Взяв в руки хрустальный бокал в виде черепа, доверху наполненный вином, он погрузился в аромат виноградников, которым пах напиток, плескавшийся в прозрачном сосуде.
Поднял руку вверх, и пристально посмотрел на жидкость, отдающую не рубиновым, а багровым на солнечном свету, в которую солнце погрузило свои длинные прозрачные лучи.
Ещё раз глянул уже сквозь него, не пробуя на вкус, видя только цвет, ту багровую жидкость, которая была вроде вином, и заполонила собой весь хрустальный сосуд в виде черепа, омывая его выпуклые стенки и затекая в разного рода небольшие ямки, которыми были глаза, рот и нос прозрачного черепа, его уже не интересовал запах, не было желания погрузившись на самое дно бокала, узнать каким цветочным букетом отдаёт вино и каким сортом винограда пахнет, который по отдельности был так же прозрачен внутри и матовым снаружи, он все уже понял.
Красный цвет и та жидкость багрово - красная не была даже кровью, хоть и напоминала её, это был тот разум, которым обладал когда- то хозяин хрустального черепа, и который превратился теперь в кислую субстанцию, так напоминавшую ему поначалу вино.
Но он же не просто так не захотел его выпить, ему не хотелось даже попробовать то, что плескалось и искрилось в бокале, где -то внутри себя он понимал, что тут же станет обладателем чужого, пусть и давно испорченного за годы выдержки его в живом ещё думающем черепе.
Он станет причастен к краже не своего, и самого святого, что было у канувшего в лету хозяина хрустального черепа - его разума. Того ума, с помощью которого тот жил, возможно, наслаждался жизнью, думал и придумывал разные ребусы, которые потом разгадывал, а на самом деле решал проблемы, которые возникали на его жизненном пути.
Путь давно закончился, как оборвалась последняя нить, связывающая его с черепом, в котором остался тот разум, который расплескался сейчас по всему сосуду жидкостью красного цвета, которая была его кровью.
Кровью того, кому принадлежал разум, в какой - то момент ставший водянистой субстанцией и прокисшим пропавшим вином, не годным к употреблению, но что -то в нем было ещё, еле улавливаемое, каким мог быть невидимым и неслышимым запах вина.
И все же это был тот ум, который теперь сам загадал, придумав новый ребус, не требующий вообще-то ответа, потому что череп сам давно разгадал ту загадку -ребус, но кто-то, кто ещё не был черепом и сейчас в недоумении взирал на красного цвета капли, кровяными тельцами усеявшими 0 внутреннюю поверхность бокала, вот он и мог бы немного подумать и решить лично для себя дилемму этой жизни, в которой и ему предстояло однажды стать сосудом для вина, останется ли он таким же живым, как этот сосуд с живительной влагой, которая способна оживить чьи - то мёртвые клетки в мозгах, ставшие такими ещё при жизни, и, привнеся в них что-то новое и своё, продлить ему существование в этом мире, пусть и в виде хрустального бокала, в котором вечно будет плескаться его кровь, кровь ещё живого черепа, или он, закончив свой жизненный путь, навсегда покинет этот мир, в котором пребывал какое -то время, неизвестно, каким образом появившись в нем вместе с остальными его временными жителями, которые всегда были гостями даже в собственной жизни. Или все же какая- то частичка его самого останется в прежнем месте и сможет делиться с остальными гостями уже из их общей жизни полученным за долгие годы своего пребывания здесь в образе живого, а потом хрустального черепа, опытом и знаниями.
Но для этого ему надо было обладать особыми качествами, которых часто не хватало у жителей этого оазиса земной жизни, чтобы можно было довериться его словам и суждению, и потом уже продолжить жить, храня свой разум в крупном бокале, из которого ему не суждено было никуда деться Он оставался там всегда, не покидая стеклянного прозрачного лона ни на минуту. Так было предрешено, чего не знал держащий в руке бокал с бесценным содержимым, которое, если бы он даже захотел выпить, опорожнив сосуд с красной жидкостью, так напомнивший ему кровь, у него ничего не вышло бы.
Это была та вечность, которая никуда не исчезает. Она может меняться в ту или иную сторону, мутировать, превращаясь во что- то другое, в прокисшее вино, к примеру, но в любом случае она сохраняла свою неизменную функцию вечности, вечно думать и вечно жить, в любом образе, как хранителя жизни всего живого и даже ставшего мёртвым.
Но для того, чтобы стать ими, тем вином в сосуде, кровью в хрустальном черепе, нужны были все же определённые качества, которыми обладал держатель уникального бокала, который вот- вот мог стать ещё одним хранителем вечности.
Он не пожелал выпить содержимое бокала, когда рассматривал его на свету, с теми купающимися в нем прозрачными лучами солнца, и тогда ему и пришла в голову мысль, что выпив, он совершит кражу чужого, не ему принадлежащего.
Он даже не знал о том, что это по любому не возможно, украсть то, что стало вечным, оставшись вечно живым.
Это чувство порядочности, которое присутствовало в нем, дало ему возможность, не чуть-чуть, а гораздо позже, присоединиться к тому, кто уже был вечен, вечно живущим и вечно думающим, думающим о том, что есть порядочность в этом мире среди гостей в их собственной жизни, которая удерживает их от совершения самого страшного, от убийства самого себя ещё при жизни, вместе со всем тем, что могло бы послужить поводом продолжить своё существование.
Но убив в себе порядочность, сознание того, кто ты есть и зачем пришёл сюда в качестве гостя, пожелав вести себя как хозяин, хозяин не в своём доме, даже находясь в собственной жизни, он лишил себя этой жизни в будущем, уже живя в настоящем.
Одних слов о том, что он знает, как быть порядочным, оказалось недостаточно.
И потому он канул безвозвратно в лету, не успев насладиться тем, что было дано, и не став тем хрустальным сосудом, до краёв наполненным тем, чего так многим не хватает при жизни - счастьем от того, что он сумел стать хранителем вечности с той вековой традицией думать и делиться, на самом деле находясь среди тех, кто был полным повторением его, и тоже умел думать и делится, теперь уже навсегда не покидая пределы того пространства, которым был его хрустальный череп.
19.02.2023 г
Марина Леванте