Глава IX
Бернардин поучает
На следующий день ближе к вечеру Бернардин пошла навестить мистера Реффолда. Даже неискушённым взглядом было видно, что его состояние стремительно ухудшается. Горничная Мари была в курсе происходящего и частенько обсуждала это с Бернардин.
- Бедный, бедный, одинокий мистер! – повторяла Мари.
Казалось, все, кроме миссис Реффолд, осознавали, что дни мистера Реффолда сочтены. Та или не понимала, или не хотела понимать. Она ничего не меняла в своём распорядке дня: катание на санях в шумной компании, забавы на коньках занимали весь её день. Она была весьма довольна собой и принимала знаки внимания от своих поклонников как положенные ей по праву. Её опьянял климат Петергофа; всем известно, что здешний изумительный воздух действует на некоторых так, что все неудобные понятия о долге и преданности улетучиваются из головы, а в их памяти полностью стирается цель пребывания в Петергофе. Холодное равнодушие, с которым такие люди пренебрегают своими обязанностями или позволяют посторонним выполнять их, послужило бы поводом для шуток, если не возмущения. Хотя, в самом деле, надо быть исключительно трезвомыслящим зрителем, чтобы не повеселиться от блаженного самодовольства и морального отупения, характерных для наиболее нерадивых «опекунов».
В этом отношении миссис Реффолд не являлась единственной грешницей. Было бы интересно собрать на чаепитие одних больных и завести разговор о соответствующем поведении тех, кто их опекает. Ничего приятного в изложении событий: нет таких страниц, чтобы добавить их в книгу реальной жизни, тем не менее, ценные по своему, представляющие собой факты, а не идеал. В большинстве случаев это явилось бы вполне достаточным доказательством существования жестокого чудовища, известного как Пренебрежение.
Бернардин однажды заговорила с Бирюком на эту тему. Она негодующе высказывалась, а он отвечал, равнодушно пожимая плечами.
- Такое случается. Но это не значит, что здесь хуже, чем где бы то ни было; просто подобные случаи концентрируются в плотную массу и как сжатый кулак бьют нас с огромной силой. Я и сам неоднократно сталкивался с проявлениями эгоизма и бездушия. Я бы удивился, если бы их не было. Ни во что не вмешивайтесь. Если людьми пренебрегают, ими пренебрегают, вот и всё. Даже представить, что вы или я собираемся делать добро, заделывая брешь, просто глупо, и эта глупость ведёт к очень неприятным последствиям. Я знаю, вы собираетесь навестить мистера Реффолда. Прислушайтесь к моему совету: держитесь подальше.
- Вы говорите, как кальвинист, - сердито ответила она, - но, по сути, защищаетесь; мне не верится, что вы на самом деле так думаете.
- Милая девушка, - заметил он, - мы не живём в книге поэзии в обложке с позолоченными краями. Мы живём в томике прозы в бумажной обложке. Будьте благоразумны. Не раздражайтесь из-за других. Вам только повредит указывать на их недостатки, так что не волнуйтесь. Помните, я вам в самом начале предлагал заполнить своё время увлечениями: сырными бактериями или гриппозными бациллами. И потом вы спокойно позволите людям умирать в одиночестве и забвении. Вы будете воспринимать всё это как обычный и естественный процесс.
Она замахала рукой, будто пытаясь остановить его.
- Иногда я терпеть не могу разговаривать с вами. Сегодня – как раз такой день.
- Мне жаль, - необычно мягко ответил он. Он отошёл от неё и продолжил свою обычную одинокую прогулку.
Бернардин повернула домой, собираясь зайти к мистеру Реффолду. Тот очень привязался к ней и с нетерпением ожидал её визитов. Он признался, что её нежный голос и спокойные манеры, без суматошной живости, не раздражают его изношенные нервы. Может, он и был легкомысленным и глупым, но всё равно было грустно смотреть на то, как он угасал.
Он называл ее Умничкой и добавлял, что никакой другой эпитет не описал бы её точнее. Он был очень рад, что ей не платят за то, что та навещает его. Что касается чтения, то никто не смог бы читать «Новости спорта и драмы» и «Эпоху» так же хорошо, как Умничка. Иногда он говорил с ней о своей жене, в словах его чувствовалась горечь, но он не сетовал. Она слушала и молчала.
- Мне ведь надо так мало, - сказал он однажды. – А кто хочет мало, не получает ничего.
Он не стал продолжать свою мысль, но Бернардин догадалась, кого он имел в виду.
По дороге в курхаус в её голове крутились мысли о миссис Реффолд; она всё размышляла, должна ли она как-то дать той понять, что состояние её мужа стремительно ухудшается. Поток её мыслей прервал длинный поезд из саней и санок, промчавшийся мимо неё. Звуки колокольчиков и шумного веселья заставили её поднять глаза, и среди любителей развлечений она заметила красивую миссис Реффолд.
