7
На второй день, я, вновь демонстративно покидая свой мрачный кабинет, перед самым носом разгневанной Ядвиги Вольфовны уводила учеников в парк. Невероятно счастливые ребята отвечали мне старанием и хорошей дисциплиной.
Расположившись на скамейках или прямо на траве, они делали эскизы, строили композиции, а, устав, собирались вокруг меня и наперебой задавали множество вопросов, не всегда, кстати, по теме моего урока. Но я с лёгкостью позволяла им отвлекаться и не досаждала сварливыми поучениями. Напротив, я слушала своих ребят с большим интересом, начиная заново открывать их духовный мир, всё больше понимать и уважать эту забытую философию детства. Вначале осторожно, затем доверительно и открыто делились они со мной своими взглядами и мечтами на будущее. И я замечала, как загорались их глаза, с каким энтузиазмом они тут же брались за карандаши и воплощали свою идею в жизнь.
Творчество нуждается в свободе. Творчеству нужна смелость выразить свою идею. Творчеству нужен неисчерпаемый интерес к жизни, нужен восторг и радость. Найдя во мне понимание, дети щедро делились со мной прекрасными чувствами, переполнявшими их сердца. И я была им очень благодарна. Именно это и было мне сейчас особенно необходимо. Всё более нарастающие смятение и отчаяние исподволь преследовали меня, сколько я ни старалась обмануть саму себя наивно бунтарскими выходками. На душе у меня было, как никогда, страшно и тревожно.
Итак, уже подходил к концу второй день моего самовластия, когда на последней перемене, как черт из табакерки, возникла передо мной Ядвига Вольфовна и прогремела:
— Мне хотелось самолично оповестить Вас о том, что сегодня по окончании уроков я собираю весь педагогический состав школы на экстренное совещание по поводу временного отсутствия руководящего персонала…
«Руководящей и направляющей силы…» — я понимающе кивнула.
— … а именно директора школы и завуча по учебной части. Главной темой нашего собрания остаётся вопрос о выполнении учебного плана, но, я считаю, что насущной проблемой нашего коллектива становятся дисциплинарные нарушения и бесцеремонное своеволие со стороны преподавательского состава.
Она потёрла руки в предвкушении «большой охоты» и, подойдя почти вплотную, чтобы окружающие не услышали её слов, добавила:
— Надеюсь, Ваши коллеги дадут соответствующую оценку Вашему неподобающему поведению. Лично я буду голосовать за выговор с внесением в личное дело. Может быть, эти меры заставят Вас сделать правильные выводы.
— Ядвига Вольфовна!
— Я слушаю! — «Волчица» еле сдерживала своё удовольствие.
— Позвольте узнать, а какие меры заставят Вас жить по человеческим законам?
Она замерла, настороженно «принюхиваясь» и не веря своим ушам.
— И хочу Вам заметить, что сам Лаврентий Карлович, — я подняла палец вверх, — посоветовал проводить мне свободные уроки, которые, по его мнению, очень благоприятно влияют на всестороннее формирование личности ребёнка. Он, кстати, настаивал на том, чтобы были организованы школьные экскурсии в музеи и классные посещения художественных выставок современности. Это как раз и было запланировано мною к завтрашнему дню. Итак, как Вы видите, я вовсе не нарушаю дисциплину и строго придерживаюсь рекомендаций нашего руководства. А вот Вы, Ядвига Вольфовна, занимаетесь произволом, используя незаконно присвоенную власть в своих корыстных целях!
Кровь ударила ей в лицо. Она боязливо оглянулась вокруг и тут, впервые за много лет строевой службы в школьном секретариате, у неё пропал голос. Вернее, не пропал совсем — пропал бас, и появился фальцет.
— Что Вы себе… позволяете? — пискливо завизжала она. — Экстренное совещание начинается ровно в шесть. Явка обязательна для всех без исключения!
Так как экстренное совещание было объявлено ещё до нашего «дружелюбного» разговора, проведение его для Ядвиги Вольфовны стало делом чести и достоинства. Почти полтора часа выступала она перед «благодарной» аудиторией, указывая на «необходимость дальнейшего совершенствования школьного образования, в котором главная роль отводится готовности педагога к выполнению профессионального долга на принципах педагогической деонтологии, ибо социально-этические и духовные ценности, к которым апеллирует личность педагога, влияют на воспитание и развитие подрастающего поколения в современном обществе».
Прослушав проповедь, все единодушно с этим согласились и, поаплодировав, быстро разошлись. «Волчица» же проводила меня злобным взглядом, так и не предложив на общее обсуждение мою скромную кандидатуру.
Чтобы немного успокоиться, я не поехала сразу домой, а снова отправилась в парк. Там я долго сидела на скамейке и вдыхала аромат цветущей сирени, с удовольствием наблюдая за играющими детьми. Мне было невдомёк, почему они, обычно такие общительные, сегодня старательно обходили меня стороной. К сожалению, я не замечала, что огромная чёрная фигура, наводящая страх на малышей, скрывалась за моей спиной в густой листве сиреневых кустов и ждала своего часа.
