Это не только название пьесы о нравственных борениях Николая Васильевича Гоголя, уже не первый год украшающей репертуар Русского духовного театра «Глас». Если справедливы упования некоторых православных христиан и великий наш писатель уcпокоился со святыми, то именно он является небесным покровителем театра, от первых шагов питающегося гоголевским наследием.
Да и на кого ещё опереться «Гласу»? Где она – христианская драматургия? Приходится «гласовцам» самим что-то придумывать, выкраивать, составлять. Так в сценарии «Раб Божий Николай» его авторы Татьяна Белевич и Никита Астахов использовали гоголевское – «Старосветские помещики», «Завещание», а заодно тексты из Апокалипсиса и «Мытарств Феодоры».
Завещание Гоголя
Начинается мистическое представление со сверкания молнии и громовых раскатов. В крылатке и цилиндре на сцене появляется Автор – Николай Васильевич Гоголь. Вот он взбегает на пьедестал и с высоты, словно заговоривший памятник, обращается к нам, далёким потомкам, напоминая исполненные горького покаяния и ужаса перед неотвратимым строки своего «Завещания».
И мы, привыкшие к мраморным, бронзовым и чугунным гоголям, прозябающим на площадях и по скверам, с удивлением узнаем о просьбе писателя— никакого памятника ему не ставить. И, уже готовые укорить суетных ревнителей гоголевской славы за невнимание к его наказу, осекаемся, услышав: «Неблагороден и несправедлив будет тот, кто попрекнёт мною кого-либо...» И, сойдя с постамента, Гоголь тем самым как бы разрушает минутный сценический кумир.
Может быть, и не было в России писателя покаяннее Гоголя? Несказанно обогатив нашу культуру, на исходе жизни усомнился в полезности своего дара, сжёг второй том «Мёртвых душ» и, обрекая себя на непонимание ценителей, отвергся от художества, как от ветхого человека, и весь устремился к Богу.
А изданное своё вновь и вновь поверял христианским чувством – не послужит ли соблазну? И едва ли не был склонен воскликнуть, как позднее – Александр Блок:
«Молчите, проклятые книги,
Я вас не писал никогда...».
Такое было у Гоголя ощущение собственной греховности, что в страстном желании спастись обратился он ко всем — верующим и неверующим — с просьбой помолиться за него, чтобы голос и «самой чёрствой» молитвы нашей участвовал в борьбе за его душу, чтобы в этой борьбе мы и сами укрепились. Нет, не был так распахнут перед соотечественниками даже гениальный Толстой. Метался, страдал. Но так принародно гордыню свою не растоптал, до такого самоуничижения не возвысился...
Мудрено быть писателем, еще мудренее — великим.
Гоголевское желание освободиться, отряхнуться от прошлого узнаётся и в актёрах театра «Глас». Быть яркими, заметными — не их кредо. В Русском духовном театре иные добродетели почитаются. Тут важнее не выпятиться, но по-христиански раствориться в ансамбле, отчего и возникает ощущение необыкновенной гармонии. На той же уравновешенности, умиротворенности, очевидно, зиждилась и палитра Андрея Рублёва...
Но в древнерусской иконописи был явлен и грозный, торжествующий гений Феофана Грека. И подумалось, а не обедняют ли актеры «Гласа» свой арсенал, приглушая акценты? Разве не учит Апостольское слово: «И к одним будьте милостивы с рассмотрением, а других страхом спасайте из огня...»
Просто увлекать за собой не на каждого подействует. А может быть, ещё появится в театре «Глас» актёр могучего неудержимого темперамента, и прозвучит со сцены страстная проповедь, полная боли и сострадания, способная повернуть и самые каменные сердца к живоносной вере?.. Впрочем, для этого ещё необходима и высокая драматургия.
Но и теперь не праздно падают зёрна. После спектакля «Раб Божий Николай» подошла одна из зрительниц к Тамаре Спиричевой, исполнявшей роль Пульхерии Ивановны, и, ещё не успокоившись от слёз, призналась, что мысленно преодолевала мытарства вместе с нею. А ведь Спиричева пуще всего боится свой голос над искренним, естественным его звучанием возвысить. Значит, и тихое, смиренное слово покрывает зал.
