Хамроз стоял на вершине горы и жадно вдыхал холодный воздух, приносимый порывами ветра. Он с удовольствием оглядывал открестности. Домики сельчан, рассеянные по зелёной долине, были связаны узкими лентами дорожек, плавно перетекавшими в тропинки, набегающие на окружающие холмы и теряющиеся в их густой зелени. По одной из них к нему медленно приближалась ватага ребят, ведущих своих железных "коней" под уздцы, прилагая значительные усилия, чтобы преодолеть довольно крутой склон. Хамроз крепко сжал руль своего велосипеда. А он смог! Он не просто осилил подъём, он сделал это в седле. Железный друг не подвёл его. И теперь он - первый! Он утрёт им всем нос. Хамроз радостно похлопал своего "коня" по звонку. Тот весело откликнулся. Ребята подняли головы вверх. Он помахал им рукой, вновь оседлал велосипед и рванул вниз по другой тропинке. Те лишь досадливо проводили его взглядом.
По мере спуска скорость становилась запредельной и требовала максимальной концентрации внимания. Хамроз в этот момент становился единым целым со своим велосипедом, пребывая в парадоксальном состоянии: он видел каждую кочку, каждую корягу, препятствующую его движению, но не видел ничего вокруг. Зато, оказавшись на равнине, когда велосипед всё ещё ехал по инерции на огромной скорости, он позволял себе расслабиться и даже отпустить руль, наслаждаясь красотой окружающей природы. Он мог гонять так часами, потому что очень любил это единение с миром вокруг, с этими горами, упирающимися в небо и дающими ощущение безграничной свободы, и свой дом, где было тепло и уютно: мама, хлопочущая по хозяйству и молчаливый отец со строгим выражением лица, но добрым нравом. А ещё дедушка, который рассказывал любимому внуку много интересных историй. Когда бы Хамроз к нему ни пришёл, тот всегда уделял ему внимание. И мальчик очень его любил и хотел стать таким, как дед, поэтому усердно учился на радость маме, которая работала воспитательницей в детском саду, и, как педагог, не могла нарадоваться на успехи сына в учёбе.
Как и в любой гористой местности, сообщение с миром жителей долины осуществлялось вертолётами, которые очень быстро доставляли их в город, где они могли закупиться всем, что не привозила автолавка, приезжавшая раз в две недели. И дедушка частенько летал туда за лекарствами и на приём к врачу.
Осколок, опасно застрявший в позвоночнике, не давал забыть те полгода, что дед провёл на войне. Едва ему исполнилось 18, он был призван в армию, за месяц прошёл учебку, после чего был сразу переброшен в Польшу, откуда начал свой нелёгкий пехотный путь до Берлина. Уже после взятия рейхстага, после признания капитуляции командованием нацистской Германии, в составе группы, следовавшей за танком при патрулировании улиц покорённого города, он нарвался на засаду закостенелых нацистов, забросавших их гранатами. Будущий дедушка Хамроза не погиб, получил несколько осколочных ранений, с которыми и был доставлен на лечение в Москву, а после комиссования с маленькой, но тревожной, железной памятью о произошедшем в позвоночнике, отправлен домой, где вскорости женился и родилась у него единственная дочь. Дедушка искренне полагал, что Аллах миловал его именно затем, чтобы он мог увидеть своего внука, поэтому для Хамроза он всегда находил время и возможность пообщаться. И внук с удовольствием внимал делушкиным рассказам, уважал его и слушался. Хотя нрава был горячего. Всё-то ему хотелось быть первым, лучшим.
