ВНИМАНИЕ!!! : Только для читателей 18+
ПЕРВАЯ КАПЛЯ (ПОКА НЕ) НИРВАННОГО НАСЛАЖДЕНИЯ
* Продолжение озорного «репортажа из одной очень горячей точки»,
предназначенного для читателя, обладающего чувством юмора
и достаточным терпением для восприятия намеренно витиеватого текста.
* * *
С высоты своего практически островного положения наблюдая за беспокойством и смятением, забушевавшем на груди и животе Хозяина, гвардеец Рыжиков и сам пришёл в состояние очень большого волнения и невероятного возбуждения. Более того, он сильно занервничал. Очень сильно. Очень.
И в это же самое время из-за такого истерического, почти невменяемого состояния своего мужественного супруга, его высоко посаженная вторая половина, верная спутница и продолжательница всех его начинаний – (да-да! в нашем повествовании это всего лишь её досточтимое Величество, королева Головкина), немедленно надулась. Ну, разве столь истеричное поведение достойно и допустимо в отношении самого Его Величества?!
Отчего всё выражение её весьма напряжённого королевского лица приняло возмущённый лилово-малиновый оттенок, который со всей своей очевидностью бесспорно свидетельствовал о бушевавших в ней противоречивых чувствах – либо ей нужно было сдерживать себя из последних сил для соблюдения всех классических канонов интимного этикета, либо без никакого зазрения предоставить свободу действий своему царственному супругу для выхода из него на волю всего-всего, уже столь чрезмерно накопленного в нём, вернее, в его запасниках-закромах.
Из-за крайней двойственности своего шаткого положения королева раз за разом нервически подёргивала плечиками и капризно резко скидывала с себя столь неудобную и жаркую для неё, к тому же столь надоевшую ей в своём вечно модном консерватизме обширную мантию супруга, которую кто-то там всякий посторонний раз за разом немедленно поправлял на ней: неприлично же ведь так выступать знатной королеве – и вдруг совершенно без мантии!
Но вследствие постоянно повторяющегося нервирования и без того весьма прилично выраженные в спокойном состоянии плечики королевы теперь достигли уже совершенно не принятых в обществе, как бы неприличных размеров. А вместе с тем и оттенков ставшей уже сизовато-малиновой от возмущения кожи лица своего! Всё вместе взятое это уже не то что свидетельствовало, а вовсю вопияло уже о клокотавших в ней эмоциях, удерживаемых разве что совершенно невероятными усилиями воли, свойственными обычно только коронованным особам.
А уздечка крайней плоти... э-э..., простите за оговорку – э-эта весьма заслуженная в своей примерной верности служения престолу и, к тому же, достаточно почтенная в своём опыте камер-фрейлина Уздова, многие лета верноподданнически служившая при королевской мантии, тоже вся раскраснелась и даже слегка припухла из-за столь бурных переживаний своей великой Госпожи.
В последнее время она (камер-фрейлина, конечно) вообще стала очень чувствительной вплоть до полной истеричности. Ну, вот скажите на милость: да сколько же это раз можно только ею туда-сюда застёгивать и расстёгивать мантию Королевы?! Это же ведь просто ужас какой-то! А в последнее время в особенности так вообще ни у кого нет, ну, никакого, хотя бы капельного уважения к такой нервически чувствительной и столь впечатлительной особе, каковой стала госпожа Уздова!
И, – да что бы вы тут себе подумали! – теперь даже сама придворная мадам Мантия, вся из себя консервативная до дальше некуда особа, слегка огрузневшая и тоже несколько припухшая от постоянной нервотрёпки вследствие совершенной неопределённости своего невнятного положения в отношении церемониального туалета её Величества, королевы Головкиной, по причине постоянной перемены высочайшего настроения, сопровождавшейся бесконечными надеваниями и раздеваниями, мадам Мантия в полном согласии со своей госпожой королевой тоже решительно приобрела благородный царственный оттенок кожи, вследствие чего стала почти пурпурной от всё более и более накапливавшихся в ней переживаний.