Вареники пузатого Пацюка
До чего аппетитно живописует Николай Васильевич прелести и радости Малороссийской кухни, известно хотя бы по его «Ночи перед Рождеством», когда Пузатый Пацюк заглатывал вареники, сами собою вылетавшие из миски, окунавшиеся в сметану и отправлявшиеся ему в рот. Перед зрителями «Раба Божьего Николая» тоже проплывают блюдо за блюдом, одно другого смачнее и желаннее, чему причиною и заботливость Пульхерии Ивановны, и отзывчивость Афанасия Ивановича на эту заботу. Да и «самый воздух Малороссии, – как выразился Гоголь, – какого-то особенного свойства, помогающего пищеварению».
Иное дело Москва 1996 года. Не закормлена. И дивилась бы публика на чудеса гастрономические и кулинарные, как дивился кузнец Вакула на Пузатого Пацюка, если бы Пульхерия Ивановна по ходу спектакля не оказалась вдруг в зрительном зале с огромным блюдом, благодатно наполненным румяными пирожками, и не стала угощать всех подряд:
«А вот это пирожки! это пирожки с сыром! это с урдою! а вот те, которые Афанасий Иванович очень любит, с капустою и гречневою кашею».
Судя по удовольствию, с каким театралы (в основном, завсегдатаи первых рядов — детвора) уплетали предложенное, начинка была без обмана – по Гоголю. Но вот уже не с блюдом, а с подносом устремляется Пульхерия Ивановна вверх по амфитеатру к задним рядам, где подчас отсиживаются невеликие охотники до зрелищ, и подносит им для поднятия настроения по рюмочке:
«Вот это водка, настоенная на деревий и шалфей. Если у кого болят лопатки или поясница, то она очень помогает. Вот это на золототысячник: если в ушах звенит и по лицу лишаи делаются, то очень помогает. А вот эта перегнанная на персиковые косточки; вот возьмите рюмку, какой прекрасный запах. Если как-нибудь, вставая с кровати, ударится кто об угол шкапа или стол и набежит на лбу гугля, то стоит только одну рюмочку выпить перед обедом – и всё как рукой снимет...»
Так умело Пульхерия Ивановна находит волонтеров на предлагаемые «лекарства», что они, чуть помедлив и поморщившись, выпивают всё до дна. И, хотя «народная медицина» в отличие от метода Довженко не гарантирована патентом Российской Федерации, но, если верить радушной хозяйке, «в ту же минуту всё пройдёт, как будто вовсе не бывало...»
Чистые души
Откуда в самый разгул коммерческого мракобесия и сценической порнографии взялся Русский духовный театр «Глас»? Среди нечистот и вырос, над помоями и поднялся. Так на развалинах, тронутых разложением, родятся молодые здоровые побеги...
Богатая была у нас страна. Бывало, приедут актёры Москонцерта куда-нибудь на периферию. Выступят. Уедут. А за ними уже и гонорар в столицу поспешает. Теперь не то. Жизнеспособны сегодня только остро-развлекательные жанры: лилипуты, колдуны и прочие чревовещатели. А вот актёры с репертуаром посерьезнее, несущие в народ классику, оказались не у дел. Но, как говорится: «Камень, отвергнутый строителями, стал краеугольным»...
Маялись вынужденной недозагрузкой и два замечательных артиста: Никита Астахов и Татьяна Белевич. И вот в преддверии торжеств, связанных с 1000-летием Крещения Руси, задумались они, как истинно православные люди, чтобы им сделать во славу великого праздника?
И обратились актёры к знакомому псаломщику Александру Никулину, который в бытность свою режиссёром Москонцерта поставил для них мини-спектакль по Шукшину «Чистые души». Псаломщик и свёл их со священником Георгием Докукиным, служившим в храме «Всех Скорбящих Радость», что на Ордынке. По удивительному стечению обстоятельств, за которым всегда узнаётся рука Промысла, года за два до этого Докукин посмотрел в Театре эстрады этот спектакль. Посему с радостью согласился помочь.
Тем не менее, подготовить и осуществить постановку юбилейной программы оказалось делом нелёгким. За основу были взяты «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя и «Очерки истории Русской святости» Кологривова. Главы из Евангелия, посвященные Страстям Господним, сообщили задуманному жизнь и полноту.
