любой станции, где будет остановка. Из Москвы тоже напишу. Сейчас по радио передача "По страницам доброго утра", хоть морально отдохну. Так много прощаний, расставаний. Но самое грустное, это с тобой. И хотя оно было самое быстрое, без каких-либо пожеланий, кроме, конечно, доброго пути…
Ведь мы не знали друг друга, или знали ровно настолько, чтобы переброситься словом. Мы не умели угадывать желаний и переживаний. Я ругаю себя за вечер, за то, что не успокоил тебя, а после этого всё могло быть хорошо. Другое исключаю.
Скоро ли я услышу или прочту от тебя, о тебе что-нибудь? Пусть не признания. Я не достоин, наверное, тебя. Ты такая умная, начитанная, прекрасная. Только то нас роднит, и то я говорю наугад, – мечтательность. У нас одна цель – писать. Журналист суть писатель.
Как я хочу сейчас ехать с тобой. Выгнали бы вежливо дядю из купе и сидели бы в тишине.
Рита, милая, пиши поскорее.
Всегда твой Гена.
Вечер, 2 июля 1968 г.
4
16 сентября
Здравствуй, Рита! Наконец я могу писать письма и тебе, и всем школьным друзьям. Сейчас объясню, почему долго не писал. Начну по порядку.
Когда приехал, надо было написать, но я решил, что ты уже в Москве. Да и просто не хотел мешать тебе своими письмами. Ты, очевидно, готовилась к экзаменам. Не знаю, кто тебе мешал. Я не готовился никуда. Скажу откровенно, совсем не хотелось уезжать из дому. Но позже, когда обратился в военкомат, встать на учет, то меня там уговорили поехать по направлению в высшее офицерское училище в Ленинград, в Петродворце, ты, очевидно, знаешь это место.
31 июля вылетел на самолете, билет взял военкомат. Приехав первого числа, сдавал математику письменно. Седьмого сдал физику и узнал, что математику сдал на "хорошо", физику так же, как в школе. Потом пошёл в Эрмитаж и вообще побродить по городу. И так мне противно стало, когда представил, что придётся всю жизнь быть военным (25 лет), кому-то подчиняться. Да еще подействовало письмо брата из армии. Он тоже не хотел, чтобы я был солдатом. Родители хотели. Десятого сентября я сбежал на самолёте домой, а двенадцатого ушёл, то есть, завербовался в геологическую партию (раньше я мечтал быть геологом). И вот только четырнадцатого числа, в субботу, оказался дома.
Находился "от и до". Исписал шесть записных книжечек. Мыслей полно. Набросал сборник "Таёжные тропы".
Ну, и конечно, был в военкомате. Но ничего страшного не случилось, пятнадцать рублей штрафа и всё. Ну, вдобавок к тому, жизнь с военкоматом без мира и согласия.
О жизни писать не буду, было бы о чём. Вообще-то я тебе в октябре вышлю свои размышления по поводу этой жизни. Называются "Раннее взросление". Там ты поймешь, что за штука жизнь в этих местах.
Я, конечно, здорово ждал от тебя письма, но не думал, что оно будет таким, ну, как бы в виде сообщений о бывших однокашниках. Об этом я узнал от Зины, она мне написала первой из всех. И что удивительно, сравнив ваши письма, я не нашёл в них разницы. Да, я не ожидал от тебя такого письма, хотя меня и волновала судьба друзей.
И опять я жду от тебя письмо. Извини за почерк, в дороге привык писать быстро, а свой почерк понимаю сразу. У тебя он тоже изменился, стал броским. Хотел бы я тебя увидеть сейчас, какой ты стала за лето волнений.
До свидания.
Не уезжай ни на какую стройку, не советую после того, на что насмотрелся здесь.
Твой Гена. Пиши скорей.
5
Север. Декабрь 1968 г.
Рита, здравствуй! Если ты извиняешься, то я не буду. Но поскольку это письмо, то придется всё делать по стандарту. Во-первых, спасибо и очень большая благодарность за фото. Ты стала ещё красивей. И вообще, ты очень изменилась. Ведь ты уже взрослая, а это естественно. Только глаза остались прежние. Они у тебя всегда смеются и такие удивлённые. Спасибо.
Вот уже ты написала три письма, и на каждом адрес написан одними чернилами, а фамилия и обратный адрес – другими и другим почерком. Почему? Это детское удивление.
Ну, да теперь мои дела, как говорят, как сажа бела. Но у меня вообще-то все нормально. Это и есть самое страшное. Как-то на контрольной у Ильи И. я написал, что не люблю жизни в омуте, в застое, ну, а сам живу. Может, это просто привычка. Для тебя здесь была бы романтика. Это правда. Сейчас морозы до 45 градусов. Выйдешь в туфлях и сразу ноги замерзают. Хожу в шубе. Тебе было бы смешно увидеть там меня в шубе, но здесь не до смеха.
Работаю в геодезии. Это вот чем хорошо: работаем в тайге и в командировках часто. Столько много впечатлений. Пишу понемногу, да еще рисую. Акварель, масло, карандаш. Всё больше природу. Пишу сейчас стишки, но это знаешь о чём, как бы о недовольстве жизнью. В духе Есенина. Помнишь?
Пой же, пой, на проклятой гитаре
Пальцы бросят  твои в полукруг,
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой единственный, верный друг…
Вот и мои смахивают на такие. Недавно чуть было не уехал в Дневальск. Да батя не пустил. Мама уехала одна. Сейчас она уже там. Может, заглянет в школу.
Вчера у нас здесь был концерт эстрадный. Очень интересный, все артисты молодые, студенты. Мы их поняли, они нас. Исполняли мою любимую песню. "Падает снег", французского композитора. Поёт ее всегда Людмила Караклаич. Послушай, очень хорошая.
Мне сейчас очень хочется попасть к вам, посмотреть на всех и на школу. Как мне завуч говорила: "Уедешь, Гена, и даже вспоминать не будешь", а я отвечал: "Ага". Смешно, правда? Ты если увидишь Зину, то извинись за меня, я ей не написал ответ. Просто стыдно, но я не люблю писать письма, да и времени нет. Да и почта к нам не часто ходит, раз в неделю и то хорошо. Всегда пурга, снег.
У меня здесь друзей нет, ну, таких как я, близких по духу. Ребята не думают ни о чём. Есть настоящее - и ладно, а что завтра – не наше дело нос совать. Как у меня:
…прошлое совсем забудешь,            
Будущего знать не дано…            
Так живи настоящим,
Для друзей не жалей добра…
Хожу к девчатам в общежитие, попал к ним в уважение, как писака. Читаем мои стихи и там же  пишу.  Ну,  ты  знаешь  такие  стихи,  пошлость  и  подлость.  Их  смысл  сводится  к  одному:
…лишь одно не может позабыться,
как впервые парню отдалась…
Мне стыдно писать тебе так много. У меня много свободного времени, читаю биографии великих людей. Сегодня закончил о Дзержинском – сильный человек, и начал о Наполеоне. Смешно, полной противоположности люди, а я их вместе. А вообще-то, они оба не хотели своей славы, а желали её своему государству, Родине.
Сегодня днём готовили выставку гравюр архангельских художников. Приехала девушка, я с ней познакомился, вместе составляли. Я написал первый отзыв о картинах. У меня сейчас много знакомств. Поэт Н.Б. и корр.Т.Н. звали меня в газету "Тр. строитель". А я испугался, сказал, что у меня только десять классов. Согласился написать им в редакцию, у них там не хватает людей. Как-то вышло хорошо, мечтал печататься и судьба "улыбнулась".
У меня сейчас длинные волосы. Девушка с выставки, знакомясь, сказала: "У всех художников длинные волосы, и вы художник?" Я ответил,  немножко, и пишу… К тебе вопрос (о необыкновенной принципиальности, о твоём друге). А в чём его принцип, и чего, жизни?
Передай всем нашим привет. Я сейчас занимаюсь всем: пишу, рисую, радио, сделал усилитель и включил динамик на улицу, печку сделал (нарисовал тебе её конструкцию). А то холодно спать.
Сегодня танцы, пойду скуку разгоню. Словом, действую по принципу: знать обо всём понемногу и всё о немногом.
Вот Горький, Новиков-Прибой и другие воспитывались на книгах, а я не представляю, что есть у книги, то есть у неё одной, такая сила. Как ты думаешь? Большой привет.
До свидания, Гена. Жду.
P. S. Ты пишешь – жду, а чего, письма, да?
6
Привет с Севера! Можно считать, что у вас там Север.
Здравствуй, Рита! Ты как угадала, что мне здесь плохо. Почему, я понял. Всегда ведь остаются в памяти друзья последних лет, так. У меня два года было с вами, а старые друзья, когда я сюда приехал, исчезли. Кто в армии, кто уехал. Вот остался один друг, мы и тесно связаны с ним теперь. Ты бы нашла в этом сюжет для рассказа. Мы везде вместе. Сейчас печатаем фотки, уже два дня, но плохо. Нет в продаже закрепителя.
Заниматься сейчас нечем. О серьёзном думать не приходится. Кажется, что всё ученье выветрилось из головы. Так потихоньку втягиваешься в эту пустую жизнь. Правда, ты не знаешь, кто живет такой жизнью. Эти все ребята, девчата – комсомольцы. Ну, все те, кто здесь, так сказать, по зову сердца (немного по путёвкам).
Они, мне кажется, существуют. Это слишком грубо сказано, но это так. Государству что? – дорога строится, город тоже, а для себя им нечего взять. Работаешь целый день, деньги есть – напился, и в клуб, или к девчатам. Нет денег – разделся или нет – и спать. Как хорошо, что я живу дома, а не в общежитии, хоть дома занимаюсь чем-то.
Писаниной увлекаюсь только на работе, записных книжек становится все больше. У меня какое-то мышление интересное. Когда еду, хоть в чём, сразу начинаю думать о людях, о героях будущих книг. А как иду или стою, не могу вспомнить того, о чём думал в машине. Как ни стараюсь. Поэтому все мои записи могу понять только я, и то иной раз с трудом. Последние особенно. Потому что ездим по зимнику, а он ухабистый очень, вот и трудно писать.
Извини, но я тебя сначала не узнал. Думаю, кого ты мне прислала. Правда. Я тебя ещё такой не видел. И смеёшься ты по-другому, всем лицом. Да и вообще, ты здорово изменилась, ты и сама ведь так находишь…
Мне бывает обидно, вот почему. Как только вспомню вечер выпускной, и как всем писал свой адрес, и только одна ты пишешь… Славик, друг считался, мы с ним могли всю ночь говорить около универмага, когда я его провожал от себя, но не пишет. Колька, Валерка, Потапов, да все говорили, что писать будем, а были это, оказывается, только слова. Из учителей очень хорошая Валентина Сергеевна, химичка. Такая простодушная, она так легко входит в контакт с ребятами, в их доверие. Помню,  я  её  звал  тётей  Валей,  и  она  обижалась,  просила:  - Ты   хоть при ребятах так не говори…
- Как я принёс старый пятак времен Екатерины второй** и мы с ней распознавали, из чего он сделан. Капали кислотой. Да, вот с того пятака началась моя коллекция, уже 97 штук старинных монет. И тринадцать штук бумажных. Самую старую из них 1732 года я достал в поезде, один парень дал, еще название у неё - деньга.
Зима у нас, можно считать, уже кончилась. Были морозы в январе до пятидесяти градусов, а февраль оказался тёплым, до двадцати градусов, а конец его и март - шесть-десять ниже нуля. Удивительно, правда, но зато вы там увидали почти настоящую зиму.
Рита, извини, но я сейчас ни о чём не могу спорить, честное слово. Кто я такой, чтобы тебе перечить? (смеюсь).
Передай привет всем. Зина такая: будь все такими – жили бы уже при коммунизме. Она очень ответственная.
Большой привет. Летом заеду в гости, ладно.
Гена. (Март – 1969)
7
Привет с Севера!
Здравствуй, дорогая Рита! С приветом к тебе твой друг Гена. Сегодня суббота, 7 декабря. Во-первых, почему я тебе сейчас пишу письмо? Видишь ли, достал печатную машинку и учусь печатать. Да, ещё вот что: нашёл фотку, и вот она уже у тебя. Не правда ли, блатной парень? Дело было летом. Как сфотаюсь зимой, обязательно вышлю. Итак, сейчас будут диктовать ребята, то есть мой друг Вова.
Ритка, здорово! Живём мы, честное слово, здорово. Верь! Сейчас большие холода, но мы не отчаиваемся, взяли лыжи и спокойно катаемся. Делаем взрывпакеты и бросаем в небо, ослепительная вспышка и сильный звук. Девчата все уехали, вот мы и живём одни. Так всё хорошо, только пьём много. Сейчас здесь привезли спирт.
