Стояло в разгаре лето: горячее, щедрое, душное. С раннего утра парил раскалённый воздух, наполняя мир ароматами цветения, и лёгкий ветерок, лениво прогуливаясь по широким пыльным улицам, приносил едва ощутимую прохладу.
У монастырских стен, в тени высоких раскидистых лип играли дети. За высоким каменным забором блестели, переливаясь золотом на солнце, увенчанные крестами, церковные купола. «Как хорошо! Ангелы летают!» – вздохнула полной грудью Светлана, выглянув в окно. – Живём, как у Христа за пазухой».
Мир, покой, благодать, да и только! Но сегодня всё у неё не заладилось. Где-то покалечилась молодая курочка-несушка, в доме сгорела проводка, не поднялось тесто, а к обеду планировала приготовить постный капустный пирог. Никогда столь мелкие проблемы не выводили матушку Фотинию* из благостного расположения духа, но сегодня она начала нервничать, сердиться и в итоге не успела вовремя подать обед.
Уж и Настенька прибежала, а еда не готова. Настя – это соседская девчушка, внучка церковной работницы Василисы, которая регулярно забывала малышку покормить. Настеньке всего пять годочков, а умна она не по годам: как-то проголодавшись, явилась к соседям в гости и приняла это за правило. Ровно в час дня, невзирая ни на что, она с ложкой и эмалированной миской в руках стояла на пороге.
Зайдёт в дом, подражая своей бабке благоговейно перекрестится, до пола поклонится, улыбнётся во весь свой щербатый ротик и прокартавит: «Мир дому вашему». И так мило это у неё получалось, и трогательно смешно звучали слова, в которым она, кроме буквы «р», не выговаривала и все шипящие.
Вот и сейчас, проделав свой неизменный ритуал, Настенька, не увидев накрытый стол, от неожиданности растерялась: «Я рано пришла?»
Тут и родные внуки подтянулись. Шум, суета, незамысловатая детская болтовня.
Настюха молчать не умела, разве, что за столом во время трапезы – в семье незыблемым было правило: «Когда я ем, я глух и нем».
А сейчас, пока старшие помогали бабушке на кухне, девчушка без умолку тараторила, и смешная наивная болтовня её по принципу: что вижу – о том и пою, очень походила на пение казахского акына. Голодная, она внимательно следила за хозяйкой и неожиданно спросила: «Матушка Фотиния, а вы тоже были молодой?»
– А как же, радость моя, конечно была.
– И дедушка Николай тоже? А в школе вы учились?
– Учились, ещё как учились! Мы с батюшкой Николаем в одну школу ходили, в первом классе даже за одной партой сидели.
– Правда?! Вот это да! – восторженно вскричала малышка. – А покажите карточки!
Светлана призадумалась, вспоминая, где могут храниться старые фотографии.
– Тогда ещё не было телефонов! – с умным видом добавила Маруся, она была на годок младше Насти. – Нечем было фотки делать.
И поразмыслив, добавила: «Тогда ещё ничегошеньки у них не было!»
Светлана рассмеялась: «Ну, да! Вам кажется, что мы с дедом из каменного века?»
– Не знаю… – неуверенно протянула Настенька и замолчала, перед ней поставили эмалированную миску с ароматным летним борщом.
Размеренно и спокойно жила Светлана. В праведных трудах, не покладая рук, она преданно и верно служила мужу – священнику, воспитывала детей, сейчас помогала растить внуков.
Обычно её сложно было вывести из равновесия, но вот надо же такому случиться: с утра духа смятение, а к обеду неясное беспокойство, а после и вовсе нервы разгулялись. Словно лукавый бесёнок устами невинной Настеньки разворошил душу, внёс в неё смуту, напомнив о школе...
Молитвой попыталась унять раздражение. Жизнь матушки нелегка – жена священника должна являться примером для окружающих и быть образцом всех добродетелей, но… возмутилось терпение, улетучилось смирение и, оставив грязные тарелки на столе, она полезла на чердак за коробкой с фотографиями.
Желание увидеть друзей и недругов детства оказалось настолько неодолимым, что подчинилась она неведомой и недоброй силе, вопреки её воле. Ведь давно Светлана вычеркнула из памяти школьные годы, поэтому и фотографии далеко запрятала.
День.
1.
Картонная коробка из-под сапог, сто лет назад перевязанная бечёвкой, доверху была заполнена карточками, школьными грамотами и всякой всячиной из тех лет. Смахнула пыль, открыла… Стопки чёрно-белые снимков, слегка помятых, выцветших, беспорядочно рассыпались и вернули Светлану, словно на крыльях понесли, в далёкое забытое прошлое. В то самое, где всё так просто и понятно, что счастьем дышит каждый день, где страстно желаешь вырасти, не подозревая, сколько опасностей таит в себе этот жестокий мир взрослых.
