1.
Ну ладно, скажу честно, при первом собеседовании мне не понравилось всё – и сам офис, и его директор, и мой начальник. Но выхода не было – с работой в те годы было плохо, и я решила остаться в компании. Тем более, я подружилась с Машей - приятной девушкой, которая скрашивала все неоднозначные события и часть рабочих проблем брала на себя.
Начальник был бывшим директором сервис -центра, и плохо говорил по-русски, что не мешало ему мнить себя пупом земли. Сама компания была пакистанской, со всеми сопутствующими индийскими танцами с приседаниями. Мы занимались продажей спортивной обуви, до этого я работала в известной немецкой обувной фирме, и про предмет продаж знала все, наверное, поэтому меня и взяли. Моим напарником был Санджай, и мы с ним сразу нашли общий язык. Он прекрасно говорил по-русски, потому что учился пять лет в российском ВУЗе. Он много рассказывал о себе.
Многие его истории были забавными – про то, как его, только приехавшего студента, учили «ловить метро» - а именно поднимать руку перед идущем поездом, уверяя, что он только тогда и остановится. При этом громко объявлять станцию «Сокол». А также, при опускании пятачка в метро, называть имя и фамилию. Санджай послушно выполнял все требования, при которых его сокурсники умирали от хохота. Потом, конечно, он прозрел, и уже потом ездил, не привлекая внимания веселящихся граждан.
В Машу Санджай влюбился однажды и навсегда, и еще не понял, какими последствиями это будет чревато. Приходя в офис раньше всех, он постоянно оставлял на ее столе букет цветов. Все, от президента фирмы до уборщицы, гадали, кто бы это мог быть. Но ни разу им не удалось поймать Санджая. Маша, которой задавали вопросы, кто таинственный поклонник, тоже не могла ответить на них. Она была счастлива замужем, и происхождение цветов ей было мало интересно. Конечно, она задавалась этим вопросом, но легкомысленно пожимая плечами, выбрасывала его из головы. Ну цветы и цветы, тоже мне бином Ньютона.
Мы дружили с Санджаем, поскольку вместе разгребали проблемы с таможней, куда нам приходилось ездить вдвоем или втроем с Машей. Он делился с нами особенностью индийского менталитета, обычаев и культуры. В частности, нам не давал покоя вопрос о женитьбе Санджая, которая, по традициям, не требовала согласия жениха, так как все решали родители. Мы часто всем отделом ходили в ночной клуб, где горячо обсуждали этот вопрос. Мнение у нас было однозначное - это каменный век, ужас, и нарушение всех возможных прав человека. Санджаю прислали фото невесты и потребовали немедленного ответа. Он в тот же день написал, что категорически не согласен. И тут вступали в борьбу директора фирмы и вся пакистанская диаспора в Москве, которая давила на бедолагу силой традиций и невозможностью отказа. Мы, как могли, противились индийским правилам и уговаривали Санджая не ломать жизнь, но начальство, объединившись с родителями, заставило жениха сделать выбор. Хотя какой там выбор, его и не было вовсе. Невесту звали Харлин, это все, что мы о ней знали.
Санджай уехал в Пакистан, ему дали отпуск в две недели, и он вернулся обратно с женой, с которой они едва успели познакомиться, и, конечно, совсем не узнали друг друга. В морозную московскую зиму Харлин вступила в босоножках на босу ногу, хотя жених приготовил ей и сапоги, и шубу, и все, что полагалось к российским морозам. Но она решила гордо проигнорировать это. В результате, когда Харлин явилась на корпоратив в сари и босоножках, при минус пятнадцати на улице, произвела фурор. Мы с интересом следили за развитием этой семейной жизни, и с ужасом понимали, что ее просто нет. Двоих практически чужих друг другу людей поселили в одну квартиру и они были вынуждены приспосабливаться к новой жизни.
Харлин сидела дома, не понимая, что надо делать. Она перенесла в московский быт часть индийской жизни, которую Санджай не хотел и не мог принять. Она готовила лепешки, цыпленка кари, целыми днями красила лицо и ногти, а Санджай этого просто не замечал. Он оставался в офисе ночами, а она ждала его дома. Он всячески придумывал отмазки, а она не понимала, что происходит. В результате она стала писать письма всем руководителям компании с просьбой вернуть неверного мужа. А муж продолжал приносить цветы Маше и делать все, чтобы не появляться дома. Маша не понимала происходящего и вместе со всеми порицала устои каменного века.