Часто видим северное сияние, пишу стихи. Вот слушаю фестиваль песни. А ты уже спишь, да? У нас ещё сегодня танцы, а в семь часов утра – на работу. У меня, правда, предвидится выходной. Вообще, сейчас много свободного времени, но уже неохота сочинять стихи, тянет написать монументальное. Но сам вижу – ещё не хватает ума, ну, и, конечно, десять классов – это ещё очень мало мыслей. А ты как думаешь?
Путаюсь часто. Знаешь, почему? Ребята мешают, говорят, что надо двумя пальцами работать, то есть стучать. А я ещё, извини, не пальцами, а ладонями. Вот так. Между прочим, тебе от них большой привет, а от меня ещё и большой поцелуй. Извини. А, впрочем, я думаю, твой парень не будет обижаться на меня, прочитав это письмо. Ты ведь дашь ему прочитать это письмо? Я бы очень хотел с ним познакомиться.
Ну вот и кончается моя писанина.
До свидания. А по радио сейчас также передают песню под этим названием – «До свидания». Как видишь, мне судьба улыбается. Твой Геннадий (делать нечего, вот я и балуюсь). Напиши мне, когда мы договорились встретиться всем классом, в семидесятом, да? – Холмогорский район. Пока!
8
Среда, 8 января (1969)
Привет с Севера! Здравствуй, Ритушка! Спасибо за поздравление. Получил его вчера, седьмого. Извини, что тебя не поздравил. У нас сильная пурга, самолёты не летают, нет почты. Оттого и получил так поздно открытку. Ну, да это формальности, хотя они и доставляют радость другу.
Живу я по-прежнему. Уже надоело так жить. Хочется, знаешь, чего? Ну, как бы это выразить? Да, придумал: подняться на гору, любую. И быть гордым и довольным от этого. Вот такое чувство. Наверное, летом поеду в отпуск. Придёт брат из армии, и поедем на Кавказ. Хотя можно отдыхать и в Сибири, здесь не менее интересно. За деньгами и снаряжением дело не станет. Тебе, наверное, было б интересно здесь, на моей работе.
Сейчас мы работаем далеко от посёлка, в сорока километрах. В нашем распоряжении танкетка, так как дорога кончается на девятнадцатом километре. А дальше – зимник, это дорога зимняя, которая существует только зимой, а летом здесь болото, или, точнее, просека в болоте, заполненная водой и тучами комара и мошки.
Зимник – это дорога только для танкетки, то есть, машина здесь не пройдёт, она в снегу буксует. Теперь это делаем мы. Четыре года назад, когда начали чертить эту дорогу не на бумаге, а на земле, здесь шли геологи и геодезисты с её проектом (вот я тебе рисую её в проекте). Мы идём по этой трассе и ищем закрепления оси…
Ну, хватит про работу, а то тебе скучно. Вот в любви мне не везёт, в мои 17 лет и 8 месяцев. Плохие здесь девчата, нет настоящего друга. Мне сейчас хочется заглянуть в нашу школу, посмотреть на всех. Напиши, пожалуйста, что тебе известно о наших? Кто где живёт? И вообще, пиши больше, а то от тебя больше одного листка нет, я ведь два пишу.
До свидания. Прочитал сегодня «Гамлета», поднял свои чувства до высшей степени. У Шекспира можно найти эпиграф к любому случаю.
Пиши. Жду. Твой Гена.
9
Воркута. 1969, осень.
Здравствуй, Маргарита! Попросил из дому твой адрес, а мне прислали письмо от тебя. Очень обрадовался, так как солдат вообще радуется письму. Я бы тебе и раньше написал. С тобой переписываться интереснее, чем с любой девчонкой из Архангельска. Но я не взял адреса с собой, и твой, и всех других, так как призыв в армию был для меня неожиданностью. Я призвался служить с пятидесятым годом, хотя родился, ты знаешь, на год позже. А у нас дома ребята с 49 и 50-го ещё гуляют. Не знаю, как они там распределяют, но, как видишь, уже прослужил полгода. И не жалею, лучше раньше отслужить – и домой. Двадцать лет – это не так уж много.
Очень удивлён твоим упорством. Два года заниматься я бы не смог. Мама моя ездила в отпуск в Ерым и в Дневальске виделась с одной женщиной, которая тебя знает, и рассказала, что ты занимаешься. Видишь, даже без твоего письма я знал, что ты делаешь.
Почему обязательно в МГУ? Можно было бы в любой институт, там легче. Правда, на какой факультет? Я Зине написал письмо перед самым отъездом в армию, у меня был её адрес, а твоего нет. Я её просил передать тебе, что служу. Можно любить и проводить в последний раз, причём тут другая девчонка?
Зиной я удивлён. Не может быть, чтобы ей захотелось жить уже семейной жизнью. Я думаю, в такие годы – это только путы, неужели ей не хочется учиться дальше? И Татьяной удивлён. Она в школе прекрасно разбиралась в науках. Наверное, не стала поступать из-за того же, что и я: хотелось отдохнуть после десяти лет учёбы. Я, кажется, тебе писал, Рита, что ушёл из военного училища в Ленинграде.
Здесь, в армии, нужно пока забыть о стихах и о прочем, нет времени. Да у меня и служба такая, что некогда спать. Я в радиотехнических войсках. Несём боевое дежурство по охране воздушных границ Севера. За короткий срок освоил две специальности. Дались легко. Другие за год, а я за четыре месяца. К 7 ноября дадут ефрейтора, то есть отличный солдат, потом сержанта. Я не знаю точно, но говорят.
Первая специальность – планшетист, пишем со второй стороны планшета цифры и буквы наоборот, а с передней стороны офицер их обрабатывает и диктор считывает. Вот я уже и вторую освоил.
Город промышленный, большой, шахты на каждом шагу. Город внизу, в долине, опустился из-за опускания шахт. Ночью вся тундра в огнях, очень красиво. Горизонт примерно таков (нарисую, чтоб лучше представила общий вид). Погода очень изменчивая. Сегодня было тепло, как летом, а вчера прошёл снег, всё бело, и растаял. Удивительно. Рядом горы Уральские. Сейчас всё в снегу.
Только здесь понял, что такое жить на гражданке. Очень хочется домой, и туда, в Крым.
Ну и всё. Фотку обещаю к 7 ноября. С приветом ко всем Гена.
10
Привет из Воркуты (осень 1969).
Здравствуй, Маргарита! Спасибо, конечно, з поздравление, но разве могут быть в армии радости? Правда, если радости от успехов, то два твои пожелания реальны, а счастья и улыбок – это не часто. Только когда приходят письма и бываешь в кино.
Погода отвратительная, метель, ветер восемнадцать метров в секунду, снег.  Мне это на руку – меньше самолётов летает, меньше считывать надо. Я ведь писал, что я уже диктор. То есть считываю все самолёты, которые проходят через нас, а сведения подаю «наверх». Ну, ты поняла, куда.
У вас ещё тепло, а я уже забыл, какая погода бывает на Украине в эту пору. Правда, зиму помню отлично, я о ней кое-что писал ещё в деаятом-десятом классах:
О, как я не люблю зимы на Украине,
Сквозь белый снег виднеется земля.
Привыкший к северным снегам, снегам Сибири,
Здесь не могу привыкнуть я…
и что-то в таком роде. Да, вот ещё: член бюро роты, собираюсь после Нового года вступать в партию. Мне кажется, это необходимо. Да и после армии надо куда-нибудь подаваться. Коммунистам больше доверяют и легче. Стал отличником. Вообще-то ими становятся, прослужив год, но мне почему-то всё легко даётся, и я отлично сдал проверку, освоил специальности.
Ну, Рита, тебе уже скучно читать о том, кем я был,  стал и буду. Это не интересно. Пиши побольше, обо всём. У тебя больше слов, времени и событий.
14 ноября. Гена.
11
Воркута, 1969, осень.
Здравствуй, Рита! Прошло уже более года, как я окончил школу, а как прочитаю «Дневальск» - так сердце щемит, и вспоминаю. Так хочется приехать, зайти в школу, увидеть учителей. Вас всех.
Есть у меня одна девочка знакомая, она училась в пятом классе, когда я был в девятом. Она увидела меня на стадионе, на футболе. Два года я чувствовал на себе её взгляды. Она училась в старом корпусе., и когда я приходил в буфет, всегда старалась привлечь моё внимание, баловалась с девчатами и косилась на меня.
Однажды. в спортзале, когда я ушёл с украинского, она увидела меня. У них шёл урок физкультуры, и она вышла первой на маты делать какие-то упражнения. Очевидно, ей хотелось сделать это лучше всех, но не получилось, и я понимал тогда, как ей было больно, что все смеялись при мне. Словом, вспоминаются иногда вот такие мелочи. Хорошо бы к ребятам во Владовку съездить, наливки вишнёвой попить, как это раньше бывало.  Но, как говорится, всё прошло.
Сейчас сижу, ночь, мы на боевом дежурстве. На мне ответственность всего полка. Может, тебе не ясно, но объяснять не положено. Скажу одно – диктор я, а что это такое, я тебе писал. Вот, значит, сижу, слушаю би-би-си, каждую ночь с десяти до часу. Скучать мало приходится. Ну, а если нападёт хандра, то у меня на целые дни это. Как вспомню, что у вас там живут, а тут сидишь, служишь, - два года, страшно. В отпуск вырваться трудно, особенно у нас. Почему – ясно.
А после армии надо устраивать себя в общество людей, учиться снова, пять лет, половину молодости. Об этом лучше не думать, отдаться течению службы, а через два года оно тебя вынесет в жизнь.
Ну, к сожалению, здесь большего не напишешь, одни воспоминания, а их трудно заново ворошить.
Погода здесь, лично для меня – отличная, снег выпал уже сантиметра на два, солнце. Вот уже половину месяца солнечно. Зимой же холодно. Ну, об этом потом. Пиши, не забывай. Мне сейчас пишешь ты, мама, брат, сёстры и одна девочка, с которой мы вместе росли в детстве.
12
Воркута, осень, 1969.
Здравствуй, Рита. Рад получить от тебя даже такой листок, хотя я бы написал больше. О чём? – это известно, чего только там нет, имею в виду гражданку.
Ты сейчас в Дневальске, да? Так хочется увидеть школу, свою комнату. Ведь там я стал писать про всё, и стихи, и прозу, было одно критическое, «проба пера». Да, там, я считаю, прошли лучшие годы моей юности. Такие ребята были. Я говорю были, и это верно. Все изменились, даже ты утверждаешь, что изменилась не только душевно, но и физически – лицом.
А мне вот не повезло с братом: он ушёл в армию – я был в Дневальске, я ушёл служить – он вернулся домой на десять дней позже. Я его не видел уже три года, и ещё не буду видеть два. Поеду в Сибирь на какую-нибудь комсомольскую стройку. Смотрел недавно фильм !Таёжный десант» и вспомнил «Абакан – Тайшет», я ведь тоже строил. И вообще вспомнил Сибирь, как там хорошо, какие там ребята и девчата, на вид грубые, а в душе…
Я после кино долго не мог уснуть, обозлился на армию, спазма сдавила горло, слёзы. Это почти так же, как было, когда я уезжал из Дневальска, ты помнишь, как я дважды возвращался назад. Хотел увидеть тебя. Конечно, глупо, да так и не бывает, влюбиться в тебя в последние дни учёбы. А сейчас я забыл тебя, честное слово. Взгляну на фотку – вспомню, а потом… эта армия притупляет.
Я не могу привыкнуть, когда мной командуют. Уже ругался со многими офицерами. Ты знаешь, я и в школе держался независимо.
Можешь поздравить, получил звание ефрейтора. Один из молодёжи нашего призыва. Это оттого, что быстро освоил основную и смежную специальности.
Интересно, где сейчас наши одноклассники? Забрали в армию ребят или нет? Как у Зины семейная жизнь? Вопросов много. Когда мы договаривались встретиться ( год, день, месяц)?
Я после армии обязательно приеду, к Зине зайду, ведь она, судя по мужу, никуда не уедет. Ты, конечно, уедешь.
Что, интересно, вышло из тех девчат, которые играли в любовь (взрослую) ещё в десятом классе: Инна Ч., Таня Ф. и другие, забыл уже фамилии.
Ну, вот и всё. У нас зима, холодно,  но пока терпимо. Метели часты, снегу очень много.
Служу нормально, один из лучших молодых воинов. На проверке годовой фамилию первой зачитывали. Я горжусь, правда, смешно, хвастаю.
Ну, пока.Гена.
13
Воркута, 1969 г.
Здравствуй, Рита. С приветом и поздравлениями Гена. Удивительно быстро прошло время, то есть этот год. А у меня столько много нового было. До нового года шесть дней, а здесь, в армии даже не чувствуется. У нас уже все приготовления закончены. Может, будет вечер. И девчата  приехать могут, 7 ноября были.
Сейчас холодно. Я согласился ехать в высшее военно-политическое училище, в Ленинград. Если поступлю, буду искать работу в газете или в каком-либо издательстве. Быть офицером меня не прельщает. Нужно быть дураком, чтобы добровольно отдать армии двадцать пять лет, а это значит всю жизнь, так как жизнь после сорока лет я не считаю за таковую.
