Звёздная система Мерак, Планета Аннатал, город Соколово
Приморский район, ул. Йозефа Блаттера
24 августа 2332 года.
Обычное утро Сани Пивоварова начинается пораньше, часа, эдак, на четыре. Где-то в полседьмого утра, когда будильник, упорно работающий уже час, наконец, добивается своего. Сон Пивоварова дело такое, основательное. Саня обычно просыпается, и сразу же по-маленькому, потому что сам по себе бунтующий мочевой пузырь его пробудить не может.
Сегодняшнее утро не совсем обычное. И утро ли пол одиннадцатого? Может уже день? Пока у Сани в глазах всё плывёт, но он прекрасно знает, что когда зрение будет работать как надо, то он увидит неухоженную квартиру. А пока в глазах цветная каша, Пивоваров думает о том, какой запас прочности имеет современная отделка и мебель. Можно пачкать и всё потом отмоется, можно прям суп разлить, и всё прекрасно отстирается. Можно не убираться неделями, даже месяцами, и ничего кроме лёгкого хруста под ногами не будет напоминать, что квартира начинает превращаться в свинарник. Или уже «благополучно» превратилась.
Квартира Пивоварова стоит немалых денег, и множество жильцов в таких квартирах не могут или не хотят выделять время на уборку жилья. Прилетел из командировки, выпил, закусил, побросал всё в мусор, и всё, наутро уже улетать. И снова дома неизвестно когда. Конечно, об уборке можно с кем-то договориться , сделают всё в лучшем виде. А можно не договариваться – мебель и отделка как раз таких цветов, чтобы авгиевы конюшни в глаза не бросались. Маркетологи знают психологию людей – «если я заплатил миллиона два, всё должно быть на века». Конечно, это ерунда. Через пару лет придумают новые модные расцветки, а реклама будет подгонять купить дорогую мебель, «сделанную на века», потому что купленная недавно уже «устарела».
В мыслях, насколько же он нетипичный жилец таких квартир, Саня просыпается, практически наощупь находит путь в туалет, а там кран с холодной водой. Он жадно пьёт, хотя сухость во рту не от жажды. Пивоваров встал, и он прекрасно знает, что два сообщения ждут не дождутся, пока он их прочтёт. «Сань, ты как, нормально? Проснулся? Тебе сегодня в суд в два, не забыл?». Это напишет Вики – соцработник, которая «пасёт» Саню и ещё человек пятьдесят. При этом она с каждым из «своих мальчиков» общается так, будто он – единственный и неповторимый, если Пивоваров с ней что-то обсуждает, он никогда не чувствует, что в это же самое время она может общаться ещё с дюжиной других «мальчиков». И ещё одно – «Алекс, ничего, ты поправляйся». А это уже его начальник – администратор продуктового склада, где Пивоваров работает дневным сторожем.
Вики написала начальнику Сани, что он ещё на больничном и сказала ему на Пивоварова не давить. А для того Пивоваров – работник крайне неудобный. Может взять, и не ходить на работу с неделю, а значит ему нужно уговаривать других взять Санину смену. При этом самого Саню к сверхурочным привлекать никак нельзя, не говоря о работе ночью. Попробовать, конечно, можно, но тогда сохранность склада будет зависеть только от того, решит ли кто-то его ограбить в эту самую ночь, и сможет ли сигнализация сама вызвать вневедомственную охрану. Потому что ночью на Саню рассчитывать бесполезно, просто бессмысленно. И возмущаться такому «сверхценному работнику» тоже нельзя – если Вики это дело вынюхает, она его начальнику выест мозг. Ложечкой, медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Он уже пробовал, и знает, что Вики за своих подопечных будет рвать и метать.
Не успел Саня выйти из уборной, как он уже забыл всё, о чём ему пишут, почему ему пишут и что ему им ответить. В одиннадцать часов уже хочется есть, Саня идёт на кухню, где его кофемашина приготовит ему что-нибудь покрепче. А пока Пивоваров возьмёт из холодильника пару недоеденных салатиков, поставит их на стол, и они из очень холодных закусок превратятся в нечто пригодное к еде на завтрак. Потому, что Вики интересуется тем, как он ест, и тоже выест ему мозг, если вся пища Пивоварова будет холодной. Сейчас точно будет горячий кофе, а кроме того Вики прекрасно знает в каком состоянии просыпается Пивоваров и на что он способен после двенадцатичасового сна. Он способен только поставить бокал кофе на стол, и вытащить пару вилок из посудомоечной машины. Салаты разные, соображает Саня пока плохо, примерно на уровне «каждому салатику по вилке».
За полчаса Саня с салатиками управился. Выпил ещё пару чашек кофе, в голове у него прояснилось, и он сам вспомнил – в два дня ему надо съездить в суд. Утренний душ, и Пивоваров выбирает, что надеть из своего «богатейшего» гардероба. В городе жарче и душнее обычного, но ведь в суде его не поймут, если он придёт в полупляжной одежде. Поэтому нужно взять самые лёгкие брюки, дышащую рубашку и заметить про себя, что стирать их нужно заранее. Время на стирку уже нет – Саня сейчас не способен ни быстро думать, ни принимать быстрые решения. Ему уже пора выходить из дома, потому что иначе с его черепашьими скоростями он будет в суде не через два часа, а через четыре. Даже если он пропустит заседание или опоздает, Вики его выгородит, но Саня твёрдо решил, что он сделает усилия теми частями тела, которые ещё на усилия способны. И тогда хоть что-то сегодня будет по плану, а не как получилось.