Детство у Светы было сытым и беззаботным. Природа щедро наделила её не только талантами и красотой, но ещё высоким чувством долга. Чистая душой, она верила в дружбу и добро, не подозревая, что обманываться и жить иллюзиями – это не лучшая привилегия юности…
Выпала из стопки фотография. Кира. Стоит у доски, пишет формулы. Бровки насуплены, губки недовольно сжаты – нервничает. Характер у неё противоречивый и непредсказуемый: вроде и покладистая, но не в меру обидчивая, ревнивая. Получит «хорошо» за контрольную и весь день дуется на Свету, что у той – «отлично». Не умела проигрывать, но и бороться в открытую не хватало смелости. Ей было проще что-то сотворить исподтишка – втихую, Света её, порой, так и называла: «Тихушница» …
Тихушница, ревнивица, обижулька… Обид за душой всегда носила полный мешок… Самой от себя ей бывало тошно. Часто жаловалась, что устала, не понимая от чего.
Долгие годы дружили они – не разлить, казалось, водой, но не знала тогда Света и не догадывалась, что обидчивость – это дверь ко всем смертным грехам, и коронует сей порок – её величество гордость. А она, напротив, от всего сердца жалела Киру, опекала, успокаивала, во всём уступала и частенько великодушно брала вину и ответственность на себя, не задумываясь, что столь неравноценные отношения никак нельзя назвать дружбой.
Сколько раз испытывала Света боль от необдуманных, колких замечаний Киры, но всегда находила ей оправдания! Чистые душой люди видят и мир таким же, ведь он является отражением их внутреннего состояния, внутренних убеждений и нравов. «От чиста сердца, – говорят, – чисто зрят очи».
Простила и кокетство Киры перед Марком – парнем Светы. Глубоких чувств между ними не было, отношения больше походили на дружбу. Их объединяла общность интересов: оба из обеспеченных, известных в городе семей. Учились на отлично, обменивались книжными новинками, любили лыжные прогулки, готовилась стать юристами. Красивы, уверены… а главное – молоды. Вся жизнь впереди, и кто знает, как бы она сложилась, если бы…
Десятый класс. Закончились зимние каникулы. Началась самая длинная учебная четверть.
– Светлана! Идёшь на золотую медаль, – предупреждали учителя, – не расслабляйся!
Она старалась, но… одним днём, одним часом, одной минутой рухнуло всё в её жизни.
На перемене, между уроками алгебры, что были спарены в расписании, у учителя пропали из сумки деньги. На первом уроке они были – весомая пачка, завёрнутых в газетную бумагу, десятирублёвых купюр, а на втором уроке Лариса Петровна – учитель математики – их не нашла. Значит, кто-то совершил кражу во время перемены.
Обнаружив пропажу, случайно взглянув в открытую сумочку, что по форме напоминала небольшой саквояж, Лариса Петровна схватилась за сердце, побледнела, покраснела и обессиленно прохрипела: «Кто это сделал?»
Ученики, переглядываясь, недоумённо зашумели: «Кто? Что сделал?»
– У меня на этой перемене украли деньги, очень большую сумму.
В классе воцарилось молчание.
– Пропал мой взнос на кооператив! – взвизгнула математичка и устало опустилась на стул. – Верните мои деньги!
Мёртвой тишиной повисла в воздухе угроза. Слышны были лишь всхлипывания Ларисы Петровны.
– Ну хватит! – кто-то крикнул с последней парты. – Поиграли и будет. Верните деньги!
Но все сидели, словно в рот воды набрали.
– Не хотите по-хорошему, будет по-плохому! – Собралась с силами математичка, резко встала и, тяжело дыша, направилась к выходу. Она заперла дверь класса на ключ и ушла, вернувшись с директором.
– Ну что ж, начнём… – Ольга Яковлевна в нетерпении потёрла ладонями. Она директорствовала давно и школа с дармоедами, как называла учеников в период гнева, надоели ей уже хуже горькой редьки.
– Обыск, товарищи! С портфелями ко мне! – слова прозвучали если не грубо, то крайне неприязненно. «Как в тюрьме», – кто-то пошутил…
– Будет вам и тюрьма, дождётесь!
…Злополучную пачку денег, завёрнутую в обрывок газеты, нашли у Светы в портфеле.
Все замерли в недоумении…
– И… Света, как это понимать? – пробасила Лариса Яковлевна. – Что произошло, отличница ты наша? Тебе нужны были деньги?
– Нет, это не я! – горло сжали спазмы, во рту пересохло. Светлана закашлялась. – Я не знаю, как они оказались у меня в портфеле.
– Светочка, – ласково обратилась к ней директриса, – я не буду спрашивать тебя о мотивах проступка, и мы постараемся скрыть этот инцидент. Главное – деньги нашлись. Но ты… гордость наша… объясни всем: «Как такое могло произойти? Ты… воровка?»
– Я не брала эти деньги! – немного справившись с собою, твёрдо ответила Света. – Мне их подбросили! Пригласите милицию, на этой пачке не будет моих отпечатков пальцев!