Я съезжу, узнаю. Если там нельзя будет стать военным корреспондентом, то постараюсь любыми путями оттуда смотаться. Посоветуй, как бы ты поступила на моём месте. И вообще, так надоело всё это. Когда-нибудь, чувствую, сорвусь. Начал хорошо, и идёт тоже хорошо, звание младшего сержанта скоро получу. Но так хочется выспаться от этих смен. Одно и то же изо дня в день. Или напиться сейчас допьяна и все забыть.
Ну, это бред, и такое солдату не нужно, не положено. Как у вас там зима? Наверное, тепло? Так и у нас – двадцать пять градусов и только.
Пиши, жду. Гена. 24 декабря.
14
г. Воркута, 1970 г., зима.
Здравствуй, Рита!
Спасибо за скорый ответ. Оно хорошо, когда не заставляют ждать. Как ты думаешь, нужны ли вообще чистые отношения и прекрасные стремления? Молодежь стыдится о них говорить. Взрослые не говорят об этом. Чувства есть у каждого, но вот живут они, не выкладывая их всем, только близкому другу. Значит, они живут одними прекрасными мыслями, а общество не знает об этом, и его атмосфера пошлая, развратная. Как в девятнадцатом веке, так и у нас. Верно.
Ну, вот так оно всегда, как подумаешь об этом. И всё в голове ерунда, впереди пустота. Зачем человечеству литература, искусство, особенно книги… Смотрел четыре серии «Войны и мира», заново всё пережил, когда-то я видел его, и читал, ещё в пятом классе. Лежал, и так жалко было Наташу, до слёз. Вот у них были прекрасные намерения и чувства, но кто их понял? Один Пьер, один из всех! Это же странно, для чего же тогда жить? Он умер. Толстой правильно сделал, что убил его, как бы они жили дальше? Всегда лицемерить, обманывать… Он же зря прожил. Вот Пьер, ему некогда было думать о себе…
Я устал. Вот говоришь, что офицеры – это смелые, мужественные люди. Ты их знаешь только по книгам, судишь, не сталкиваясь с ними. Если бы на гражданке у меня было бы столько шансов попасть в ВВПУ, то я бы не раздумывал. Но сейчас я узнал их жизнь, хотя гражданские не должны знать об этом.
В кино «Ущелье ведьм» артистка, что любила Гарда, так похожа на Татьяну Ф., что я подумал о ней. Но фильм польский, а она, помню, мечтала стать артисткой. Так неохота жить становится, когда почитаешь о хорошем или посмотришь. А почему так… Если бы ты знала мою жизнь до армии, ты бы поняла меня. Вообще-то, я сам ещё не разобрался, чем она плохая. Так, ничего, бурная, некогда думать. Только под утро придёшь домой и пишешь. Честно, хоть и пошло, но полностью повторение жизни отрицательных героев Пушкина, Лермонтова, Толстого…
Всё, выдохся. Горло болит, лечить трудно, всё время считываешь: цель такая-то и так далее. А когда их двадцать штук, бомбардировщики, истребители, не успеваешь лечиться.
До скорого. Ответь на всё. Пиши, жду. Гена. 18 января.
15
г. Воркута, весна, 1970 г.
Здравствуй, Рита.
Извини, что не писал, но это было недолго и потому не заметно. Был я в командировке, на Грем-Белле (это земля Франца-Иосифа). Знаешь, какое интересное море. Летишь, и большие льдины плавают внизу, а остров весь белый, вокруг него, километра на три, синий лед, и получается, как блюдце. Красиво, медведей видел белых, вообще, что раньше только в книжках – теперь наяву. Здесь сейчас весенние метели, но мы их мало видим, все время под землей.
А у вас там уже тепло, снега и не видно. Это я вспоминаю, как было раньше. Вообще, Дневальск займет у меня самое теплое место в воспоминаниях. Это уже навсегда. Так охота вернуться заново в девятый-десятый… Очень даже.
Скучно, тоскливо сейчас, когда нет работы. А у меня она есть, когда хорошая погода, тогда только успевай. Диктор – это интересная специальность. Планшетист – водишь цели по планшету (он большой, как стена) и можно не думать, правда, слух и память надо хорошие иметь, чтобы водить много целей. А вот диктору надо помнить все: и заявки для каждого, и типы, и скорости, и высоты, потом технические данные на их станции, на какой дальности она увидит самолет. Вообще целые сутки не выпускаем трубку из рук. Об этом рассказать нельзя. Вышлю фотку – увидишь, тогда можно еще понять, чем я занимаюсь. Иногда заходят планшетисты ко мне в главный зал, я им рассказываю, они соглашаются – у тебя интересно.
За две минуты надо сосчитать все цели в зоне нашего полка, а записывающий должен записать. Так вот, знаешь, как работают мозг и рука: как мы изучали по биологии, что надо приказать мозгу. Ну, словом, я не знаю, как сказать, но следующее меня поразило: записывающий мне говорил, что он сидит в наушниках и может думать о чем угодно и писать то, что я ему диктую. То есть, его рука подчинена моей воле, все, что я скажу, он запишет. А приходится считывать очень быстро. Они умудряются цифры писать сокращенно, одним движением, чтобы быстрее (как скоропись)... Очень интересная мне служба попалась, а сейчас рейсовые ходят Москва-Норильск, Диксон, Воркута и прочие. Это получше, чем в любых войсках, пехота и другие.
С приветом, Гена. Извини, что не поздравил, но это не… Тебя поздравляли много, что не поздравление одного – это и не помнится.
Ночь, 8 марта.
16
г. Воркута, 1970 г., весна.
Здравствуй, Ритуша!
Думал: совсем не напишешь, что уехала учиться или работать куда-нибудь. Ты знаешь, Рита, я поверил в твое, как ты называешь, «безволие», так как ты слишком открытая, хорошая девушка. Для настоящего времени не нужно это, я уже полтора года так жил, то есть, после десятого класса, до армии. И жил нормально, я понял тактику жизни нашего общества. Одна девчонка, их было много, не скрываю, сказала, что я хуже Печорина, потому что вдруг, как нападет хандра, сижу и молчу, не могу ни пить, ни быть с ними. Они говорят, строишь из себя гордеца, а я просто думаю, как они могут так жить. А потом вспоминаю, что я ведь тоже так живу. Но это давно было.
Я не знал, что у тебя день рождения. Извини, хоть чем-нибудь, да порадовал бы. Поздравляю, в эти годы можно делать мир. «Им было девятнадцать» – видела фильм? Правда, другие годы…
Вот сейчас пришла почта, и мы читали все письма. Вот друг мой, он в мае демобилизуется, получил письмо – не дождалась. А командир мой (отделения) получил в марте: «встретила другого, вышла замуж…» Вот так.
Я сейчас не верю никому, поэтому у меня не осталось  никого на гражданке из девчат. Были, но вышли замуж почти сразу же, я и не просил их ждать, не верил.  Пишешь мне ты и Л. из Днепропетровска. Она мне пишет с 1965 года, то есть, я учился в восьмом классе в Архангельске, и мы с ней подружились, она уехала на Украину, и с тех пор переписываемся. Мне жалко ее, она очень хорошая, но ей всего семнадцать лет сейчас. Я тоже не верю, что приду из армии, и она будет моей.
Мечта одна не бывает: хотел быть геологом, когда жил в Свердловске и Сибири; журналистом – в Архангельске, писателем – на Украине, и очень хочу им быть. Военным ни за что, ты их не знаешь. Я насмотрелся на жизнь офицеров – один формализм. А чтобы мечта с детства – и на всю жизнь, это только в книгах, на самом деле нет такого. Ты хотела стать, я навряд ли стану, Ф. хотела быть артисткой? – под вопросом и другие. Это в жизни.
У тебя уже черешни в саду цветут, и ты пальто или шубу положила в шкаф, а у нас вьюги, снег еще метра два. Мы тоннели в нем роем, чтоб из-под земли выйти, ну, ты знаешь откуда. В полном смысле зима. Лето будет без весны. Осталось служить ровно год, недавно был приказ, можешь найти в газете.
Из всех школ, в которых я учился, самая дорогая – это наша. Не знаю, или потому, что последние годы. Видишь ли, я учился в нескольких школах. В Свердловске, Красноярске, в Абакане, Архангельске, и, наконец, у вас. Тебе хорошо, ты можешь в любое время быть в классе, посмотреть на все, а я нет, только воспоминания. Не считаю плохим и скажу без стыда за себя, что когда уезжал из Дневальска – плакал. Я бы мог уехать сразу, но хотелось увидеть тебя, школу, всех. Может, ты помнишь, я искал тебя. Не знаю, почему я такой, но я не умею расставаться вот так, резко.
Ты хочешь оставить след на земле? Пожалуйста, без формализма.
Я не помню свою фотографию на Доске Почета, наверное, по шахматам, да? А ты помнишь мое стихотворение на последнем звонке? Так хочется увидеть все заново, снова в десятый.
В последнем письме ты много писала о своем друге, почему не вспомнила сейчас, опять одна, да? Это трудно. Я всегда был один, без любимой близко. Это не очень… не знаю, как выразить.
После армии в мае дембель, в июне дома, а в июле месяца на два – на Украину, в Крым, в Дневальск, всех знакомых обойду. В институт уже, наверное, для меня пути закрыты, за два года я забыл все, то есть, не уверен, что помню.
Люблю ходить в походы, в горы особенно. Все-таки мечта быть геологом осталась, Все собираюсь, и не могу, я пока с родителями, то есть они меня обеспечивают всем. Правда, брат пришел из армии, работает экскаваторщиком, денег много, пойдем с ним куда-нибудь.
Ну и все, Ритуша, пиши. Учителю нельзя не верить в себя, а особенно в поколение, иначе как воспитать их, на чьем опыте? На старом не стоит.
Рита, прошу, фото твое, очень! У меня есть ты, но полтора года назад. Вышли, какая ты учительницы. Моя сестренка тоже хочет идти в педагоги. Ну, до свидания, пиши. Очень жду, желаю хорошего всего. Гена. 20 апреля.
17
г. Воркута, 1970, май.
Здравствуй, Рита! После всех праздников решил написать письмо; ждал от тебя, но ты ведь сейчас, очевидно, занята, в школе экзамены. Вот и пишу сам. У нас холодно, вьюги, даже и не верится, что в мае может быть такое. Там, на Украине уже черешни, вишни красные, а здесь снег выше роста человека. Какое впечатление после праздника, в смысле – теперь взгляды на жизнь? В тот раз ты писала – они были не очень. Я не пишу, как я встретил. В армии не празднуют праздники, их хорошо проводят, то есть без замечаний, даже противно.
…Даже не знаю, как и о чем писать. Ты стихи не печатаешь? Правда, и газета в Дневальске не ахти какая, но все же. Ты мне об этом ничего не писала… Здесь так плохо, скучно, если бы в другие войска, а то под землей все время. Только книги читаешь, и все. Город – он рядом, но только и есть, что видеть его. Сейчас молодые приезжают, из Пскова уже приехали, еще на днях должны из Ленинграда, Петрозаводска, Архангельска. Только еще и интересно, что молодежь. Пока их узнаешь, проходит время. Да еще иногда вечером в углу старики собираются, выпивают, рассказывают о гражданке, поют под гитару. Это очень интересно, особенно песни, ведь люди разные, из разных мест.
Мне больше нечего писать. Сама знаешь, что в армии ничего нет. Правда, в смысле организации и комсомольских дел здесь можно работать, но я не люблю формализма, хотя и член бюро роты. Сюда бы Кольку Б., он бы карьеру сделал, на два года. Мне не интересно.
До свидания. Пиши, жду с нетерпением. Гена. 14 мая.
P. S. Пиши о лете, о себе, о школе, учителях. Мои знакомые девчата все вышли замуж. Ты еще не собираешься? Напиши о своем друге. Тебе ведь уже скоро двадцать. Привет всем друзьям.
18
Привет из Воркуты, июнь, 1970 г.
Наконец получил от тебя письмо. Я ведь угадал, что сейчас у тебя дела и некогда будет написать мне. Поэтому извинять некого и не за что. Я не понял, что ты иронизируешь. То есть, я понял так, что ему через полгода будет отпуск, чтобы жениться на тебе, но я не понимая, почему ты выбрала такого молодого, он пятьдесят второго года рождения. Насколько я понимаю, майский набор – все этого года. Ты его старше? У нас тут многие так: приезжают, говорят, никого нет, одна девушка есть, с которой просто дружил, а через полгода – отпуск, и приезжают с кольцом на руке, а еще через полгода едет посмотреть ребенка. Смешно, если бы я знал, что в ПВО отпуска только по семейным, то обязательно женился бы, благо, было на ком. Правда, сейчас никого нет, да я и не договаривался писать. Вот с тобой да с Л. из Днепропетровска в переписке. Как видишь, письма от девушек из теплых мест согревают больше, чем из Архангельска.