8
…Уже ближе к вечеру, утомлённая, но довольная я ехала в автобусе домой. В это время, как и бывает обычно в час пик, толпа людей забила салон до отказа, создавая давку и вызывая неприятную удушливость.
Я механически взялась за поручень. Мне вовсе и не нужно было держаться за него, ведь в такой давке падать было некуда. Вокруг меня плотной стеной возвышались чьи-то головы и спины. Весь рабочий день был настолько насыщен событиями, что, погрузившись в свои мысли, я перестала замечать нехватку кислорода и тесноту. Я думала о детях, об их интересных и смешных рисунках и радовалась тому, как на моих глазах в первых неуверенных штрихах детских рук проявлялись их незаурядные способности. И не могла сдержать довольной улыбки, вспомнив нарисованную кем-то из них карикатуру на «Волчицу». Кстати, так и не узнала, кто же был её автором.
Неожиданно я почувствовала, как кто-то положил свою руку на мою, с силой прижав её к поручню. Я хотела высвободить её, но не смогла. Обернулась, чтобы возмутиться и задохнулась от ужаса. Прямо позади, вплотную ко мне, воздвигалась гигантская фигура завуча. Взглянув ему в лицо, я увидела, что он, изобразив крайнее удивление, приподнял свои густые брови и широко улыбался.
— Надежда Романовна? Здравствуйте! Очень рад видеть Вас в полном здравии и в прекрасном настроении! — игриво произнёс он, при этом продолжая сжимать мою кисть своей огромной ладонью. — Ах, какая у Вас маленькая хрупкая ручка!
Стараясь выдержать боль, я перевела дыхание и вызывающе произнесла:
— Освободи мою руку, мерзавец. Разве ты не должен находиться сейчас в больнице?
Не ожидая такой грубости в ответ, он ухмыльнулся.
— Смело, Надежда Романовна! — он нагнулся ко мне ещё ближе и зло процедил: — А я и нахожусь там, в процедурной. Благодаря Вам, кстати! — и он ещё сильней сдавил мои пальцы.
— Отпусти же, мне больно!
— Что Вы, Надежда Романовна, как же можно? Зачем Вы так нервничаете? Я просто не могу скрыть своей радости, что снова вижу Вас и так близко... — он чувственно простонал. — К счастью, бежать Вам теперь некуда.
Он плотнее прижался ко мне сзади, и я услышала, как он тяжело и хрипло дышал у самого уха. Зловонно-едкий запах изо рта опять заставил меня поморщиться. «Как долго он выслеживал меня?!» — пронеслось в моей голове. Я отвернулась, досадуя о том, что вырваться из этой западни было действительно некуда. Негодяй всё сильнее стискивал мои пальцы, совершенно не скрывая своего удовольствия.
— Я приветствую Вашу инициативу, Надежда Романовна. Детям, конечно же, полезен свежий воздух. Но хочу Вас предупредить: не переусердствуйте. Своими бездарными методами воспитания Вы портите молодое поколение. Бунтарство и противление не позволительны в воспитательном процессе! Вы сами показываете им плохой пример! Это не педагогично! Это уже не порядок. Это проявление глупости и слабости! Дети таких не уважают! Помните, чему я Вас учил: непослушных надо наказывать! И вот теперь мне приходится наказывать Ва-а-ас!
— Я не боюсь тебя! Мерзавец! Отпусти! Я буду кричать! — я зашипела сквозь зубы и с трудом перевела дух. Но боль стала уже вовсе невыносимой и я, непроизвольно дёрнувшись, задела кого-то локтем.
Крупная женщина, стоявшая сбоку от меня с большой сумкой через плечо, недовольно обернулась.
— Вам что, моя сумка мешает? — раздражённо бросила она. — Всем неудобно! Не только Вам. Посмотри, какая королева!
Вот так, заключённая со всех сторон в толпе народа, я оставалась одинокой и беззащитной. Ведь не кричать же в самом деле в автобусе. Я повернулась и гневно взглянула в глаза насильнику. Он снисходительно улыбнулся и слегка ослабил хватку. Вновь склонившись к самому уху, он продолжал:
— Надеюсь, Надежда Романовна, Вы будете рады моему выздоровлению и возвращению на работу? Вас ожидают большие перемены!
— Я уже поняла это. Но и ты готовься к переменам!
Он удивлённо посмотрел мне в глаза и ещё шире улыбнулся.
— Вижу на глазах слёзки… Я не терплю, когда женщина плачет… — с жаром зашептал он. — Мне нравится, когда она кричит!
Он опять сильно сжал мою кисть, что я не выдержала и сдавленно вскрикнула. Вновь кто-то из стоящих рядом людей невольно обернулся и вопросительно посмотрел на нас. Лаврентий Карлович поспешно убрал свою руку и громко рассмеялся.
— Ах, эти женщины! Постоянно чем-то недовольны! Дамочка, если Вы хотели ехать с комфортом, то следовало воспользоваться услугами такси, и тогда уж точно никто не наступал бы Вам на ноги...
