Была в Индокитае и другая болезнь, которая, по словам Д’Эрелля, его очень интересовала – это чума. Впервые возбудитель чумы был выделен и описан Йерсином в 1894 г., тем самым Йерсином, по приглашению которого, Д’Эрелль приехал в Индокитай. В 1894 г. в Шанхае свирепствовала жестокая эпидемия чумы, Йерсин устремился туда с целью выделить микробы. Но там уже работал японский бактериолог Китасато. Все больницы перед ним широко открыли двери, а перед Йерсином все двери были закрыты. Но Йерсин не впал в уныние. Он заплатил китайским могильщикам, чтобы они позволили ему брать пробы из бубоны трупов, прямо ночью на кладбище при свете фонаря. Так он выделил и описал грамотрицательную палочку, возбудителя чумы, которая была отнесена к пастереллам, а в 1967 г. ей было дано название Yersinia pestis в честь ее открывателя. Японец же, работая в лаборатории, допустил ошибку, приняв банальную бактерию гниения за возбудителя чумы, и телеграфировал об этом в Германию.
Человеческая бубонная чума является лишь отголоском чумы, свирепствующей на крысах. Посредником между человеком и крысой являются комары, они то и передают бациллы чумы от больной крысы человеку.
Когда Д’Эрелль был в Индокитае, в городе Бак-Лье в июле 1920 г. наблюдалась небольшая эпидемия чумы, приблизительно двадцать случаев, из них одиннадцать смертельных. В это время Д’Эрелль был занят исследованиями барбоны у буйволов и только в ноябре того же года он прибыл в Бак-Лье.
Д’Эрелль начал с того, что обследовал испражнения крыс в различных помещениях двадцати одного населенного пункта, где чумы не было в течение нескольких лет. “Во всех этих случаях, - пишет Д’Эрелль, – мне удалось изолировать бактериофаги, обладающие активностью по отношению к кишечной палочке, но ни одного, способного лизировать палочку чумы”.
Затем Д’Эрелль направился в Бак-Лье, где летом была вспышка чумы. Он собирал испражнения крыс в жилых домах, доках, магазинах, чердаках, в рисе. Во всех этих пробах был изолирован бактериофаг, обладающий ясно выраженной активностью по отношению к чумной палочке. Он исследовал испражнения крыс в семи деревнях на юге Аннама, где время от времени наблюдались спорадические случаи чумы. Во всех этих образцах отмечено присутствие бактериофагов, активных против бацилл чумы.
Д’Эреллю удалось достать в разных местах порта Фантьет на юге Аннама шесть молодых живых крыс возрастом от трех до шести недель. У четырех крыс в кишечнике был обнаружен бактериофаг активный к бациллам чумы, у двух других – нет.
Исследования испражнений крыс в местностях, где имела место чума, представляли интерес и с другой точки зрения. Длительное носительство противочумных бактериофагов указывает на наличие в обследованной среде чумных палочек и, значит, на возможность новой эпидемической вспышки. Так, например, в Бак-Лье, где он нашел в испражнениях крыс вирулентный бактериофаг, спустя 4 месяца после последнего заболевания чумой людей, в следующую весну возникла новая эпидемия.
“К сожалению, - пишет Д’Эрелль, - мне ни разу не удалось проследить появление бактериофага во время чумы у человека. Ни в одном из исследованных мною смертельных случаях выделенный из кишечника бактериофаг не проявлял сколько-нибудь значительной вирулентности против чумных палочек. Его деятельность ограничивалась кишечными палочками. Напротив, у двух выздоровевших субъектов кал содержал бактериофаг, деятельный против чумных палочек, в одном случае вирулентность была средняя, в другом слабая…. Так еще раз было показано, что поведение бактериофага регулирует ход и исход болезни”.
Здесь же в Индокитае была предпринята довольно смелая попытка лечения бактериофагом пяти случаев чумы у людей. По просьбе врача колониальной службы доктора Галинье Д’Эрелль, находясь в гостях у Йерсина в Ньячанге, приготовил достаточное количество бактериофага, используя высоковирулентную расу фага, выделенную из экскрементов крыс Бак-Лье. Больным было введено по 1 мл бактериофага внутривенно. Все вылечились. Однако, опыты пришлось прервать. “Санитарные власти, - пишет Д’Эрелль, - по подстрекательству института Пастера указали доктору Галинье делать инъекцию противочумной сыворотки всем больным без исключения. Не желая терять время на опыт, результат которого был оспорен, я предпочел ждать, чтобы продолжить их при более благоприятных обстоятельствах”.
Д’Эрелль пишет далее, что противочумная сыворотка была опробована во всех странах, где свирепствовала чума. В связи с абсолютной неэффективностью ее применение везде было остановлено, так как она причиняла больше вреда, чем пользы. Ее продолжали использовать только во французских колониях. Ведь это было изобретение института Пастера. Отказаться от нее, значит признать ошибку.