Тем более, что у нас только позавчера, то есть 30 мая, за два дня до лета, была большая вьюга, холодно, как в январе. Да и сейчас солнце круглосуточно, а снег лежит плотным покрывалом. Вот сейчас ночь, я на смене (кстати, можешь поздравить, я теперь старший смены, младший сержант, командир отделения). Никогда не работал с людьми, так трудно, тем более здесь, в армии, где авторитет командира очень большой. Представляешь, молодые, я имею в виду тех, кто призвался в декабре, называют меня на «вы». Помню, как я был салагой и в карантине спрашивал обо всем у командира-ефрейтора, полагал наивно, что ему все известно. Вот так и они считают, стараюсь не осрамиться в их глазах.
Здесь ночью солнце, как днем, просто не верится. Там, в Дневальске, ночью темно. Я помню наш выпускной, как у леса жгли костер, сидели около. Так ясно вижу. Где же они сейчас все, и вспоминают ли наши два года? Мне, конечно, помнится ярче, я там всего два года был, и они у меня в жизни самые лучшие, поэтому и нельзя забыть. Вам труднее, вы всю жизнь там, и что там выпускной вечер или два года, если эти два из десяти лет? Я тебя просил узнать, в каком году, месяце мы хотели встретиться, мы писали на обороте фотографий, где весь класс, так ведь? Мама пишет, что все девчата из курятника, то есть Архангельска, вышли замуж. Я не удивлюсь, и знаю, что цель их жизни одна – удачно выйти замуж, большинство только так и живут.
Ребята, которых в прошлом году не забрали в армию, тоже все женились, их сейчас забирают, у каждого уже дети. Не пойму, куда все спешат? Прожили девятнадцать лет, впереди еще минимум пятьдесят. И ты тоже. Семья – это же хорошо, когда тебе тридцать лет, но не восемнадцать. Сестра моя младшая!!! Обнаглела, седьмого ноября выходит замуж. Жаль, меня там нет, я бы ей вышел. Мама ей говорит, а она – не вам жить, я его люблю. Это же еще детский лепет; вот ждет, когда исполнится восемнадцать лет, чтобы расписаться.
Помню, мы писали работы по обществоведению, был какой-то вопрос, примерно таков: что нового в молодежи? Я ответил тогда «раннее взросление», а Илья Петрович как-то остановил меня и сказал: - Не раннее, а позднее, слишком поздно становятся взрослыми. Я тогда не понял его, а теперь ясно.
Пиши, Рита, обо всем, тебе такие письма можно писать, ведь ты  на гражданке. Если мне не веришь, то своему парню поверь. Не прошло и десяти дней, как он уже написал письмо, не может жить без тебя, гражданки, потом привыкнет. Если ты уедешь в отпуск из Дневальска, напиши, я не хочу, чтобы мои письма получали соседи и читали.
Вот и все, извини, если что не так, надоело служить до чертиков. До свидания. 1 июня. Пиши, жду. Со счастливым летом тебя!
P. S. Жди фото, пойду в увольнение, сфотаюсь, пришлю хоть на память. Мне кажется, мы с тобой в жизни встретимся, знаешь, как в книгах пишут. Хотел тебе прислать письма, Вис любимому своему Рамику. Есть такой роман «Вис и Рамико». Там тоже о их разлуке, о ее грусти, и как она ему написала семь писем. Честное слово, читаешь и сердце замирает, хочется горевать и плакать с ней вместе. Автор, кажется, неизвестен, перевод с древнегрузинского. Искать надо в грузинской классической литературе. Ты ведь читала Шота Руставели, вот в таком духе, эпохи ведь одинаковые. Почитай, очень хорошая вещь. Старые офицеры читали и диву давались.
19
Привет из Заполярья, 1970, июнь.
Здравствуй, Рита! Очень рад за такое большое письмо и за хорошее отношение ко мне. Не ожидал я от Женьки такого, она в классе была тихая, я думал, всю жизнь проживет где-нибудь в колхозе. Но она поехала в Сибирь. Да это и должно было быть, так как когда я приехал  к вам, то никто, у кого бы я не спрашивал, не бывал дальше своей области. Мне в Сибири нравится больше, чем где-либо. Так как (возьмем Украину) – все старое, жизнь, дома, нравы. А там все ведь только сейчас строится, и строит молодежь. Она создает и нравы, и отношения между людьми. Если она хотела (мечтала) стать строителем, то, думаю, она счастлива, и ее стремление остаться там от всего сердца.
Вот, помню, я спорил с ребятами, Колькой, Валеркой. Они говорили так: жизнь – это: школа, институт, инженер (любой), семья, дом (вместе с ним корова, даже зло берет), ну, и прочее, и спокойная жизнь до старости. Я им рассказывал о себе, своих родителях, что в шестнадцать лет изъездил всю страну. Это же очень интересно, но в ответ: что мотаться, где попало? Дома своего нет, имущества тоже, жена не захочет. Я думаю, мне оно не нужно, все это.
Там, в Дневальске, я во всех ребятах видел это, потому и был таким, как меня называла Л. И., нигилистом. Пусть думают все так, это не изменит ничего во мне. Жалко было Зину, когда ты написала, что она вышла замуж. Именно ей бы нужно было поехать в Сибирь, чувствовать ответственность за других – это там надо.
Здесь все еще лежит снег, но уже мало, лето берет свое. Был вчера в городе со своим отделением. Смотрели фильм «Да здравствует любовь», очень красивый, с юмором. Тебе хорошо, ты видишь жизнь, а тут два года ничего нет. В Москву поедешь. Откровенно говоря, мне в Москве не нравилось. Наверное, оттого, что мало там был.
Говорят, что без лучшего друга плохо. У меня его не было. Я говорю так, потому что были друзья, я не мог без них, но уехав и прожив немного, находил новых, старые забывались. Оставались воспоминания, самое лучшее. Девчонки тоже не было самой любимой. Многие сейчас пишут, но я не люблю таких, которые плохо пишут даже письма, в них ведь сказывается ум. У них он очень скудный. Люблю от тебя читать. Если бы я тебя не видел, а знал бы только по письмам, то ты бы в моих глазах виделась как беспорочный, самый лучший человек. Извини, но это так. Ни одной девчонке я не сказал перед армией «жди», хотя и играл или любил. Видишь, как я с тобой, даже в письме, откровенен. Ну, это все ерунда, впереди все…
Не знаю даже, что делать после армии. Посоветуй, пожалуйста, куда поступать. Не хочу учиться в таких плохих местах, где люди–мещане. (Сказывается мое самолюбие. К сорока годам, верно, стану таким же, все сводится к одному). Не хочу так просто прожить. Как в песне: «если ты, человек, так бесследно уйдешь, для чего ты живешь?» Помнишь, я как-то давал тебе стихи? Не могу припомнить автора, вспомни сама. Вот в них все мое стремление в жизни. Но ведь это демагогия, красивые слова. Я не умею пока писать, может, нужно по-другому.
Не люблю, когда компания из разных людей, и каждый подделывается, лицемерит. Как противно смотреть на некоторых, но у них веселье, ум – все поддельно. Поэтому лучшее, что здесь можно предпринять – это напиться до чертиков и не видеть ничего. Поэтому я после школы и до армии только пил, я писал тебе об этом.
Вот, Рита, и нечего писать.  Извини, что так написал: в голове сумбур. После всего, армии и прочего. До свидания (какого?) – ирония. Может встретимся. Я свою жизнь после армии не представляю, честное слово. Вот у тебя – университет, работа, а я не знаю ничего из своего будущего. Пиши чаще хорошие письма, очень жду, как никакие другие. Гена, 21 июня.
20
г. Воркута, 1970 г., лето – июль.
Здравствуй, Ритуша! Снова пишу такое же письмо, как и то, то есть философское. Прежде всего о том, что меня волнует. Прочитал сейчас вторично (первый раз читал в девятом классе) «Шагреневую кожу» О.Бальзака. И был подавлен. Тогда я ее понял, как несчастье влюбленного человека, теперь, как несчастье умного человека. Хотя это и вымысел, но он слишком близок к реальной жизни и в XIX веке, и в ХХ.
Как видишь, занимаюсь только художественной литературой, больше нечем. Науками не хочу, хоть это и плохо, но не могу. Тебе лучше, у тебя выбор, разнообразие. Я не знаю, чего хочу. У тебя хоть немного ясно, у меня впереди ничего нет. Чтобы писать, нужны знания. Чтобы иметь знания, нужны деньги. Не вечно же жить при родителях. Они и так желали мне многого, и делали, как в прошедших летах, так и настоящих. Хотя и говорят, что так думают только буржуа, но это верно, «деньги дадут все». В этом я все больше убеждаюсь. Деньги, имя, друзья, выбор – вот что нужно иметь, с этим можно стать хоть царем. Можешь не убеждать меня в обратном. Зря, не надо.
Ты уже можешь с уверенностью сказать, что половину меня знаешь. Поэтому прошу, посоветуй, что делать после армии, меня родители спрашивают, а я не могу ответить, не знаю, хотя и часто думаю над этим. Учитывая и мои недостатки. Это тоже надо, я считаю, это наряду с основным – желанием и умом.
Твоя Ленка молодец, я её помню. Она смуглая, и сейчас, наверно, выше тебя. Жалко, что жизнь и ее испортит. Обидно за тебя, что и ты поддалась, и жаль, что поздно поняла всю эту методику.
Сейчас у нас здесь тепло, уже третий день солнце, хожу в город в увольнение, и вижу такое безразличие к своему уровню знаний, и к другим человеческим достоинствам, как и где-либо. Вот писатели (большинство) учат других тому же, чему учили прежние, а те в свою очередь учились у классиков…
Рита, прости, но закончить сейчас не могу. Напишу завтра еще одно. До скорого в 1971 г. Гена, 4 июля.
21               
г. Воркута, лето, 1970 г.
Здравствуй, Маргарита. Почему не пишешь, я тебе пишу уже второе письмо, а ответа нет. Может, тебя нет дома, но ты обещала с нового места выслать адрес и написать. Я понимаю, тебе сейчас надо поступать и нет времени. Но ведь у тебя отпуск, и я на твоем месте поехал бы на Черное море. Может, это мне так кажется, так как я уже устал здесь быть, у нас уже лето кончается.
Трудно командовать людьми, очень. Я и не знал. Одно дело подчинять их себе авторитетом, любовью, привычкой, ну, как обычно, на гражданке, а другое – командовать. Он не хочет, а ты ему приказываешь. Появляются враги и прочее. Пиши, Рита, а то мне здесь скучно и плохо. Сейчас почему-то такой промежуток, никто не пишет, одна только мама. У меня сестра Ира сейчас в Дневальске, до седьмого сентября. Ты могла бы с ней увидеться, она очень милая девочка.
Ну, Рита, мне писать нечего, пиши, пожалуйста, ты. До…свидания, а будет ли оно, я не уверен, хотя я и приеду сразу после ДМБ на Украину. Тебя не будет, других тоже, вы все уже устроили свои жизни. Вышли замуж, поступили учиться, работаете и, не знаю. А я нет. Пиши, жду. Гена. 3 августа.
22
г. Воркута, лето, 1970 г.
Здравствуй, Маргарита. Скорблю вместе с тобой, и в то же время рад, что ты не пала духом. Но я удивлён, почему ты уже в который раз поступаешь и не можешь. Когда я учился с тобой, ты мне нравилась тем, чего не было (или было не у всех девчат), то есть умом. И вот снова провал. Как  жалко, что я не могу так свободно поступать, то есть как ты (я не объясняю это)…
Но ладно. Твоя Л. молодец. Если она удержится от влечения к новому, этому обществу, то останется хорошей девушкой и женой. Я честно признаюсь, что не люблю это поколение девчат, хотя до армии и жил с ними.
Лучше иди в редакцию, не надо в торговлю, хотя это и не выгодно. Но почитал у О`Генри один рассказ, и там, ну, в общем, ты сама умная и не мне давать тебе советы. Мне ещё тоже придётся так устраиваться. Сейчас мой брат в Дневальске и будет отдыхать на лимане.
Почему ты пишешь, что наша встреча через три года, ведь в 1971 г. Я сразу после армии еду в Дневальск, может, с кем и встречусь. Так хочется повторить то время. Вот, был везде, в разных школах, но лучше всего там у нас, в Дневальске. Я там начал писать стихи, более зрело смотреть на всех и всё. Но как быстро они прошли, прямо как в песне: "Их не воротишь назад"… Верно. Так грустно становится от этого. Я думаю, что у нас ничего не будет, о чём мы мечтаем. Почитай газеты и прочую литературу — везде и всюду только одно: деньги, разврат, убийства и прочее, что очень нравится людям, и особенно нашего возраста.
Все говорят "патриотизм" и другие высокие слова, но они остаются только словами, ты знаешь. Был у меня разговор с замполитом на эту тему, он меня выругал и сказал: "Как ты можешь так говорить! Ведь ты член бюро, комсомолец, командир!" Ну и вот, я поругался с ним: он не хотел признать, что вся его работа политико-моральная никому не нужна. А мне кажется, что это верно, нет того, что было раньше, в тридцатые годы. А без этого не построишь новое.