В один из пятничных вечеров, когда все поехали в ночной клуб, Санджай и Маша вышли на Арбат, и он признался ей в любви. Он подарил ей свой дневник, в котором он день за днем описывал свои чувства. Маша была шокирована. Она выслушивала объяснения и не понимала, что ей делать. «Однажды, когда вы увидите падающую звезду в небе, знайте, что это я посылаю вам свою прощальную любовь», - писал Санджай.
Санджай ушел из дома. Я поселила его у себя, потому что ему было просто некуда деваться. На съем квартиры денег не было, в общежитие не принимали. Дома была чужая жена. В офисе началось расследование, и, когда руководство узнало, что Санджай живет у меня, меня просто уволили. Ему перекрыли все каналы, он никуда не мог устроиться на работу, все индийские компании сделали его персоной нон-грата. Вечерами, когда мы сидели дома и обсуждали его жизнь, он задавал только один вопрос – Маша уйдет от мужа? И когда понимал, что нет, пил коньяк и плакал.
- Санджай, зачем ты женился не по любви? – спрашивала я.
- У меня нет ответа, - отвечал Санджай.
… Через полгода он был вынужден уехать в Пакистан, сошелся с женой, и насколько мне известно, продолжает жить, как предписывали предки. Он звонил сначала раз в неделю, потом раз в месяц, потом звонки прекратились.
Маша? Живет со своем мужем, но я с ней не общаюсь… Иногда я очень скучаю по ней… Может, и она по мне тоже…
2.
Вчера мы с детьми разбирали альбом со старыми фотографиями. Я пыталась вспомнить какую-то из своих многочисленных тетушек, когда мой младший сын сунул мне фотографию и спросил:
- Мама, а это ты?
С картинки на меня смотрели Маша, Санджай и я сама пятнадцать лет назад. Фото было сделано на том самом корпоративе, куда Харлин пришла в босоножках при морозе на дворе. Все трое мы были очень молодые, красивые и напряженные. Санджай искусственно улыбался, Машка выглядела растерянной, а я в центре обнимала их обоих, как будто пыталась защитить.
- Это я, сынок, только очень давно.
- Да ,– кивнул он, – у тебя волосики другие. А тетя красивая. А дядя грустный.
- Все. Спать, завтра сложный день, - отрезала я.
Завтра у меня последний день выставки «ОбувьЭкспо», теперь я директор по развитию очень модной обувной сети, и мне непременно нужно быть на закрытии.
Я придумала распродажу брендовой коллекции в последний день, эту идею я подсмотрела в Италии, куда мы с мужем ездили путешествовать. Во Флоренции мой взгляд упал на витрину Балдинини с шикарными туфлями со скидкой 90%.
Мы зашли, и тут же ко мне бросился нереальной красоты парень, уговорив померить туфли, встал на одно колено и принялся медленно, невероятно эротично расшнуровывать мои ботинки, под которыми у меня были простые шерстяные колготки в рубчик. Продавец не сводил с меня глаз, а меня охватила паника.
- Сереж! - крикнула я мужу, - отвлеки этого плейбоя чем-нибудь, у меня колготки непарадные.
- Простите, вы мне не поможете? - обратился к продавцу муж.
Парень, продолжая неотрывно смотреть на меня, крикнул вглубь магазина что-то типа : «Марио, иди, займи клиента.»
Мой план провалился. Сняв мои ботинки, он подержал с полсекунды мои ступни в своих ладонях и очень бережно надел на них туфли. У меня было полное ощущение грехопадения, и про колготки я вообще забыла. В туфли влюбилась навсегда.
Вот подобную акцию я хотела устроить в последний день выставки. Размеры были неходовые, и это должно было привлечь публику за покупками в нашу сеть по нормальным ценам без скидок.
День проходит суетно, встречи, презентации, я валюсь с ног, и вручая каталог известному предпринимателю, вижу, как продавец, стоя на коленях, пытается обаять клиентку – роскошную красавицу примерно моих лет. Но с размером, видно, там случился облом.