К торжествам не успели. Только весною 1989 года в храме Покрова в Филях, являвшемся тогда музеем, состоялось первое представление «Светлого Воскресения». Так назвали авторы доселе не виданную и не слыханную театральную проповедь. Белевич читала «Выбранные места» и «Очерки», Астахов – Евангелие. Со страхом брались актеры за дерзновенное – получится ли, не согрешают ли? Со страхом сходилась благочестивая интеллигентная публика – не кощунство ли?
Однако актёры, отказавшиеся от декламации ради внутренне точного трепетного прочтения как высоко-духовных, так и священных текстов, достойно вознесли их над залом, и зал не замедлил столь же трепетно и восторженно их принять.
Религиозному впечатлению способствовали и песнопения, исполненные хором МИХМ. В финале актёры призвали зрителей на молитву. И «Отче наш», прогремев под куполом, ушла к небесам.
Во славу Божьей церкви
Успех окрыляет. Счастливый триумвират – священника и двух актёров пригласили на телевидение. И в течение нескольких лет они вели еженедельную популярную программу «Оглашение». Однако действо, совершившееся в храме Покрова в Филях, требовало сценического продолжения. И в 1991 году был создан Русский духовный театр «Глас».
Татьяне Белевич было поручено административное руководство, Никите Астахову — художественное, а протоиерею Георгию Докукину – духовная опека над театром. Труппу набрали из актёров Москонцерта. Проработав там многие годы, Белевич и Астахов без труда сумели привлечь самых талантливых, самых необходимых.
Уже в пору основания существенно помогла театру Православная Церковь. Управляющий делами Московской Патриархии Слободан (тогда уже – Митрополит Киевский) и одобрение высказал, и нужную сумму перевёл на открывшийся финансовый счёт «Гласа».
Надо сказать, что Православная Церковь не чуралась театральных зрелищ и в старину. Подтверждением служат сценки из библейской жизни, разыгрываемые на Руси в соборах низшими чинами клира. К примеру, так называемое «Пещное действо» повествовало о трёх благочестивых юношах, товарищах Даниила, которых язычники пытались сжечь. Но Ангел Господень сохранил их среди пламени.
Позднее Димитрием Ростовским был устроен театр для научения семинаристов. Митрополит и писал пьесы, и ставил их. И таков был его высокий авторитет, что Пётр Великий, при всех своих гонениях на Церковь, из уважения к учёности будущего Православного Святителя – Димитрия Ростовского – в Сибирь его не сослал, но оставил на Митрополии.
А разве не присуща театральность и некоторым Православным праздникам? Вспомним хотя бы, как в старину утверждалось превосходство духовной власти над светскою. В Вербное Воскресенье садился Патриарх Всея Руси на осляти, а Самодержец брал серого под уздцы и смиренно сопровождал Церковного Владыку.
Прошлое не прошло…
У каждого актёра своё прошлое. Свои сыгранные и несыгранные роли. Однако Тамара Спиричева не любит предаваться воспоминаниям. Хотя было всё: и бурное начало, и успех, и выпадения из репертуара, и новые взлёты. «Прошлое прошло!» – говорит она без улыбки, с убеждённостью человека, устремленного в будущее, будущим и живущего.
А вот актёр Евгений Галаев ностальгически нежен к своему прошлому, подчас сбивающемуся на волшебную сказку. Не будучи принят в ГИТИС, проходил он как-то мимо театра им. Маяковского и, заглянув туда, натолкнулся на директора труппы... И вот Евгений уже в 20 лет на прославленной сцене! Ну а в ГИТИС поступил на следующий год. Причём для подстраховки успешно сдал экзамены и в Щукинское училище. Мог выбирать.
«В Москве не наберётся и десятка актеров, способных сыграть Гоголя так убедительно, как это делает Галаев – говорит о нём Никита Астахов, – крайне трудно быть мыслителем на сцене». После такой аттестации с удвоенным вниманием следишь за ролью Автора и думаешь – в чём секрет актёрской удачи? Да, умеет Галаев быть смешным, трогательным, печально-серьёзным. Да, обаятелен... И все-таки?