- Если бы я только осмелилась рассказать ей сейчас, - сказала себе Бернардин, - громко и перед ними всеми!
Но благоразумие одержало верх.
- В конце концов, это не моё дело, - произнесла она.
Сани умчались, и снова стало тихо.
После обеда, когда Бернардин сидела возле мистера Реффолда, она не стала упоминать, что видела его жену. Он много кашлял и жаловался на озноб; по всему было видно, что ему хуже, чем обычно. Но ему нравилось, когда девушка сидела рядом, и он слышать не хотел, чтобы та уходила.
- Останьтесь, - произнёс он. – Для вас это удовольствие небольшое, но для меня огромное.
Он с беспокойством смотрел на неё так, будто хотел задать ей очень важный для себя вопрос, но не осмеливался.
Наконец, он собрался с духом.
- Умничка, - тихо признёс он слабым голосом, - я тут вот что подумал. Вы не будете смеяться, я знаю. Вы не из таких. Я знаю, что вы умны и вдумчивы, и всё такое; вы могли бы рассказать мне больше, чем все проповедники вместе взятые. Я знаю, что вы умная, так говорит моя жена. Она говорит, что только очень умная женщина может носить такие туфли и шляпки!
Бернардин улыбнулась.
- Хорошо, - мягко произнесла она, - говорите.
- Полагаю, вы наверняка много думали, - продолжил он, - о жизни и смерти, и о всяком таком. Раньше я никогда не задумывался. Это имеет значение, Умничка? Сейчас слишком поздно начинать думать. Но поговорите со мной, скажите, что вы думаете. Вы верите в то, что нам дадут другой шанс, и мы будем рады вести себя не как скоты и злые собаки? Или всё закончится здесь, на этом заброшенном кладбище? Прежде меня никогда не беспокоили подобные мысли, но теперь, когда я приблизился к этому мрачному кладбищу… что ж, я начал задумываться. Что касается Библии, то я даже не удосужился прочитать её. Читатель из меня вообще никакой, хоть я и осилил два или три скандальных романа и ещё спортивные рассказы. Это имеет значение, Умничка?
- Откуда мне знать? - мягко ответила она. - Разве кто-нибудь знает? Люди говорят, что знают, но это - великая тайна, ничего, кроме тайны. Всё, что мы говорим, всего лишь догадки. Люди сходили с ума, пытаясь разгадать, или разбивали себе сердце. И всё же тайна остаётся нераскрытой, мы не можем решить её.
- Если вам ничего не известно, Умничка, - заметил он, - то скажите мне, по крайней мере, что вы об этом думаете, и не будьте слишком учёной. Не забывайте, что я бестолочь.
Он, казалось, с нетерпением ожидал её ответа.
- Будь я на вашем месте, - сказала она, - то не беспокоилась бы. Просто настройте ваш разум прожить лучше, когда вы получите другой шанс. А больше ничего не сделаешь. Именно об этом я буду думать: Бог даст каждому из нас ещё один шанс, и каждый из нас – я, вы и все - возьмёт его и постарается использовать его лучше. Так что незачем волноваться о неудаче, если можно надеяться искупить её позже. Кроме того, жизнь очень тяжела. Да мы и сами признаём это. Если есть Бог, некий Разум, несравнимый с человеческим, то он лучше нас поймёт, что жизнь очень тяжела и трудна. Он удивится не тому, что мы не стали лучше, но тому, что мы не стали хуже. Во всяком случае, я бы так представляла Бога. Я бы не беспокоилась на вашем месте. Просто настройте свой разум, чтобы добиться большего успеха с новым шансом, и будьте довольны этим.
- Если вы так думаете, Умничка, - проговорил он, - то меня это очень даже устраивает. И что, молитвы, библия и всякое такое не имеют значения?
- По-моему, нет, - ответила она. - Я никогда не думала, что всё это имеет значение. Зато важно осторожно судить, а не громить, словно кувалдой, по изъянам других людей. Кто мы такие, любой из нас, что мы должны быть суровы по отношению к другим?
- И не громить, словно кувалдой, по изъянам других людей, - медленно повторил он. - Интересно, был ли я осторожен?
- Полагаю, были, - ответила она.
Он покачал головой.
- Нет, - возразил он, - я достоин презрения. Я лежал здесь, да где я только не лежал, и горечь разъедала мне сердце, пока не пришли вы. С этих пор я иногда забываю, что озлобился на жизнь. Кроха доброты растворяет чувство горечи.
Он устало повернулся на бок.
- Я посплю немного, Умничка, - почти прошептал он. – Мне хочется посмотреть сон с вашей проповедью. И мне не стоит беспокоиться, да?
- Не стоит, - ответила она и неслышно направилась к выходу. - Вам не стоит беспокоиться.