Поражает самоотверженность, с которой работал Д’Эрелль. Вот один из таких эпизодов, которые он описывает. “Предыдущей ночью неожиданно появился случай молниеносной септической чумы. Симптомы прошли менее чем за два часа. Я хотел получить бациллу чумы, которая должна была обладать незаурядной ядовитостью. Но как быть? Я решился взять кровь из сердца единственным инструментом, который был в моем распоряжении – простой пастеровской пипеткой… Я все еще вижу тот ужас, в который пришел Галинье, видевший меня, склонившимся над трупом и отсасывающим несколько капель крови. Справедливо, ведь если бы вдыхаемая капля прошла через вату, это была бы несомненная смерть. У любой профессии есть своя опасность”.
В 1924 г. Д’Эрелль принимает руководство службы бактериологического контроля при санитарном морском Совете и карантинной службы Египта. Цель этих международных организаций – защита Египта от эпидемий и эпизоотий. Они служили барьером, препятствующим попаданию из Азии в Европу болезней, таких как холера, чума, оспа, лихорадка. Главная миссия Совета заключалась в наблюдении за паломничеством в Мекку.
В жизни порой странно складываются обстоятельства. Один из бактериологов санитарной службы поставил неверный диагноз, приняв повышение температуры у одного из паломников за чуму. Д’Эрелль был вынужден отправить этого незадачливого бактериолога в институт чумы в Бомбей на стажировку. По этому поводу он общался с директором этого института, подполковником медицинской службы Индии Морисоном, который любезно пригласил Д’Эрелля провести несколько дней у него, чтобы познакомить со своим институтом. Д’Эрелль попросил у санитарного Совета отпуск на два месяца и отправился в Индию.
Чума не имеет исторических корней в Индии. Она была занесена в Бомбей в 1896 г. без сомнения крысами. В период с 1896 по 1926 гг. от чумы пострадало 16 миллионов индусов, 11 миллионов из них умерло. Человеческая чума в Бомбее эндемична. Свыше 40 лет институт чумы этого города в результате экспериментов на десятках тысяч крыс, констатировал, что летом или осенью практически все пойманные крысы обладали стойким иммунитетом по отношению к чуме. В начале весны, наоборот, обнаружение чувствительных к инфекции крыс частое явление. Д’Эрелль приводит возможное объяснение невосприимчивости крыс к чуме. Он пишет: “Крысы, пойманные в Мадрасе, где чума не эндемична, не обладают к ней никаким иммунитетом. Поэтому для всех опытов в институте чумы Бомбея крыс привозили из Мадраса. Случалось, правда, очень редко, что из множества зараженных крыс, одна оказывалась устойчивой к чуме. Авари исследовал некоторых их этих крыс и обнаружил в их кишечнике бактериофаг, очень вирулентный по отношению к чумной палочке. Следовательно, выздоравливают те крысы, основной бактериофаг которых обладает способностью быстро приспособиться и лизировать чумную палочку. Явление выздоровления от чумы у крыс, следовательно, вполне сравнимо с тем, что мы видим у человека (кишечные заболевания). Вторично возникает истинный иммунитет (образование антител) уже как последствия выздоровления”. В Индии при обследовании испражнений у 22 туземцев в незараженной местности ни разу не удалось обнаружить вирулентные противочумные бактериофаги.
Д’Эрелль провел только две недели в Бомбее, когда получил срочную телеграмму из Александрии, в которой его просили вернуться, так как были зафиксированы случаи чумы в различных портах восточной части Средиземного моря. После возвращения Д’Эрелля в Александрию, как он пишет: “у меня, наконец, появились случаи чумы для моего изучения. Один пароход со смешанной командой прибыл из Греции в Александрию 10 июля 1925 г. У одного матроса была высокая температура, головная боль. Врач, осмотрев его, заявил, что подозревает наличие у него чумы. Я подтвердил это заключение”. На другое утро Д’Эрелль взял вытяжки из одного бубона, и посеял каплю в 20 мл питательной среды. На следующий день у него уже была культура бацилл чумы. К этой культуре он добавил каплю бактериофага, полученного шесть лет назад в Индокитае. Как он пишет: “Эта раса бактериофага была изолирована в Индокитае в 1920 г. из испражнений крыс, подобранных в хранилище для риса в городе Бак-Лье, где за некоторое время до этого имела место эпидемия бубонной чумы. Бактериофаг сохранялся мною с 1920 по 1925 гг. в запаянных ампулах с ежегодными пассажами через культуру чумной палочки”. В течение трех часов все бациллы чумы лизировались. Этот фаголизат Д’Эрелль профильтровал через фарфоровую свечу. Свежая культура бактериофага была готова 13 июля во второй половине дня. Больной был в очень тяжелом состоянии, температура 41 С. Д’Эрелль впрыснул в центр каждого из двух бубонов шприцем с очень тонкой иглой по 0.5 мл свежеприготовленного бактериофага.
