Глава LXXVIII. Пробуждение
Когда Филипп проснулся, у изголовья его кровати сидел Арамис.
— Что случилось? — спросил Филипп. — Где я? И почему вы здесь?
— Если бы я не перехватил вас, монсеньор, вы проснулись бы в Бастилии, — сказал Арамис. — Вот, прочтите это.
С этими словами Арамис передал Филиппу распоряжения Короля, которые он получил от де Безмо.
— Что это? — спросил Филипп, с удивлением читая документы.
— Господину де Безмо, вашему тюремщику в прошлом, было приказано доставить вас спящего в Бастилию, где и оставить под именем Эсташа Доже, — ответил Арамис. — Сейчас там под этим именем находится преступник, заслуживший смертной казни за свои грабежи и насилия, мы поместили его в прошлый раз место вас, чтобы Людовик не разыскивал вас и вы получили возможность простой жизни как частное лицо. Как видите, ваш брат не успокоится до тех пор, пока вы вновь не окажитесь в Бастилии.
— Разве я покушался на его власть? — удивился Филипп. — Разве я угрожал его спокойствию? Ведь я добровольно удалился навсегда, предоставил ему его судьбу, а сам посвятил себя только своим маленьким радостям свободной жизни частного лица!
— Ваш брат не верил в ваш окончательный уход от политических амбиций, — ответил Арамис. — Своим преступлением против вас он доказал, что недостоин занимать то положение, которое занимает.
— Господин кардинал, вам не надоело жонглировать моей судьбой? — спросил Филипп в раздражении. — Два раза я уже занимал трон Франции под видом Людовика, моего брата. Мне это надоело. Это чрезвычайно шаткое положение меня не устраивает, я предпочитаю простую жизнь частного лица.
— Это ваше право, если таков ваш выбор, монсеньор, — согласился Арамис. — Как вы полагаете, оставит ли ваш брат вас в покое?
— Я надеюсь, что да, — сказал Филипп неуверенно.
— Хотел бы и я разделять вашу надежду, монсеньор, — проговорил задумчиво Арамис. — Во всяком случае, для нас теперь остаётся два пути. Либо мы тайком как преступники покидаем Францию навсегда, после чего вам надлежит постараться никогда не быть найденным никакими шпионами Людовика и Кольбера, мне же надлежит принять меры, чтобы моё положение в Европе послужило достаточной защитой от преследования Короля Франции. Это сложно, но это возможно, поверьте. Второй путь состоит в том, чтобы Людовик покинул трон, который вместо него займёте вы, теперь уже окончательно, навсегда и бесповоротно.
— В таком случае объясните мне, господин д’Эрбле, почему вы выбрали Людовика в тот роковой час, когда ваш выбор мог повлиять на судьбы всех нас, и почему сейчас вы выбираете меня? — спросил Филипп.
— В ту минуту, когда вы сказали, что вы удалите Кольбера и вернёте Фуке, я понял, что ваше правление может стать гибельным для Франции, — ответил Арамис.
— Но ведь это именно то, чего вы сами добивались, не так ли? — спросил Филипп.
— Я был слеп, и я не знал в достаточной степени ни Кольбера, ни Фуке, — ответил Арамис. — В день, когда я предпринял роковые шаги по возвращению вам трона, отнятого у вас во младенчестве, Фуке был моим другом, а Кольбер – моим врагом.
— Что же произошло с тех пор? — спросил Филипп.
— Настоящий политик не должен иметь ни друзей, ни врагов, — ответил Арамис. — Я стал настоящим политиком.
— Ваши друзья в прошлом, господа д’Артаньян, граф де Ла Фер и барон дю Валон больше не ваши друзья? — спросил Филипп.
— О нет, этих людей нельзя называть таким расхожим словом, поскольку для меня они гораздо больше, чем друзья, — возразил Арамис. — Они – часть меня. Я скорее соглашусь потерять правую руку, чем нанесу зло кому-нибудь из них. Но я говорил о других друзьях. Фуке был тем человеком, который делал для меня благо из простого чувства доброжелательности и расположенности ко мне, и я считал необходимым отблагодарить его тем же, или даже больше. Кольбер препятствовал моим замыслам, поэтому я причислял его к врагам. Но я осознал, что Фуке обкрадывал страну и своего монарха, причём делал это с таким изяществом, что это казалось естественной услугой, оказываемой им государству. Кольбер же заботился об укреплении государства, но делал это столь неуклюже, что это выглядело насилием над страной. За те два года, пока вы оставались Королём и предоставили Кольберу свободу действий, пока Фуке находился в Бастилии, я имел возможность убедиться, как я ошибался.
— Кого же вы увидели в этом коварном министре, спасителя Франции? — спросил Филипп.
— Я увидел в нём продолжателя дела трёх великих деятелей Франции – вашего деда Генриха IV, кардинала Ришельё, и кардинала Мазарини, — ответил Арамис.
— Какой странный выбор! — удивился Филипп. — Мне казалось, что вы презирали Мазарини и боролись с Ришельё, тогда как вы поставили их на одну доску с моим дедом, Королём Генрихом IV!
— Мы боролись с Ришельё по той простой причине, что я выбрал сторону Королевы против Короля, — ответил Арамис. — Судьба распорядилась так, что и д’Артаньян выбрал эту сторону, а, следовательно, и Атос, и Портос присоединились к нам из чувства дружбы.