– Ещё чего не хватало! – резко перебила Ольга Яковлевна. – Сор из школы мести! Без милиции разберёмся, всё и так ясно, как белый день! Пачку с деньгами нашли на дне твоего портфеля, аккуратно спрятанную под учебники. Если бы их подбросили, она лежала бы сверху. Я понимаю, тебе сейчас очень стыдно и ты, вероятнее всего, раскаиваешься, но то, что произошло – ужасно! Конечно, учитывая твои прежние заслуги, мы скроем этот случай, но для всех вас это будет являться хорошим уроком: запомните, любое преступление рано или поздно раскрывается.
– Меня не было в классе на перемене. Кого угодно спросите. Я… ходила в туалет, а после… – Света заплакала, закрыв лицо руками, – а после я пошла в аптеку, что рядом со школой. Спросите кого угодно. Меня же кто-то видел… и в туалете, и в аптеке… Я не брала эти деньги! Мне их подбросили! Это же очевидно! Почему вы мне не верите?
– Не кричи! – директриса устало поморщилась и обратилась к классу. – Кто может подтвердить алиби Светы Сазоновой? Расскажите, кто и что видел, связанное с данным преступлением.
Школьники пожимали плечами, переглядывались: «Я ничего не видел!», «И я…», «И я тоже ничего не видела!» …
– За что вы так со мною? – Свете стало страшно, внутри всё окаменело. – Что я плохого всем вам сделала? Разве хоть когда-нибудь дала повод подумать о себе, что способна взять чужое? Признайтесь, кто это сделал… я умоляю вас…
Она уже не плакала, она со стоном в голосе взывала одноклассников к правде.
Оскорблённая душа отказывалась верить в происходящее, всё казалось ей чьей-то глупой шуткой. Хотелось ущипнуть себя, проснуться и, как страшный сон, забыть навеки этот кошмар, но все молчали…
Вопрошающим взглядом Света внимательно посмотрела каждому в лицо. Кто-то глядел осуждающе, некоторые нескрываемо злорадствовали, остальные – таких было большинство, трусливо опустили глаза и… все молчали.
Казалось, солнце провалилось сквозь землю, и во мраке злорадной клеветы спали маски с лиц тех, кого считала друзьями, открыв чужие недобрые черты. Подставил кто-то один, понимала она, а предали все.
Закричала от бессилия. Всё громче и громче пыталась доказать, что не виновна. «Марк, Кира, скажите хоть вы что-нибудь!» – обратилась к друзьям.
– Свет… я… ну не знаю, что сказать. Честное слово, не знаю, что и думать даже... я… как все… – промямлил Марк. Кира, нервно покусывая губы, неопределенно пожала плечами и промолчала…
– Честное слово! Честное? – обвела всех взглядом, мокрыми от слёз глазами. – Вы все здесь честные, все… кроме меня? …
Завертелось, закружилось, зашумело в голове, пошатнулась от бессилия, и вдруг услышала не крик – нет – тишину разбил отчаянно-пронзительный вопль Сенечки: «Да вы что – с ума посходили все? Самосуд учинили, нашли виноватого! Подлые душонки – глазки опустили: как же – нашли воровку! Да Светка честнее вас всех вместе взятых! Мстите, завистники и лицемеры? Ликуете? Ничего и ваш придёт черёд! В глаза улыбались, товарищами прикидывались, а за спиной… Эх! – обречённо махнул рукой. – Вот ты – Кира, лучшая подруга, что вчера Таньке из десятого «Б» наушничала? Может и с нами поделишься? Думала, никто не узнает? Какие же вы все сволочи!»
Резко вскочил со своего места, подбежал к Свете и, взяв девушку за руку, потянул к выходу.
– Я никого не отпускала, – взвизгнула ошарашенная директриса. Она пыталась «заткнуть рот» обнаглевшему Сенчукову, но отчаянный мальчишка остановил её одним лишь взглядом…
2.
Они шли по скрипучему снегу под лютым февральским морозом без пальто и шапок, крепко взявшись за руки. Солнечным светом были залиты улицы и, отражаясь в нём, переливались белым серебром снег и иней, что мелко дрожал, мерцая бликами, в воздухе. Нелепо обманчивой, неестественной показалась Светлане красота этого зимнего дня. Не может быть такого одновременно, чтобы умирающая душа, сгорая в адском пламени стыда и обиды, корчилась от боли, а земля в это время расцветала божественной красотой.
Она ощущала себя нежизнеспособным, затопанным грубыми башмаками, стебельком и судорожно сжимала пальцы Сенечки, боясь отпустить, и эта крепкая юношеская ладонь единственного человека на земле, кто поддержал её, поверив, оставалась связующей ниточкой с нашим несовершенным грешным миром. И скажи ей Коля сейчас: «Будь со мною», Светлана ни минуты не раздумывая, ушла бы за ним в самую дальнюю даль, хоть на край света…
Им не было холодно, в душе яростно бушевали оскорблённые растрёпанные в кровь чувства и не давали они замёрзнуть. Шли молча, лишь изредка Сенечка подбадривал девушку взглядом.