***
Пивоваров прекратит быть черепахой или даже улиткой только к вечеру. А пока ещё не вечер, он притормозился у квартиры, потому что одним пролётом выше супруги выясняют отношения. Выясняют отношения на площадке, чтобы не травмировать ребёнка, который уже спрашивал их, не будет ли так, что одним вечером папа не вернётся. А Пивоваров в таком состоянии смотрит на людей, говорящих на непонятном ему языке как баран на новые ворота. То есть он слышит разговоры, поворачивается к людям, и отнюдь не сразу понимает, что вот так пялиться просто некрасиво. Но пока он соображал, его соседи уже ушли к себе в квартиру, рассудив, что другие люди также ничем не провинились, коль скоро они не могут построить отношения. А ещё есть дверь в квартиру – тоже преинтереснейший объект, между прочим! Тут тоже можно притормозить, и много о чём поразмыслить. Дверь не деревянная. Конечно, в городе есть квартиры с деревянными дверьми, но только самые элитные. Всё потому, что на планете не растут деревья, и импортные панели из настоящего дуба или клёна запредельно дорогие. Маркетологам приходится выворачиваться – между элитарным и простейшим должна быть золотая середина, и в рекламных буклетах нужно красиво подать двери с отделкой из натуральных материалов. На планете растут очень крупные травы, их стебли можно высушить, как-то обработать, и двери с такой отделкой смотрятся на несколько порядков лучше, чем дешёвки из синтетики. Светло-зелёные двери, переливающиеся блеском…
Посмотрев, как баран на новые ворота на свою же собственную дверь, Саня начал двигаться. Он живёт на третьем этаже, поэтому обойдётся без лифта. К тому же наверняка в лифте тоже найдётся тоже нечто, над чем не грех поразмышлять минут пятнадцать. К тому моменту, когда Пивоваров вышел из дома, он начал понимать – он вообще может опоздать, поэтому нужно пресекать на корню все попытки разглядываний и раздумий. Увы, не всё сразу, ситуацию, впрочем, облегчает то, Саня идёт, и думает на ходу. Вот море, которое в трёх кварталах отсюда. Пивоваров вспомнил о море только сейчас – он увидел семью, которая приехала из пригорода, и у них в руках весь набор пляжно-отдыхательных принадлежностей – плавки-купальники, продукты, и большая такая фондюшница. Родители и двое детей приехали сюда за полторы сотни километров на море, почти к достопримечательности, а Пивоваров не умеет ценить то, что имеет. Вечером здесь можно гулять, бегать по беговым дорожкам, а вместо душа окунуться в море. Точнее в океане, причём очень малосолёном. Теперь Саня как в первый раз смотрит на уличную растительность, на то, что он называет «нашими баобабами». «Травка» высотой с небольшой дуб имеет заметное утолщение прямо у земли, она часто цветёт, и тротуары постоянно в приятно пахнущих цветах. В городе есть быстрорастущие деревья, которым не нужна целая человеческая жизнь, чтобы вымахать в полный рост. Есть, но не здесь. Говорят, что нельзя сажать вместе местную траву и земные деревья – у «травки» что-то вроде грибницы под землей, и всё чужеродное она быстро убьет. Не говоря о том, что никакой дуб в местной чёрной смолянистой почве расти не будет.
Задумавшись о растениях, Саня чуть лоб-в-лоб не столкнулся с другим прохожим, его одернули, и, кажется, назвали его мужчиной. Не мальчиком, не юношей – именно мужчиной. В этом даже и логика своя есть – у юношей не бывает такой седины, как у вековых старцев, морщин под глазами. Саня боролся с сединой и с морщинами, нервничал, и Вики сказала, что, возможно, Пивоварову не стоит так упорно стараться изничтожать своё прошлое. Саня немного разогнался во всех смыслах – он идёт, а не плетётся, не прошло и двух с половиной часов после пробуждения, как он, наконец может думать и следить за обстановкой вокруг. А вход в метро требует определённой концентрации – Пивоваров уже «не вписывался» в турникет, падал, расшибал лоб, а сейчас всё на автомате. Он знает с какой скоростью нужно идти, чтобы сканер считал его регистрационную карточку и доступ к общественному транспорту Елизарову был предоставлен не после списания денег со счёта, а как обладающему немалыми заслугами, которыми никак не может обладать юноша.
Эта станция конечная, магнитное полотно метрополитена не на земле, но и не под землёй. Площадка, на которую выходят, и на которой ждут состава, находится под куполом из оргстекла, и в полдень здесь натуральный, а не искусственный свет. Состав прибывает, двери открываются, и через минуту поезд следует в обратном направлении, пройдя стрелку буквально в западной горловине станции. Саня уже твёрдо стоит на ногах, он разглядывает схему метрополитена, строит свой маршрут. Не стоит забывать, что самый короткий маршрут не всегда самый быстрый. Самый короткий маршрут может проходить через станции пересадки, где сходятся пять или шесть линий сразу, а это двух-, или даже трёхуровневые галереи, толпы народа даже не в час-пик. Пивоваров живёт в городе почти четыре года, и он привык к золотым серединам – пересадочным станциям, где составы разных линий следуют по одним и тем же путям, а от него нужно следить лишь за цветом центральной полосы на вагоне, которая обозначает линию. Имея…слегка бурное прошлое Саня начал ценить предсказуемость.
***
Левобережный район, станция метрополитена «Проспект медиков-добровольцев»
Полчаса спустя
Выходя из метро на шумную улицу, Саня думает о том, что станцию метро правильнее назвать «Судебная». Напротив друг друга стоят два военных суда – окружной и гарнизонный. В гарнизонном суде разбирают всё, что отчубучили военнослужащие на территории города, с учётом количества отчубученного и отчубучеваемого требуется немаленькая шестнадцатиэтажка. А ведь ещё есть пригороды, и там отчубучивают ничуть не меньше… Саня уже немного научился контролировать мыслительные процессы, зайдя с улицы в тишайший вестибюль он сразу протянул охране документы....
- Господин…Александр Павлович, извините. 238-й зал, проходите.
- 2-й этаж?
- Да, всё верно.