О-о! И тут как раз настало то само время, когда нам всем нужно слегка осмотреться, чтобы понять, чего же это хотят, из конца в конец, и всё туда-сюда ходят юркие и беспокойные низы в то самое время, когда раздутые от важности верхи вообще пока что ничего не могут – от слова ни-че-го.
Да-да, это на тех самых, бедных во все времена и как всегда несчастных во время беспощадной их эксплуатации граждан Яичкиных (в армейских конспиративных целях ранее названных нами гвардейскими тылами головного дозора – ну, вы это и без автора помните, но напомнить всё же можно), хотя бы нам с вами, если до них их хозяевам всё недосуг, и хотя бы со стороны стоит обратить если уж и не особое, то хотя бы какое-нибудь внимание.
И посмотреть на них стОит в совершенно ином ракурсе, нежели сейчас смотрит госпожа Блондинка, и желательно – рассмотреть их повнимательнее. Да хотя бы лишь потому, что весьма довольной Блондинке, упокоившейся головой на груди не менее самодовольного Брюнета, они совершенно не видны. А безалаберно развалившийся на спине в настоящее время их Хозяин, тот самый беззаботный нудист Брюнет, за сирыми своими бедолагами не только сейчас, он вообще почти за ними не присматривает.
Нет, ну вы только посмотрите на него, а! Будто какой-то древний римский патриций возле стола с яствами, с закрытыми глазами возлёг он рядом с Блондинкой и теперь якобы очень серьёзно решает архиважнейшую для него какую-то политическую или стратегическую задачу: усиленно морщит лоб, мучительно улыбается, со всеми своими множественными эмоциями разбирается и порядок на волнующемся море живота своего наводит – как может. Впрочем, ПОКА что он ещё может это делать.
Так вот, продолжим о гражданах Яичкиных господина Брюнета и не только его.
Сопоставимо с обычно достаточно бедно живущими «за бугром» эмигрантами из любой страны, а не только из России, бедные граждане эти постоянно проходят точно такие же нелёгкие испытания – хотя бы во время проживания у себя на родине, а хоть бы и во время какого-нибудь таможенного и пограничного контроля. И всю-то жизнь их постоянно лихорадит: то они хорошенько замёрзнут, бедненькие, то беспощадно парятся, несчастные, то их вдруг ни с того, ни с сего зажимают до самого «беспродыха», а то и вообще просто-напросто избивают.
Господи, да за что им это все эти наказания?!
Да уж, граждан Яичкиных всё время кошмарят все, кому только не лень и того хочется. Вот вдруг, будто гроза на безоблачном небе, со всех сторон напустятся на них, да такой шмон повсюду устроят, да так сильно начинают трясти их всех вместе со всей их несчастной мошной, что только диву даёшься: да как только в них, беднягах, до сих пор ещё душа живая держится?!
И во время какой-нибудь очередной кошмарной пертурбации даже пережитый ранее десятибалльный шторм на море живота их Хозяина для них кажется всё равно, что вечерняя теле-сказка для малышей. С вытаращенными от ужаса глазами бедные граждане Яичкины по всей своей мошне-западне мотыляются и пытаются спрятаться от постигшего их дикого шмона, пытаются залезть, куда только могут.
Но в конечном итоге бесконечного иной раз мотыляния они могут спрятаться только в одном единственном, зато хорошо проверенном и очень надёжном месте – под достаточно вместительной «крышей» самого их Шефа (не путать с Хозяином!).
А, кстати, крышует их очень известная в посвящённой на всё про всё округе, и очень крутая шишка с коротким, но весьма ёмким и от того ещё более значимым для интимной конспирации, а для всех остальных – непонятным погонялом МПХ (в иных случаях – МПЧ(х), он же – весьма уважаемый Мужской Половой Член (хрЕновый), что происходит совсем не от слова «плохой», а всего лишь «круто-остро-крепкий» – последнее разъяснение дано уже для совсем менее понятливых.
Самое главное, что этот самый крутой перец МПХ обладает весьма солидным и надёжно проверенным в неоднократных серьёзных испытаниях, всегда очень прицельно и без промаха стреляющим стволом – естественно, применяемым Хозяином для защиты своих несчастных крышуемых, якобы (ну, именно так последним втолковано), а на самом деле используемом Брюнетом лишь для активного нападения. Так что с таким вот крутым перцем, как Шеф, крышующий несчастных граждан Яичкиных, так запросто не пошутишь, если вдруг сдуру свяжешься с ним!
