последнее стихотворение

Маргарита Школьниксон-Смишко
Я однажды, ребята, замер.
Не от страха, поверьте. Нет.
Затолкнули в одну из камер,
Пошутили: «Мечтай, поэт!»
В день допрошен и в ночь допрошен.
На висках леденеет пот.
Я не помню, где мною брошен
Легкомысленный анекдот.
Он звереет, прыщавый парень.
Должен я отвечать ему,
Почему печатал Бухарин
«Соловьиху» мою, почему?
Я ответил гадюке тихо:
«Что с тобою мне толковать?
Никогда по тебе «Соловьиха»
Не намерена тосковать».
Как прибился я к вам, чекистам?
Что позоришь бумаги лист?
Ох, как веет душком нечистым
От тебя, гражданин чекист!
Я плюю на твои наветы,
На помойную яму лжи.
Есть поэты, будут поэты!
Ты, паскуда, живи, дрожи.
Чуешь разницу между нами?
И бессмертное слово-медь 
Над полями, над теремами
Будет песней моей греметь.
Кровь от пули последней брызни.
На поляну, берёзу, мхи...
Вот моё продолжение жизни -
Сочинённые мной стихи.
           Борис Корнилов
Борис Корнилов был расстрелян 20 февраля 1938 года. Это последнее его стихотворение, которое сохранил в памяти его сосед по камере.
« - Таисия Михайловна? - раздался сипловатый голос, - Не бойтесь, я от вашего сына. Меня только что освободили. А что будет с Борей, сказать по правде, не могу. Но он просил меня передать вам одну вещь.
Таисия Михайловна мгновенно сняла засов. Перед нею стоял бородатый мужчина в старом замызганном ватнике. И без вещей.
- Не удивляйтесь, - сказал он, – то, что Боря просил меня передать, у меня в голове. Носить с собою опасно. Это стихи. Я зазубрил наизусть, чтоб продиктовать вам.
- Спрячьте и никому не показывайте до лучших времён. Борис уверен, что они всё-таки наступят, - сказал незнакомец после того, как мама поэта записала карандашом продиктованные им стихи, и ушёл так же внезапно, как и появился…»
Ольга Федоровна Берггольц считала стихи эти подлинными.
БОРИСУ КОРНИЛОВУ
       …И все не так, и ты теперь иная.
       поешь другое, плачешь о другом…
                Б. Корнилов
О да, я иная, совсем уж иная!
Как быстро кончается жизнь…
Я так постарела, что ты не узнаешь,
а может, узнаешь? Скажи!
Не стану прощенья просить я,
ни клятвы
напрасной не стану давать.
Но если — я верю — вернешься обратно,
но если сумеешь узнать,—
давай о взаимных обидах забудем,
побродим, как раньше, вдвоем,—
и плакать, и плакать, и плакать мы будем,
мы знаем с тобою — о чем.
     Ольга Федоровна Берггольц (1939)