Пивоваров вернул себе «удивительное умение» – быстрее соображать и задавать логичные вопросы. Он не настолько давно вспомнил, что 238-й номер кабинета совершенно не означает, что в здании их 238 штук. В здании есть лифт, но Саня не будет пользоваться им не потому, что в кабине он тоже может на что-то «залипнуть». Как и любому прочему человеку ему нужно двигаться, а за последние десять дней двигался он мало, нужно пользоваться моментом. Здание П-образное, и Саня уже с улицы правильно предположил нумерацию кабинетов, а на этаже сражу же сориентировался.
- …Пивоваров?
- Пивоваров.
Секретарь суда в строгом костюме позвала Саню в зал. Зал маленький, для рассмотрения дел без особого резонанса, явно не для громких процессов, когда прессы пруд пруди. Это дело даже не уголовное, но его рассматривает коллегия из трёх судей, так как результаты…Вики обтекаемо сказала, что результаты будут иметь большие последствия для виновника. Куда большие, чем штраф или в самом худшем случае арест суток на десять. В зале всего-навсего шесть человек. Судьи, секретарь, Пивоваров, адвокат «виновника торжества» и кто-то ещё
Пивоваров раззевался, его снова потянуло в сон…
- ...Потерпевший?
- Да, Ваша честь.
- Вы себя хорошо чувствуете?
- Вполне. Нет, не вполне, извините. Если бы вы меня не одёрнули, я бы точно уснул. Нехорошо-то как…
- Ничего страшного, не волнуйтесь. Вы готовы восстановить картину произошедшего вечером 14 августа сего года.
- Да, давайте попробуем. Я, как обычно, вернулся домой после смены. Дома поужинал, посмотрел новости, подумал послушать немного музыки перед сном. За два дня до того…я хотел сказать 12 августа, мне назначили другие противогалюциногенные. Они, как сказала мне потом врач, «не пошли». Побочка слишком сильная. Я хотел сказать побочные эффекты, извините, Ваша честь.
- Ничего страшного, продолжайте.
- Слишком сильные побочные эффекты, в том числе сонливость. Кресло у меня удобное, я выключил свет, и аудиосистема настроена на не бодрящий звук. В общем, я уснул прямо в кресле.
Дальше? Дальше…Наверное, мне ещё во сне показалось, что что-то происходит, я просыпаюсь, а мне колотят в дверь… В городских новостях вы сами понимаете, криминальные сводки занимают «почётное» первое место и… Меня замкнуло. Я, наверное ничего не соображал, просто забился в угол и обхватил руками голову. Я не знаю сколько я так просидел. Когда пришёл в себя, чувствую, что сердце колотится, как ненормальное. Вызвал неотложку, врач неотложки позвонил в полицию, так, мол, и эдак. Следующим вечером меня допросили, потому что я проспал 16 часов подряд.
- Мы Вас поняли, Вы можете выйти.
Выходя из зала Суда, Саня подумал о том, что он не видел. Наверняка Вики пыталась выбить из судьи охранный ордер, чтобы ни Пивоваров не видел…невежливо стучавшего ему в дверь, ни тот не имел право общаться с Саней. И также наверняка судья решил, что охранный ордер по такому делу будет уж слишком. Но Вики на этом не остановилась. В конечном итоге Саня вообще должен забыть об этом нежелательном эпизоде. Суд хочет знать, что произошло? Пожалуйста, пусть узнаёт. Но пусть при этом лишних подробностей Саня не узнает.
Во всей это истории Пивоваров чувствует себя как за стеклянной стеной. Хорошо, может быть не за стеклянной, а за полимерной. Он чувствует и видит, что перед ним гибкая и прочная мембрана, за которую ему не стоит ломиться ради его же блага.
Из зала Суда вышла адвокат, таких как она Саня называет «аморфными женщинами». Просторный пиджак «универсального покроя», такие же широкие «универсальные брюки». Крупные очки, которые выполняют функции лупы. Подобная одежда старит, но этим, как их называет Пивоваров, «аморфным женщинам», такое всё равно. «Аморфные женщины», как правило, из Германии. Реже из Австрии, еще реже из Швейцарии. Если уж из Швейцарии, то как правило из восточно-равнинной части страны – тот же Сарганц или Сент-Галлен. Вечно дождливые и вечно зелёные места.
- Госпожа? Фрау, я хотел сказать…
- Да, я вас слушаю.
«Да, я вас слушаю» - характерная реплика таких вот «аморфных женщин». Они едва поправляют свои очки так как сидят на подавляющих любые стремления гормонов. И все, или почти все, знаки внимания им не интересны.
- Я понимаю, что Вики тут всем поездила по ушам. Что я ничего не должен знать и должен жить, как ни в чём не бывало. Вы можете так, отстранённо рассказать о своём подзащитном?
«Аморфная женщина» присела. Она может принимать кучу препаратов, но у неё всегда будет своё собственное мнение о клиентах.
- Господин Пивоваров…
- Вот так не надо. Можно…Александр, в конце концов. В самом конце самых концов – Александр Павлович.
- Я поняла. Вы ведь представляете себе, как борются с организованной преступностью в Городе.
- Представляю, хотя ничего хорошего в этом представлении нет. Целая бригада спецназа - полторы тысячи человек, задача которых не обезвреживать, а валить. Я ведь сам был и солдатом и даже спецназовцем. От полицейского из спецгруппы требуют обезвредить, а солдата месяцами, если не годами учат бить короткой очередью в голову или в грудь.
«Аморфная женщина» не означает, что ей вообще чуждо всё человеческое. Ей чужды…скажем так, попытки «подкатить к ней яйца», что касается всё остальное, то она либо понимает, либо старается понять.
- В прошлом году в Городе сформировали «Альпийскую роту». Миллиардерам, как вы можете догадаться, не очень нравится, что к их дочерям, захваченным «большими людьми» из порта относятся также, как и их «охране».