Однажды дедушка, слетавший в город на очередной осмотр к врачу, вернулся не таким, как всегда. Хамроз прибежал на вертолётную площадку его встречать и уже радостно собрался махать рукой для приветствия, но дедушка даже не взгдянул в его сторону, и вообще будто ничего не замечал вокруг. Он последним вышел из вертолёта и потерянно топтался около него, то удаляясь в сторону дома, то возвращаясь, чтобы, видимо, залезть обратно. В этот момент пилот включил двигатель и лопасти винта начали набирать обороты, но дедушка не замечал этого. Толпа прилетевших и встречающих уже совсем разошлась, и только Хамроз встревоженно следил за дедушкой. В какой-то момент он услышал непонятный звук и дедушка упал, а на том месте, где только что была его голова, расползалось красное месиво. Хамроз застыл в оцепенении. Ему заложило уши. Он не мог оторвать взгляд от увиденного. Какая-то женщина закрыла ему рукой глаза: "Не смотри, сынок, не надо." Хамроз услышал стихающие винты, крики людей, причитания женщин. Та же женщина отвернула его и толкнула в спину: "Иди домой. Позови отца." Он машинально пошёл в сторону дома. "И поскорее!"- крикнула женщина вдогонку. Хамроз ничего не понимал и не видел, её слова заставили его лихорадочно перебирать ногами, двигаясь всё быстрее и быстрее. Прскочив калитку, он толкнул дверь обеими руками. Она шумно стукнулась о стену. Он всё ещё тяжело дышал, оказавшись в мерной тишине дома и только настенные часы отбивали такт, выравнивая его дыхание. Отец медленно поднял глаза. Состояние сына лбеспокоило его, но он так же медленно спросил: "Что случилось?" Хамроз выдавливал из себя слова: "Там. Дед. Нет. Деда." В этот момент он снова застыл на месте, вспомнив увиденное. Отец сорвался с места, по пути похлопав сына по плечу, и побежал к вертолётной площадке.
Следующие 3 дня Хамроз из дома не выходил. Не ел, не спал, не разговаривал. Лежал на кровати, уставившись в потолок. Родители, занятые организацией похорон, изредка подходили к нему, вздыхали и уходили. Мама гладила его рукой по голове, после чего он отворачивался к стенке. Она уходила.
На 4-й день он собрал сумку с учебниками и пошёл в школу. Но на уроках Хамроз присутствовал только физически. Его мысли бродили в неведомых далях рассуждений о жизни и её смысле. Поначалу учителя относились к нему жалея, поэтому не вызывали к доске и на несделанную домашку смотрели сквозь пальцы. Но по прошествии пары месяцев начали заходить к нему домой и увещевать мать, сделать что-нибудь с сыном, чтобы он начал учиться, как раньше. Но она не могла до него достучаться. Он наотрез отказывался говорить и всё чаще сидел во дворе дома, уставившись в небо, с которым, казалось, внутренне вёл беседу. Ещё через месяц весна привела с собой теплые деньки, природа оживилась, и мама начала приставать к сыну: "Пойди, пройдись, развейся. Что во дворе-то сидеть?" Или: "Может покатаешься? Смотри, какая погода хорошая. Велосипед твой скоро заржавеет." Ходить - ноги у Хамроза не шли. А при упоминании велосипеда, он встрепенулся, пошёл в сарай, осмотрел железного друга. Похлопал по раме, тяжело вздохнул и выехал на улицу.
Он неторопливо крутил педали, скользя взглядом по убегающему от него пространству. Вдруг ему в лицо посыпались снежинки. Он опешил и остановился, выставив руку. На ладонь упали маленькие беленькие лепесточки. Он ощутил нежный аромат и глубоко вдохнул. Лепестки попали ему в нос, защекотали, и он громко чихнул. Рощица абрикосовых деревьев, осыпавшая его, хохотнула звонким смешком. Хамроз пригляделся и увидел девочку, прятавшуюся за стволом. Её белое пальто и чёрные волосы были усыпаны лепестками, и когда она подняла руку, чтобы прикрыть улыбку, они начали осыпаться и взлетать. Ему показалось, что сейчас она вся рассыплется лепестками и растает в воздухе. Он бросил велосипед и подбежал к ней: "Что смешного?" "Да, ничего" -ответила она,опустив глаза, закрывая их длиннющими ресницами, на которых тоже были лепестки. "Сама-то, вон. Вся... Тоже..."