– Все хорошо? – подхожу к ним, и она поднимает на меня глаза.
– Маша?! – не верю я глазам. Она кидается мне на шею.
Через полчаса мы сидим в кафе, пьем кофе и от радости все время перебиваем друг друга, я показываю фото сыновей и мужа, и Маша охает : –––Боже, какие большие! Сколько же мы не виделись, лет десять? Больше?
– Пятнадцать, - улыбаюсь я, - с ума сойти.
– Ты такая красивая! – улыбается подруга и как будто подсвечивается изнутри. Она всегда обладала какой-то неимоверной легкостью, шармом, улыбка ее могла растопить и директора, и самого неприступного таможенника. При этом она никогда не пользовалась своим обаянием и жила мимо него, но люди все равно тянулись к ней, как к магниту.
– Маш, ты не поверишь, но только вчера я нашла нашу старую фотографию с корпоратива, ну помнишь, мы там втроем – ты, я и Санджай. Как будто вчера это было!
– Про Санджая знаешь что-то? – спрашивает Маша,- я его периодически пытаюсь разыскать по все соцсетям, нигде не нахожу.
– А ты не думала, что он просто не хочет с тобой общаться?
– Знаешь, тот дневник, который он мне дал тогда? Такая тетрадь, а обложка – две деревянные дощечки. Так вот, он их сам выпиливал, своими руками, представляешь? Я слезами обливалась. Это произведение искусства. Я как представила себе, что он полтора года изо дня в день сидел и выпиливал на ней узоры, сколько всего он передумал тогда? Что было у него на душе? Я читала его послания, и это было больше, чем стихи, это была мантра. Он как будто придумал себе всю эту историю, и писал каждый день то, что ему хотелось бы. А я ничего не знала, даже не подозревала, понимаешь? Потом я представила его вот эту жизнь, в параллельных мирах – мир грез и мир реальности. Как он умом не тронулся вообще, я не понимаю? Как он все это пережил?
– А как твоя семья? - спросила я Машу осторожно.
– Моя семья – прекрасно. Я и моя дочь. Муж нашел дневник Санджая и устроил мне безумную разборку, видя, как лью слезы. К тому времени мы уже были совсем чужими людьми – у него была подруга на стороне, а мне уже было все равно, - рассказывала Маша.
Я задумалась и представила себе Санджая, который долгими вечерами создавал узоры на дереве и писал на бумаге то, что его мучило и не давало ему покоя. Его электрические заряды, которые он посылал в космос, а космос оставался глух. А на том конце провода была ни о чем не подозревающая Маша, которая жила свой жизнью и освещала все вокруг себя ровным светом доброжелательности и радости.
Мы расстались с Машей, обменявшись телефонами и пообещав друг другу звонить и писать, а вечером я зашла в ЛинкдИн – профессиональную сеть, и сразу нашла Санджая.
«Привет, приятель дней моих суровых!», - написала я « Как ты, жив ли, здоров, все ли хорошо?»
Ответ пришел незамедлительно. Санджай написал, что у него все хорошо, мечтает приехать в Москву, перекинулся от спортивной обуви на продажу бытовой электроники. Спрашивал меня, как я, в ответ прислала ему фото мужа, детей, работы и заверяла, что буду рада его видеть в Москве. « Часто вспоминаю наши душевные посиделки на кухне. Помнишь, один раз я курил в окно, мы спорили о чем-то, и выкинул окурок вместе с пепельницей? А ты сказала, что пепельница хоть и маленькая, но старинная, и отправила меня ее искать! Вид темнокожего парня, рыскающего по кустам в восемь утра, произвел на жителей подъезда сильное впечатление))»
Санджай позвонил мне, и мы еще долго болтали обо всем. Он сказал, что приезжает через месяц и ни разу не спросил о Маше. Я не стала провоцировать. Зачем?
–Санджай, а как Харлин?
– Харлин прекрасно. Я выдал ее замуж за богатого вдовца, у них все хорошо. У нас бы все равно ничего не получилось…
– Понятно, дорогой. Счастья вам обоим.
3.