— Объясните мне, монсеньор, почему вы выбрали сторону Королевы, моей матери, и почему вы, таким образом, противоборствовали Королю, моему отцу? — спросил Филипп в недоумении.
— Вашему отцу? — переспросил Арамис. — Монсеньор, вы должны знать. Людовик XIII не был сыном Генриха IV, но вы являетесь внуком Короля Генриха IV, в том числе ещё и потому, что вы не являетесь сыном Людовика XIII.
— Вы сейчас обвинили мою мать и мою бабку в страшном преступлении! — воскликнул Филипп. — Чтобы я вам поверил, вы должны предъявить мне неопровержимые доказательства этих утверждений!
— Они есть у меня, монсеньор, — ответил Арамис. — И я предъявлю их вам.
— Если то, что вы говорите, правда, тогда чей же сын Людовик XIII, и чей я сын? — спросил Филипп.
— Вы всё узнаете, обещаю вам, — ответил Арамис. — Я открыл вам эту тайну лишь для того, чтобы объяснить, что попытки вашей матушки сместить Людовика XIII с трона были не пустой блажью женщины, рвущейся к власти. Если бы ваш дед, Генрих IV, был бы жив, он одобрил бы подобный переворот, поскольку он уничтожал бы последствия другого переворота, который осуществила мать Людовика XIII, Королева Мария Медичи, вместе со своим любовником маршалом д’Анкром, известным также как Кончино Кончини.
— Так значит, это он был отцом Людовика XIII? — спросил Филипп.
— Нет, его отцом был другой её любовник, имя которого вы узнаете из тех документов, которые я вам дам, — ответил Арамис. — Королева Мария Медичи имела от Короля законных детей, но к их числу не относятся Людовик XIII, как, впрочем, и его брат Гастон Орлеанский. Что касается до Короля Генриха IV, он имел достаточное количество детей мужского пола, которые могли бы быть узаконены и занять трон Франции, если бы он довёл до конца все свои замыслы. К сожалению, Королева знала об этих планах своего супруга и позаботилась о том, чтобы они не сбылись. В этом ей содействовал отец нынешнего герцога д’Эпернона, который также звался герцогом д’Эперноном. Эти герцоги, как и герцоги Лотарингские, приносят одни лишь несчастья королевскому дому Франции.
— Для чего вы мне это рассказываете, господин д’Эрбле? — спросил Филипп. — У меня создаётся такое ощущение, что вам доставляет удовольствие копаться в грязном белье королевской династии. Но это отнюдь не способствует возникновению у меня желания занять французский трон!
— Поверьте, монсеньор, мне столь же неприятно говорить об этом, как и вам, но без знания тайных побудительных мотивов и тайных пружин государственной машины, вы обречены на то, что она сломает вас и измельчит как придорожный мусор, — ответил Арамис. — Мне многое стало понятным, когда я проник в эти тайны. И то, что руку убийцы Короля порой может направлять тот, кто стоит у самого трона, и то, что целые народы могут пойти войной друг на друга только потому, что одному влюблённому герцогу не удалось добиться адюльтера от высокопоставленной особы, или потому, что какой-то королевский бастард осознал, что его права на трон гораздо более основательны, чем права того, кто его в настоящее время занимает. Это – скрытые пружины монархии.
— Боже, мне противно слышать обо всём этом, — вздохнул Филипп.
— Признайтесь, однако, монсеньор, что я даю порой чрезвычайно полезные советы, — возразил Арамис.
— Что вы имеете в виду, кардинал? — спросил Филипп.
— Я посоветовал вам сказать Королю, что княгиня Монако умерла, — напомнил Арамис. — Это позволило вам избавить её от преследований со стороны шпионов Людовика и Кольбера, поскольку, можете не сомневаться, вы были чрезвычайно убедительны, и Людовик поверил вам. Если же вы сказали бы ему, что не можете принять его предложение, поскольку предпочитаете прожить остаток дней с вашей Катериной Шарлоттой, можете быть уверенными, что уже сегодня бы её разыскивали по всей Европе, и, быть может, завтра, она была бы уже мертва, или, по меньшей мере, заключена в какую-нибудь крепость, из которой её было бы чрезвычайно трудно освободить.
— Вы правы, монсеньор кардинал, но позвольте спросить, означает ли это, что вы заранее знали о том, что Людовик замышляет подлый обман? — спросил Филипп.
— Нет, монсеньор, я не знал этого, — ответил Арамис. — Но я допускал подобное и принял свои меры для того, чтобы в этом случае защитить вас и вашу любовь.
— Я чрезвычайно признателен вам за это, господин д’Эрбле! — воскликнул Филипп.
— Верите ли вы мне, монсеньор? — спросил Арамис. — Верите ли вы мне в том, что я не предложу вам ничего недостойного или опасного, и прежде, чем решиться уговорить вас на авантюру, подобную той, которую мы совершили во дворце Фуке, я тысячу раз взвешу все опасности, постараюсь устранить все подводные камни, и сделаю подобное предложение лишь в том случае, если буду уверен, что это будет лучше не только для Франции, но и для вас лично?
— Я вам верю, господин Арамис, — ответил Филипп. — Позвольте мне обнять вас в знак того, как я вам верю.
— Позвольте мне поцеловать вашу руку, монсеньор, — ответил Арамис. — Это будет более правильно.
(Продолжение следует)