А уж под своей, неоднократно проверенной невзгодами крышей этот наглец МПХ очень надёжно охраняет бедствующих граждан Яичкиных от разной и всякой прочей на них напасти – но! – только с того самого момента, как только они под его крышу заберутся. А как же иначе?! Если вам так сильно нравится десятибальная болтанка, вот и болтайтесь себе на здоровье или же во вред ему, коль вы такие беспечные.
И, тоже кстати, этот самый Шеф с двойным погонялом МПХ или МПЧ(х) хотя внешне и выглядит сам по себе достаточно толстым, но от этого он отнюдь не становится малоподвижным. И, тем более, ну, ведь не конченный же он кретин, на самом деле, чтобы лишиться пусть и незначительной, зато в нужное время всегда в достаточном количестве поступающей пОдати, взимаемой им от граждан Яичкиных.
Ну, уж очень любит этот корыстолюбец сладкую их мзду – все эти столь приятные взятки, постоянно подпитывающие его тайные закрома-запасники! И, когда доходит черёд до очередного использования этих самых припасённых впрок запасов, то своими упитанными щёчками он при этом так и лоснится весь от удовольствия!
Причём, вот же подлец-то, а, никогда ведь не забудет состричь даже самые мизерные купоны со своих подопечных, как только для этого самого дела свой срок подойдёт! А стрижёт он, надо про это сказать отдельно и честно, довольно часто, действуя по своему прихотливому принципу, мол: стриги, пока молодой, как он сам же и шутит по поводу очередной, а то и внеочередной стрижки. Вот и стрижёт, когда только ему это самое дело вздумается.
А вздумывается ему собирать какой-нибудь внеочередной «ясак» довольно часто. И очень давно, а не только в последнее время, он весьма усердно злоупотребляет весомым своим положением: с тех самых пор, как только в дюжину лет своих от рождения в рост пошёл да бесшабашно разбойным курчавым чубом обзавёлся.
Но терпят, всё терпят бедные граждане Яичкины: крыши своей надёжной лишаться не хотят: себе же хуже будет... По крайней мере, хотя бы под надёжной крышей Шефа их не очень сильно, а больше частью и вообще уже не колошматит. Конечно, и там, в подкрышевой теснине, страх до поры, до времени не отпускает этих измученных болтанкой бедолаг, потому что буря наверху, где-то там, над их «крышей», всё же пока ещё продолжается.
И, видать, очень знатная буря в очередной раз идёт где-то в верхах! От неё даже весьма надёжная шефская крыша вся сотрясается. Но подрагивать под надёжным укрытием, согласитесь, – это всё же вам не бултыхаться по всей беспомощной мошне, как в западне, болтаться неведомо где и неведомо как. А лёгкие сотрясания-потрясения под «крышей» Шефа пережить можно. Да можно, конечно – проверено!
А к тому времени и бедная вдова Мошонкина, вконец уже осиротевшая и обнищавшая, после напущенных на неё сверху переживаний, глядишь, под тяжким бременем своим вся скукожилась – на глазах уменьшилась до размеров просто разнесчастной по своему внешнему виду монашки-мошоночки. Кожа этого мини-мешочка местами вообще стала напоминать стиральную доску. И жиденькие волоски на ней из-за пережитого ими весьма длительного шмона-кошмара до сих пор дыбом стоят и всё пошевеливаются в ужасе: видимо, друг дружке жалуются на то, как же крепко ими совсем недавно снова беспощадно помотыляли.
Бедственное состояние вдовы Мошонкиной, вконец изнервничавшейся за время десятибальной болтанки, как-то незаметно передалось её соседям – коже на мощных, густо волосатых бёдрах Хозяина – того самого Брюнета. И те синхронно и тоже буквально вмиг пришли в волнение и возбуждение из-за того, что сейчас им точно такая же буча перепадёт! Ну, а как же, как же – не раз уже проверено!