Вот уж от кого Света не рассчитывала получить поддержку, так это от него. Она просто не думала о нём – Коле Сенчукове, которого в первом классе за маленький рост ласково прозвали: «Сенечка».
С годами мальчик подрос, в старших классах многих перерос и, в отличии от других, пребывал в хорошей физической форме, но кличка осталась. Сенечка держался среди одноклассников немного обособленно, потому, что был другим. Он не следовал за толпой, не стремился произвести впечатление, выделиться. Никогда не имел желания показать себя с лучшей или худшей стороны. Он был естественным, таким, какой есть – настоящим.
Все школьные годы Коля не сводил со Светланы восторженного взгляда. Ненавязчиво, во время субботников и дежурств, всегда оказывался рядом. В день рождения подкладывал в парту подарок: флакончик пробных духов, платочек, красивую ручку… и обязательно открытку, аккуратно подписанную в правом нижнем углу инициалами: «К.С.»
И сейчас, ради любимой, Сенечка смело выступил один против всех, ведь молчание одноклассников было единодушным, сродни оскалу голодных, сбитых в грозную стаю, ощетинившихся зверей.
Коля жил недалеко от школы, и повёл девушку к себе домой.
Посадил на диван, как малого ребёнка обложил подушками, укутал в шерстяной плед и пошёл заваривать чай. Они молчали, говорили, казалось, глазами:
– Спасибо…
– Всё пройдёт, милая, я с тобой…
Согревшись, Света осмотрелась по сторонам. Чисто, уютно… удивительно спокойно. Нет кричащих и лишних вещей, ярких раздражающих красок. Светлые обои, белоснежный ажурный тюль. На стене, убаюкивая, негромко тикают старинные ходики. В кухне едва слышно урчит холодильник. Подивилась иконе в углу, внизу которой на полочке стояла зажжённая лампадка. Сощурившись, глядела она на огонёк, что трепетал, словно живой, и как-то притупилась боль, и успокаивала мысль, что школа – это далеко ещё не вся жизнь.
В соседней комнате кто-то закряхтел. «Бабуля, я сейчас!» – отозвался из кухни Коля и пояснил, что это его бабушка, которая уже много лет не встаёт.
А после пришла Колина мама. В доме стало радостнее, теплее. Из кухни аппетитно запахло едой, доносился едва слышимый разговор матери с сыном. Света застеснялась и сделала вид, что уснула.
3.
– Ну здравствуй, невестушка! – худенькая, моложавая, больше похожая на старшую сестру, мать Сенечки села рядом. – Уж прости, что так величаю, много о тебе от Коленьки слышала – вот и стала ты нам не чужой. Обращайся ко мне просто: «Тётя Нина», так все зовут, и бегом на кухню. Обед стынет.
– А это Бог? – махнула рукой Света, вставая, в сторону иконы.
– Да. Спаситель наш.
– Спаситель? Почему же он меня сегодня не спас? Где же справедливость?
– Справедливость… – Нина задумалась. – А нет её… Во все века ищут, не находят. Вот, самого Христа на Кресте распяли… мучали его, избивали… и равнодушно смотрели, как Он медленно умирает…
– Вот и меня сегодня распяли...
– Плохо тебя сейчас, моя девочка, понимаю. Ты впервые столкнулась с жестокостью этого мира, но, возможно, и раньше других задумаешься о его устройстве. Все хотят для себя справедливости, забывая, что поистине миром правит не правосудие, а любовь – любовь, которая… «не делает зла ближнему; где господствует любовь, там не бывает Каина, убивающего брата».**
Света вздохнула: «И все предали».
– Думаю, не все. Уверена, многие в данный момент стыдятся и раскаиваются в своём молчании. Это от слабости духа, сказано ведь: «Человек духовно летит при помощи двух крыльев: воли Божией и воли собственной». А у многих людей нет ни того, ни другого, и уже завтра их замучает совесть, как и истинную воровку. А если не совесть, то одолеет паника, ведь эйфория от чёрного дела со временем перерастает в страх. Сдаётся мне, что это кто-то из твоих близких подруг, и толчком к подлости явилась простая зависть – верная подруга всем смертным грехам… Ой, всю эту братию только пожалеть остаётся!
– Может мне им ещё и спасибо сказать?
– Придёт время, скажешь, – улыбнулась Нина, – а сейчас, главное, не упивайся жалостью к себе, не доставляй радость преступнице. Ведь если ты сломаешься, она будет торжествовать, так, что не вреди самой себе и не вводи в ещё больший грех плохого человека.
Потерпи, в терпении – наша сила и победа. Не оправдывайся и никому не доказывай свою невиновность. Не вступай в разговоры и больше помалкивай. Ходишь в школу учиться, вот и учись. Я знаю, будет нелегко, но ты сильная, справишься, а после – закалишься, как сталь. Сейчас главное, чтобы не окаменело твоё чистое сердечко и не ожесточилась душа. Поверь, придёт время и всё расставит по своим местам, и каждый получит по заслугам.