- Хамроз махнул рукой над её головой. Девочка весело посмотрела на него снизу вверх: "Так красииииво." Он оглядел её с ног до головы. "Красиво,"- задумчиво констатировал он. "Как тебя зовут?"- спросил он девочку, - "Я раньше тебя не видел." "А мы недавно переехали. Папа у вас здесь бизнес будет делать." Слово за слово, смешливая девочка смогла отвлечь Хамроза от тоскливых воспоминаний и неразрешимых размышлений. К тому же она была действительно такой красивой, что он, не ведая того, сразу в неё влюбился и страстно хотел никогда больше с ней не расставаться. Поэтому проводив до дома, никак не отпускал, всё задавая и задавая ей разные, порой бессмысленные вопросы. Но возле калитки, где они болтали, показалась мать девочки, строго зыркнувшая в сторону незнакомого парня, и скомандовавшая дочери: "Заходи." Девочка потупив голову юркнула во двор, а Хамроз остался стоять на улице. В доме девочки засветились окна, и он, наконец-то, заметил надвигающиеся сумерки. Домой он доехал очень быстро. Наспех поужинал, и пошёл собираться в школу. На следующий день он надел самую красивую, по его мнению, рубашку, чтобы впечатлить девочку. На перемене Хамроз караулил её в коридоре около класса, но она вышла вместе со стайкой девчонок, и он не осмелился к ней подойти. И потом, да и вообще, она никогда не оставалась одна, всегда с группой девочек. И даже домой шла не одна. И только последние 200м до дома у него была возможность с ней пообщаться. Весёлая девочка была не против провожатого, поэтому завидя его на повороте, искренне улыбалась ему. А у него в этот момент сердце выпрыгивало из груди и все его мысли, смешавшись в бессмысленную кашу стекали вниз, а единственным желанием становилось - взять её за руку. Но через пару недель, ему это стало мало, и он старался погладить девочку по плечу или взять за талию. А ещё через месяц он осмелился поцеловать её в щёчку. Девочка вспыхнула, покраснела и убежала домой. После этого её мама начала выходить встречать девочку после школы за калитку, откуда прекрасно просматривалась дорога до поворота, лишив Хамроза возможности приблизиться к девочке. Но он ничего не мог с собой поделать. Девочка так глубоко запала ему в сердце, что он начал следить за каждым её шагом. А та лишь пугливо шарахалась при виде него и больше не улыбалась, доставляя парню ужасные страдания. Учёба пошла по боку, жизнь потеряла всякий смысл. В его голове в тот момент был лишь образ недосягаемой девочки и больше ничего. Родители Хамроза решили, что только время его вылечит, и дотянув сына правдами и неправдами до аттестата, отправили в столицу, к другу отца, подмастерьем на стройку. Тяжёлый труд и неприветливые условия жизни в большом городе постепенно вернули готову горе-влюблённого на место. И через год образ девочки стёрся из воспоминаний опытом реальной взрослой жизни. И всё же пережитое - и смерть любимого деда, и всепоглощающее чувство к девочке, оставили неизгладимый след в душе Хамроза, который теперь просто жил. Изо дня в день. Он не строил планов на будущее, потому что не верил в него, был убеждён: что бы ты ни захотел, оно может внезапно оборваться. А значит стараться не стоит. Поэтому в колледж, как просила мама, поступать не стал, но остался в городе, где перебивался подработками. Жил, как правило, в общагах, или в бараках. Но это бесцельное существование вскоре наскучило ему. Как раз в этот момент на объект, где он работал, приехал зазывала, в красках описывавший шикарную жизнь в соседней России, где много платят и хорошо заботятся о работниках, если поехать туда работать. Хамроз и решился. Но, как водится, всё сложилось иначе.
Да, в переводе на деньги его страны, он вроде бы зарабатывал много, и общага, в которой он жил, была вполне приемлема - и кухня, и душ, и постирочная... Но всё равно, это была не жизнь - а временное пребывание, существование.