Сейчас у вас тепло, а здесь уже дожди, скоро снег. В отпуск меня не отпускают. Ты знаешь, каким я был в школе, таким и остался, то есть спорить со старшими и с другими для меня удовольствие, а им не нравится.
Я не хочу учиться: почему — причин много, да и самому трудно стать писателем, а им я хочу стать очень. Вот уже четыре года, да немного больше, только об этом и думаю.
Ну, Рита, мне писать больше нечего. Видел спектакль "Сирано де Бержерак". Это — вещь, такие умные слова. К тому же — в стихах. И жалко его, и хочется быть таким. Вообще, раньше лучше жить было: сейчас нужно обеспечение, а раньше — сделать себе славу и не потерять её, на всём протяжении.
Рита, пиши, очень жду. Ведь из писем, которые мне шлют девчата, только твои такие содержательные и красивые.
Очень жду. Гена. 18 августа.
23
г. Воркута, осень, 1970 г.
Здравствуй, Рита! Ты знаешь, как произносить эту фразу не с высоким чувством, не делая ни на какое слово ударение, а просто, спокойно, можно даже сказать, монотонно. Так, как я, просто пишу. У меня нет ничего нового, имею в виду — в отпуск не отпускают. После этого письма вышлю фото, сам не видел, но ребята говорят, получился хорошо.
Удивительно, вот уже месяц, как от тебя нет писем. Или ты после провала так разочарована, что забыла про всё то хорошее, что было раньше. Не надо так думать, хотя ты прекрасно и сама понимаешь. Я бы на твоём месте уехал в Сибирь, хотя там труднее по условиям, но легче жить, тем, что люди молодые и все тебя поймут, а там можно и геологом стать, и любым. Можно, конечно, и сорваться, как девчата у нас в Архангельске, но какой у кого ум и сердце.
Мне осталось восемь месяцев, совсем мало. Если бы в отпуск отпустили, то было бы ещё меньше. Но это уже мои отношения со всеми. Пиши мне, я не хочу от других получать письма, ты не должна порвать со мной, хотя и вышла или выйдешь замуж. Извини.
Пиши, очень жду. 8 сентября.
24
г. Воркута, осень, 1970 г.
Здравствуй, Рита. Твоё письмо меня очень расстроило, ждал, думал, что ты уже не будешь мне писать и наконец получил… и такое. Где твоя жизнерадостность и любовь к мечте? У тебя так всё складывалось хорошо, имею ввиду там, дома. Зачем по три раза поступать, ты ведь знаешь нашу жизнь, этот формализм, подхалимаж, взяточничество. Ты ведь сама это знаешь, так как пишешь, что люди глупее тебя уже учатся там, в МГУ. Я ещё в школе знал об этом, поэтому и был таким "Печориным". Вот и ты коснулась действительности и… вот последствия. Даже в любви и то нет счастья. Я это тоже знал, поэтому ушёл в армию без девушки дома, хотя мне многие пишут, я не считаю их обязанностью ждать меня.
Здесь, в армии, ребята пишут, любят, надеются, что их ждут, но как только девушки выходят замуж, то разочаровываются, отчаиваются, и другие последствия. Поэтому я и хочу стать писателем, чтобы писать о своём времени. Это слишком дерзко, скажешь ты, но я это и сам понимаю, знаю, что нет у меня литературных знаний, а вот получить их — очередная трудность.
Мне здесь очень повезло, ты из школы знаешь, что знания, такие, посредственные, мне давались легко. Вот и здесь, в армии, я быстро овладел всеми специальностями и стал помощником оперативного дежурного полка, только это между нами. Дежурю, как офицер. Надеюсь на отпуск, но надежда слабая, так как из наших частей не слишком часто отпускают.
Вот, а что будет после армии, я не знаю. Учиться, наверное, не буду, не могу усидчиво заниматься. Вот это и плохо. Тебе хорошо тем, что знания сохранились ещё из школы. Ну ладно, после твоего такого письма  я не хочу об этом писать.
Думаю, тебе надо попробовать жить одной, без родителей, вот так, как я в девятом–десятом классах учился. Уже будешь думать по–трезвому. Или выйди замуж, никаких забот, на полном обеспечении мужа, старца. Выходов в твоём положении можно найти много, но не все они нравятся. Это верно.
Я сейчас пишу мало, здесь хорошего не напишешь, кроме как пошлые стихи и эпиграммы.
Скоро буду дома, через восемь месяцев. Рита, прошу, не отчаивайся. Пиши.
Гена. 28 сентября.
25
г. Воркута, осень, 1970 г.
Здравствуй, Маргарита! Получив сразу два письма, был удивлён, но прочитав первое, а оно как раз было вторым, очень обрадовался за тебя. Поздравляю, но почему ты смирилась с этой жизнью и хочешь выйти замуж? Это необходимость не таких девушек, как ты. Я в этом уверен, как в самом себе. Читаю сейчас "Анну Каренину" Толстого. И, понимаешь, очень жалею, что сейчас нет этого. А как написано, воистину, он самый великий писатель. "Не боясь запутаться в дебрях человеческой души, он лезет туда, не расчищая себе дороги" — это по мне, и я так думаю. Неужели этого он достиг только в 60–70 лет, и учился русскому языку всю жизнь? Сравнивая его "Войну и мир" и "Каренину", удивляешься, — ни одного повторения в описании человека, его души или светского бала. Где он всё это взял? Было бы сейчас то время?!
Сегодня я ещё раз убедился, что во мне очень много гордости. Не буду писать подробности, они не важны, важно то, что я убеждаюсь, что не изменив себя, мне не прожить. Ты искала то, что нашла, я ищу большего, и найти его труднее. Очень трудно. Как постигнуть всё это, не чтением же классиков. Нет, только это даст очень мало; только литературное умение описывать жизнь, а как узнать эту жизнь? Прочитай "Анну", это вещь, описание словом человеческой души, а это не каждому удаётся.
Рита, это тебе ещё пять лет учиться, я поражён твоей выдержкой. Жалко тебя, то есть утерянных двух лет. Пиши сразу же, и о школе. Очень жду. Извини за почерк.
Геннадий. 16 октября.
26
г. Воркута, осень 1970 г.
Здравствуй Маргарита! Получил твое письмо в праздник, но не стал отвечать сразу, так как письмо в праздник никуда бы не пошло отсюда, а вот сегодня можно. Это твое письмо сильно заинтересовало меня, из всех писем, что ты мне писала ,оно больше чем какое на меня подействовало. Так хочется, чтоб сейчас было старое время, время Пушкина и Толстого. Только тогда можно было встретить умного человека, когда вращаешься с людьми равного себе общества. Это я так думаю, людям легче понять тогда друг друга. Сейчас, что и  раньше, всюду дорога только избранным. Сейчас еще стараются скрыть это, но со временем все возвратится к старому. Людям трудно придумать новое общество, еще труднее его построить.
 Не знаю, что мне делать после армии, или сразу прозябать, прожигать жизнь, или после института. Я ведь тебе писал, что до армии жил такой жизнью. Только  в школе чувствуешь, что живешь, ну в институте или в обществе образованных людей, пускай и за рюмкой, это не помеха. Пусть раньше "они" были буржуями, но они ведь были образованы, знали несколько языков, их учили и воспитывали жить в обществе, и  этого у них не отнять.
Не знаю, откуда у меня такие мысли. Я в последнее время увлекся классиками, нашими русскими, особенно Толстым, Пушкиным . Ведь мы  изучали их в школе , но я раньше не понял, в моральном  (говорю и о героях и об авторах), а вот сейчас так ясно чувствую все их переживания. Наблюдая, например, за жизнью Левина, как бы  наблюдаешь за самим Толстым. Верно, у него такие же были взгляды , да он сам говорит в автобиографических повестях о Левине как своем "я".
Новостей у меня для тебя нет, что интересного может быть у меня, "здесь"! Зима уже тридцать градусов, а что будет дальше, в январе. Скоро Новый год, 7 ноября уже позади. Напиши, была ли ты весела, я желал этого каждый час. Хоть самому будет грустно, но тебе желаю всего.
Пиши мне обо всем, особенно я теперь мало знаю о "наших", где они, напиши мне, пожалуйста, и вышли свою фотографию. Очень желаю посмотреть, какая ты студентка, да еще журналистка.
Жду, как дембеля, а он скоро, только полгода, ведь уже три четверти отслужено. До скорого. Гена. 9 ноября.
27
г. Воркута, осень, 1970 г.
Здравствуй, Маргарита! Пишу потому, что вырвалась одна свободная ночь, и одна свободная фотография. Высылаю тебе ее. Даже по фото можно судить, какая у нас суровая жизнь, но я не отчаиваюсь, осталось всего полгода, всего. Познакомился с одной девушкой, правда, по телефону, живет в Воркуте. Она очень интересная, пишет стихи, и участвовала в конкурсе, недавно был, помнишь, конкурс молодых поэтов. Пишет красиво. Ей повезло больше, чем нам. Правда, она похожа на тебя, тем, что тоже учится заочно на литфаке на втором курсе и работает в школе. Жалко, что встретиться с ней не придется. Она приглашает к себе, но, увы, я не свободный, увольнения в город очень редко бывают.
Рита, через пятнадцать дней еду домой в отпуск. Здорово так охота посмотреть на всех. К тому  же у меня сестра с 1952 года вышла замуж, на 7 ноября была свадьба. Как ты на это смотришь? Я удивлен. Это для меня как гром среди ясного неба. Ей только восемнадцать лет исполнилось и уже чья-то жена, и смешно, и жалко.
Рита, я заканчиваю, извини, что мало написал, но кто же пишет письма ночью, верно? Один я. Пиши, очень жду. Гена. 13 ноября.
28
Воркута, осень, 1970 г.
Здравствуй Рита! Получил от тебя письмо. Как всегда, рад за тебя и удивлен, как ты не еще не стала писателем или поэтом. У тебя такие мысли в голове, ты и раскрываешь весь этот мир, в смысле, показываешь все, чем он плох, и тут же заставляешь жить, верить, переделывать. Нет, тебе положительно надо писать. Учить других, но только не так, как девушка из последнего фильма "у озера" – две серии, по телевизору, может смотрела? Она себя ставит выше других людей, кроме отца. Правда, во второй серии она мне очень понравилась, очень.
А у тебя все получается хорошо: ты учишься, сотрудничаешь в газете, пишешь хорошие стихи, голова (черт возьми) не как у всех девушек. Тебе только и жить сейчас, в наше время, и не надо стараться переделать его, то есть этот мир, в котором мы живем. Если он будет лучше, то тебя не станут замечать, и тогда некого будет учить, не для кого будет писать. А в плохом хорошее лучше заметно. Верно!
Ну, а мне осталось всего полгода. Да, не верится, что три четверти уже отслужено, как мы называем службу пахотой. На гражданку придешь и скажешь – "Я пахал" – смешно. Вот сидишь сейчас – одна рука на голове, волосы теребишь, второй пишешь – и вспоминаешь обо всем. А сейчас ночь, спят все солдаты (я дежурный по роте).
У нас уже полная зима, метели, одна за другой. Веришь не веришь, а приятно иметь такого друга как ты, честное слово. Жалко мне ребят, которым только пить, есть, женщин и все. Так сказать, "живем, чтобы есть". Жутко. А для чего мы живем, как ты думаешь?
Пиши, пожалуйста, больше и чаще, прошу очень. Где Колька? Мы же все-таки были друзья. Желаю еще лучшего, чем есть. Жму руку. 24 ноября.
29
г. Воркута, зима, 1970 г.
Здравствуй, Рита! Получил от тебя письма, точнее, три. Ведь все эти три письма написаны в разное время, и они совершенно разные, хотя отправлены вместе. В первом ты пишешь, что тебе хорошо, во втором уже чем-то недовольна, ну, а в третьем, это уже совсем… Что меня поразило, ты, ты, которая живешь так хорошо, не веришь в эту жизнь. Это мне очень в тебе нравится, так как я сам такой же. У нас разница в том, что ты уже хандришь, хотя и не была нигде. У меня хандра потому, что я уже был везде и видел все, мне нечего больше искать. Что и не увижу, я скажу, что это уже было, это меня не удивит.
Тебе же нужно уехать оттуда. Уехать хоть куда. Это очень интересно. Но прежде для тебя – это надо стать журналистом, тогда ты сможешь ездить везде, и это будет давать не только удовольствие, но и выгоду. А это надо, ведь это жизнь. А пока пять лет жить так… Можно, конечно, с головой окунуться в работу и учебу. Нет, это невозможно. Так могут только фанатики, а ты ведь человек. К тому же девушка, только начинаешь жить.
Что тебе сказал твой друг на этот счет? Или ты ему не говорила об этом? Очевидно, нет. Так это тогда не друг, а просто любимый человек, которого ты полюбила за красоту, ну, может, еще за какие качества. Ну, не будем, а то ты уже обиделась. Я совсем не хочу потерять с тобой связь, даже если ты выйдешь замуж за него или другого. Это от всего сердца.