– А вы, тётя Нина, мне верите?
– Конечно! Я столько хорошего о тебе от Коли слышала.
– Спасибо! – Света в благодарственном порыве обняла её двумя руками, прижалась. – Можно я к вам в гости буду приходить?
Коля не участвовал в разговоре. Он сидел в кресле, подавшись вперёд, и внимательно слушал. Света глядела на него и ей становилось легче. Чувствовалась в парне надёжность. Сила непоколебимая. Спокойствие невозмутимое.
– Какая ровная линия рта, – отвлеклась мыслями девушка, – внимательный прямой взгляд… ресницы, как у девчонки.
В душе теплело и возникло желание сесть рядом, да так, чтобы касаться его. Как-то по-особенному необычно забилось сердечко…
Они ещё долго разговаривали, много раз разогревали обед. Коля сбегал в школу и принёс одежду.
Жизнь продолжалась. Смеркалось. Вздрагивал огонёк лампадки, мерно тикали ходики, вздыхала в соседней комнате больная бабушка. Уходить не хотелось.
Своим родным Света о происшествии не рассказала. В семье не любили слабых, отчаянно боролись против любой неправды, превращая временами квартиру в поле битвы. Мама её – юрист по образованию – постоянно с кем-то судилась и помогала это делать другим. Помимо работы, она воевала с соседями, дворниками, продавцами, строителями и остальными, кто встречался на её пути, не трогала лишь по просьбе мужа, участкового терапевта из местной поликлиники, врачей. Каждую написанную бумагу по многу раз прочитывала вслух, переписывала и вновь читала. Дома царил кромешный ад, зато был достаток.
С тех пор Света много времени стала проводить у Коли, а после того, как её мать, узнав историю обвинения своей дочери в краже, пообещала разгромить школу и посадить половину учителей вместе с директором за решётку, она и вовсе приходила домой только ночевать. Особенно больно тогда ранил Свету вопрос матери: «А ты точно не брала эти деньги?» Спросила, как плетью стеганула, словно из сердца кусок вырвала. И девушка ясно поняла, что детство закончилось…
4.
Разбросанные карточки валялись в беспорядке вокруг Светланы, что сидела на полу, поджав под себя ноги, словно ребёнок. Она бережно брала их в руки и, близоруко щурясь, с интересом всматривалась в детские и юношеские лица из своего далёкого невозвратного прошлого. Милые, смешные, беззащитные. Время изгладило неприятные воспоминания событий последних дней в школе, но не стёрло их окончательно – всё равно болит, вспоминая… Растворились обиды, но совсем не померкла память. Сохранились в ней имена, фамилии, прозвища, помнила даже где и как была сделана та или иная фотография. Оказывается, ни детство, ни юность никуда от неё не делись, и сейчас они удивительным образом слились воедино с настоящим, и возможно с будущем.
Кира – форма короткая – дальше некуда, ножки стройные, полноватые. Чернявая, большеглазая, всегда бледная и напряжённая. Сложный человек, и в первую очередь для самой себя, но настырная! Если чего задумала – не мытьем, так катаньем, но своего добьётся…
Сенечка – спина ровная, олимпийка подчёркивает натренированные мышцы, вьющиеся волосы почти до плеч аккуратно зачёсаны назад. Глядит строго в камеру. Взгляд серьёзный, губы плотно сжаты. Не любил фотографироваться… и сейчас не заставишь…
Отслужил во внутренних войсках. Три курса философского факультета закончил, а после смерти матери, бросил и поступил в духовную семинарию. Света поддержала. Она с первого дня, став женой в восемнадцать лет, уступила мужу первенство в семье, своим же долгом посчитала поддерживать…
Марк – брюки-клёш, цветная, приталенная рубашка… позирует, воображая. Скептическая улыбка. Самоуверенный, смазливый, на поверку – ничтожный. Чем только девчонок очаровывал? Наверное, импортными шмотками, самоуверенностью да болтливостью… Хотя, был не глуп…
На последнем экзамене Марк шепнул Свете, что деньги украла Кира, мол, поделилась она с кем-то. По глупости похвасталась, дурёха, что «поставила на место зазнайку Светку», но… не могла она тогда ещё знать, что не начало венчает дела нашей жизни. Главное – не как начал, главное, как закончил… «И будут последние первыми, а первые последними".****
Но Свете уже было всё равно. В её жизнь, как искра Божия, пришла большая настоящая любовь…
На выпускной вечер ни она, ни Коля не пошли. Аттестаты забрали из школы родители.
Осенью этого же года семья Сенчуковых, похоронив бабушку, покинула город навсегда, и Света уехала с ними.
Пророческие слова будущей свекрови: «Придёт время, скажешь «спасибо», сбылись. Света часто думала, что если бы она знала к какому завершению приведёт тот прискорбный случай, пережила бы его ещё много раз, лишь бы быть рядом с любимым Коленькой…
Вечер.