Они ведь тоже по самим себе очень даже хорошо знают всё это кошмарно-шмонное дело. Не раз проходили уже через точно такую же десятибальную болтанку, а то и похлеще. А потому, что их болтанка обычно проходит в постоянных стычках с то с тыловыми, то с передовыми войсками соперника, бёдрами Блондинки, с которыми им приходится долго и методично сражаться не только спереди, но и сзади.
Бывает, до очень звонких и очень частых шлепков, влажных из-за выделения пота и иных биожидкостей вследствие усталости и возбуждения их Хозяев, схлёстываются они со своими жидко-волосатыми пра-аци-и-ивниками. Но даже таких изнеженных, а в деле – достаточно упорных бойцов противника им сразу же, одним наскоком никогда и никак не одолеть! Ведь те не только крепко стоят на своих бастионах, но и раз за разом навстречу кидаются, гады такие бесшабашные!
После иных жарких стычек кожа на бёдрах Блондинки вообще отчаянно краснеет. И не сколько от и не всегда вследствие поученного бранного удовлетворения, сколько от перенесённой ею боли. Которая внезапно обрушивается на них с самой неожиданной стороны – откуда-то сверху, как бы с флангов, а то и по фронту или даже с тыла! Но речь пока у нас идёт не о коже бёдер прекрасного противника, Блондинки.
От одного лишь воспоминания об уже неоднократно пережитой точно такой же напасти, кожа на бёдрах Брюнета вмиг стала как бы «гусиной»: вся поджалась, съёжилась и застыла в непонятке, не зная, чего уж и ожидать ей – то ли стычки с соперником лицом к лицу, как говорится, то ли внезапного налёта на него с тыла.
А «гусиная» кожа – это, знаете ли, штука весьма заразительная. И это «зараза» щекотливой широкой волной тут же пошла от бёдер во все стороны, прокатилась по всему животу Брюнета и даже руки его стороной не обошла – и даже с обратной их стороны.
* * *
Всё это время Блондинка, весьма увлечённая приведением в порядок гусарского наряда милого своего гвардейца Рыжикова, ни на миг не прекращала упорного труда, доставляющего обоюдное удовольствие молодым любовникам. И успевала подмечать практически весь калейдоскоп изменения состояний, переживаний и поведения своего Любимого. Но и сам Брюнет отнюдь не лежал чурбаном неотёсанным: любовался Любимой и её работой, вместе и синхронно с ней тоже впечатлялся, испытывал и наслаждался.
Ведь от одного только вида гордо восставшего и безусловно любимого им своего гвардейца Рыжикова у него в голове всякий раз каким-то чудным образом перещёлкивали и переключались, по иному начинали работать фильтры восприятия любой окружающей его действительности. Так что после этого весь мир вокруг него с его Любимой в центре сразу же начинал радужно искриться и переливаться самыми тёплыми, конечно же и только же – одними лишь розовыми цветами радуги.
Очень странное это явление – разноцветные розовые тона, пропущенные через совершенно не розовые мужские его очки. Но вот именно такое явление происходило в жизни Брюнета (и Блондинки тоже, хотя через свои розовые очки она всё вокруг видела только во всевозможных оттенках синего цвета – признака и символа мужского начала).
От того, что видели глаза Блондинки, и что чувствовала левая рука её, потихоньку ласкавшая свою госпожу Лисичкину, украшенную чудесным клито... эээ, капором, и правая рука её, снова вовсю активно затрудившаяся и тем самым не дававшая покоя возжелавшему было слегка передохнуть гвардейцу Рыжикову, от того, что чувствовала кожа всего её тела и особенно кожа мочки левого её уха, по-прежнему ласкавшего правый сосок Брюнета, пребывала Блондинка в состоянии тихого блаженства.
А затем и сама она стала отзываться на растущее в Брюнете возбуждение... И вскоре вместе с ним уже готова была взорваться, разлететься на миллионы и миллиарды мельчайших кусочков – от переполнявшего её счастья и невероятного желания полёта – непонятно, какого, но обязательно красивого и до сих пор неизведанного. Улететь – да хоть куда! Да хоть на край Вселенной! Да хотя бы для того, чтобы исчезнуть и навеки кануть, например, в ближайшей к ним космически чёрной дыре Вселенского Океана Наслаждения!