Так, теперь обо мне. В отпуск я не поехал. Двое из моего отделения ушли ночью в самоволку, ну, и меня, соответственно, наказали. Конечно, это слишком жестоко, но у них своя мораль.
Зима в полном разгаре, снег и ветер весь день, ну, а если к ночи утихнет, то часами можно стоять на улице и смотреть на небо, как оно переливается всеми огнями, цветами и красками. Очень красиво. Сюда бы, в этот край, настоящего поэта, чтобы он воспел его. Здесь нет таких. Художники есть и рисуют довольно неплохо. Я еще мало писал о Севере, некогда, честное слово. Да и ты сама понимаешь, что я не дома, а в армии.
Ну, вот, Рита, и кажется все. Сестра у меня, младше меня, 7 ноября вышла замуж, была свадьба. А теперь еще брат женится на новый год, очень обидно, что без меня. Куда спешат? Неужели сейчас у человека стремление быть связанным с кем-то сильнее, чем раньше, не могу понять.
Я ведь тебе писал, что читаю сейчас классиков. «Братья Карамазовы», прочитал первую книгу. Пишет Достоевский очень умно, слишком. Как он может так глубоко забираться и в души, и вообще в историю жизни. Вот он о церкви пишет так точно, что, кажется, вроде бы сам сидел в церкви и видел, слушал там все о религии и вере. Так же, как и Толстой. Но они ведь учились, жили. Вот Толстой, к примеру, сам говорит, что жил и учился, разбирался и вникал во все до тридцати-сорока лет. Ему это было можно, ведь он был богатым. А как вот сейчас учиться, тебе ведь нужно выучиться, а потом работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь. О писательстве придется только мечтать… Плохие сейчас условия. Жалко, что нельзя в письме более откровенно.
Ну, Ритуша, вот я и закончил. После Нового Года жди меня в военной форме (в смысле, не меня, а фото), а пока высылаю каким я был полтора года назад. Нового ничего нет.
Пиши, Рита. Я из дому от сестры не жду так писем, как от тебя. Не отчаивайся, живи, пока не попала в сети семьи, своей семьи…
Жму крепко. Гена. 19 декабря
30
Воркута, зима, 1971 г.
Здравствуй, Маргарита! Наконец-то получил от тебя письмо. Но ты ничего не пишешь о себе, о своей жизни, как встретила новый год и твои суждения о нём.
Я очень рад, что ты нашла себе противоположность, это потому, что я считаю, что муж и жена должны быть разными, чтобы дополнять друг друга. Не знаю, правильно это или нет, но только в таком случае они могут узнавать себя всю жизнь. Ну, а если они будут одинаковы, быстро, естественно, будут надоедать друг другу.
Я пишу, что рад, а сам грущу. Очень жалко, что ты так рано нашла себе любимого человека. Я не люблю сейчас (очевидно, пока) семью. Семейное счастье – это счастье двоих. Но оно не может быть вечно, вот почему лучше его оттянуть. Я вот так ответил, когда меня спросили, что будешь делать после армии, сразу жениться или быть свободным. «Прежде, чем жениться, я спрошу у мамы разрешения», - конечно, это наивно, но это самый правильный ответ в моём возрасте и в моих условиях.
Однажды мне один офицер сказал, что правду писали только Лермонтов и Пушкин. Не знаю, на чём он основывал свой вывод, но я ему кивнул: «да». Ещё он говорит, что сегодняшние писатели – «отличные вруны». С этим я тоже согласен.
Быть сейчас оптимистом – это значит жить настоящим, а верить в лучшее человечества и умереть с этой мыслью. Этим ничего не сделаешь. Я считаю, что нужно в этом случае только писать, и писать правду о жизни, теми же словами, как Толстой, и теми же красками, как Пушкин. Один критик сказал, что Пушкин в своей поэзии воспевал красоту женских ножек (разговор в журнале шёл о влиянии женщин на творчество). Как ты думаешь, это правильно или нет? Лондона почитаю, тогда отвечу.
А ты правильно поняла своего парня, здесь, в армии, многие рассуждают иначе. Всё, больше нечего. Извини, что мало, но ведь мелким почерком. Очень жду, пиши. Гена. 5 января.
31
г. Воркута, зима 1971 г.
Здравствуй, Маргарита! Пишу просто так, хотя писал всегда на твои письма ответы, а сейчас просто так. У нас зима. Не как в прошлом году, а очень холодная и свежая, редко удается увидеть чистое небо с северным сиянием во всю ширину от горизонта, морозы до минус пятидесяти трех градусов. Вот, а у вас, очевидно, дожди идут?
Служба у меня уже кончается, и не знаю, что буду делать после дембеля. Учиться уже поздно, я так думаю, так как восполнять знания будет очень трудно, а здесь, в армии, этого сделать нельзя. Вот, так я думаю. Тебе хорошо, у тебя цель есть, занятие есть, - это на ближайшие пять лет. Ну, а потом тоже все будет. Работа, семья и все такое же, как у всех. Ты понимаешь, я так хочу, я сам жду что-то необычное, хотя знаю, что в такой жизни ничего необычного быть не может, это теперь уже я понимаю, в этом убедился.
Спрашиваю в библиотеке: "Есть что-нибудь новое?", а она (Вера Яковлева – 27 лет) говорит: "Ты заходишь в день по два раза, и хочешь, чтобы  кажый раз было что-то новое. "Да" – говорю. "Нет, такого не бывает, все то же самое."  Вот и в жизни так же, все осталось от наших отцов и дедов. Все уже сделано тем поколением, что еще можно придумать нового? Говорят: этот поэт – новатор, у него новый, "свой" стиль, а почитаешь все старо, что он может от себя? Только переставлять слова в новые созвучия – и все. И все новые произведения, все новые дела, все новое будет оцениваться по-старому, будут сравнивать роман нового писателя с романом Л. Н. Толстого, это уже доказано.
Хочется очень оставить что-то после себя, чтобы после сравнивали с тобой, а не с другим. Не знаю, насколько это верно, но нужно быть не только уверенным, но и самоуверенным. Если бы я знал, к чему мы придем через двадцать лет (имею в виду наше поколение). Например, в США они хотят придумать все новое, не хотят жить по-старому, но у нас это оценивают с коммунистической точки зрения, то есть говорят, что они хотят сделать хорошую советскую жизнь. Но мне кажется, что в мыслях у них было другое и есть другое. Раннее взрослые, вот что мне кажется, для них характерно, то есть хочется раньше узнать себя и познать свои силы на деле быстрее, нежели поспели у них знания. Я себя тоже к ним отношу.
Ну, Рита, разбирайся, я сам запутался в своих мыслях, может ты разберешься…  До свидания. Жду. Гена. 24 января.
(До ДНБ – 130 дней, это значит, что в июне я буду в Крыму).
32
г. Воркута, зима 1971 г. 
Здравствуй, Маргарита! Пишу очень короткое письмо, так как нет времени. Улетаю на Новую Землю. Высылаю фото, как раз готово. Извини, но другого нет, и здесь я весь армейский. Изменился здорово, но усов уже нет, обрил, это просто так, для понту.
Пиши, только не маленькие записки, а длинные, хорошие письма. До ДМБ 100 дней!! Я совсем забыл, что мои письма могут тебе помешать, вернее, твоей дружбе, любви, а, может, и семейному счастью. Парень твой может оказаться ревнивым м, прочитав моё письмо, он… всё ясно, нет времени объяснять. Если мешаю (а я, дурак, не догадывался раньше, хотя ты мне и писала), то я…
Пиши, очень жду. Кроме тебя никто не пишет, так как со всеми вот таким способом поругался и кончил (не хочу!).
До свидания, Гена. Танька Ф. как? Вышли свою фотографию, самую сегодняшнюю.
33
г. Воркута, весна, 1071 г.
Здравствуй, Маргарита. Дела мои как нельзя плохо. Ведь ты знаешь, что я не люблю подхалимаж, но должен. Смею тебя огорчить, здесь, в армии, как на гражданке. Я сказал комроты, что не буду, как некоторые «лизать у него в кабинете стены», ну, и за это попал в немилость.
Вот так, я не люблю, чтобы мной командовали, или вернее, хочу, чтобы меньше людей могли мной командовать. Да и вообще-то дело не в том, просто я (был такой случай) попросил отпустить меня в отпуск, но он рассмеялся. В ответ я сказал ему злую шутку, и вот с этого началось. Но сержантом я остался.
Север сейчас не такой снежный, вернее, не метельный, а солнце, поднимаясь высоко, так и играет на снежинках, отчего тундра вся светится, как море вечером, на закате солнца. А так она только трёх цветов – зелёный, синий и белый, с оттенками.
Настроение, по правде сказать, не очень. Видишь ли, здесь, в армии, все без забот, два года не надо ни о чём думать. А теперь, когда ДМБ передо мной и днём, и ночью, и ты стоишь на пороге жизни, то не знаешь, и теряешься в догадках, что будет дальше.. Ну, отдых, это ясно, Крым, два-три месяца, но потом… Учиться – это очень трудно, опять корпеть, как вспомнишь…Да, надо всё сначала.
Таньке большой привет. Она всё придумывает для себя новые, или, вернее, ищет в себе новые способности, таланты. Помнишь, она хотела стать актрисой, но это, конечно, школьное увлечение, в школе все девчонки хотят стать артистками кино. Но она умная, мне помнится. Может, когда-нибудь прочитаем её книги, может быть.!
28 апреля – 20 лет!
Действительно, школьная дружба – самая сильная, так как только в детстве мы очень впечатлительны, а это не забыть. Детство действительно очень приятно вспоминать. У меня очень много воспоминаний.  Урал – Свердловск – горы, леса, наш пруд около города. Затем Сибирь – Абакан – Тайшет (когда-нибудь об этом напишу), Хакасия и центр Азии, Кызыл, Архангельск – болота и тайга. И Украина – самая любимая пора и большие воспоминания.  Вот такое детство. Многие позавидовали бы, и это в 18 лет.
Но мне этого мало. Эх, были бы знания, сколько можно было бы написать. Вот сейчас думаешь, строишь планы, а не хватает литературности, ума, чтобы собрать и обобщить в одно, красивое литературное сочинение.  Нет, для меня пока трудно, не знаю, как вобрать в себя весь опыт, всю русскую литературу.
Витёк К. был мне очень приятен, хороший друг. Помню, в спортзале играли в волейбол, и Колька его ударил по щеке. Я был на стороне Витьки, Колька был не прав, любил первенствовать. Ему бы знания к его изворотливому уму, он был бы большим человеком.
Действительно, Воркута – это не Батуми, и не водка, это чуть покрепче, до пятидесяти градусов. Это я так, просто.
Витьке нужно быть только спортсменом. К другому он не способен, его свои же друзья собьют с правильного пути, а в спорте он себя завоюет.
Делать выводы не надо, ведь человек растёт, в жизни не один переломный возраст, а несколько, так как человек не в единой среде живёт, - разные люди, книги, и таковы их влияния. Может, буду поступать, как ты советуешь, через год. Теперь я один у мамы и папы, сестра вышла замуж, брат женился ( и это всё без меня).
Да, для начала бы неплохо. Но это же где-то там, а я ещё здесь, а потом, сама знаешь, можно свернуть «не в ту степь», особенно когда безразличие к жизни. Извини, опять я хандрю. Действительно, иначе нельзя, сейчас, чёрт возьми, без диплома никуда, дрянное время. Это я об учёбе. Ничего, потом будет видно.
Передавай привет всем-всем, где Славик сейчас и другие? Мне Зину жалко, была такой человек и на тебе, вышла замуж. Ирония.
Пиши больше, очень прошу. Желаю самой лучшей жизни, очень жду, хочу увидеть, хотя бы на фото.  До скорой встречи. Геннадий. 21 марта.
34
г. Воркута, весна, 1071 г.
Рита, здравствуй! Ты, конечно, рассказала ей – в чём смысл жизни и как он воспринимается. Если нет, то не надо, если она сама не разочаруется в ней (жизни), а потом с новым рвением не заставит себя любить жизнь. А главное – жить для кого-то и стать для многих учителем, то это значит, что она не станет ни писателем, ни «писакой».
Ведь она не будет знать эти злые стороны жизни, не будет верить тем людям, которые прошли через это. И эта самая Наташа будет восторженно писать о том, что принесло столько неприятного другим. Пусть она всё узнает о жизни, это не будет ей не нужно, пригодится в очерках и больших романах.
Вот читаешь о таких и думаешь: чёрт побери, а почему ты не такой, как она, ты, и многие другие? Почему ты, а не кто другой разочаровался в жизни на восемнадцатом году. Это страшно, но и это надо, это есть первая жертва тому, для чего я себя подготавливаю.