В ночь с 12 на 13 июля заболел офицер из охраны судна. Больного перевели в госпиталь с температурой за 40 С, диагноз чумы подтвердился бактериологическим анализом. Д’Эрелль также ввел ему 1 мл того же свежеприготовленного бактериофага. “На следующее утро, - вспоминает Д’Эрелль, - когда я пришел в госпиталь, с первого взгляда я ощутил этот момент общей радости: оба человека, которые накануне были в очень тяжелом состоянии, приняли меня с улыбкой, температура спала. Они хорошо себя чувствовали, только жаловались на слабость”. Через 4 дня Д’Эрелль произвел прокол бубона у того и другого больного и с большим трудом взял по капле кровянистой жидкости. Посев на бульон этой жидкости показал ее полную стерильность, а зараженные ею свинки остались живыми. К этому оставшемуся стерильным бульону Д’Эрелль добавил эмульсию чумных палочек с таким расчетом, чтобы получить заметную муть и наблюдал ясно выраженный фаголизис. У обоих больных 25 июля бубоны были вскрыты и совсем не содержали гноя. У матроса полное выздоровление наступило 8 августа, у офицера – 5 августа.
“В этих двух случаях, как и в следующих, - пишет Д’Эрелль, - я проверил, что в течение суток после инъекции бактериофага бациллы чумы исчезают из бубона, в то время как частицы бактериофага изобилуют. Для изучения явления, откуда происходит выздоровление, чума – идеальная болезнь… при чуме в связи с локализацией явления в бубоне, который доступен наблюдению, можно проследить за перипетиями явления, достаточно брать время от времени каплю содержимого бубона”. Процесс фаголизиса по времени проходит одинаково как в бубоне (in vivo), так и в пробирке (in vitro). Д’Эрелль отмечает, что он проверил у всех больных, которых он наблюдал, что бактериофаг, впрыснутый в бубон, через 12 часов можно обнаружить в кишечнике. Частицы бактериофага легко проходят через все мембраны и слизистые оболочки и разносятся по всему организму. Подтверждением этому является другой случай чумы.
Официант на борту греческого корабля ощутил первые симптомы 25 июля. С приходом в Александрию 27 июля состояние больного было крайне тяжелым: температура 40 С, глаза налиты кровью, язык сухой, коричневый, резкая адинамия, может говорить лишь тихим голосом, пульс 120, аритмичный, в правой паховой области бубон размером с грецкий орех. Д’Эрелль впрыснул ему в бубон 1 мл бактериофага. К этому моменту от появления первых симптомов прошло уже 60 часов. Бактериологический анализ сока из бубона подтвердил диагноз. В течение следующих двух дней температура упала до 39.0-39.6 С. “В этот момент, - пишет далее Д’Эрелль, - гемокультура положительная, имеет место сепсис, вторжение бацилл чумы в кровь, что является знаком неизбежной смерти. Когда состояние стало критическим, я сделал ему повторную инъекцию бактериофага в этот же бубон. Бактериофаг, который я в него впрыснул, был приготовлен путем внесения бактериофага, забранного из бубона больного первого случая в культуру бацилл чумы из серозной жидкости бубона данного больного”. На следующее утро 30 июля состояние больного значительно улучшилось, температура упала, токсикоз уменьшился. Однако ко второму августа при удовлетворительном состоянии больного распухла левая паховая железа. Пункция бубона позволила извлечь несколько капель сока. “Под микроскопом я констатирую, - пишет Д’Эрелль, - присутствие бацилл чумы, но при посеве в питательную среду бацилл чумы нет, но изобилуют бактериофаги. Этот бубон, впрочем, устраняется сам собой за несколько дней, больной вылечивается без других осложнений. В данном случае бациллы чумы, циркулирующие с током крови, спровоцировали образование второго бубона, но в этот момент кровь несла также частицы бактериофагов. И бактериофаг, начиная с первого бубона, распространился по всему организму, захватив и второй бубон, так что я не должен был вмешиваться снова”.
Из четырех случаев лечения Д’Эреллем бубонной чумы, описанный выше случай являлся самым тяжелым и вызвано это тем, что бактериофаг был введен через 60 часов после появления первых симптомов. И, наоборот, если бактериофаг ввести с появлением первых признаков болезни, результат будет скорым и радикальным.