И последним её желанием перед исчезновением раз и навсегда было бы только одно – совсем маленькое и незначительное для кого-то постороннего, но очень важное именно для неё: получить от жизни самую малую в количественном выражении толику от самого огромного в мире счастья в зримо качественном его проявлении – вкусить благодатную жидкость, отведать великолепие его величества Семени своего Любимого. И это бесподобное великолепие было уже... вот-вот, почти на подходе.
* * *
А вот вы замечаете, братцы мои читатели, как много до сих пор автором уже написано, а вами прочитано? Замечаете, да?
Но, между тем, мы с вами пока ещё и близко не подошли к описанию того, ради чего затевалось и из-за чего было названо это захватывающее повествование – к той самой элементарной и такой замечательной вещи во время возбуждения парня, как выделение первой капли так называемого прекама – первой капли пока ещё не нирванного наслаждения, но уже ему предшествующей, совершенно прозрачной жидкости, выступающей из мочеполового канала мужского полового члена, это если говорить более простым языком, или из устья уретры, выражопываясь по-научному.
А уж об извержении (вылетах) и полётах его величества Семени нам и вовсе рановато говорить пока. Мы же ведь никуда витиевато не спешим.
Кстати, заметьте: замечательная по своей кристальной прозрачности капля эта – это вовсе не золотистая моча. И уж тем более совершенно не перламутровая (как многие утверждают, а как по мне – то это просто белёсая и мутная) сперма!
А прозрачная красавице на верхушке головки – это так верно и смачно называемая в народе «смазка», которая состоит в основном из чистого, но не сладкого сахара (потому что это полисахарид, каковым является так же всем хорошо известный крахмал) с незначительными белковыми добавками, которые на самом деле не совсем белком являются. Ну, да бог с ней, с биохимией этой.
Зато хрустально чистый и совершенно прозрачный вид капли этой в данном случае вовсе не означает того, что жидкость в ней рафинирована путём пропускания через множество фильтров. О, совершенно нет! В том числе капля эта содержит в себе весьма полезные элементы типа ферментов (это такие специальные белки) и гормонов (эти уж бывают разной химической структуры и обладают различными физиологическими свойствами, направленными в основном на успешное выполнение мужчинами своей репродуктивной функции, а не только для наслаждения процессом репродукции).
Капля эта – это как бы разведывательный авангард мужского семени. И предназначена она сугубо для того, чтобы обеспечивать относительно благоприятную безопасность процесса совокупления и помогать несомненному успеху самца во время выполнения им главной своей жизненной миссии. Которая в конечном итоге заключается в продлении мужчинами рода человеческого, а в банальном, нерепродуктивном применении этого самого процесса выражается всего лишь в очередном получении интимными партнёрами Оргастического Удовольствия и последующего их плавания в Океане Нирваны.
Так что эта самая первая капелька, а то и в изобилии последующие за ней (иногда, далеко не у всех парней и мужчин) тягучие капли и даже полноценные струи прекама выполняют куда более важную роль, чем пресловутая «смазка» для незащищённого от разных напастей и последствий секса.
А для смазывания поверхности, внутри которой вскоре станет перемещаться ствол всего важно-толстого из себя чле..., то есть, Шефа, есть и другие, подручные средства. Например, слюна – как самое распространённое и наиболее быстро доступное из них. Потому что слюна всегда на языке и под рукой. Вернее, она всегда легко может попасть на руку или же непосредственно на само место, предназначенное для предварительного увлажнения. Ну, и всякие там гели-шмели и лубриканты-швабриканты от разного рода фабрикантов в магазинах тоже пока не перевелись.
Тем не менее, в химию гормонов и ферментов мы не станем вдаваться. Эта белиберда сможет (в чём уверяю вас достаточно основательно) весьма надолго отвлечь нас от основного повествования – то есть от того, к чему мы с таким трудом и так долго пробираемся сквозь витиеватые чащи словесов. А в итоге всего лишь только-только подходим к той самой первой капельке, которая состоит из тех самых несладких сахаров и прочих ферментов-гормонов.
(окончание следует)