Он нагнулся и, жадно наблюдая за текущими из моих глаз слезами, шепнул:
— Добро бы поневоле, а то ведь сами же напросились. И впредь советую Вам: прежде чем на что-то решаться, подумайте хороше-е-е-нечко, дабы потом горше не плакать.
Автобус резко затормозил. Стоявших пассажиров по инерции толкнуло вперёд. Под их неудержимым натиском завуч бесстыдно прижался ко мне и искренне, довольно захохотал. Он намеренно теснил меня к перилам и не давал вырваться из этой ловушки. Пульсирующей от боли рукой я упорно отталкивала его от себя и болезненно морщилась. А он с удовлетворением закатил свои огромные глаза, глубоко вдыхая запах моих волос, и томно добавил:
— Признаюсь, что такой норовистой Вы мне ещё больше нравитесь, Надежда Романовна. Вы просто сводите меня с ума!
— Подожди, сволочь, ты за всё ответишь! — гневно выдавила я.
Он почти вплотную прильнул к моему уху.
— Сознаюсь, милая Вы моя Надежда Романовна, по ночам только о Вас и думаю… — прошептал он, облизывая свои губы, и еле слышно добавил: — Как бы тебя обнять крепко-крепко и… придушить.
Автобус остановился на остановке. Пассажиры начали оживлённо выходить. Завуч не сдвинулся с места. Женщина с огромной сумкой спохватилась и завертела головой.
— Ой, моя остановка! — нетерпеливо заголосила она. — Пропустите меня! Мужчина! Не стойте как столб, дайте пройти!..
С этими словами, не дождавшись реакции и выставив вперёд свою сумку как таран, она ринулась напрямик, между нами.
— Мужчина, Вы что, глухой? — она сердито дёрнула завуча за рукав, — Дайте же мне пройти! Вот шкаф! Весь проход загородил!
Огромная фигура завуча медленно подалась в сторону. Он неотрывно пожирал меня холодным взглядом. Не собираясь дожидаться своей остановки, я всё же воспользовалась шансом и быстро рванулась к выходу следом за своей невольной спасительницей.
— До скорой встречи, уважаемая Надежда Романовна! — послышалось за спиной.
Уже утратив способность воспринимать происходящее вокруг себя и задыхаясь от переполнявшей меня обиды, я, наконец-то, достигла дверей и стремительно выскочила из автобуса на открытое пространство улицы. Сердце оглушительно стучало в висках. Я оглянулась, чтобы убедиться, что никто не преследует меня. Циничный насильник под личиною заведующего школы остался в автобусе. Он прислонился к оконному стеклу, и, широко улыбаясь, игриво махал мне рукой.
Не дождавшись, пока автобус тронется с места, я помчалась, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ужасного человека. Я бежала, постоянно оглядываясь. Его образ преследовал меня как привидение, способное в любой момент выступить навстречу прямо из стены. Тогда я впервые почувствовала, как мне страшно и противно. Противно оттого, что я начала его бояться. Как я не держалась, но слёзы сами покатились из глаз, и бессильная ярость охватила меня: «Дура! Интеллигентка тухлая! Зачем молчала? Зачем всё это терпела? Даже постоять за себя не можешь…» Я прислонилась к стене и заревела.
Через несколько минут, успокоившись, я наконец-то осмотрела свою пульсирующую от боли кисть. Она выглядела сильно распухшей, тёмно-красной и тяжёлой. Движение пальцев было очень болезненным. Глядя на руку, на тыльной стороне которой проявились багровые борозды, мне вновь хотелось начисто смыть с себя следы когтей, оставленные хищником. Я мысленно вернулась в тот день, когда мне чудом удалось вырваться из его грязных объятий, и вспомнила, как он, с окровавленной головой, обезумевший от боли и злости, пригрозил: «Будьте осторожны в своих словах и намерениях, и лучше держитесь от меня подальше. Я не прощаю такие дерзости!»
«Какая же гнусная, подлая месть!» — я всё ещё не могла поверить в случившееся. Я чувствовала, как негодование растёт во мне и наполняет желанием борьбы, и слёзы мгновенно высохли. Я снова обрела возможность рассуждать здраво и рационально. «Почему же я раньше не замечала его склонности к садизму? Он, заслуженный учитель страны, уважаемый руководитель, стоящий на страже порядка и справедливости, за много лет работы в этой школе ни разу не позволил себе никаких проявлений жестокости. Или же она была надёжно скрыта под маской благопристойности и рассудительности? Что-то напугало его самого. А всем известно, что лучшая защита — это нападение… Поэтому он выследил меня... Поэтому и угрожает мне… К тому же «Волчица» немедленно сообщила ему о моём самоуправстве. Они оба стоят друг друга. Будто сговорились, объявили на меня охоту, но каждый преследует свою цель».
— Ну, что ж, уважаемый Лаврентий Карлович, — громко вслух произнесла я, словно принося торжественную клятву невидимому высокому призраку, — если рассуждать категориями диалектики, и вспомнить закон единства и борьбы противоположностей, то всё становится на свои места. Причина и следствие… Но почему же Вы так неожиданно потеряли контроль над собой? Нет, Вы не из тех, кто идёт на риск необдуманно. Надо понять причину. И я найду её!
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1633