Совсем иначе — трудно, заковыристо складывалась судьба Павла Шальнова, исполняющего в спектакле роль Афанасия Ивановича. Ещё в младенчестве Павел потерял мать. Отца репрессировали. Сиротское детство. А тут ещё и война. Пятнадцатилетним подростком попадает он в токарно-инструментальный цех завода № 768, принадлежащий Наркомату миномётного вооружения. Помнит Шальнов, как на большом строгальном станке изготавливались из железнодорожных рельсов направляющие для «Катюши».
Тогда на заводе и поступил Павел в драматический кружок. И не пошло бы дальше любительства, если бы один из новых приятелей не привёл его в «Бригаду Маяковского», в ту самую, которая помогала знаменитому поэту устроить юбилейную выставку. Теперь это были солидные люди: кто-то стал профессором, кто-то занял руководящий пост. Одно роднило их с теми, прежними — любовь к стихам Владимира Владимировича и всё возрастающий энтузиазм в их пропаганде.
Режиссёром «Бригады Маяковского» была Яхонтова, супруга прославленного чтеца, поставившая многие из его программ. От Яхонтовой, от её изумительных уроков декламации и открылась перед токарем-инструментальщиком прямая дорога: студия Воинова, ГИТИС, Театр им. Ермоловой...
У каких только корифеев не обучался Шальнов! Побросало-таки его на волнах высококлассной режиссуры. Была и эстрада, и первая премия на Всероссийском конкурсе чтецов, и Москонцерт, который свёл их всех – основной костяк театра «Глас».
Обладающий разносторонней школой, народный артист России Павел Шальнов оказался и перед самой сложной, самой рискованной задачей – забыть всё. Этого потребовал от своей труппы духовный театр. Искренность и только искренность признавалась тут.
Впрочем, разве иное почиталось театром Чехова? Разве Станиславский не изгонял надутый пафос и не провозглашал сутью театра – жизнь человеческого духа на сцене? Нет, не на пустом месте, а на прекрасном теоретическом и практическом фундаменте великого Русского театра образовался «Глас».
Да и что рассуждать, когда перед глазами разворачивается действие пьесы «Раб Божий Николай». Слежу за игрой актеров. Мастера! С каким блаженством Автор укладывается на горячую-прегорячую печь, о существовании которой только по игре Галаева и догадываемся.
А вот добродушнейший Афанасий Иванович посмеивается над своей нежно-любимой и любящей супругой. И как перепугана, не понимающая шуток Пульхерия Ивановна, сколько беззащитности и нежного укора в её голосе... Только мастерство, помноженное на талант, и даёт возможность решать эту древнюю, как само искусство, задачу – быть искренними.
И не нужно бояться брать у театра то сильное, выразительное, что им наработано за века. Потому что прошлое не прошло, а просто перегорело в тигле христианской веры, чтобы, очистившись, засиять истинным золотом.
Святое да святится
Как же понимать само название – Русский духовный театр? Как противопоставление светскому, мирскому?.. Но театры Шекспира, Островского, Брехта бездуховными не назовешь. Духовны, и в высочайшей степени!
Вероятно, уместнее было бы «Гласу» называться Церковным театром? Однако такое словосочетание может показаться и богохульством. Слишком много повидала за сотни лет театральная рампа. Тут и пошленькие водевили, и выплеснувшийся на сцену канкан...
Недаром до революции на время Великого поста российские театры, хотя и подлежащие церковной цензуре, закрывались – от греха подальше. О гонениях, которым подвергался этот вид искусства на Западе, вопиют останки величайшего комедиографа Мольера, которым поначалу было отказано в погребении, а потом зарыли их по соседству с прахом некрещёных детей и самоубийц на глубине пятого фута – ниже уровня освящения кладбищенской земли.
Комедия комедии – рознь. Одно дело смеяться над пороками, другое – над несчастьями ближнего. У Гоголя таковое злорадство отсутствует. Более того, не над гоголевскими персонажами – над собой смеёмся. Целительный смех!
И все-таки чиста или греховна сама идея театра? Правомерно ли считать лицедейством, притворством профессию актёра?