Вообще, Рита, научи её, расскажи ей о жизни в самых хмурых тонах, Не заботься и не думай о том, что у неё ещё нежное сердечко и мягкий, податливый ум. Из неё выйдет отличный писатель. Английский язык, читает много, готовится к журналистике, и, наконец, обаяние, которое так привлекает людей. Всё это разве не дополнения, притом - отличные,  к натуре? Я не ошибся, тебе она нравится. Можешь показать ей это письмо, не надо думать, что оно её обидит, ведь ты терпишь моё недовольство природой.
Да, Рита, весна уже старается завлечь нас в свои сети, но, увы, здесь зима не только не хочет уходить, но и показывает сильными метелями, на что способна. Вообще очень плохое настроение, тут, кажется, наоборот должно бы быть, к ДМБ, но увы – что после армии? Это для меня загадка.
Пиши, очень жду, но теперь, вижу, ты очень занята, так как письма твои всё меньше и меньше. Напиши: правда, что юг закрыт, и туда теперь не попасть? Мне очень жалко. Передай привет всем, и Тане Ф., и этой Наташе.  Жду. Гена. 8 апреля.
35
Белогорское, осень,1971 г.
Здравствуй, Маргарита! Прости, пожалуйста, но я думал, что ты замуж вышла и потому не пишешь. Честное слово! Да и после армии совсем завертелся. Встречи, встречи, и сколько их еще впереди. Пил много, надоело; с девчатами гулял, надоело; познакомился с соседкой, ей шестнадцать лет, мне двадцать. Нашли общий язык, хотел жениться, но раздумал. Вернее, мама уговорила, именно это слово, уговорила подождать лет… пять, смешно, но она права.
27 июля уехал в Ленинград, поступать в ЛИИЖТ, сдал всё, кроме математики письменно, и 21 августа уехал из города, но об этом не жалею. Теперь хоть узнал, что такое Ленинград. Я очень удивлен и обрадован, что нашел место, где можно работать, писать и жить в прямом смысле этого слова. Ведь ты же знала, как я был разочарован в жизни. Так. дальше: узнал, что есть подготовительное отделение, записался, после чего буду учиться в институте. Вот столько событий за несколько месяцев, очень много после двух лет отдыха мысли и тела. Я устал очень, ничего не пишу, кроме слов, набора слов и ничего больше. Жалко даже времени. А уже прошло двадцать лет, еще двадцать – и кончено всё, и красивая жизнь, и увлечения, и любовь (черт возьми).
25 ноября еду в Ленинград, занятия с первого декабря. Когда я узнал, что ты в Ленинграде, я так злился на себя и на всё. Мы могли там встретиться и поговорить обо всём. Но, видно, не судьба. Мама тоже была рада, когда я получил твоё письмо, она о тебе всё знает.
Вот, Рита. И всё, жениться не буду. Хоть она и молода, и красива, и умна (правда, не так, как ты, но это не каждому быть такой). Это не комплимент, нет, это правда.
А ты не собираешься за него замуж? Кто из наших в Ленинграде? Жду. Привет всем, и Тане. И Зине, и всем. Очень жалею, что не приехал к вам летом. Большой привет. Гена.
36
Белогорск, осень, 1971 г.
Милая Риточка, здравствуй! Даже не думал, что так быстро получу от тебя письмо, я ведь думал, что ты в Ленинграде. И ждал, пока ты оттуда приедешь, получишь письмо, напишешь, а писать письмо можно долго, то есть думать над ним.
Вот я пишу. И не успеваю за течением мысли, даже иногда пропускаю некоторые буквы. Ты мне всё написала, но я делал ударение на то, почему ты одна, а не с ним. Но это может казаться навязчивым, хотя. Впрочем. На него, я думаю. Не стоит обижаться. Верно, Рита, а? не понял, что у тебя случилось, судьба не может решаться сейчас, ведь у тебя всё отлично: учишься, работаешь, пишешь. Моя мама называет тебя будущей писательницей, честное слово. Она рада за тебя и ты ей нравишься. То, что ты советовала, я прочитаю, сейчас читаю о жизни Пушкина. Не знаю. Почему, но его жизнь, с недоверием и вознесением, полна той любовью к жизни, чего не хватает нашим поэтам, стремящимся быстрее стать известностью, чтобы хватать славу и почет не с Парнаса (до которого им далеко), но с рук и голов ближних. Ненавижу!!! Лицемеры, как им далеко до него!
«Просто жил весело»?! – это твои слова, но как они не подходят ко мне, да и к тебе тоже, наверное? Я ведь писал, можно так жить, как все, но можно и подделаться, а это необходимо, хотя бы для того, чтобы тебя не изгнали или не возненавидели. Да вообще-то – не перед кем унижаться, но жить и с ними надо. До чего они глупы. Круг, замкнутый круг. А они его не видят, нет, не просто не хотят замечать, а действительно не видят. Извини, я спешу, потому что я зол на всё и на всех.
Не хочу, чтобы кто-то из них меня не понимал, тогда они будут меня жалеть, а я не люблю этого страшно, даже от своей матери, благо. Она меня понимает. Даже водка не заглушает, правда, если напьешься сильно пьяным, то не замечаешь никого и самого себя, мысли разбегаются, оставляя одну пустоту.
Друзей много, но не среди девчат. Не знаю почему, не изучил их умы, но чувствую, что любовь рождает ненависть быстрее, нежели отвращение и нелюбовь.
Нет, Рита, я не знаю цену жизни и поэтому так играю ею, как маленький. У меня ведь родители, а с ними жизнь не познается во всей силе, нет, это надо почувствовать одному, когда о тебе никто не заботиться, когда опустишь руки и знаешь, что за тебя их никто не поднимет.
Хорошо, брат меня понимает, правда, он по-своему меня отвлекает, как только увидит, что я хандрю, посылает жену в магазин за водкой. Это, по его мнению, отвлекает от всего, хотя…вообще, я его не осуждаю. Пишу стишки, мысли не рифмуются, еще не похожи на себя, ни через минуту, ни через час, и связать их трудно, поэтому только стишки, а всё остальное так, пишу, не разбирая своего почерка, а он у меня оригинальный, как отозвался один врач в армии.
Прошло четыре месяца после армии, но… ничего нового в себе не открыл, ни к чему не лежит душа, в чем мое призвание – никому неизвестно, ни богу, ни черту. Рита, сейчас добиваться – значит, унижаться, больше нет смысла и значения у этого слова. Моя мама летом приедет на Украину и зайдет к вам, она уже знает твою мать.
Хорошие люди всегда несчастливы, если их не признаёт большинство, а путь к счастью – не путь, по которому можно ехать на личной «Волге», не буду повторяться. 
Маргарита, все по-старому. Людмиле Ивановне передай, что я ее никогда не забуду, хотя она и учила нас не жизни, но жизни великих людей. И всем нашим друзьям. Я очень рад. Что хоть некоторым мои слова доставляют радость. Не люблю глупых, поэтому у меня врагов больше, чем друзей.
До 20 ноября я дома, в Белогорске. Пиши быстрей, не только я, но все мои ждут письмо с твоей подписью, особенно мама, она тебя уважает и любит, так же, как я. Не обижайся на них, может они, люди, тоже мечтали, как мы, о счастье, но смирились с этим раньше, чем мы. Жду и хочу видеть, хоть фото. Геннадий. 27 октября.
37
г. Белогорск, зима, 1971 г.
Маргарита, здравствуй! Вот и ответ на твое «Здравствуй». Правда, слишком долго пришлось ждать и мне (твоего письма), и тебе моего ответа, но это не важно, ведь все-таки наша переписка постоянна. Вчера приехал из Питера, был там пять дней. Ну, и как обычно, встречает твоё письмо. Светлана радостно объявляет: тебе письмо от Риты.
Во-первых, об учебе: после Нового года начинаются занятия нашей группы; когда точно, не знаю, но я рад, что после, хотя немного сожалею, т.к. хотел бы посмотреть, какой Новый год в Ленинграде.  И, конечно, в компании Татьяны. Это не стремление узнать ее поближе, я в школе знал ее всю, но желание побыть в среде студентов (у нее я не успел быть). Ужасно осточертела эта жизнь здесь, но я не могу расстаться с родителями, со всеми моими. И особенно с мамой.
Новый год на носу, а в душе крутит, как в глубоком омуте, черная глубина. Всё, что меня окружает, и даже то, что есть во мне, всё это повергает меня в какую-то бездну, где нет ничего, а одна темнота, и ты. Один на один. Со всеми пороками и глупостями общества.
В воскресенье, когда я приехал, у нас вечером, после танцев, убили одного парня. Через час после того, как я с ним играл в бильярд. Убили, как свинью, пойми смысл этого слова; удар убийцы в грудь, прямо в сердце ножом, не малых размеров, даже не был роковым, он еще зашел в свою комнату, упал на кровать и произнес: «Врача, позовите врача». Рядом на кровати лежал парень, всё видел. Но не понял, пьян или что-то другое. Убийца вошел следом и ударом в спину кончил всё сразу. Не могу понять его психику – сорок лет, а убитому двадцать шесть. Что общего может быть у них? У первого жизнь прошла, второй только начал – жена, двое детей. Что общего: первый – несколько судимостей (этот случай для  него, очевидно, рядовой), второй – веселый, немного застенчивый парень, каких называют «свой». Застенчивый потому, что громкая фамилия – Малиновский, это, мне кажется, у всех так.
Стоял около него и думал, что никто не знает своё, даже минутное, завтра, хотя планы составляет каждый… И, представляешь, ребята, привыкшие здесь выпить, потанцевать и подраться, даже они были возмущены этим убийством, «только трус ножом добивается правды», «слабый не надеется на силу кулаков, пускает в ход нож», - это их слова.
Я как бы впервые увидел их, хотя я так же думал, ведь разница между совестью и честью одних не очень большая по сравнению с другими, ведь все люди, рождаясь, получают положительные черты, и добродетель их со временем обивает свои углы о пороки общества. Наедине с собой каждый думает о поступках, им совершенных.
Смотрел фильм «У озера» - ребята осуждали других, только не её, не говорили – гордячка, старая дева, что можно придумать для её характеристики. А это значит, что они понимают всё, но стыдятся показать другим всё своё положительное: боятся смеха таких же, как они сами. А стоило одному сказать (о ней же) «дура», и все бы ему вторили, языком, а не сердцем.
«Осенние свадьбы» - я сидел со своей (бывшей, не получается у меня с ними; говорят, пока не изменю своего характера, а ты его прекрасно знаешь, не уберу своей ехидной улыбки, ни с одной девчонкой долго не подружишь) девушкой, и плакал, слёзы текли, и я сжимал её руку, очень сильно- это естественно, впечатление этого фильма неоспоримо, но вот глядя на ребят, на их блестящие глаза, я удивлялся, зачем они выдавливают из себя этот смех, или чтобы показать, что это мелочь, только кино, или – что оно только для чувствительных дам.
А ну их всех, надоело. Прости, расчувствовался. И обиделся на всех и всё. Пиши ещё одно сюда, на Белогорск, а потом уже я напишу.
Зима совсем натянула вожжи, минус тридцать пять, не меньше, каждый день, и в воздухе иней плавает, и так искрится на солнце. Жалко, не Пушкин я, хотя его «Зимнее утро» объяснило нашу зиму почти на все три зимние месяца.
Отрастил длинные волосы, говорят, мне идет. Привет всем и школе. Очень жду. Геннадий. 21 декабря.
38
г. Рига, 27 января 1972 г.
Здравствуй, Риточка! Наконец-то я выбрался из всех старых дел и залез ещё глупее и хуже. Учусь, как и писал, на подготовительном отделении, только уже не в Питере, а в Риге, перевели в филиал нашего института. Учиться страшно неохота, всё повторяем; как в школе, изучаем всё, и обществоведение, и немецкий  язык, и литературу, и даже есть физкультура. Залез я в эту дыру и очень сейчас жалею, прошу родителей забрать меня отсюда, как маленького ребенка. Что за характер у меня, не пойму, но не могу без родителей жить, так и тянет домой. Иногда хочется бросить всё это, ноне могу сам, стыдно будет приехать домой.
И чего мне надо, не пойму? А ты замуж не вышла еще, а то подозрительное молчание у тебя, даже с Новым годом не поздравила, забыла, правда, вспомнила потом… но…Извини, я не имею права требовать чего-нибудь, даже и после столького времени переписки. Написал открытку Тане Ф., когда она была проездом в Ленинграде.
Очень трудно начать учиться. Может, еще труднее кончить, не знаю, не чувствовал последнего, но первое уже чую всей душой, и так против этого. Тебе хорошо, ты уже не имеешь права на то, чтобы бросить – всё. Делаю первые попытки печататься, не знаю, как будет, жду, напишу тебе. Только я хочу сразу большего – в крупной газете. Если Таня Ф. попросит адрес – дай ей, хоть узнаю, как она живёт, а то кроме тебя из наших однокашников никто не пишет.
Риточка, напиши мне, а то я снова один, не дома ведь и не в  гостях, а вообще чужой всем. До свидания… будет ли оно? Жду очень Геннадий.