– Ты знаешь, я тут Санджая нашла, - поделились я с мужем за ужином, - не знаю, говорить Машке или нет?
– А она вообще понимает, что виновата в том, что тебя из-за нее с работы уволили?
– Сереж, да не виновата она, просто так сложилось все глупо, я же его сама домой привела. А теперь он в Москву собирается, не знаю, хочется как-то организовать им встречу, но не уверена, нужно ли.
– Вот тебе больше всех нужно, дорогая моя, ничему тебя жизнь не учит. Спроси у него, а хочет ли он вообще ее видеть? Я бы на его месте не захотел, если честно.
– Вообще-то Санджай про нее не спросил даже.
– Что и требовалось доказать, - резюмировал мой умный муж.
В этот месяц мы с Машей так часто встречались, как будто пытались наверстать эти пятнадцать лет. То, что мы потерялись по жизни, теперь мне казалось такой нелепостью! Мы не могли наговориться, познакомили детей, ходили вместе на выставки и концерты. Маша жила напротив костела, где постоянно были органные вечера, а она помнила – ничто я так не люблю на свете, как органную музыку, и все время покупала билеты.
Время шло, а я так и не могла решить, как поступить. Машка заговорила об этом сама. Мы шли по Арбату, стоял цветущий май, город был напоен ароматом сирени, он как будто проснулся. Люди сидели в открытых кафе, подставляя лица солнечным лучам.
– Вот тут Санджай мне в любви признался и дневник свой отдал. Как будто вчера было, так хорошо это помню.
– А если бы была возможность встретиться, ты хотела бы, Маш?
– Честно говоря, не знаю, я себя такой виноватой чувствую, и перед ним, и перед тобой…Ты прости меня, ради Бога! Прости, пожалуйста!
– Да что ты! Я и забыла все давно, это в другой жизни было, и не виновата ты ни в чем, даже не думай, - я обняла подругу, а она расплакалась. Так мы и стояли посреди Арбата, обнявшись, а люди, спешащие по своим делам, удивленно смотрели на нас.
Однажды мы разговаривали с Санджаем по телефону, и я, как будто случайно, обмолвилась, что мы с Машкой ходили на органный концерт.
– Ты видишься с Машей? – спросил он после паузы в три раза длиннее приличной.
– Да, – сказала я, как будто речь шла о чем-то несущественном, - она совсем не изменилась, с мужем развелась, дочка у нее такая хорошая. Агентство свое у нее, в общем молодец она. Про тебя вспоминала, но я не знала, говорить, что мы общаемся или нет. Сказать?
Когда Санджай приехал, я решила пригласить их обоих в гости. Если все пойдет плохо, у меня есть Сережа, чтобы сгладить чувство неловкости и поддержать общую беседу. Опять же дети, к которым можно всегда смыться в другую комнату под каким-нибудь предлогом. Машке я решила ничего не говорить и устроить ей сюрприз, а Санджай согласился. Она приехала, сияя своими улыбками, расцеловала меня, мужа, детей, и в квартире стало как будто светлее.
Когда Санджай вышел в коридор, она побледнела, покачнулась, и сделав шаг навстречу, дотронулась до его волос:
¬– Господи, седой совсем, - голос задрожал и в глазах появились слезы.
– Если захочешь, я покрашу волосы,- он обнял ее и улыбнулся.
– Если бы знала, привезла бы тебе дневник, я его сохранила.
– Ничего, у меня еще для тебя много, много дневников, я писал их все эти годы.
– С дощечками? Если без, вези обратно, не буду читать, - смеялась Машка сквозь слезы, обнимая Санджая.
– Вам ужин в коридор подавать, друзья? А ну, быстро к столу, мясо остывает! А я его три часа готовил, – притворно проворчал Сережка голосом кота Матроскина.
4.
*Из дневника Санджая*
Если бы ты, Маша, могла представить себе здешние ночи – невыносимо жаркие и душные, беспросветно черные, с россыпью алмазных звезд, это даже не звезды, а целые галактики… В них, как в бездну, можно смотреть бесконечно, а под утро они рассыпаются, бледнеют, как будто их не было вовсе.