Д’Эрелль приводит случай с 16-ти летним юнгой. После появления первых симптомов 15 июля к трем часам обнаруживается появление подчелюстного бубона. Д’Эрелль берет вытяжку из бубона и впрыскивает в него 1 мл бактериофага. В этот момент больной был в бессознательном состоянии. В связи с близостью нервных центров, естественное выздоровление при подчелюстном бубоне бывает редко. К девяти часам юнга приходит в себя и заявляет, что он вылечен. Потом он засыпает и просыпается лишь на следующее утро при визите Д’Эрелля. Температура 37.2 С. К 17 июля температура утром 36 С, вечером 36.5 С, и дальше она остается на этом уровне.
Эти случаи лечения чумы бактериофагом Д’Эрелль описал в газетной публикации от 21 октября 1925 г., и у него появились последователи.
Д’Эрелль пишет, что его исследования, так же как и исследования других авторов, последовавших его примеру лечения бубонной чумы бактериофагом, показали, что можно довести смертность от этого заболевания практически до нуля, если иметь бактериофаг высокой активности и применять его в ранней стадии заболевания.
В своей монографии (1935 г.) Д’Эрелль дает описание и цитирует несколько таких исследований. Дорамбос в Суэце в 1927 г. применил в восьми случаях бубонной чумы бактериофаг. “К сожалению, - пишет Д’Эрелль, - он не имел в руках фага, проведенного через свежевыделенную культуру чумной палочки. Из восьми случаев он отмечает 7 выздоровлений и один случай смерти”.
В 1929 г. директор больницы Дакара Куви (Couvy), убедившись в полной бесполезности применения противочумной сыворотки в тяжелых случаях этого заболевания, решился испытать для лечения бактериофаг, который был выделен из испражнений выздоравливающих больных, проявляющий свою вирулентность in vitro по отношению к чумной палочке. Бактериофаг вводили в бубон (при наличии нескольких бубонов в каждый бубон в отдельности) и в зону перитонита при одновременном подкожном введении. По его мнению, внутривенное введение бактериофага показано лишь при септической форме чумы.
Куви пишет: “ Этот метод был нами оставлен специально для крайне тяжелых случаев или для агонизировавших больных; он применялся после констатированной неудачи сывороточного лечения. Результаты нам кажутся заслуживающими внимания. В некоторых случаях быстрота и эффективность действий бактериофага были поразительны. Нам пришлось лечить бактериофагом 21 больного, не считая больных, находившихся в коматозном состоянии с момента их доставки в госпиталь; все они были отобраны среди наиболее тяжело инфицированных, исход заболевания которых казался фатальным в непосредственном будущем… Отметим, среди выздоровевших 2 случая септицемии (с биполярами, обнаруживаемыми в крови прямой бактериоскопией и положительной гемокультурой) и одного больного с первичной легочной чумой.
Клинически, необходимо отметить, что общее состояние больного быстро улучшилось, антитоксическое действие было чрезвычайно четко выражено, бредовое состояние, и галлюцинации быстро исчезли, периадениты стали рассасываться, бубоны размягчились и излечились в несколько дней. При лечении бубонной чумы фагом мы не наблюдали нескончаемых нагноений, в такой степени частых при других способах лечения”.
Впрочем, Куви указывает, что, несмотря на достигнутый успех, примененные им бактериофаги не обладали максимально экзальтированной вирулентностью, объясняя это отсутствием соответствующего персонала и недостаточностью лабораторного оборудования. Все же, и при этих условиях на 21 случай, отобранных среди наиболее тяжелых, казавшихся безнадежными больных, при лечении бактериофагом смертность составила 28,6%, а при лечении 124 случаев чумы средней тяжести с использованием сыворотки смертность - 65,3% . Изложенное дает основание Куви прийти к следующему заключению: “Мы извлекаем из наших наблюдений, произведенных в 1929 г., что этот метод заслуживает глубочайшего внимания и что, усовершенствованный путем применения бактериофага, обладающего максимальной вирулентностью, он будет в состоянии изменить к лучшему прогноз при чуме”.
По мнению Д’Эрелля, при легочной форме чумы помимо внутривенного введения бактериофага, который может быть использован и при септической чуме, целесообразно разбрызгивать бактериофаг в помещениях, где находятся больные, одновременно как средство обработки, а также как средство профилактики для врачей и санитаров. Индивидуальное распыление, состоящее из ежедневной ингаляции нескольких мл бактериофага пульверизатором, было бы в состоянии предупредить болезнь. “Но, я повторяю, - пишет Д’Эрелль, - надо использовать только бактериофаг очень высокой активности, способный провоцировать общий фаголизис культуры в бульоне менее чем за три часа”. По его словам, терапия бактериофагом, это “терапия всего или ничего”. Если применять гипервирулентные бактериофаги, терапевтическое действие абсолютно и проявляется через несколько часов. Его можно сравнить со спонтанным выздоровлением при некоторых болезнях.