Работать приходилось в любую погоду, даже в мороз, зачастую без какой-либо техники безопасности. И столько, сколько потребуется. Поэтому очень скоро, как и все жители его общаги, он стал захаживать в кафешку неподалёку, чтобы развеяться. Летом туда устроилась работать совсем молодая девчонка, скорее всего сразу после школы. Хамрозу она приглянулась. Но не ему одному. Поэтому отбоя от желающих скоротать с ней вечерок у девчонки не было. Однако её это не радовало и даже пугало. Она старалась не разговаривать с посетителями, шмыгала между столами очень быстро, но всё равно кто-нибудь да отпускал в её адрес что-нибудь скабрезное практически ежедневно. В середине осени в сибири уже зима, а вчерашняя школьница продолжала бегать в лёгких осенних сапожках. Хамроз не раз замечал, как она смешно пританцовывала от холода, ожидая автобуса на остановке после работы. И он решился. Получив зарплату, подошёл к ней и попросил отвести в магазин, где он мог бы купить зимнюю обувь, будто бы он с местностью не знаком. Он умолял помочь, обильно сдабривая речь комплиментами в её адрес. И она сдалась. В первый же её выходной они поехали в торговый центр, где он купил ей красивые добротные зимние сапоги. Девушка была несказанно рада и стала считать Хамроза своим парнем, поэтому они начали встречаться, а через полгода он и вовсе переехал к ней жить. Дело молодое. Девушка забеременела. Хамроза так воспитали, что дети - это счастье, поэтому он отнёсся к беременности, пожалуй, ответственнее, чем она. Всюду сопровождал её, заботился, оповестил своих родителей, что станет отцом, и в конце концов поехал свататься к девчонкиным родственникам в деревню. Она почему-то отодвигала встречу со своими родными, как могла, но девять месяцев беременности только кажутся долгими, на самом деле время летит незаметно.
Хамроза встретили низкой притолокой и высокомерием. В убогом домишке девчушкина родня распивала каждый божий день. И каждый раз, напиваясь, ставила жениху на вид, что он - не русский, а потому им не подходит. Эта убийственная "логика" выводила его из себя, но он молчал в ожидании разрешения жениться на их дочери. Однако, как его подруга не уговаривала родных, они твердили одно: "нехристь", и не соглашались. Он не выдержал и уехал обратно в город. А девушка осталась в деревне. Правда, когда родила, записала его отцом в свидетельство о рождении малышки. А надо сказать, родилась у Хамроза дочь. Но он даже позаботиться о ней не мог. Родные его девушки стали наведываться к нему с угрозами, чтобы заставить отказаться от ребёнка. А как он мог? Он не мог. Он свою дочь когда в первый раз увидел, так и полюбил. И рванул Хамроз в Москву за длинным рублём, чтобы нос утереть нежданным родственничкам. Но по-честному много заработать как-то не получалось, и прибился он к бригаде "Спустя рукава". И стала его жизнь питейно-разгульная, бессмысленная и беспросветная. Каждый день проживал он весело. А на утро вспомнить было нечего. Лет через пять ему жить и вовсе расхотелось. Да дочь держала. Её мать ему периодически фотографии присылала. Промаялся он ещё несколько лет, когда мама позвонила, сказала, что отец умер. Хамроз домой поехал на похороны.
Зашёл в дом, мать не узнал - серой тенью неслышно двигалась она по дому. Сжалось сердце у Хамроза, и решил он остаться с ней хотя бы ненадолго, поддержать. Да так и остался. Она его в свой детский сад устроила охранником-сторожем-дворником. Он на детишек смотрит, дочку свою вспоминает. Да только и может, что тяжело вздыхать. Чтобы отвлечься от тягостных воспоминаний, начал он на велосипеде, старом своём железном коне, ездить на гору. Там, подставив лицо ветрам и распростав руки, вдыхал он свежий воздух, и становилось ему легче и начинало казаться, что всё же хорошее ещё может случится в его жизни. Однако через год мама его слегла, сердце не выдержало - очень по отцу тосковала. Врачи ей в качестве лечения уколы назначили. И теперь к ним каждый день приходила медсестра, молоденькая девчушка - птичка-щебетунья. Быстро укол маме сделает, а потом с ней всё разговоры разговаривает, пока Хамроз не вернётся. Он поздоровается, она попрощается. И всё. Он её как-то и не замечал. А она на него поглядывала. Ему хоть уже и за 30 было, но он ещё очень привлекательным был, только в глазах - грусть-тоска. Да медсестричку, наверное, эта печаль и зацепила. Со временем она стала с его мамой не только разговаривать, а и еду приносить. Покормит, посуду помоет... Потом готовить и прибираться начала. Мама к ней даже привыкла, дочкой звать начала. Уютненько в доме у них стало. Хамроз уже не на гору после работы ездил, а домой спешил...