Уж дети уселись полдничать, а батюшка Николай только ненадолго забежал отобедать. На дворе Петров пост. Перекусил всухомятку и бегом назад. Дел в приходе невпроворот, и слава Богу.
– Прознали люди про нашу обитель, вновь паломников прибыло – не счесть! – радуясь, рассказывает матушке. – А размещать негде. Одну женщину на ночлег к нам определили, приготовь заранее постель. Покорми. Причащаться завтра собирается.
– Слушаюсь, батюшка, – сложила ладошки для благословения. После обняла, притихла, прижавшись. Воспоминаниями всколыхнулись чувства. Вышла к калитке проводить.
А уж ближе к ночи неуверенно так поскреблась, словно мышь, в дверь паломница. Стушевалась, к священнику на ночлег идти. Думала с батюшкой явиться – всё не так страшно, а его на другой конец города позвали к умирающей.
Гостью звали Кира…
– Кира? – переспросила, встревожившись, Светлана и внимательно взглянула в лицо гостье. – Кира?!
Не сразу бывшие подруги признали друг друга. Разволновалась Света ещё пуще, зная, что редко от Бога бывают такие предчувствия. «А вдруг… – подумала и испугалась. – А если от лукавого? Господи, помилуй! Хоть бы Николай быстрее вернулся!»
Кира выглядела больной. Излишняя полнота, тёмные круги и мешки под глазами, одышка, а главное – взгляд нездорово выпуклых глаз затуманенный – отрешённый, словно неживой.
Гостья приняла душ, переоделась. Света колготилась на кухне, Кира тем временем рассматривала дом. Разные чувства отражались на её лице: непонимания, удивления, разочарования, ирония.
– Как странно… – недоумённо покачала головой, – ты… в платочке… и в этой Богом забытой глухомани!
Светлана, расставляя ужин, усмехнулась: «Какой угодно, только не Богом забытой».
– Ты знаешь, я в шоке! И от встречи, и от того, что вижу! – Кира устало опустилась на диван. – Теперь я поняла, почему твоя мать никому ничего о тебе не рассказывала – стеснялась, наверное. Ещё бы – звезда и гордость школы вышла замуж за священника! С ума сойти! Никто не знал, куда ты подевалась! Отношения со всеми порвала, в институт не поступила и сбежала из города. Понятное дело – обиделась, – медаль тебе не дали… ну и… та история…
– Бог с тобой! Для меня всё прекрасно сложилось, а вступительные экзамены я тогда сознательно завалила, как раз для того, чтобы сбежать. Выучилась заочно. Ты-то как? О себе расскажи! Каким ветром в наши края занесло?
Кира, тяжело дыша, откинулась на спинку. «Можно?» – положила на диван полные и отёкшие, в варикозных узлах ноги. Света кивнула и подала плед.
– Я?… Видишь, на кого стала похожа? Без слёз не взглянешь. Болею, Света, много болею. Медкарта, как большая советская энциклопедия. Врачи лечат, лечат, да всё без толку. Соседка давно уговаривала по святым местам проехать, всё рассказывала сказки, что помогает. Отказать не смогла – человек она неплохой, да и подумала, что хуже уж точно не станет. А вдруг… случится чудо… – Кира засмеялась, – и одно уже свершилось… и это невероятно! Знаешь, я ведь по тебе первое время очень сильно тосковала, а после жизнь завертела так – едва успевала уворачиваться! А вот недавно подумала о тебе, вспоминала, как будто почувствовала, что ты рядом, и надо же… встретились. Ну, а в другие чудеса я, прости, не верю. Всё-таки в советской школе училась, пионеркой была, комсомолкой… Нет, не моё это…
Подобные разговоры Света слышала часто. Удивительной и непонятной для многих является неосознанная потребность в Боге, словно заложена она в нас генетически, но вот истинную веру имеют немногие, ведь вера – это нелёгкий труд, это – внутренняя и внешняя дисциплина. Не каждый готов, а тянет... и постоянно третирует душу подленький страх прогадать: а вдруг… а я не верил. Поэтому забегаем на всякий в церковь свечечку поставить, записочку написать. Так и говорим: «Забежала нынче в церковь, родительская ведь…» И чувствуем облегчение.
А уж по святым местам проехать, как поступила сейчас Кира, люди считают верхом благочестия, но не имея опыта духовной жизни, просят у Бога одни лишь материальные блага. Он для них словно волшебник: этакий добренький дедушка с белой бородкой, который сидят на облачке и прислушивается, что там – внизу говорят, и раздаёт блага, словно призы.
Устойчивая в своей правоте, Света не сомневалась в вере и разговор этот для неё был неприятен, поэтому она промолчала. Нервозность Киры нарастала, у Светы тоже. Измученной недобрыми предчувствиями, тяжёлыми воспоминаниями, встреча это нежданная была, казалось, выше её сил.