«Будьте как дети!» – это сказано ко всем нам. А дети играют: в дочки-матери, в войнуху... И нет в перевоплощениях этих обмана, но только способность сопереживать и воображением постигать неведомое. Поэтому театр был и останется детством человечества, в которое мы нет-нет, да и наведываемся, чтобы стряхнуть затверженные роли порочного «театра жизни» и освежиться игрою, где и в ужасном, трагическом – очищение, где и в комедийном, смешном – сочувствие; и всегда все симпатии на стороне добра и света.
Преемники Эсхила
При Византийских корнях Православия неслучайна преемственность Русского духовного театра «Глас» по отношению к древнегреческому. Ещё во времена Эсхила, основоположника античной драмы, сочинитель при постановке своей пьесы мог вполне обойтись тремя актёрами и хором, как сегодня это делает Никита Астахов в спектакле «Раб Божий Николай».
Причём хор его в отличие от древнего до заключительной сцены вообще не поет, но по многообразию своих личин представляет явление чуть ли не космическое. Переменчивый как Протей, хор этот предстаёт перед нами то шумною ватагой «дивчин и парубков», то складывается в красочный многофигурный барельеф на постаменте памятника Николаю Васильевичу. А в повествовании о старосветских помещиках преображается в разбитную, затейливую и чуть нахальную дворню. Эта дворня и храпака задаёт, и шутки шутит, и потчует разносолами хозяев. А чтобы Автор, произносящий пространные монологи, мог промочить глотку, подносит ему рюмочку-другую.
Но вот новая метаморфоза: и хор уже перевоплощается в двери помещичьего дома — целый сонм дверей! Тут и эдакая розовощекая дверка, что при повороте на хорошо смазанных петлях произносит звонкое «Ма-ма!», и другая – меланхолическая со скрипучей репликой: «Батюшки, я зябну!» Особенно хороши двустворчатые двери, ведущие из спальни в горницу. Исполняют их сразу четыре хориста: мужчины изображают дубовые косяки, а женщины – створки этих роскошных чисто в гоголевском духе дверей, которые, открываясь, чмокаются со своими косяками, а закрываясь, целуются между собой...
В финале спектакля хор, уже облачённый в едко-зелёного цвета хитоны, воплощает мытарства, претерпеваемые чистою душой Пульхерии Ивановны. О, как бы кстати тут пришлись жаркие молитвы Автора о России, о грешном и святом нашем народе! Но даже Ангелу, проводящему душу над бесовскими безднами, в этом эпизоде, предельно упрощённом, места не нашлось.
Душа и мытарства! Все просто и ясно, как в рентгеновском кабинете.
Участвуют в спектакле и певцы. Появляются они уже по благополучном прохождении Пульхерией Ивановной всех сатанинских препон. Ангельскими песнопениями и завершается постановка. И приходит мысль: а почему бы этой поющей части хора (полухорию – в терминологии древних) не быть такой же многоплановой, как «пластическому» полухорию? Почему бы не спеть в колоритных простонародных сценах пару-тройку украинских песен? Их так любил слушать раб Божий Николай Васильевич Гоголь! А своей веселостью и задушевностью они бы еще более оттенили трагически-возвышенное звучание пролога и финала.
Но театр «Глас» еще совсем молодой. И при всех своих дарованиях – в начале поисков. Отказ от драматургических шедевров ради благовестия требует постоянного новаторства. Поэтому пятилетний юбилей свидетельствует не столько о достигнутом, сколько о жизнестойкости театра. Не имея постоянного помещения, а, значит, возможности завоевать и привадить своего зрителя, «Глас» борется за существование.
Православная Церковь в лице Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и других иерархов благословила Русский духовный театр. Поэтому он и держится. Ибо, проходя полосу мытарств, подобно Пульхерии Ивановне, нуждается, чтобы его Ангел положил на весы нечто: будь то слово заступничества перед властями или молитва к Богу.
А пока светлые, чистые, глубоко верующие люди играют в полупустом зале, и то, когда он имеется. Богатым этот театр неинтересен. А бедным кто выдаст по «два обола» на его посещение, как это делали в древних Афинах, понимая высокое гражданское назначение театра? Ведь многим уже и метро не по карману...
Вот и воспринимается на сегодняшний день название духовного театра как «Глас вопиющего в пустыне». Но верится, что стези Российской культуры спрямятся, что нынешний театр, неизвестный Отечеству, только предтеча будущего, о котором скажем: «Глас народа — глас Божий»!
1996г.