39
18 февраля 1972 г.
Риточка, здравствуй! Опять мы заставляем ждать друг друга. То я тебя, а теперь ты меня. Нет, я не изменился, и не стал лучше. Пример беру с тебя, или нет, это не так ты сказала. Просто я других девчонок сравниваю с тобой, и рассуждаю, как с ними себя вести, как с девушкой или как с ненужной мне личностью.
Рига уже нравится, даже очень, побродил ночью по старой Риге и – О.Боже! даже Питер померк. Действительно, красив город, а что будет летом, по рассказам, нет красивей города. Послушай песню, называется «Ноктюрн», слова первые такие: «Ночью, в тихих улочках Риги…» И поймешь, что красиво пишут и поют только о красивых городах. Здесь все хорошо, тепло очень, после Архангельска особенно. Снег растаял и очень тихо.
Живу, как в гостинице, даже не с каждой сравнить наши условия, очень хорошо. Все местное, рижское, поэтому, очевидно, дешево достается институту. Недаром рижане всюду первые. Трое в комнате, четвертый этаж, на пятом девочки из техникума, сто штук, очевидно, в субботу-воскресенье танцы. Вообще весело сейчас стало. Первый семестр закончили, сдаю сессию; физику, математику – всё сдал на «хорошо», осталось сочинение (для меня  легко) и физика устно. До 26 февраля сдам и домой лечу, билет уже заказал, до 13 марта каникулы. А потом снова учебники. А ты знаешь, чем авторитет можно завоевать?  В данном случае у меня – знаниями. Даже не предполагал, что эти ребята и девчата не помнят ничего школьного, а я вот помню, и это дало мне большое преимущество. Знакомства запросто, и всё прочее. Завтра суббота, еду в Огрэ, город около Риги, к одной знакомой, учится в сельхозакадемии, посмотрю, чем такие девушки дышат.
Любить никого долго не могу, самолюбие и гордость откуда такие зверские у меня, не знаю. Когда уезжал из Архангельска, поругался с шестнадцатилетней девушкой, помнишь, писал тебе, «Таля». И в дорогу написал это:
Сегодня ночью уезжаю,
Хочу сказать тебе «прощай»,
…………………………….

А, может, любим мы друг друга,
Но мы хотим себя понять,
Уж за окном мороз и вьюга,
Мы не смогли с тобой сказать

Простых тех слов, что ждут годами,
А произносят только раз.
…………………………
…………………………

Но мы еще не объяснили
Всех наших ссор,
И мы в себе еще хранили
Пустую ревность, и любовь,

…………………………...
Не выдержу средь камня я,
Осталась здесь душа моя.
…………………………...

Тебя я первую любил,
Тебя всегда боготворил
Теперь прощай! Пусть будет он
В тебя по-прежнему влюблён.

Теперь уж всё! Я в путь готов,
С тобой я счастье зря искал.
……………………………...
……………………………...

Лишь только раны растревожит,
Заставит течь быстрее кровь,
И ревность вечную заложит
В том самом месте, где любовь.

Прощай, не стану унижаться,
Просить, молить, и целовать.
Я просто понял, что влюбляться
Не стоит, если хочешь взять.

С другим счастливой ты не будешь,
Не с ним пойдешь и под венец.
Еще быстрей его забудешь,
На этом я пишу – конец»
Вот такая дрянь пишется. Для каждого стиха нужен у меня какой-то толчок. Это ревность, или встреча, интересное что-нибудь, у меня бывает редко. Но, главное, пишу мысли и слова в записные книжки, а когда к ним обращусь, не знаю. Пиши сразу. До скорой встречи. Геннадий.
40               
г. Рига, весна 1972 г.
Риточка, здравствуй! Наконец-то! Я уже подумал, что ты замуж вышла, честно, и не дай Бог. А ты, оказывается, пошла «в люди», как Горький. Красивая у тебя будет биография, и как ее будут изучать наши дети, ты не мечтала: А я об этом мечтал, чтобы хоть немного утолить свое честолюбие. Я уже до того завёл свое «я», что ненавижу себя. Правда, не всегда. Это не дает мне жить в данном обществе, так как под него приходится подделываться, чтобы стать на их уровень. То есть в компании девчат рассказывать много смешного и немного пошлого, а мне это так противно. И не могу остановиться на каком-нибудь одном человеке (имею в виду девушку), чтобы ему всё доверить и раскрыть чувство, если оно есть, или просто откровенно поговорить. Пока у меня только с тобой получается так, что я могу тебе говорить обо всём, что знаю, хочу, могу.
Я очень рад, что у тебя всё хорошо, от всего сердца. Так как я сам знаю, что значит, когда всё, что тебе надо, вдруг появляется.
Мы можем увидеться в двух случаях: первый, если ты приедешь с 28 апреля по 5 мая  (как тебе удобно, а эти дни у меня свободные) в Ригу, а это такой красивый город, я до сих пор удивляюсь его красот. О том, что тебе здесь будет хорошо, не сомневайся. В твоем распоряжении будет комната, три кровати-дивана и все, что необходимо. А у меня 28 день рождения, может, помнишь. Студенческий билет у тебя есть, и приехать можно быстро, а здесь у меня денег много (извини, что хвастаю). Второе, я, мама и сестренка первого августа едем на Украину, то есть я буду в Дневальске в Августе. Вот думай.
Любовь, конечно, есть, но если она поддерживается и тем, и другим. У меня пока она не получается долгой, очень уж я критикую, и почти всех сравниваю с тобой (Это правда). Некоторых по письмам, как ты пишешь, и сколько им надо до тебя. Смешно, конечно, но такой я дурной человек. Других – по разговору, не поймет меня, как я хочу – всё кончается, а поймет и посмеется – для таких презрение. Да и не хочу пока обижать маму, она никого не хочет для меня. А из всех девушек (моих знакомых) она одну тебя боготворит (в прямом смысле слова).
Может, и удивительно, но Москву я ставлю после Ленинграда, а тем более Риги. И по красоте, и по людям. Даже по чистоте улиц. Рига не сравнима с Москвой. Рижане вежливы, всюду чисто, а стариной веет даже от новых зданий. Ты ведь знаешь, я был во многих городах страны и делаю сравнение не на голом месте, а на виденном.
Ты не знаешь, почему так: вот лежу, думаю, а только сделаю попытку записать мысли, не знаю, как их в слово одеть; так обидно, что злой становишься на всех. Перечитал все свои записные книжки по годам (а их у меня около пятнадцать), начиная с 1967 года, и пришел к выводу, что глупею с каждым годом. То есть вот как: сначала писал мысли и мечты – красиво, дальше старался облачать их в прозу и стихи, выходило глупо. Сначала писал общепринятыми словами, потом стал изобретать свой язык (к чему?), свои слова, так как все другие уже были повторены поэтами и писателями тысячу раз.  Стал составлять из них свои комбинации, вышел сумбур. О Боже! И почему, и зачем оно мне нужно, сколько времени ушло. Читаю 17 декабря 1967 года: «случайно попал в руки самоучитель латинского языка, буду изучать по два часа в день». Прошло почти пять лет, а я знаю только cogito ergo gut - каждому своё. Вот так, а сколько интересного в них, это правда здорово. Пишу сейчас всякое, думая, что потом исправлю, потом – это когда поумнею.
Сейчас у нас хорошо, тепло, но еще не купаются, море свинцовое, холодное. Рижское море – очень красивое место отдыха, море, песчаный берег и сосны. Риточка, я кончаю, так как кончилась лекция о Чехове, да, я забыл сказать об учебе. Дается легко, всё помню из школы, в основном – физика и математика. Можно считать себя студентом первого курса ЛИИЖТа. Я учиться буду на ЭВМ, когда-то со Славкой мечтали об этом, но сейчас я ничего не хочу. Хочу учиться писать – и всё, хотя мудрые говорят иное: дерзай, и ты станешь тем, кем ты желаешь быть, а нет – оставайся среди слуг, недостойных коснуться пальцев Фортуны.
Пиши или приезжай. Я жду того и другого с нетерпением. Твоим письмам всегда рад. Гена. 16 апреля.
41
г. Рига, май, 1972 г.
Риточка, здравствуй» Ждал тебя, пришло письмо. Но я ему рад. Правда, почерк у тебя зверский стал, честное слово, такой торопливый, сразу заметно, что ты часто пишешь, ну, а будущему писателю, очевидно, это очень нужно. Но это, Рита, только вступление. Сейчас у нас такая отличная погода, уже дней восемь, начиная с 28 апреля, ни одной тучки. Всё уже цветёт, а особенно красиво клён, может, в Москве тоже так (конечно, похуже). Я люблю Ригу и поэтому, сама понимаешь, не могу любить Москву.
Все дни праздника прошли очень хорошо, как было весело. Ты должна жалеть, что не приехала в Ригу, ко мне, хоть на день. Второго мая купались на море. Ты ведь знаешь, какое красивое Рижское взморье, здесь обычно отдыхают артисты, и прочие, которых называют знаменитыми. А «Rigas modes» - эти журналы повсюду, и ты, наверное, смотрела на эти моды, ты же молодая. Пишу сейчас очень много. Отчасти настроение всегда хорошее, иногда девчонки просят, да и для КВН и прочих развлечений, узнали здесь, что я пишу. Но стихи сейчас меня мало волнуют, перехожу на рассказы. Столько планов, столько идей, если дать их настоящему писателю, то ему будет что ворошить. Но я не писатель (хоть и хочу им быть), нет слов, нет краски, хоть плачь. Удивительно, впечатлений много, а вот описать их своим языком не могу, всё получается по-книжному, как у других. А я не хочу писать, как все, так как всё время критикую современных писателей за повторения.  Вот так и получается. Правда, три рассказа уже сделал, и читали наши студенты, и как я рад был их разговорам, когда они говорили между собой о них, что они как будто видят то, что я пишу. Ну, а если им понравлюсь, то это же и есть читатели, но нести в редакцию боюсь. Лучше подожду, соберу, а потом…
Да, Риточка, вот так всё у меня идет. Учиться неохота, здесь, я имею в виду. А в институте хочу, а здесь только время теряю даром. Осталось два с половиной месяца – и август, Крым, отдых, хотя нельзя назвать мою сегодняшнюю жизнь трудом. Так, ничегонеделание!
…Только что приехал с моря, купались, фотографировались, вышлю фото потом. Оказывается, чайки самые забияки из птиц, видел впервые, как они дерутся. Подбегают друг к другу, вытянув шеи и клювы вперед, как гусаки, издают клекот, похожий на карканье ворон, и чуть-чуть разводя крылья. Хватают за клювы, давят к песку. А гоняются по небу целыми стаями, с различными фигурами из высшего пилотажа. Интересно было наблюдать, особенно если бросить кусок пищи, дерутся, словно собаки.
Море красиво, вдали спокойное, чистое, а у берега небольшими волнами накатывается на песок, медленно, ритмично. А за морем – иностранцы, шведы, финны. Несколько яхт катается по водной глади. Сегодня (5 мая) рабочий день, и поэтому народу мало. Было много на праздники. Негде лечь было, можешь поверить, я такого в Крыму не видел. Как здесь любят море, солнце и сосны. Очень красивый ресторан на пляже, «Морская жемчужина». Я тебе примерно нарисую… Очень красиво, вышлю фото, посмотришь….
Вообще-то, я нашел журнал, здесь это место, где мы отдыхаем, Булдури, на электричке десять-пятнадцать минут, и ты прочтешь. Мне кажется, и за это стоит любить Ригу. (Белинского возьму, прочту. О Печорине особенно хочется почитать).
Пиши, надолго в Москве? (имею в виду, лето где?) Я весь август буду в Крыму, ездить от Днепропетровска до Севастополя и Одессы по родным. Буду в Дневальске. Я жду всегда, ты это знай. Будь счастлив, рабочий человек?
____________________________________
Примечания:
* Опубликованы в журнале  «Эксперимент», см. № 5 – 8, 10 – 15 (2002 – 2006). Многие имена в них были изменены при подготовке к публикации в юношеском журнале. Поэтому и в настоящей подборке некоторые из тех изменений сохранены. Хотя в реальности – письма подлинные, как и имя их автора, одноклассника Гены.
** Как всегда, в письмах моих респондентов-ровесников я не исправляю пунктуацию и орфографию, как и стилистику не меняю. Всё это ведь тоже говорит о человеке. Но главное, почему я все эти письма публикую, - в них отражён фон той реальности, в которой мы жили. На мой взгляд, она почти не сносна. Но сколько ностальгирующих дураков в нынешней России! Письма, как бы ненароком, документируют то малосносное прошлое.(15.05.2022.)
_______________________________________________________
Всего 41 письмо. Подготовлено к печати  в Инете – 30.05.2020.; 14.05.2022; 23.02.2023. Всего 38 страниц комп-го текста, шрифт №14. , Опубликовано на творческих сайтах  23.02.2023.