«теперь украинцы лет сто не будут скакать на площадях»
Н.К. русский писатель
Человек, обыватель, достаточно удалённый от высокой политической кухни, довольно часто имеет якобы своё непоколебимое представление о том, что великие дела наверху совершаются из глубоко продуманных представлений, большей частью сокрытых от малых мира сего. А великие многое делают для того чтобы в народе такое мнение о причинах драматических событий высокого накала всемерно укреплялось, перекрывая обывателю даже малейшую возможность догадаться об истинных мотивах, по которым целые народы оказываются жертвами рукотворных бедствий.
Однако же во все времена находились в народе и отщепенцы из умников, которые в своих измышлениях, неожиданно даже для себя, угадывают то обескураживающее обстоятельство, что бедствия на народы обрушиваются отнюдь ни по стратегически выверенным основаниям, а вследствие каприза государя, которому впору бы и самому удивиться – что это на него этакое нашло.
Но дело сделано. Приказ им отдан и полки двинулись в указанном направлении. Теперь уж надобно отыскать для общества убедительное объяснение причины совершившегося обострения ума и сил.
А что может быть проще – ведь на этот же случай всегда наготове батальоны прикормленных деятелей идеологического фронта и армия им сочувствующих, но пока не допущенных к кормушке. Эти всегда готовы подхватить и малейший намёк комчего, чтобы развить его в непоколебимый образ того, чего и нет на самом деле, или, ещё лучше, чтобы случалось нечто похожее, но на таком низменно бытовом уровне, что при других обстоятельства и упоминать-то неловко. Мало ли что с кем из нас случается нечто подобное.
Есть одно необъяснимое мной свойство человеческой психики. Вот случилась некая личная твоя драма. Ещё долго остаёшься ты безутешен. Но время берёт своё. Исподволь стирает оно боль былого и случается так, что память выставляет на первый план сущий пустячок былого, который в своё-то время как бы проскользнул мимо. Мимолётен и неуловим был тогда, да вот, однако же, явился во всей красе ныне, став владетелем всех твоих дум и побуждений.
- Уместно ли в таком ракурсе вспомнить о неких скачках на площадях?
- Как знать!
-Но всё же.
Три десятка лет назад, как с цепи сорвавшись, некий мирно дремлющий под обещания светлого будущего, народ пришёл в возбуждение. Но всякий по-разному. Кто-то приискивал себе щель, куда бы до лучших времён забиться как таракан, кто-то лелеял надежды на лучшее, а кто-то активировался до предела, так что не усидеть на месте, а нужно непременно бежать на площадь и крыть там всех нелестным матом. Как всегда, этих-то было не очень-то и много, а в масштабе численности населения, например, сибирского областного центра – вообще считай что ничего. Но прочие были незаметны, а митингующие заметны были очень. Тем более, что в диковинку была эта их вольность для властей и сильно напрягала нежные струны их аппаратных душ.
И вот витийствует на толпой собравшихся некий, простиосподи, анархосиндикалист. А каждый воспринимает его слова по-своему. Одним они любы, другие настораживают огрехами формальной логики, а кое у кого (этих-то работников районных комитетов поверженной партии я хорошо знаю лично) и копится злоба за всё происходящее на этой самой свободе.
Но оратор уже выдохся и уже пробирается сквозь толпу набраться новых сил. Тут-то его и встречает настоящий полковник в штатском. Он хватает смутьяна и волочит куда-то на сторону. Гражданин свободы и гласности вопит, народ же волнуется всяк по-своему. А в это время в предместье уже въезжают якобы со стрельбища бойцы-артиллеристы. На воробьёв ли приготовлены их сорокапятки?
-Ты куда его прёшь? - вопрошает полковника нынешний ваш мыслитель, как раз проходивший мимо с работы домой.
-Так скроется же, гадёныш – обескуражен моим вопросом сотрудник органов.
- Так ты пропусти его за угол домов, и делай там с ним всё что хочет твоя душа профессионала.
Мимолётный это эпизод забылся бы мной, как курьёз. Да вот события в стране развивались уже неслабо.
В структуре союзного министерства отрасли, где я пребывал в те дни ничтожно провинциальным клерком, было управление главного механика. И начальник его почувствовал, что плохи дела у нашего нерушимого союза республик свободных. А от этих предчувствий пришла ему в голову идея собрать своих механиков, как бы на прощальную пирушку.
Разумеется под благовидным предлогом обмена опытом по эксплуатации силовых приводов установок глубокого бурения, производства польского завода Воля.
Местом встречи механиков со всех уголков союза было выбрано предприятие, расположено в чудесном южноукраинском городке.
Так оказался я в Киеве. Ночь я провёл в номере гостиницы, где развлекала меня телевизионная картинка неслабых парламентских баталий. Впрочем, ничего экзотического. В наших краях и не такое в те поры бывало.
Ещё у меня оставался день до встречи с товарищами по дизелям. Разумеется, я не мог не посетить православную святыню у Софии, а к вечеру за явился на Крещатик. Палаточный лагерь там жил своей кипучей жизнью. Горячие ораторы (не то что сибирский наш анархосиндикалист) вещали о своём. В толпе бродили пьяненькие парубки, высматривая себе щирых москалей.
- Да вот же он я, самый что ни есть русак – бери меня тёпленького. А ничё, что там, на горе, есть камень с высеченными на нём словами «отсюда есть пошла земля русская».
-Та нехай! – добродушно махнул своей плетью ряженый козаком хлопец.
На этом наши прения закончились.
Но мысли мои о русском не покидают меня и по сию пору. Кто мы такие и куда идём? Но самое сложное это откуда взялись такие, какие мы есть. Может быть в том украинце и живёт ещё первородная русская душа, а мы-то и есть москали – детища из котла завоёванных князьями народов центра евразии с пренебрежительным отношение к русским нашим корням. Знать заслужили мы свою участь. А уж чем – не выскажешь мимолётными фразами.
Встреча механиков, когда тиха украинская ночь, да день светел, состоялась по всем параметрам весьма душевной. Мы все из своей глухомани в тайге, тундре, степи и пустыни, оказались в стране, где недвижен и самый воздух, только ивы плакучие прикрывают и хаты, и дома, а народ так же благостен, как сами украинские песни, которые так любы мне, словно я и не москаль, а если и русский, то совсем по-украински.
Ой у гаю, при Дунаю
Соловей щебече.
Він свою всю пташину
До гніздечка кличе.
И вот, спустя три десятилетия, на эту-то землю и летят наши ракеты, которые русскими никак не хочет признавать моя душа.
Почему и зачем? Может и впрямь, чтобы на сотню лет какие-то пригрезившиеся кое-кому массовые украинцы зареклись «скакать на площадях».
Сотни тысяч убитых – достаточная ли плата за этот ментальный каприз?
23.02.2023 1:03