- Понятно. А остальным горожанам не нравятся полторы тысячи дебоширов из спецназа. Применение спецназа для борьбы с оргпреступностью тоже самое, что стрелять из пушки по воробьям или же «рыбачить» при помощи динамита. Последнее сравнение даже корректнее. «Альпийская рота»… «Альпийскую роту» сформировали из немецкоговорящих?
- Да, вы правы, из немецкоговорящих. И я такая же, немецкоговорящая.
- Свой человек, в общем. Фрау, вы не обижайтесь, ничего обидного я, во всяком случае, не подразумевал.
- Не сомневаюсь. Я удалюсь к своему подзащитному, ему, как вы удачно выразились, хочется видеть и слышать своего человека.
***
Подзащитный «аморфной женщины» сидит в отдельной комнате с красными глазами. Мысленно он проклял всё. Этот город, где его новых сослуживцев на боевом задании могут встретить не оборванцы из Центральной Европы со списанными армейскими автоматами, а настоящие тренированные головорезы, которых могут прикрывать автоматические пушки. И на этом его «претензии» к городу не заканчиваются.
Дэниэлю всего-навсего 31 год. Он родился недалеко от Вены, и его самые яркие воспоминания от детства это хмурое весеннее небо, аккуратно побеленные деревенские домики с черепичной крышей. И вечно тревожный взгляд матери, только и думающей, чтобы дети не попали в переплёт. Отец у Дэниэля был и есть. Он с незапамятных времён крепко «подружился» с абрикосовым шнапсом, и мать говорила, что не так уж плохо, что отец, во всяком случае, пьёт тихо. Всё как-то обходилось без фингалов и ссадин у домашних.
Дениэль через всю свою не слишком пока ещё долгую жизнь пронёс обострённое чувство справедливости. В детстве и юношестве он защищал девчонок от соседских парней из неблагополучных семей. После школы – юридический колледж, после колледжа – шевроны гауптмейстера земельной полиции. Буквально три года службы, и Дэниеля зовут в знаменитую венскую Вегу, где может всё, от сборища религиозных фанатиков, до захватка десятков заложников. Венский полицейский живёт неплохо, но не зажиточно. Первоначальный взнос, чтобы взять в ипотеку собственное просторное жильё нужно копить года три, а саму ипотеку платить лет пятнадцать минимум.
Соколово…этот город манил собственной квартирой как приветственным бонусом. Также обещалась благосклонность прессы, как к «нашим новым защитниками». Этим венские медийщики похвастаться не могли.
Реальность оказалась жестче. Ксенофобия всех ко всем, ребёнка нужно самому везти в школу с преподаванием на немецком на метро, и самому же его забирать. И сразу же вопросы учителей – «когда ваш шестилетний сын начнёт учить один из lingua franca?». В Австрии Дэниэль и словей таких не знал…Lingua franca. А едва ли не каждая рабочая смена – кровавый кошмар, когда ум быстро заходит за разум.
Полицейские из спецгрупп прекрасно знают – выходные будут тогда, когда их дадут, а не когда отдыхают все остальные. Так было везде и так, наверное, будет всегда. Дэниэль вернулся домой вечером 14-го, в воскресенье, предвкушая три выходных подряд, если не случиться ничего экстраординарного. В «органической» сумке ветчина, сыр и четыре банки крепкого бельгийского эля. Со всем этим хотелось забиться в тёмную и тихую комнату, и тихо расслабиться. Также как и делал его отец после работы в порту на Дунае. Но его жену это категорически не устраивало. Не устраивало не то, что он никого не трогает, не устраивало то, что муж не видел или не хотел видеть другие способы снять напряжение. Разговоры на повышенных тонах с обещанием уехать завтра, плачущий сын – Дэниэль вылетел из квартиры как ужаленный. Он уселся на ступенях, обхватил голову, судорожно думая, что же происходит не так. И тут ещё какие-то посторонние звуки из квартиры этажом ниже…
Обо всём этом без эмоций, отстранённо, Пивоварову рассказала «аморфная женщина». Она добавила и то, что в отношение Дэниэля сейчас идёт дисциплинарное разбирательство на работе, ибо блестящий образ «Альпийской роты» не сегодня так завтра будет заляпан вот такими выходками на бытовухе.
***
-… Александр Павлович?
- Я опять уснул, да?
- Вы опять уснули. Зайдите, пожалуйста.
Саню вновь зовут в зал Суда. Вроде все всё выяснили, но у Суда могли остаться пара наводящих вопросов. В любом случае всё закончится – Саня считается потерпевшим, и он имеет право почти полностью устраниться от вопросов правосудия, включая сколько кому вешать в граммах.
- Потерпевший, суд имеет к Вам вопрос.
- Да, Ваша честь?
- Нам было сказано, что вы 14 августа сего слушали возбуждающую музыку.
Двойной перевод с промежуточным языком не может не рождать казусы, как фраза «возбуждающая музыка» сказанная Председателем Коллегии.
- Уважаемый суд, я поясню. Если моя задача – вылечиться и вернуться в нормальное общество нормальных людей, то мне лучше слушать рекомендации моего врача. Включая списки рекомендованной и не запрещённой медиапродукции. Вот вы этот список смотрите и думаете, то ли мне уже будет сорок через две недели, то ли я ещё в школу не пошёл? Любая драма мне запрещена полностью, даже документальное кино с выраженным социальным посылом.
А старый альбом «Дневники северянина» мне не запрещён, даже рекомендован. Я родился городе без воды, где деревья пили из земли прямо речную воду, и буквально пройдя пять километров от реки я оказываюсь среди колючки и песка. Поэтому музыка из «Дневников северянина» мне кажется романтической, что ли… Хотя да, есть там что-то щемящее, трогающее за душу. Не знаю, как сказать.