Это предрассветное время – всегда Твое, я пишу Тебе чаше всего именно в эти часы. Зачем пишу? Если бы я знал… надежда увидеться с Тобой тает с каждым годом, как эти утренние звезды, но я упорно продолжаю писать. Пытаюсь себе представить, какой Ты стала, как живешь? Хотя, Любимая, это безралично. Что бы с тобой не случилось, Ты всегда самая лучшая для меня. Такая была, такой и останешься навсегда. Маша…
Немного расскажу Тебе о разводе, не хочу , чтобы Ты принимала это на свой счет, да и почему Ты должна? Развод у нас – это такая стоступенчатая многоходовка… Сначала все должны договориться, причем тайно. Ищется жених. Потом идут долгие танцы с приседаниями вокруг обеих семей, тоже в режиме строжайшей секретности. Главное, чтобы обе семьи придерживались одной линии – в моем случае, Маша, это что муж (Я) совершенно дефективный, не способный к продолжению рода. Ладно. Пусть. Лишь бы развели.
Харлин вела себя ужасно, но ее можно понять. Я чувствую свою бесконечную вину перед ней, хотя виноват я был только в том, что не смог полюбить чужую незнакомую женщину.
Мне пришлось уехать после развода из Исламабада, разорвать все отношения с семьей. Оплатить все издержки не только по разводу , но и по ее новой свадьбе. Это было несложно, потому что все приданое так и осталось нетронутым.
Маша! Ты не представляешь, что такое наши обычаи. Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти. Но, знаешь, я не жалею. Очень хорошо, что вообще получилось это сделать. Много раз меня мой адвокат спрашивал, знаю ли, на что иду. Я честно отвечал, что не знаю. Но быть коровой, ведомой на заклание, я точно не хотел.
Когда я прилетел из Москвы, Харлин трубила победу. Она смотрела на меня как на клопа, которого раздавили. Это значило, что она хотела жить с этим клопом раздавленным, понимаешь? Она ходила по дому с гордо поднятой головой, ждала меня в супружеской спальне, куда я не приходил, и регулярно обзванивала всех родственников, моих, и ее, чтобы оповестить о победе. Понимаешь, Маша? Она думала, я в капкане…
Когда она еще жила у меня, однажды я сидел в гостиной, писал тебе и пил виски. Харлин пришла в прозрачной одежде, стала танцевать, похоже, это единственное, что она умела. Я попросил ее сесть рядом и поговорить. Все блестки на ее нарядах померкли.
– Харлин, прости меня , пожалуйста, за все, прости, я виноват, но я не люблю тебя. Я не хочу тебя. Мы не сможем стать семьей.
-–Какая ерунда, Санджай! Никто никого не любит и не хочет, это всего лишь вопрос времени!
– Ты же тоже не любишь меня, я причинил тебе столько боли, зачем тебе это надо?
– Так все живут, я перетерплю,- сказала Харлин.
–Зачем терпеть, если можно быть счастливой?
– Потому что я твоя жена и обязана быть счастливой с тобой!
Ты понимаешь, Маша? Обязана! Быть счастливой! Со мной! Я чуть с ума не сошел.
– Харлин, если тебе все равно, с кем быть счастливой, может мы вместе найдем того, кто захочет быть счастливым с тобой?
– Если найдется такой человек почему нет? - сказала моя жена.
О чем тут еще можно говорить, Маша?
Конечно, если бы я не прожил шесть лет в Твоей стране, если бы я не видел влюбленных, если бы я не встретил Тебя, наверное, всего этого не случилось бы в моей жизни. Меня готовили всю жизнь, что будет так.
Но однажды Ты вбежала в закрывающийся лифт, и смеялась, что он тебя не прихлопнул. Ты сказала: Давайте дружить, Санджай, у нас столько вопросов, которые нам надо решать вместе! Если мы не будем друзьями, нам будет сложнее, согласны? Я нормальная, я хороший товарищ и надежный партнер. Вы не пожалеете.
И все, Маша, я пропал. Твои глаза, Твоя улыбка, Твой смех, Твои жесты, Твой голос… все. Остальное было не важно. И теперь не важно. И не будет важно никогда. Я люблю Тебя, Маша. С первого взгляда и навсегда. Прости. Но это не изменить.