Увлечённая рассказами о себе, Кира ничего не замечала вокруг. Вернулись с прогулки дети, забежала, как обычно, пожелать доброй ночи, смешливая неповторимая Настенька, а гостья всё говорила и говорила… То жалобно, то громко и возмущённо.
Потирая виски, Света поглядывала в окошко, высматривая батюшку…
– Не сложилась жизнь, потому, что не свою прожила. Всеми правдами-неправдами добивалась я Марка, потому, что любила без памяти, а он жуткой сволочью оказался! Знала бы, десятой дорогой обошла. Не моим – твоим парнем был, твоим бы и оставался! Бес попутал, и не смотри так удивлённо – нахлебалась я я с ним в жизни по самое горло!
Света в очередной раз бросила тоскливый взгляд в окно…
– Первые годы мы жили, как сыр в масле катались – всем на зависть. Отец устроил Марка после окончания института в коллегию адвокатов. Сынок родился… Денег не считали…
Кира вдруг замолчала и после спросила: «А сколько у тебя детей?»
– Четверо… и семеро внуков.
– Ужас какой! И все благополучные?
– В принципе, да, но всяко бывало. – Света улыбнулась, вспомнив проделки детей и внуков. – Но жаловаться мне – грех.
– Счастливая… А у меня ничего не получилось… Слышала про игроманию? Это ад на земле! – она тихо всхлипнула. – Марк с молодости был азартен – преферансом увлекался, а я, дура, не обращала внимания. Но когда в стране появились казино… он просто сошёл с ума! Все дела забросил, семью. Впал в такую зависимость! Болезнь, говорили, пострашнее алкоголизма будет. Сколько я сил потратила, спасая его! А он играл… играл… пока не убили… Заложено было всё имущество, и от страха мы с сыном пустились в бега – кредиторов боялись. Нас уже давно никто не ищет, но что-то гонит с насиженных мест всё дальше и дальше, и я нигде не могу обрести покой. Что-то сломалось во мне. Пока бегала, состарилась… Ничего не нажила, кроме болячек… Полуподвальная квартирка на окраине Мухосранска – от второго мужа досталась, да сын – оболтус и пьяница. Ни жены у него, ни детей… ни работы… а у меня – нищенская пенсия да сынок на шее. Знаешь, порой кажется, что уж лучше в петлю…
Давно остыл ужин. Притихли дети, в комнате царил полумрак. Света распахнула окна. Сладкая вечерняя свежесть лета, негромкий ленивый птичий щебет, обволакивающее живительным теплом заходящее солнце. Благодать! Желание закрыть глаза и, наслаждаясь, слиться в единое целое с природой.
Ночь.
Но Кира вновь заговорила. Невероятным показалось то, что она совсем не изменилась. Как и прежде, всем недовольный вечный нытик. Только с годами её недоброе сердце ещё больше ожесточилось, и в душе полностью погас, данным нам от Бога при рождении, свет. Вот и нездоровье: нечувствие души – больное тело. Она говорила, жалуясь на жизнь, говорила… словно хотела выплеснуть всё измученное и наболевшее.
Да, душа её истерзанная изо всех сил стремилась вырваться из пучины забвения, выйти на волю и спастись. Но хотела ли Кира, вспоминая, разглядеть свою вину в беспечной жизни, что вела, или этот поток слов являлся лишь жалобой, взращённой обидами и поисками виноватых?
Плач по красивой сытой жизни, когда «не считала денег» нечестно заработанных Марком путём махинаций с квартирами стариков; когда мать при первых признаках деменции, не раздумывая «устроила по блату» в дом престарелых; когда «блистала в свете и каких! любовников имела»; когда… деньги у учителя украла…
Перейти черту порядочности и чести трудно в первый раз и если прокатило безнаказанно, то дальше по наклонной само и катится…
А может, эта встреча была спасением для Светланы? И лукавый тут не при чём? Предчувствия её с утра терзали, значит, по делу. Ведь нет у неё любви в сердце к Кире, выходит очерствело оно. И нет прощения, одно раздражение да осуждение! Получается, простила она её формально, только на словах? С глаз долой – прощаю, а увидела – все горькие чувства со дна поднялись, а заповедями прописано любить грешника и ненавидеть только грех в нём, и не только прощать, но и молиться, и даже благодарить. Ой, как нелегко ей было сейчас переступить через себя и проявить добрые чувства к нежеланной гостье из прошлого!
Но всё-таки пересилила себя Света. Подошла, нежно обняла свою горемычную школьную подругу, в глаза её больные несчастные взглянув, прошептала: «Прости и… спасибо тебе».
– Да за что? За что? – испуганно отшатнулась Кира. – Смеёшься?
«За Сенечку», подумала, а вслух промолвила:
– Это ты хорошо сделала, что приехала. Погости у нас, места всем хватит. На службу походишь, со священниками пообщаешься, с монахинями. Они у нас добрые, мудрые, чистая прелесть с ними разговаривать.
– Да не верю я во всё это. И тебе, Светка, удивляюсь! Меня только от одного запаха ладана и свечей уже воротит, а как взгляну на этих убогих в платках и длинных юбках – тоска берёт до горьких слёз – белугой реву.