- Спасибо, потерпевший, вы свободны.
- Свободен? Суд позволит мне обратиться с маленьким заявлением?
Трое судей шептались между собой секунд десять, не больше. Перед ними маленький человек в таком, хорошем смысле. Почему бы не дать ему высказаться?
- Суд предоставляет Вам слово.
- Благодарю. Уважаемый суд… В моём детстве, которое я почти не помню мне говорили так – лежачих не бьют. Тот, кто колотил мне армейским сапогом в дверь сейчас именно такой, беспомощный лежачий человек. Его сила закончилась. Его семья рушится, и, наверное, весь смысл его жизни тоже. В такой ситуации я не хочу быть рядом и наносить добивающий удар покалеченному. Вот и всё, что я хотел сказать.
Не дожидаясь ни чьего разрешения Саня развернулся, вышел из Зала Суда, быстро дошёл до лифта, и буквально через три минуты он вышел из здания. Дело дня, можно сказать, сделано, и Пивоваров дыша горячим воздухом отчитывается Вики. Она отвечает так, будто следит за ним денно и нощно.
- Сань, ты молодец! Сейчас куда? Домой или к своим?
- Не знаю, не решил пока.
Саня же уже спустился на эскалаторе, сейчас он стоит и думает, куда ему податься. Прямо и на северо-восток? Но что он забыл в самом неблагополучном районе города или вообще в пригородах? Можно податься назад, где поезда идут на запад, так Саня может быстро попасть домой. Дома выпить пару рассасываемых таблеток и дне сегодняшнем просто забыть. Вспомнить весну 27-го, когда Сане говорили так - представьте себе, что вы родились болезненным ребёнком, но с богатым наследством. Забудьте про своё прошлое, задумайтесь только о будущем.…
***
Где-то на границе Предгорного и Закладного района
Метропоезд идёт по жёлтой линии метро, одной из меридиональных линий. Множество людей сегодня отпустили пораньше. Отпустили ровно для того, чтобы они доехали и забились по домам не дожидаясь момента, пока по улицам разольются отставные военные. Эти отставные непременно «подогреются», и с ними возможны нежелательные эпизоды, подчас абсолютно несовместимые с жизнью. На кресле вагона метро сидит женщина с крашеными рыжими волосами, её называли «некрасиво-прекрасной». Это Вики, и психологический цикл её подопечных начинается и заканчивается именно сегодня, 24-го августа. Воевавший не на жизнь а насмерть имеет право вспомнить прошлое. Имеет право вспомнить, ради чего всё было. Хотя для Вики и сотен других соцработников со степенью по психологии и психиатрии их годовые усилия обнуляются именно сегодня, не просто ж так они говорят и пишут о годовом цикле? Именно сегодня их подопечные напишут «надо сходить», «надо вспомнить», а завтра будет сущий кошмар, когда от четверти до трети «их мальчиков» нужно будет вытащить из полицейских участков и начать всё или почти всё с самого начала.
Слово Бенилюкс уже слегка устарело, но никак иначе Вики своё место рождения определить не может. Её родители были цирковыми артистами. Мать - грустным клоуном, отец – иллюзионистом и, как не сложно догадаться, их не выставляли из немецкого Бремена или из французского Лилля потому что они «перешли границы». От любви до ненависти один шаг, точно также один шаг от жарких поцелуев до пощёчин и ругательств. Семья Вики развалилась, она сама закончила школу, увлеклась психологией и прошла немаленький путь от сиделки до психолога в голландских домах престарелых, где стадвадцатилетние старики судорожно хватались и хватаются за мир и за ускользающую жизнь. Соколово предложило ей большее. «Её мальчикам» смерть от старости в ближайшем будущем не грозит, а значит, она может не мучиться от того, что итог её работы будет всё равно один. Вики не помнит, кто назвал её, несуразную, прекрасной. Наверное, один из «её мальчиков», у которого она осталась на ночь и кому она отдалась. Маленькие частности, из которых вырастает общая, крайне неприглядная картина.
Сотни тысяч людей, занятых в реабилитации, постоянно задаются одним и тем же вопросом – накрыла ли их волна поствоенных последствий хотя бы наполовину? Отставные всё ещё переживают последствия «был всем, а стал никем». Как заключённый, ставший в тюрьме за 20 лет «уважаемым человеком» и «аксакалом». Из военной иерархии они часто больше чем добровольно перескакивают в иерархию криминальную, так и получаются группировки с жёсткой военной дисциплиной. Дальше вымогательства, разбой, убийства, целые криминальные войны в которых прямо сейчас и вокруг участвуют люди, носившие офицерские погоны. В таких группировках атмосфера взаимного недоверия и ненависти доходит до такой степени, что они могут переубивать друг друга и без постороннего участия…
Не Вики задаётся вопросом, как хоронить подобных «деятелей», погибших в разборках. Она в первом заслоне, предлагает таким как Пивоваров новую жизнь новых возможностей. Но почти все её усилия сегодня пойдут прахом, когда отставные вспомнят 24 августа 2324-го, особо вспомнят путаное обращение главкома – «Дорогие друзья! Мы сделали это! Нет, не так, вы сделали это!». Яркие подвиги во имя человеколюбия совершают самые заурядные люди под влиянием обстоятельств, и многие говорят, что настоящий, подлинный героизм это вернуться к тому состоянию, к той временной точке, когда человеку не приходилось убивать. Но такое требует не момента, а многих лет кропотливой работы над собой. И много ли готовы к такой работе?
А ведь ещё и есть и будет безотцовщина. Ребёнку то нужен не только биологический отец. А до этого уже есть…вроде есть старая песенка – «потому что на десять девчонок по статистике девять ребят». Но их не девять, а восемь, чаще семь, а подчас даже шести не наберётся. В городе очень мало тридцатилетних. Покончившая с собою 11 лет назад главком едва ли не гордилась тем, что парней, родившихся с 2297-го по 2302-й, выгребли почти полностью. Ведь никому не нужно объяснять, что это означает? Какие «здоровые» отношения в семьях, когда муж чуть что может более чем успешно шантажировать жену, мол, уйду к другой. И он действительно уйдёт. Не залежится.
Голова Вики уже не раз пухла от подобных вопросов, так что сейчас в холодильнике она достанет бутылку дешёвого креплёного вина, а завтра? Завтра будет завтра.
***
Предгорный район, час спустя
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция - «Предгорная-узловая»…
Тихий разгон, поезд уходит в тоннель, и у Сани есть пара минут вспомнить, как Город менялся то время, что он в нём жил. Изменения заметны в блоках социальной и коммерческой рекламе прямо здесь, в вагонах метро. В середине 28-го половина коммерческой рекламы, как это называют горожане, таблеточки. Рассасываемые, или как называют их врачи диспергируемые таблетки. Таблетки от похмелья, таблетки, чтобы не спать, чтобы на работе не заглядываться на коллег противоположного пола. И заезженный слоган «Измени своё тело – измени свою жизнь!». Любая однообразная реклама надоедает, так что сегодня рекламируют «сиропчики». Примерно тоже самое, только сиропы в отличие от таблеток это «Стильно, модно…» и…чего то там ещё. Слоганы изменились – «Нужный эффект без побочных эффектов».
Половина социальной рекламы в 2328-м – портреты Героев. Столпы и…вроде основания Объединённых территорий. Саня на собственной шкуре знает – война порождает фаталиста, которому всё поср… ну-ну, которому море по колено. Пивоваров тоже цеплялся к словам, лез в драки, не замечал сломанного носа и челюстей. Потом участковый инспектор поставил вопрос ребром – либо Саня начинает лечиться, либо он, участковый, Саню посадит. Посадит «хорошо», лет на пять.
Когда Саня «сдался» мозгоправам, то те восприняли его «сдачу в плен» как-то…неправильно, что ли. Без самодовольного потирания ручек, без издевательских смешков. Над ним просто начали работать. Просто и буднично, как работали, работают и будут работать над миллионами других. Капельницы, «таблеточки», в реабилитационном центре успокаивали даже стены, на которых были релаксирующие динамические картины, вроде тёплых летних дождей в тёплых, старых и невысоких горах. Вроде Урала, Аппенин или Карпат. Пивоваров вышел в отставку в июне 27-го, его реабилитация в стационаре шла 15 месяцев, поэтому он считает, что в Городе он поселился в октябре 28-го. Поселился в светлой и просторной квартире, но один.
В реабилитационном центре в ходу у персонала было слово «сознательный» - тот, кто пришёл к мозгоправам сам. Без «настоятельной просьбы», как Саня, или же приговорённые к принудлечению судом. Когда Пивоварова осторожно выпустили на волю, он обнаружил ещё множество «несознательных» вокруг, и то, как это повлияло на возможности знакомства. Когда женщина мечтает повиснуть у кого-то на шее, она не будет ставить никаких условий. Если она хоть немного принципиальна, то может указать в своей анкете «женатых просьба не беспокоить». Уже в конце 28-го многие добавляли к этому «военных в отставке просьба не беспокоить», и Саня начал чувствовать себя прокажённым. Сегодня в 19 из 20-ти анкетах на порталах знакомств проставлена именно та галочка – «военных в отставке просьба не беспокоить», потому что пытавшие счастья знают все проблемы «военных в отставке». Кошмары по ночам, галлюцинации, готовность порешать все-превсе проблемы при помощью пистолета или кулака. Приступы агрессии, которые обрушиваются на детей… Словом, когда портреты Героев весной этого года из блоков социальной рекламы начали убирать, люди к этому были уже готовы. И сегодняшняя поездка Сани – не попытка проветриться. Это попытка доехать до «своих». «Своих» но «сознательных», или «относительно сознательных»…
- Станция «Предгорная-узловая», следующая станция – «Площадь основателей»…
Двери открылись и люди вывалили под навес, в который барабанят капли дождя. «Предгорная-узловая» - самый паршивый пересадочный узел в городе, здесь сходятся шесть линий сразу, который большим пучком, точнее сразу двумя метромостами идут наверх, к восточным пригородам. Любой запутается в таком количестве линий, поэтому эта станция метро, находящаяся на высоте, двухъярусная. Она находится едва ли не в самом неблагополучном месте самого неблагополучного района, и полиция здесь постоянно. А уж сегодня тем более – здесь два усиленных наряда по четыре человека в каждом. У них тяжелая пехотная броня и прозрачные полимерные щиты, которыми можно закрыться и от брошенного в них камня, и от выстрела спецназовского пистолета.
- Здрасьте, парни. Вроде я больше не буяню, а? Чего вы так напряглись?
- День ещё не закончился. Значит. у вас есть все шансы испортить нам жизнь… Господин капитан сил специального назначения.
- Вон то оно чё. Лано, постараюсь не оправдать ваших ожиданий.
Хоть самый безобразный поступок Сани начиная с 1-го января 2329 это переход улицы в неположенном месте, в его глазах, как говорят копы, есть небольшая сумасшедшинка. Это тоже самое, когда бывший офицер исправительной колонии читает некролог на «почётного гражданина города», читает, но видит по его физиономии, что «почётный гражданин» в своё время отсидел за убийство лет пятнадцать. А взгляд убийцы не поменяется даже на старости лет. Также и с Саней, ведь в его медицинской карте чёрным по белому писан диагноз – «Необратимое изменение личности после переживания катастроф». А раз оно необратимое, то опытные копы будут воспринимать Пивоварова как угрозу всю его оставшуюся жизнь.
***
Саня уже спустился на лифте вниз, он идёт по самой печально известной улице Города, улице Лейтенанта Зубкова. Летом 26-го, в последние месяцы, как потом назвали это время, поствоенной эйфории, здесь была страшенная драка стенка на стенку. В ней дрались не кулаками. В ход пошли стальные трубы, пистолеты, даже гранаты, и уже ночью медики вывезли отсюда почти полторы сотни бездыханных тел. Полторы сотни человек, прошедших адское пекло и, кажется, умерших наиглупейшей смертью из всех возможных. После всего произошедшего эту улицу хочется назвать Безмолвной. Саня прошёл буквально полкилометра и остановился перед не менее историческим, так сказать, местом, баром «Горящие трубы». Ещё года три назад это место называли «Бар-пойдём-выйдем», но потом, что-то изменилось. И сегодня здесь собираются «сознательные» и…«почти сознательные». На входе появилась охрана, которая сразу отсеивает тех, у кого трубы горят. Если три года назад здесь пили почти до потери пульса, то сегодня внутри больше разговаривают. В основном о том, что пережили и как жить дальше.
- It’s a slow, lazy summer.
- It’s a perfect time to look after you…
В баре играет электроджаз флориды, его называют музыкой ленивой. Вокруг металл, приглушенное красное освещение и клубы синтетического дыма. Саня сделал пару шагов, и его внимание быстро привлекло нечто. Точнее некто. Это даже не некто, ведь это она.
Лет сорок назад люди были всерьёз уверены, что находятся на вершине эволюционной лестницы. Были уверены потому, что не знали, что кое у кого эта лестница была длиннее, её нижние ступени были куда как в более трудных условиях. Ступеней этих было больше, и эти…кое-кто в конечном итоге вознеслись куда выше. Учитывая любовь «этих кое-кто» ко всему живому, что плавает в морях да окиянах, её прямо сейчас можно назвать рыбачкой. Она сидит одна за своим столиком и медленно пьёт молодой бренди из большой литровой бутылки. Такие бутылки с недорогим крепким спиртным сегодня называют «азадийским размером», потому, что эти «кое-кто», сравнительно с человеком пьянеют в три, а то и в четыре раза медленнее. Чекушка? Да ни о чём. Поллитра? Уже что-то. «Литруха»? Вот нормальное «основание» для серьёзного разговора. Потом, если разговор затянется, можно взять ещё одну.
На ней элегантные офицерские брюки с пуховой подбивкой, потому, что её фиолетовая кожа очень нежная, и времена, когда она одевала всё подряд, уже прошли. Сверху футболка и офицерский пиджак, они также подбиты птичьим пухом. Под её левым погоном продета пилотка, пилотка багрового цвета, на петлицах кадуцей…
- Вот это да…
- Как понимать Ваши «вот это да»?
Её глаза с огромным фиолетовым цветком дрожат. Дрожат по тем же причинам, почему дрожат и человеческие глаза – дрожат от нервов. Как офицеру обойтись без нервов? Конечно, сегодня она уже не боевой офицер, наверняка ей дали нужную Обществу, но относительно спокойную работу. Теперь у неё примерно та же проблема, что и у Пивоварова. Жизнь прожевала её, потом выплюнула, мол ладно, хрен с тобой, живи. И теперь и она и Пивоваров пытаются придать своей новой жизни какой-то смысл, что ли.
- Здрасьте. Добрый вечер, наверное. Как же вашу…извините. Как меня понимать? Батальонный военврач штурмового батальона… Я даже не знаю, что сказать, на уме только грязный мат. Не по вашу душу, разумеется. Разрешите присесть?
- Садитесь, угощайтесь.
Сане моментально налили рюмочку и протянули закуску. Закуска – местная бескостная рыба и пряные сухарики. Кто-то может сказать, что это не самая подходящая закуска к бренди, но «рыбачке» нравится всё, что забавно хрустит на её острых как бритва зубах в три ряда. Это, можно сказать, её территория, но Саню пригласили присоединиться.
- Александр.
- Очень приятно, Александр. Дишада.
- Дишада… Я не могу сказать, что мне приятно. Не-не, я просто представил себе через что Вы…
- Через что я прошла. Можно это не упоминать.
Дишада… У неё есть и фамилия, в смысле, родовое имя. Но оно связано с матерью или отцом, а те, в свете сегодняшних дней, могут выглядеть омерзительно. Равно как и её собственные дети. Дишада заведовала батальонным госпиталем войск, понесших наибольшие потери, абсолютно немудрено, что она не хочет вспоминать своё прошлое. Её форма капитана – пропуск в общество современное, но она предпочтёт навсегда забыть, как она получила этот пропуск. И, конечно же, Пивоваров просто по человечески не будет сыпать ей соль на рану.
Она пьёт и смотрит на него. Он пьёт и смотрит на неё. Повисло то, что ещё древние называли неловким молчанием.
- Это и не нужно упоминать. И как же вы устроились? Или устроились как-то неудачно, и теперь устраиваетесь лучше или пытаетесь устроиться?
- Александр, предлагаю на ты.
- Хорошо, давай на ты.
- Спасибо. Саша, Саня, Шурик?
- Саня, все зовут меня Саней.
Пивоваров опрокинул рюмку целиком. «Рыбачка» прожила на этом свете уже примерно семь веков, первых людей она встретила как максимум двадцать лет назад. За эти двадцать лет она уяснила кучу незнакомых ей нюансов, вроде «на ты», «на вы», не говоря о «Сане» и «Шурике».
- Саня, я работаю в службе безопасности в военному училище в Скалистом. Понимаешь, о чём я говорю?
- Так, приблизительно. Я не стал офицером в привычном и «нормальном» смысле. Меня вытащили с Арианы в 12-м, первые пару лет я был подай-принеси в батальоне триархов. Это уж потом вроде как поняли, что я неплохой «летун». Потом перевод в спецназ, рост до командира авиароты. Мы летали на стимуляторах, которые готовила одна из ваших сестёр. Именно эти стимуляторы и отделяли нас от смерти. Потом… ладно, не будем вспоминать, что было потом.
Дишада не просто опрокинула рюмку, она пьёт с горла. Потом, осенью 26-го была «Неделя длинных ножей», коллективный позор её братьев и сестёр, как бы об этих бесславных событиях ей не говорили. Даже если бы не пытались говорить. Саня не демобилизовался в 24-м, потому что не понимал, куда ему демобилизовываться. Он ждал 15 лет службы, выслуги лет, когда он, вроде бы как должен получить куда как лучшие условия жизни. Он их и получил, но сначала получил то, что сегодня многие называют войной во время мира. Кошмар из кошмаров, когда хирурги оперировали едва ли не младенцев. Не очень важно, как Дишада пережила то время. Как «онлайн» военной прессы или сама была там и вновь расчехлила свой полевой хирургический набор.
- Потом… Потом было потом. Я тоже сидел за камерами, за которыми ты сидишь ты сейчас. Постоянные напоминания, хоть и от восторженных дежурных. «Здравия желаю, господин капитан сил специального назначения!». Потом я окончательно ушёл в отставку, и теперь я просто Саня.
Пивоваров закончил свою краткую исповедь, он закрыл глаза, взялся пальцами за переносицу, не совсем понимая, что навязал Дишаде разговор на интимном расстоянии. Разговор, когда ей нужно решать, либо она сейчас «берёт» его, и это на годы, или ей нужно как-то по возможности деликатно отказать.
- Если нам попробовать жить друг для друга?
- Во как…
Саня не ответил без удивления, в его «во как» явно содержалось согласие… Дишада положила подбородок на большие пальцы, опёрлась своей переносицей на указательные. Когда она открыла глаза, Саня понял, что никак не может отвести от неё взгляд. У Пивоварова потеплело в висках, и он, кажется, начал растворяться и улетать куда-то туда….
***
Вне времени и пространства
Вокруг абсолютная тишина и тьма. Но воздух есть, Саня почему-то захотелось сделать несколько глубоких вдохов, будто он век не дышал. Он дышит ртом и от его дыхания громкое эхо, будто он в звонком замкнутом пространстве. Как только он открыл глаза, то понял, что никакого замкнутого пространства нет - он словно между двумя вселенными, весь в белом и он движется между этими двумя вселенными со всё возрастающей скоростью.
Он движется всё быстрее, будто боевой самолёт, делающий постоянный правый крен. Вселенные вокруг него начали светиться, вместо отдельных тусклых звёзд, скоплений и чревоточин они начинают светиться как новогодние ёлки. Ещё немного и внизу, и вверху Сане показалось будто он видит облака. Будто внизу и вверху небо, два разных неба, прячущие под собой две разные вселенные.
Саня летит всё быстрее, и звёзды летят мимо него, он летит невероятно, невозможно быстро. Впереди стена сплошного света, с нарастающей скоростью он столкнётся с ней через несколько секунд. Пивоварова сковал первобытный ужас, он инстинктивно сжал глаза…
Снова Тьма и Тишина, Саня опять слышит своё дыхание. Вновь приходит свет и Пивоваров решительно не понимает, где он оказался.
Он снова в белом. Он белом балахоне, стоит на лестнице, выложенной из гексагональных элементов. Кажется в пещере, во всяком случае, не на поверхности – вокруг только кристаллы разных форм и размеров, синие, голубоватые, зелёные, почти что изумруды.
Лестница идёт только вниз, и Сане боязно туда спускаться. Он всё-таки не подземная крыса…и всё вокруг словно пышет холодом. Все кристаллы, лестница, они холодного оттенка. Вроде не холодно, но Пивоваров начинает ёжиться от этого мнимого холода и ему становится неуютно от ощущения замкнутого пространства. Кажется у этого действа есть режиссёр, и Сане нужно только закрыть глаза, чтобы «декорации» вокруг него опять сменились…
Саня снова открывает глаза и видит себя в ночном лесу. Это абсолютно обычный лес – вот берёзки, вот дубы, вот сосенки. Но в нём есть немного необычности – весь лес изрезан протоками, через которые переброшены невысокие мосты.
В глубине леса играет негромкая простая музыка, туда стекаются светлячки. Саня уже не боится, он пойдёт вместе со светлячками этой тёплой безлунной ночью, узнает, кто там собрался, какие разговоры они ведут. Саня идёт вперед, он смотрит на параллельные дорожки и видит там сгорбленных существ из старых сказок. На них потрёпанная одежда, из которой видны совсем небольшие крылышки – это домовые.
Их тайный праздничный стол сделан просто, по-домашнему. На ветках висят неярко горящие фонари – этот праздник не для людей и всё же Саня здесь, ему даже местечко нашлось. Тёма слышит разговоры, но не понимает о чём они, есть музыка, а он не видит музыкантов и инструментов. Это очень простые и красивые мелодии – кажется играют флейты, лютни, ещё гусли или бандуры. На столе прямо перед Саней стоит большая деревянная кружка с хмельным мёдом, он отпил глоток, и, кажется, начал немного понимать из разговоров вокруг. Отпил как следует, и теперь он понимает каждое слово из бесед домовых.
- … Рад видеть, как жизнь твоя, малыш?
- Как жизнь? Какая там жизнь, лесовик? Живёшь тут как… Нелегка она, наша жизнь.
- Вот и я говорю – незавидна наша доля. Верят в нас люди – живём, не верят – умираем. Мы призраки, ненужные и бесполезные призраки. Но чёрт дери, мы существуем!...
Когда Пивоварова…отпустило, он снова понял, что никуда не улетал. Дишада напротив него, и неё ровно один вопрос. Где они продолжат. У него или у неё.