– Не веришь, а приехала. Это не тоска от убогих, это душа твоя неприкаянная при жизни мается, вот и плачет. Исповедуешься, причастишься, легче станет. А сейчас – спать. Батюшка у нас птица ранняя, да и тебе на службу.
Протянула книжицу: «Читай, готовься».
Кира опешила: «Это всё я должна прочитать?»
– Если тяжело, помогу, объясню, что не понятно.
– И тут ты впереди! – съязвила Кира. – Во всём всегда первая…
«Не смирилась, – горько подумала Светлана, – так и живёт, несчастная, соперничая».
– А какой батюшка завтра будет служить? Мне сегодняшний – светленький такой – понравился.
– Не узнала? Конечно, почти полвека прошло… Это батюшка Николай – муж мой и наш с тобой одноклассник – Сенечка.
Кира отшатнулась: «Ничего себе поворот! Сенечка – священник! Хотя он всегда был не от мира сего. Так вот, в чём дело! Так это ты за ним побежала? Помню, между вами перед выпуском шуры-муры начались, но я не думала, что серьёзно. Ты и… Сенечка. Обалдеть! И я должна ему исповедоваться? Не смеши!»
– Не ему, а Богу.
– Да какая разница! Не буду я Кольке свою жизнь пересказывать. А другие батюшки есть?
– Да, батюшка Димитрий.
– Молодой? Старый?
– Молодой.
Призадумалась Кира, скорбным взором уставилась в одну точку, что-то своё обдумывая, и сообщила, что исповедоваться она передумала.
– Дело личное. Спать! – жёстко скомандовала Светлана. – И не Светка я, а матушка Фотиния.
Легли. Потушили свет. Батюшка Николай, вернувшись, душ принял на улице и спать в беседке устроился, чтобы гостью не потревожить – её в гостиной положили.
Сон не шёл. Беспокойно ворочались бывшие подруги, потрясённые встречей, личными откровениями. Каждая поняла, что не случайно она произошла, что судьбой приготовлена для чего-то.
– А знаешь, – неожиданно и взволнованно громко прошептала Кира, – это я тогда деньги украла у Ольги Петровны и тебе подложила.
– Знаю.
– И Сенечка знает?
– Да.
– Господи! – взмолилась Кира и беззвучно заплакала. – Стыдоба-то какая!
Света улыбнулась. «Не верит, – подумала, – а призвала на помощь». На сердце потеплело и повлажнели от сочувствия и радости глаза.
Тикали ходики, горела лампадка, по стенам ходили ажурные тени. Ночь была светлой и самой короткой в году. Кира завороженно глядела сквозь слёзы на трепещущий красный огонёк, поднимала взор на икону и казался ей Божий взгляд суровым, и до нестерпимой боли сжигал душу запоздалый стыд.
Эх, повернуть бы годы назад – в то самое время, когда шальная мысль толкнула взять из сумочки учителя деньги! Разве думала она о последствиях, разве желала зла самой себе? Нет, она пребывала в твёрдой уверенности, что цель оправдывает средства. И безнаказанный грех укоренился, давая всё новые и новые всходы. И не было в душе раскаяния, никогда не задумывалась она о покаянии. И вот сказала Кира правду, и содрогнулось всё внутри от позора, и душа слёзно запросила очищения. Боясь пошевелиться, лежала Кира, затаясь, и не знала, что делать, как поступить… и невольно шептала про себя: «Господи, помоги!»
А Светлана, радостная от признаний подруги, расслабилась и, безмерно измученная этим бесконечно длинным днём, крепко заснула.
И не слышала, как среди ночи скрипнула входная дверь, а за ней калитка. Даже дворовый пёс не учуял шагов, уходящей тайком Киры. Она ушла, не попросив прощения и не сказав: «Спасибо», но всё-таки она созналась.
19.02.2023
* Имя Светлана было придумано в XIX веке поэтом-славянофилом Александром Востоковым. Он использовал его в произведении «Светлана и Мстислав». Это была вольная стилизация под славянскую старину, написанную в духе модного в то время романтизма, поэтому в православии носителям данного имени давали крещённое имя Фотиния, что в переводе с греческого также означает «свет».
** «Любовь не делает зла ближнему; где господствует любовь, там не бывает Каина, убивающего брата» (святитель Иоанн Златоуст)
*** «Если у человека нет силы воли, то он не может сделать ничего…
Человек духовно летит при помощи двух крыльев: воли Божией и воли собственной. Одно крыло — Свою волю — Бог навсегда приклеил к одному из наших плеч. Но для того, чтобы лететь духовно, нам тоже нужно приклеить к другому плечу свое собственное крыло — волю человеческую. Если человек имеет сильную волю, то у него есть человеческое крыло, равнодействующее с крылом божественным, и он летит». (Старец Паисий Святогорец)
**** Евангелие по Матфею, глава 20, стих 16. «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных».